Связанные

      Прошли сутки, за ними вторые, а Гермиона так и не решилась покинуть комнату, которую ей любезно уступила Джинни. По правде говоря, Грейнджер даже не догадывалась о существовании у подруги собственного жилья, и совесть изредка мучала ее тем, что девушка совсем не знала ничего о жизни вне ее дома на окраине Лондона. Она так погрузилась в себя, что совсем забыла о мальчиках и Джинни, и это новое чувство давило на нее с удвоенной силой.       Однако даже разговоры с совестью не смогли заставить Гермиону открыть дверь спальни. Гриффиндорка боялась того, что могло ждать ее, выйди она к ребятам. Теплое одеяло дарило мнимое, но все же чувство безопасности, и Гермиона позволила своей расшатанной нервной системе взять пару выходных. Джинни заходила несколько раз в день, приносила завтраки, обеды и ужины, пристально следя за тем, чтобы подруга все съела. Попытки поговорить с Грейнджер одна за одной терпели неудачу, — Гермиона не проронила ни слова с тех пор, как очнулась. Она лишь с благодарностью смотрела на Джинни, пытаясь выдавить из себя слабое подобие улыбки, и на это уходили все основные силы.       О чем было говорить? Уизли задавала вопросы, пытаясь узнать хоть что-то о той ночи, после которой они с Гарри нашли Гермиону в ужасном состоянии на холодном полу на кухне, но Грейнджер лишь закрывала глаза и отворачивалась, чтобы лишний раз не вспоминать. Все, о чем спрашивала Джинни, так или иначе касалось прошедших трех месяцев, которые в конечном итоге не дали никаких результатов. Поиски информации не сдвинули дело с мертвой точки, ни одна попытка вернуть память родителям не увенчалась успехом.       Но было бы, наверное, не так больно, если бы… Это «если бы» приносило еще большие страдания, чем утраченные воспоминания мамы с папой. И это «если бы» Гермиона прятала в своем сознании, не давая выбраться и пробраться в ее мысли. Грейнджер запрещала себе о нем думать и вспоминать. Она медленно сходила с ума и даже не отрицала данный факт, но признаться себе самой в том, что его больше нет, у Гермионы не хватало моральных сил. Ей было бы намного легче пережить весь этот ад, но только рядом с ним.       На его имя Гермиона наложила табу, потому что вся ее жизнь была заключена в нем. Ее поддержка и опора, даже когда под ногами пропасть. Даже когда зеленый луч непростительного летит прямо на них. Грейнджер было бы достаточно знать, что он рядом и с ним все хорошо, но его не было. И ничего не было хорошо.       Сон снова пытался выкрасть Гермиону из реальности, но впервые чувство голода взяло верх и заполнило все мысли девушки о тыквенном пироге и горячем кофе. Спустя несколько дней безвылазного лежания в кровати и принятия всевозможных зелий от Джинни, у Грейнджер наконец-то появился здоровый цвет лица, аппетит и хоть какое-то желание опустить стены, вдохнуть в себя жизнь. Стоило отдать должное младшей Уизли — она не смыкала глаз, стараясь сварить зелье, которое максимально могло бы помочь Гермионе.       Попытки оправдали себя, и Грейнджер, собравшись с мыслями, решилась впустить в комнату дневной свет и свежий воздух. За три дня нахождения в четырех она даже не обратила внимания, что за шторами скрывался балкончик, выходящий прямо на парк рядом с домом. Осень буквально наступала на пятки, но на деревьях все еще сохранялась сочная зелень.       Гермиона завернулась в плед и приоткрыла дверцу, чтобы вдохнуть воздух уходящих деньков августа. Столько времени прошло, а она даже не замечала, что за окном мимо нее медленно, но верно пролетали самые теплые деньки лета — ее любимого времени года. Но эти мысли девушка старалась гнать от себя, пока находилась под невидимым защитным куполом от всех внешних раздражителей, которые мысленно соорудила вокруг себя. Никаких воспоминаний и попыток что-то решить.       