Сраный неудачник в руках отличницы

Среда, 12 октября, грозовое небо. Не самый лучший день, чтобы надеть конверсы. Но Жене подарил их папа. Поэтому они представляли для него большую важность. Женя сидел один на скамье в спортзале. Со справкой от врача, что у него освобождение от физ-ры, и, почти не моргая, смотрел на шнурки собственных кед. И хотелось бы сказать, что он чувствовал безмятежность бытия, поэтому не поднимал головы выше плеч. Но нет. Резкое движение со звуком. Реакция подкачала, и что-то больно ударило его в нос, заехав по очкам, дужки которых, без сомнений, образовали красный след на носу и области вокруг глаз. После столкновения с лицом оранжевый мяч в полоску сделал несколько неуверенных прыжков и покатился вниз по полу. Есть догадка, что их спортзал криво построен, — как и вся школа, как и вся жизнь Жени. Чего таить? — поэтому мяч всегда катился строго вправо. Коллективный смех отскочил от стен, создавая мощное эхо. «Учитель опять вышел покурить… — с грустью подумалось ему. — Иначе они бы скромнее себя вели». — Жень, ловить мяч надо руками! — А не очками! Новая порция смеха гиен. Мальчик промолчал, всё ещё боясь поднимать взгляд выше ботинок. — Дебил… — протянул кто-то святую истину. — Он ничего не может. Лучше не трать на него время. Давай поиграем? — Нет, я хочу поговорить с Женей, — не унимался тот, кто кинул мяч. Вот оно. Внизу живота что-то неприятно опустилось. С замиранием сердца он вслушивался в шаги, с каждым новым съёживаясь сильнее. — Забудь. Он не разговаривает. Человек перестал идти. Его фигура откидывала большую тень. Он широко расставил ноги, склоняясь к Жене на уровне бровей. — Женёк, а давай дружить, а? — фразу сопроводили общим хмыканием. — Нам тебя жаль, ты ни с кем не общаешься, мы готовы с тобой дружить. От смрадного дыхания собеседника парня бросило в жар. Нехороший такой жар, предвещавший, что его терпение вот-вот лопнет. Он нервно стиснул в ладонях края скамейки, услышав, что ребята обсудили конкретно это его действие. Пора решиться. Конечно, у него будут проблемы, как обычно. Но иногда Женя всё-таки отвечал, невзирая на трудности. Он медленно поднял подбородок и встретился взглядом с обидчиком. Его челюсть нервно напряглась. — Я лучше буду один, чем дружить с такими, как вы. 3, 2, 1… — Хватит! — разнеслось по всему залу звонким девичьим голоском, который прервал их бесконтактный бой. Женя скосился аккуратно в сторону. К ним шла Катя. Самая красивая девочка, которую он встречал. Без преукрас, без подхалимства, и бессовестно обидно, что именно она почему-то втемяшила себе в голову идею заступаться за всех убогих и больных. Паша, долговязый мальчик, которому пубертат опустил голос и, очевидно, айкью, выпрямился и обернулся на неё. — Кать, ну опять начинаешь. Мы же шутим, никто не обижает Женёчка, — в подтверждение своих слов Паша сгрёб правой рукой Женю за плечи и потряс. Одноклассники захихикали. В баскетбол играли теперь единицы. — Я вижу, как вы его не обижаете. Отойди от него. — А что я получу взамен? Женя еле удержался, чтобы не закатить глаза. Он ценил Катю гораздо выше подобных Паше, поэтому был уверен в отрицательном ответе. Но всё равно, перестав дышать, уставился на девочку в ожидании. Она зачем-то установила с ним зрительный контакт, поэтому Женя быстро опустил голову. Не хватало только вспотеть обильнее и покрыться красными пятнами. — Не смеши меня, червь однопластинный. Ему всегда нравилось, когда Катя придумывала слова, которые никто не использует. Это было… мило. — От диет мозги перестали работать? — накинулся на неё Паша. А у Жени застучало сердце. И звук отдавал в уши. Он вскинулся и оглянул их двоих. — Не мешает учиться лучше тебя. «Давай, ты сможешь… — говорил себе мальчик, жмурясь, сжимая и разжимая потные ладони. — Заступись за неё хотя бы раз. Как она за тебя». Оглушительный звон свистка заставил всех скорчиться. — Почему столпились в одном месте, и никто не играет? Разбежались! — гаркнул внезапно объявившийся физрук. «Ну вот и покурил». Парень ощущал прожигающий макушку тяжелый взор. Он знал, кому принадлежит этот упрёк. Он боязливо приподнял голову, чтобы вновь увидеть Катю. Ну вот что она с ним делала? Стройная, подтянутая девочка, с хвостиками по бокам, свисавшими к плечам, из тёмно-русых волос, в белой майке и красных шортах, с тонкими строгими губами, проницательными синими глазами, цвета ночного шторма, с тонкими крыльями носа, острым подбородком и овальным чертовски правильным лицом. Даже самый постный представитель мужского пола из семейства эмоционально