Связанные

      Гермиона стояла у зеркала, оценивающе рассматривая свое отражение. Она постепенно привыкала к себе, к тому, что можно иметь здоровый цвет лица и перестать походить на ходячего скелета. Мокрые после душа волосы приятно касались лица, и по телу скатывались холодные капли воды. Завернутая в полотенце, девушка не двигалась с места, сосредоточившись на своих внутренних ощущениях. Легкий ветерок, подувший с приоткрытого балкона, коснулся нежной кожи и будто бы заставил жизнь снова разлиться по венам.       Желание схватиться за палочку впервые взяло верх, и Грейнджер одним легким движением высушила волосы, но любимую часть оставила себе. Особенную, напоминающую детство. Сменив влажное полотенце на домашнюю одежду, Гермиона отыскала в комоде расческу и, придвинув пуфик к зеркалу, удобно устроилась в углу комнаты.       Прядь за прядью, начиная с кончиков и постепенно поднимаясь выше, Гермиона проводила по волосам массажкой, с особой осторожностью распутывая узлы. Во все времена над ее прическами насмехались в Хогвартсе, но так никто и не догадывался, каким богатством на самом деле обладала заучка Грейнджер. Локон за локоном, волосы становились мягче и уже не напоминали гнездо, а аккуратно ниспадали с плеч. Гермиона словно освобождала себя от лишних мыслей, рассуждая лишь о том, как хорошо было бы решать все проблемы также просто, как расчесать волосы.       Снова взглянув на себя в зеркало, девушка в очередной раз отметила, что на щечках появился румянец, и от призрака в отражении не осталось и следа. Гермиона прикрыла глаза на мгновение, представляя, что когда-нибудь точно все будет хорошо, и если нельзя изменить реальность в одночасье по щелчку пальцев, то можно изменить свое отношение. Так легко это все звучало, когда не надо применять на практике. Но даже если у той девушки в отражении получилось, значит и у Гермионы получится? Надо же как-то учиться жить дальше?

***

      С того разговора на балконе прошло еще несколько дней, которые Гермиона провела за чтением художественной литературы — Джинни перевезла в квартиру книги своих самых любимых авторов, и Грейнджер поймала себя на мысли, что ни разу не читала никого из волшебного мира, кто не писал бы исключительно научным языком. Казалось бы, что еще могло удивить лучшую ученицу Хогвартса, проштудировшую всю школьную библиотеку?       Так, коротая вечера, не отказываясь принимать зелья Джинни и стараясь больше говорить, Гермиона постепенно начала приходить в себя после добровольного заключения в четырех стенах в полном одиночестве. Стоило отдать должное подруге за то, что та ни разу не подняла больные темы ни в одном из разговоров, даже вскользь. Грейнджер отгородила себя от всего, что заменило ей нормальную жизнь в эти три месяца; у нее даже появилось желание выйти в парк, пройти пару кругов, с кем-нибудь пообщаться и просто побыть обычным человеком со спокойной размеренной жизнью без взлетов и падений, без ожиданий и неоправданных надежд. Мог ли ей это кто-то обещать?       Уже собравшись, Гермиона выбежала в коридор, чтобы предложить Джинни пройтись немного по улице, когда налетела на чью-то огромную спину, не успев остановиться.       — Рон! — воскликнула Грейнджер, без труда определив, с кем имеет дело.       Уизли повернулся, расплывшись в радостной улыбке.       — Я тут зашел передать от мамы ингредиенты для зелий и чечевичный суп — твой любимый.       — Это нечестно! Прогулка отменяется, я иду есть, — Гермиона надула губки, но не смогла долго строить из себя капризульку.       Она улыбнулась и с радостью запрыгнула в объятия друга, как раз раскрывшему руки в приглашающем жесте. С Роном всегда было тепло и уютно, он буквально заменил Гермионе старшего брата, о котором всю жизнь мечтала. Несмотря на всю его наивность, Грейнджер не представляла свою жизнь без этого рыжеволосого чуда.       — Я знаю, что ты хотела прогуляться, но мне надо закончить пару дел, поэтому отправляю вместо себя Рона, — проворная макушка Джинни выглянула из кухни и быстро протараторила фразу без единой запинки. — Надеюсь, мой братец не успеет тебе надоесть, потому что мой лимит выносливости он уже успел исчерпать за утро.       — Джинни! — в один голос возмутились Рон с Гермионой, и девушке ничего не осталось, кроме как закатить глаза и скрыться из виду на кухне.       — Спелись!       — Несносная девочка, — выдал Рон, качнув головой.       — Пойдем, пока дождь не начался.       И Гермиона нетерпеливо потащила Уизли к выходу.