Это была первая здравая мысль за несколько месяцев. Гермионе становилось страшно, стоило ей подумать, куда начала катиться ее жизнь. Поэтому отгородившись от всего, что могло испортить ей настроение этим утром, Грейнджер сладко зевнула и прикрыла глаза, позволив потокам ветра коснуться ее лица. Было в этом что-то завораживающее: свежий воздух, смешавшийся с ароматами цветов, смех детей под окном, яркое солнце, радостное от того, что оно освещает день каждого человека в Англии. И даже для Гермионы нашлось сегодня под ним местечко.       — Доброе утро! — раздался звонкий голос за спиной, и тут же послышался хлопок дверью. — Как хорошо, что ты уже проснулась, у меня как раз готов завтрак.       Гермиона, совсем не ожидавшая, что кто-то может вот так к ней ворваться, нехотя вернулась с балкона и повернулась к счастливо улыбавшейся Джинни. Ее настроению можно было только позавидовать, и Грейнджер мысленно поблагодарила всех существующих богов во главе с самой Уизли за то, что не увидела в ее глазах беспокойствия или сожаления.       — Д-доброе, — прошептала Гермиона, отметив, сколько труда ей потребовалось вложить в простую фразу.       — Ну вот, все не так и плохо, — Джинни сделала шаг навстречу, и все в ее виде говорило о том, какое облегчение ей принесло уже одно сказанное Грейнджер слово.       Гермиона недоуменно уставилась на подругу, не сразу поняв, что та имела в виду: ее физическое или моральное самочувствие.       — Рада, что тебе лучше. Просто знай, что я вовсе не заставляю тебя разговаривать, если ты сама этого не хочешь.       И тут все ниточки сошлись. Если вспомнить количество фраз, произнесенных Гермионой за пару месяцев, вряд ли понадобится число больше, чем пальцев на руках. Одиночество, которое Грейнджер выбрала для себя и которое поначалу казалось комфортным, вылилось в то, что она практически перестала говорить.       Гермиона выдохнула, расслабившись и осознав, что ей не нужно будет выдавливать из себя слова, чтобы поддержать разговор с Джинни.       — Хочешь, я принесу завтрак сюда, и мы посидим на свежем воздухе?       Повернувшись снова в сторону балкона, который так и манил Грейнджер к себе, она кивнула, поймав радостный взгляд подруги.       — Сейчас все будет, — и след Уизли простыл за дверью спальни.       Казалось, будто бы все возвращается на свои места: никаких мрачных мыслей, никакой головной боли и страха перед ночными кошмарами. Подойдя к зеркалу у шкафа, Гермиона не сразу узнала себя, потому что привыкла видеть в отражении совершенно незнакомую, худую девушку с осунувшимся, лишенным цвета лицом и грязными волосами. Краски постепенно возвращались к телу, которое мало напоминало живое, и так захотелось принять горячую ванну, чтобы расслабиться до конца.       На пуфике справа от зеркала Гермиона заметила аккуратно сложенную, чистую одежду, но больше всего она была рада увидеть свою палочку. Ни сейчас, ни дома девушка не могла вспомнить, при каких обстоятельствах могла ее потерять, и даже подушечки пальцев зудели от необходимости воссоединиться со своей неотъемлемой частью.       Спустя несколько минут в комнату снова вошла Джинни, но уже левитируя огромный поднос в сторону балкона. Гермиона как раз успела переодеться, накинуть сверху кофту и привести волосы в более опрятный вид после сна. Ничуть не стесняясь, она, ведомая ароматом кофе, пирога и чего-то еще, что тоже очень вкусно пахло на всю комнату, последовала за Уизли.       