отстраненных не останется равнодушным при встрече с ней. Осуждение в её глазах больнее нападок одноклассников. Гораздо обиднее — жалость. Она примешивалась к осуждению. Она отвернулась и присоединилась к другим в игре в баскетбол. У него крутило желудок. Частенько у Жени происходила жесть с пищеварительной системой, но всё усугубляло его положение в социальной иерархии класса. В основном, в школе все его мысли были заняты только одним желанием — свалить домой. И не как обычно люди говорят, что хотят домой, чтобы отдохнуть. В его случае он хотел домой, чтобы укрыться от всего плохого. Ему было грустно, потому что единственными друзьями Жени являлись люди из интернета, с которыми он играл в игры. И они оставались друзьями исключительно в нереальном мире. Так как в реальном Женя боялся встречаться с людьми. В 12 лет Женя походил на игрушку с тонкими конечностями, брюхо которой набили ватой. Таких называют толстыми дрищами. Рост равен метру с кепкой в прыжке на табуретке. Волосы чернее смоли и почти всегда сальные. Во внешности угадывалось что-то бурятское — спасибо деду. Выдавал разрез глаз. Кожа мальчика была смуглой, а нос чуть шире, чем ему того хотелось, да и перегородка почти не проглядывалась, будто нос слегка вмяли. И всё бы ничего. Наверное. Но Женя сам себя ненавидел. И с каждым годом неловкость в общении с людьми и транслируемая им нелюбовь к себе лишь росли. Ну и конечно же. Прыщи. Гнойные и язвенные. Отчасти благодаря стрессам, отчасти — пубертату; отчасти — неправильному питанию. На пути домой Женя мечтал, что когда-нибудь пик роста доберётся до него и что ему повезёт вытянуться так же, как дедушке. Иначе страдать ему низкорослику, как его отцу. «Это хоть что-то исправит в моей идиотской жизни…» — подумал он и вскинул рюкзак поудобнее на плечах. Пройдя тридцать метров от забора школы, Женя физически ощутил, как с него спадает многотонное давление. Ему становится свободнее с каждым шагом. И вот мальчик приподнимает подбородок, чтобы наконец-то смотреть прямо, а не в землю, и взгляд натыкается на шайку Паши, дожидавшуюся его у гаражей. Так с занесённой вперёд ногой парень и завис, резко перенёс вес назад и побежал от них. — Э! Он уходит! — завопили сзади. Обычно над ним издевались лишь словесно и невербально. Преследование на улице — что-то новенькое. И явно паршивое. Женя не бежал в школу за помощью от учителей. Жизнь показала, что им абсолютно плевать, что происходит с детьми, которых они обучают, до тех пор, пока им не будет светить разговор с директором после жалоб родителей. Хотя откуда ему знать, если он никогда не жалуется родителям? Перед ним мелькнула детская площадка, парень махнул через низкий заборчик и забрался на горку, так как с другой стороны на него бежал ещё один одноклассник. И только забравшись наверх, он осознал, какую оплошность совершил. Горку окружили. Среди одноклассников Женя отвык замечать людей. С состраданием, с критическим мышлением. Это обычные рожи, на которых разъезжались улыбки-оскалы, когда кто-то другой попадал в беду. Сердце громко билось о рёбра. Паника подталкивала ком в горле с позывом прямо сейчас сблевать на всех. Паша вышел вперёд. Даже не переоделся после физ-ры, готовясь ко встречи с ним. Зелёный костюм на нем сидел как влитой. Он занимался атлетикой с горшка, по его словам, поэтому проблем с самооценкой у него никогда не возникало. — Куда ты бежишь? Мы же хотели поговорить, — начал тот интонацией, словно общался с душевнобольным. — А ты залез так высоко, — он чуть разогнался и громко опёрся ногой об горку, заставив Женю вздрогнуть всем телом. Одноклассники засмеялись. — Обделался? — потом он повернулся назад. — Некит, проверь его штаны, пожалуйста. — Пошёл в жопу. — И ты иди в жопу, — нервно бросил Паша, замахнувшись. Вот он шанс. Если они сейчас подерутся, то забудут о нем. Под шумок можно сбежать. Будто услышав его мысли, Паша повернулся. — Такой уродец, как ты, постоянно привлекает к себе таких девочек, как Катя. — Она такая соска, — прошептали сзади. И да. Обычно подобные слова вызвали бы рвотный позыв, с которым у него проблем никогда не возникало, но сейчас как-то не до него. — Поделишься секретом? Женя настойчиво молчал. Ощущение задавленности и полной отстранённости от социума — единственные его эмоции от жизни. Какие там вопросы? Никаких ответов. — Чурка, — хмыкнула Лера, стоявшая сзади Паши. Ребята стали ее скандировать и вскоре детская площадка наполнилась их "весёлым" гомоном. — И в чём секрет? — атлет сверлил взглядом жертву. Молчание. Женя вновь