***

      Тучи действительно грозились пролить дождь на улицы Лондона, мягко намекая солнцу на то, что оно уж слишком задержалось и разбаловало свой теплой погодой.       Гермиона медленно ступала по мелкой брусчатке, уклончиво и односложно отвечая на вопросы Рона. Теперь она прекрасно понимала, что имела в виду Джинни каких-то двадцать минут назад. Впервые Грейнджер не знала, о чем говорить. Все это время она мастерски делала вид, что ей не нужна помощь, что все хорошо. Теперь же отвертеться от вопросов в стиле «как до такого дошло?» было невозможно.       Первое время Гермиона справлялась сама. Она не нуждалась ни в чьей помощи — ведомая одним лишь желанием вернуть родителям утраченные воспоминания, Грейнджер постоянно тренировалась, снова и снова возвращалась к началу, не оставляя попыток воспользоваться контрзаклинанием.       Грейнджер так много читала о способах подменить воспоминания, что в конечном итоге выбрала самое сложное. На тот момент безопасность родителей лидировала, и думать об обратном заклинании не оставалось времени.       Так, маленькая старинная шкатулка для украшений, подаренная бабушкой на четырнадцатилетие, стала одновременно спасением и тюрьмой для Говарда и Джейн. Гермиона спрятала всю их прошлую жизнь в драгоценную коробочку, с которой не расставалась даже во время битвы — никто бы не смог узнать, что она в себе хранила, никто бы не смог забрать у нее такое сокровище.       И это сокровище сейчас ранило сильнее, чем пытка Беллатрисы в особняке Малфоев, или сектумсемпра, брошенная ею же в сражении за Хогвартс.       Очередные рассуждения обо всем на свете снова отвлекли Гермиону от реальности, и только после нескольких попыток Рона дозваться до девушки, она вспомнила, где находится.       — Прости, задумалась, — виновато взглянула на него Гермиона и продолжила путь к запримеченной пустой лавочке.       — Ты все еще не особо разговорчивая, — в голосе Уизли слышалась грусть, как бы он ни пытался ее скрыть. — Но Джинни говорит, что тебе уже намного лучше.       — Знаю, Рон. Все это… — Гермиона сделала неопределенный жест рукой, не зная куда себя деть от пронзительного взгляда. — Все это на меня так не похоже, правда?       — Мы же ведь друзья, ты не должна тащить на себе этот груз одной. Мама очень расстроилась, когда узнала, что ты живешь у Джинни. Говорит, что мы бы обязательно что-нибудь придумали, чтобы помочь тебе.       — Все сложнее, чем кажется, — Рон не переставал сверлить Гермиону обеспокоенным, но в то же время слишком назойливым взглядом, от которого хотелось побыстрее спрятаться. — Но я обязательно приеду к вам погостить, чтобы не обижать Молли и Артура.       — После смерти Фреда мама стала слишком нервная, — они как раз дошли до скамейки, и Гермиона счастливо уселась, взглядом зацепившись за свой балкон с геранями. — Я думаю, она будет рада тебя видеть.       Наверное, это и была одна из причин, по которым Гермионе не хотелось приезжать в Нору — даже побывав на похоронах Фреда, даже проведя несколько дней в родовом гнезде Уизли, поддерживая их в самые тяжелые первые дни после утраты, ей все еще не верилось в то, что произошедшее не являлось плодом разыгравшейся фантазии. Переступив порог, Грейнджер ожидала услышать топот ног, спускающихся по лестнице, веселые голоса близнецов, спешивших продемонстрировать свое новое изобретение для магазина. И никак не тишину, от которой все холодело внутри.       — И все же, Герми, — продолжил Рон после затянувшейся паузы, — неужели… Неужели ты бы довела себя до такого состояния только из неудачи с родителями? Пусть не помнят тебя, но они живы. Есть же что-то еще, о чем ты молчишь, я прав?       Это было похоже на гром среди ясного неба, когда смысл заданного Роном вопроса наконец дошел до Гермионы. Он бил не в бровь, а в глаз, и от такой прямолинейности становилось не по себе.       — Что…? — стараясь не сбить дыхание от затрепещавшего в груди сердца, переспросила она.       — Тебя тревожит что-то еще. Или кто-то, — поправил Рон. — Гермиона, я не настолько глупый, чтобы ничего не замечать. Знаю, что вы с Малфоем были близки, особенно на шестом курсе. Но надеялся, что за прошедший год ты все отпустила и увидела его истинную сущность.       — Давай не будем это сейчас обсуждать, — взмолилась Грейнджер, понимая к чему ведет Уизли.       Единственным человеком, который был посвящен во все подробности, была Джинни. Вся подноготная была известна ей одной. Гарри не сразу нашел в себе силы принять решение Гермионы, но с течением времени и он смог встать на сторону подруги. Рон же мог только догадываться. Рассказывать ему об отношениях с Драко было смерти подобно, потому что он бы точно никогда не понял ни единой причины.       Поэтому сейчас так тяжело принимать тот факт, что Рон знал больше, чем следовало. После смерти Малфоя, рассказывать о прошлом не было никакого резона, и Гермиона просто решила закрыть эту страницу, сохранив ее бережно в памяти.       — Только не говори мне, что я прав, — шокировано произнес Уизли, вскочив со скамейки, словно ужаленный.       Защита, выстроенная в ее голове тройным слоем кирпичей, затрещала по швам. Часть за частью, стены рушились, выпуская из спрятанных в недрах сознания воспоминания о том одном единственном человеке, без которого выдерживать случившуюся реальность стало более чем невозможно. Без него стало невыносимо.       — Рон, прошу тебя. Если ты знаешь, как много для меня все это значило, давай отложим этот разговор на другой раз.       — Догадывался, не знал! Не верил до последнего, — уже на повышенном тоне.       — Что это меняет?       — Не понять не могу, Гермиона. Это же Драко Малфой, чертов хорек, который обижал тебя с первого года обучения в школе, и в конечном итоге стал Пожирателем Смерти! — Рон не внимал просьбам девушки остановиться. Его излишняя эмоциональность и неспособность видеть мир не только черным и белым переходили все границы, когда дело касалось Малфоев. — Как можно оплакивать смерть того, по чьей вине погибло столько невинных людей?       В груди словно что-то оборвалось. И этим что-то было сердце, рухнувшее на землю и разбившееся окончательно вдребезги.       — Он не убивал, — прошептала Гермиона, сдерживая слезы. Ей не хотелось ничего объяснять, потому что прошлого уже никто не изменит.       — Но он был одним из них.       — Ради всего святого, Рональд, это не имеет никакого значения! — Гермиона вскочила с лавки, вскрикнув на весь парк и поймав на себе пару недовольных взглядов от слишком обеспокоенных за своих детей мамочек.       — Почему? — отчаянно развел руками Рон. — Что такого он сделал, что ты защищаешь даже после всего, что он сделал?       — Я любила его. И первая за несколько дней слеза скатилась по щеке, упала на землю к остаткам разбитого сердца. Вместе с этим с неба пролились первые капли дождя.       Рон потупил взгляд, не веря услышанным словам. Но Гермиону было уже не остановить. Она смахнула рукой влагу с лица, собрав последние силы.       — Ты никогда не был на его месте, и должен быть благодарен за то, что не тебе пришлось отвечать за ошибки своей семьи ценой собственной жизни!       Фитиль был сорван, и взрыв ожидался такой силы, что никто бы и представить не мог радиус его последствий. Не дождавшись ответа Рона, Гермиона бросилась в сторону дома, оставив лучшего друга в одиночестве осознавать, с какой силой он надавил на только начавшую заживать рану. Она имела форму сердца и находилась ровно посередине грудной клетки, где снова начали появляться кровоподтеки от боли, которую терпеть с каждым днем становилось все тяжелее.       Вслед за Гермионой вдалеке раздались раскаты грома.       