Ей нравилось здесь находиться. По атмосфере квартиры, каждой маленькой детали было видно, как сильно ее хозяйка хотела вырваться из родительского дома и навести свой порядок и свои правила в своем собственном. Все здесь напоминало Джинни, ее вспыльчивый характер, но при этом добрую и чувственную натуру. Гермиона за эти несколько дней отдохнула душой, несмотря на то, что с кровати вставала крайне редко.       Джинни положила на тарелку внушительный кусок пирога, и ей видимо совсем было не жалко кофе, когда она прихватила для Гермионы чашку, в которую запросто бы уместилось одновременно три порции.       — Джордж очень переживал, когда Рон разболтал ему, что теперь и ты живешь у меня, поэтому прислал несколько видов новых конфет и пробную партию пирожных с предсказаниями, — Уизли кивнула головой в сторону третьей тарелки на подносе и скривилась при одной только мысли, что это нужно попробовать. — Мне попался со вкусом малины и сельдерея, а в предсказании было написано: «Не растрачивай свой дар направо и налево, летучемышиный сглаз не так просто снимать».       Гермиона счастливо успела поставить чашку с кофе обратно на столик, прежде чем начать смеяться и не расплескать все содержимое на себя.       — Ну ты только подумай, — возмутилась Джинни, — я прямо там хотела проклясть его, лишь бы больше так не шутил.       Грейнджер действительно стало очень смешно, когда она представила подругу в момент прочтения предсказания. Она бы все отдала, лишь бы увидеть это в живую.       — Но на самом деле, я рада, что Джордж вернулся в магазин… Я видела, как ему было тяжело снова открывать двери Всевозможных Вредилок. Знаешь, он, наверное, самый сильный из нас. Мы все потеряли брата, но для него Фред… Он был его незаменимой частью.       Гермиона опустила взгляд, боясь вспоминать то, что произошло в той битве. Она бесконечно сильно любила каждого члена семьи Уизли, но близнецы вызывали у нее особые, ни с чем не сравнимые чувства. Грейнджер по доброму завидовала им, ведь даже представить себе не могла, что может существовать такая сильная связь между двумя людьми. Ей и самой до сих пор не верилось, что Фреда больше нет, и осознавать это совсем не хотелось. Гермиона проглотила ком в горле и взглянула на герани, растущие на балконе.       — Это их любимые цветы, — ворвалась в мысли Джинни. — Знаешь почему? С виду красивые, пока не коснешься их и не почувствуешь запах. В стиле близнецов, правда? Единственное, что я забрала из дома, как напоминание.       — Мне жаль, — простые два слова, на которые Уизли чаще реагировала агрессией, потому что никто не мог понять, насколько это большое горе, но из уст Гермионы это звучало иначе. Всю свою боль и скорбь она сумела вложить в такую маленькую фразу, вызвав у Джинни только благодарный взгляд.       — Но жизнь продолжается, и у тебя, наверное, куча вопросов, как я оказалась тут, — она обвела взглядом пространство вокруг себя. Гермиона закивала головой, придвинувшись поближе.       — Но сначала ты доешь пирог, иначе не получишь десерт, — строго произнесла Джинни, потянувшись к конфетам Джорджа. По глазам Грейнджер было понятно, что она не горела желанием их пробовать, но страх перед фурией Уизли взял свое.       Сделав глоток зеленого чая с молоком, Джинни аккуратно поставила на блюдце чашку и задумчиво уставилась вперед, смотря перед собой в одну точку и одновременно не смотря никуда.       — Когда война закончилась… — внезапно поперек горла встал ком, и Уизли сглотнула, отвернувшись от Гермионы. На глазах выступили слезы, но Джинни никогда не позволяла себе плакать, по крайней мере перед кем-то. Все, что происходило в ее жизни, — ее личное дело, и она просто не могла позволить себе, чтобы кто-то проник в ее душу. Было тяжело ни с кем не делиться, но так было проще всем: нет проблем, не нужно искать слова поддержки и пытаться предлагать свою помощь. Такой была Джинни, сильной, независимой снаружи, но что скрывалось там внутри? За этими яркими, жгуче-рыжими волосами, отливающими золотом на солнце? В этих глазах цвета холмов Ирландии, бликами переливающимися от карих к тепло-зеленым? За этой улыбкой, в которой младшая Уизли прятала все самые дорогие сердцу секреты? В ней прятался целый необъятный мир, оберегающий Джинни и дающий ей силы.       