потупился в блестящую поверхность горки, мечтая, чтобы солнце сожгло место, где стояли ноги. Дабы провалиться сквозь слои и добраться до магмы. Прекрасная смерть от разницы давления и температур. От самоуничижительных размышлений его отвлёк ком грязи, прилетевший в многострадальные очки. Женя покосился и ухватился за бортик, чтобы не упасть. Глаза запекло не только от инородного тела, но и от прожигавших склеру слёз. Он вытирал лицо ладонью, а в него летели новые комья грязи. Смех звучал отовсюду. Казалось, весь мир решил задавить парня под гнётом издевательств. «Бежать!» — подумал он и попробовал отступить. Поскользнулся и упал пятой точкой на металлическую поверхность. Он ничего не видел перед собой, потому что не успел вытереть очки. До его свешенной ноги кто-то дотронулся. Женя схватился руками за бортик, чтобы не съезжать, и приготовился пинать. После непродолжительной борьбы с "невидимками", норовящими стянуть с него ботинки, он проиграл. С ноги слетел один кед. — Верни! — у него прорвались связки. — Отбери, — весело бросил Паша и побежал прочь с остальными детьми. На него напала дикая слабость и беспомощность. Он не был уверен абсолютно ни в чём в своей жизни, кроме того, что бог его создал для страданий. И что ему до конца дней своих ходить по земле ненужным опущенцем, который ничего не умеет делать. Лишь портить. А ему всего-то хотелось принятия ровесников. Это ведь не так много? Не миллион долларов, не бессмертие, не магнит для девчонок. И самое ужасное. Внутри образовалась пустота. У него украли дорогие кеды. Подаренные отцом. Отец купил их заграницей, куда ездил к родственникам. Женя обожал эти кеды. Протирал их несколько раз в день. И всё ради того, чтобы один украли. По привычке втянув все негативные эмоции в себя, Женя вытер курткой лицо от грязи, протёр очки об рубашку и угрюмо направился домой. Все смотрели на Женю с раскрытыми ртами. Некоторые добрые прохожие пытались расспросить чумазого мальчика, что случилось, но, как только тому чудилось, что к нему хотят подойти с помощью, он прибавлял ходу, убегая. Не верил он в добрых и хороших людей. Попросту не верил. И перед глазами всплыл образ Кати. Женя настойчиво тряхнул головой. «Я путаю жалость с добротой. Убожество…» Наконец-то показалась пятиэтажка, в которой жила семья Кондрашовых. Взбежав по лестнице на четвёртый этаж, Женя провернул большой железный ключ в скважине и отворил дверь домой. Здесь можно дать волю чувствам. Никто не увидит, в каком отвратном состоянии пребывает школьник. Он стоял на пороге с дверью нараспашку, а по щекам текли крокодиловые слёзы. — Женечка! — послышался обеспокоенный женский голос на три тона выше привычного. Парень вздрогнул. Мама должна быть на работе. Но почему-то сидела дома. Она бросилась ему в ноги и бесцеремонно схватила за щёки, чтобы сын ненароком не вывернулся и не убежал. Взгляд метался по лицу. Паника витала в воздухе. — Валя, что происходит? — донёсся с кухни голос отца. «Чего они дома забыли?» Дождавшись, когда мама отвлечется на папу, Женя дёрнулся и побежал в комнату. По куртке поскребли ногти в надежде его удержать. — Кость, ну сам видишь! Помоги мне. Хлопнула дверь. Он подпёр её спиной, чтобы к нему в комнату никто не зашёл. Дыхание рывками вырывалось из лёгких, сердце всё стучало где-то в глотке. К нему постучались. — Сын, открой, пожалуйста, мы беспокоимся, — папа попросил с такой нежностью, что Женя его не узнал. — Ты видел? На нём нет ботинка. Папа снова тихо постучался, обращаясь к жене: — Валь, не сейчас. Мы обсудим это. Всё хорошо. «Всё хуёво!» — вопило сознание. Мама не хотела уходить, но после непродолжительных уговоров ушла на кухню. За дверью повисла гробовая тишина. И по крыше забарабанил дождь. Отец устало вздохнул. — Я всегда буду рядом, сын. Даже если ты никогда не откроешь мне дверь, я буду рядом. В самые трудные моменты, в самые счастливые. Я рядом. И мы разберёмся с обидчиками, мы своих в обиду не даём. Папа весело повысил тон до знакомой блеющей интонации. Женино израненное сердце не выдерживало столько противоречивых эмоций. И злость, и обида, и желание отстраниться от родителей, так как защита от родителей — постыдная мера, к которой прибегают исключительно слабаки, не приживающиеся в обществе, и стыд. Стыд за то, что он вообще родился. За те несчастные вдохи и выдохи. Женя отворил тихо дверь. Обратил заплаканные глаза на отца и побежал к нему, чтобы упасть в объятия. Женя плакал, и плакал, и не мог прекратить. В отцовских объятиях он ощущал защиту, не сравнимую ни с одной на свете.