Была ли это слепая любовь, Рон мог только догадываться, не зная всей подноготной, о которой не была в курсе даже Гермиона до событий, произошедших в особняке Малфоев и до Битвы за Хогвартс.       Ее разрывала тоска по тому, без кого прожила долгий, тяжелый год в погоне за крестражами, но еще больше Гермиону съедала обида за то, что все приложенные силы, все старания, ей лично счастья не принесли — только отняли всех, ради кого билось ее преданное гриффиндорское сердце.              Только вбежав в квартиру и захлопнув за собой дверь, Грейнджер вздохнула полной грудью и скатилась по стене, не сумев сдержать рыданий, от которых так бережно защищала себя последнее время. Джинни словно почуяла резкую смену настроения подруги, появившись тут же в коридоре и присев рядом с Гермионой на расстоянии вытянутой руки.       — Что случилось?       Вместо ответа слышались короткие всхлипы, которые Гермиона старалась сдерживать изо всех сил.       — Рон, он… Он…       — Тшш, иди сюда, — Джинни развела руки, приглашая Грейнджер в свои объятия, и та нырнула в них без промедления, так соскучившись по телесному контакту хоть с кем-нибудь.       — Я предполагала, что тебе не нужен был этот разговор сегодня. И предупреждала Рона и ни раз просила не касаться многих тем, но ты же знаешь его…       — Каждый раз надеюсь на то, что он облагоразумится… Но дело даже не в этом, Джин, — я люблю его таким, какой он есть — а в том, что в чем-то Рон прав, — Гермиона опустила голову на колени и прикрыла глаза. — В конце концов, он ведь ничего не знает, поэтому и судит, не разобравшись… Нельзя вечно прятать голову в песок и убегать от правды. Когда-то придется принять тот факт, что его нет, но это выше моих сил.       Последние слова Грейнджер произнесла шепотом, чуть слышно, и успокаивали ее поглаживания Джинни по спине, не давали вновь потерять связь с реальностью.       — Даже если я не смогу вернуть родителям память, по крайней мере они живы и находятся в безопасности. И пусть они меня не помнят, с ними все хорошо. Но я не представляю… не представляю как жить без него. Как снова радоваться, смеяться и делать вид, что со мной все отлично, когда быть по-настоящему счастливой меня научил он… Драко.       Драко…       После нескольких месяцев молчания, запрета произносить это имя даже в голове, голос Гермионы дрогнул на первой букве. Она словно прикасалась к чему-то запрещенному, но такому желанному, что выбивало из грудной клетки весь воздух, после себя оставляя огромную дыру. И ничем ее не заполнить — оставалось забыть о ней, перестать замечать пробоину и обходить стороной, чтобы не дай Мерлин снова не попасть в ее плен. Нельзя было переступить границу, которую Гермиона сама же себе нарисовала в надежде спастись от боли. Грейнджер отгородила себя от нее, строго настрого запретила своему сознанию хоть на миллиметр приближаться к воспоминаниям с именем на букву Д.       Стабильная пустота устраивала Гермиону, потому что не испытывать ни одной эмоции куда лучше, чем примерять на себе весь спектр изощренных чувств, способных вывернуть душу наизнанку.       — Я не умею жить без него, Джин.       — И не надо, — на выдохе произнесла рыжая, прекрасно зная, что последует за ее словами.       Гермиона лишь вопросительно взглянула на Джинни.       — Ты должна меня внимательно выслушать, — мозг работал с удвоенной силой, но выстроить мысли в связные предложения оказалось не так легко. Чтобы сообщать такие новости, нужны крепкие нервы.       — Гермиона, никто точно не знает, что случилось с Малфоем в то утро, когда закончилась битва.       — Это уже не имеет значения, и надгробная плита с его инициалами тому подтверждение, — возразила Гермиона, предполагая, что подруга попытается ее успокоить.       — Да, но… Его тело так и не нашли, и пятого июня гроб был похоронен пустым.