Пауза затянулась, и Гермиона воспользовалась ею, чтобы придвинуться поближе к подруге и взять ее за руку, напомнив, что она не одна. Грейнджер почувствовала, что слова не польются просто так, если не коснуться Джинни, не забрать часть ее тревог и никогда не возвращать. Она готова была слушать Уизли до самого вечера, как и просидеть, не нарушая тишину, наслаждаясь лишь пением птиц в парке и легким летним ветром.       Джинни будто бы почувствовала настрой Гермионы, ведь та не торопила, не пыталась ее разговорить, сделав вид, что ничего не заметила. Мысли и воспоминания терзали ее голову, но ей хотелось поделиться, впервые правда хотелось, чтобы ее просто выслушали и не стали бы осуждать.       — Когда закончилась война, внутри стало пусто. Мы все, я думаю, привыкли к постоянной опасности, борьбе за жизнь свою и того, кто случайно оказался рядом. Эта ответственность лежала на плечах тяжелым грузом весь прошлый год, хоть каждый и решал лично за себя.       Гермиона не понаслышке знала это чувство, когда от твоих действий зависят жизни других, а не только твоя собственная. Она как никто другой описала бы прошедший год несколькими словами: подумай о других, потом о себе. И после девяти месяцев следования этому правилу, внутри не оставалось сил на то, чтобы вспоминать еще и о своих проблемах. Слишком важно было залечить раны Рона, когда его расщепило после трансгрессии или спасти Гарри в Малфой-мэноре, поплатившись за это пыткой от единственной и неповторимой в своем роде Беллатрисы Лестрейндж.       — Мы вернулись домой из Святого Мунго уже на следующий день. Мама долго не могла отойти от шока из-за смерти Фреда. Каждый переживал горе так, как мог, глупо винить родителей или братьев за то, что все забыли про малышку Джинни. Так много хлопот свалилось на голову родителей, поэтому я как и всегда старалась строить из себя примерную дочь, для которой на первом месте должна стоять семья, а потом уже все остальное.       Уизли вздрогнула от резкого порыва ветра и обняла себя руками, чтобы согреться и спрятаться от самой же себя. Слова сами выстраивались в предложения, и несмотря на заметно потяжелевшую вокруг атмосферу, Джинни продолжила.       — Ты уехала почти сразу после похорон, а я прожила в Норе еще пару недель, и все это время мне хотелось сбежать. Видеть маму всю в черном было выше моих сил, да и папа сильно постарел за это время. Боль пронизывала каждую клетку тела, но лично у меня не было времени, чтобы как следует погоревать: то одно, то другое, то Гарри…       Услышав имя друга, Гермиона вопросительно уставилась на Джинни, все также касаясь ее руки.       — У Гарри случился выброс супер-опекунской энергии, которой он мог утопить, если бы захотел. Сначала казалось, что без него я бы ни за что в жизни не справилась, но потом все перешло в стадию гипер-опеки, от которой меня тошнило. Меня никто не понимал. Я кричала, пытаясь достучаться до каждого в нашей семье, но было чувство, что я под водой или словила паралич: все находятся в комнате, но не видят и не слышат сигналов о помощи. У меня лопнуло в конце концов терпение, и я переехала в старую квартиру Чарли, в которой они жили с его будущей женой какой-то время.       — А Гарри тоже здесь…? — подала голос Гермиона, предположив, что друг вполне мог так поступить, учитывая его серьезные намерения.       — Нет, — отрезала Джинни, пресекая все дальнейшие вопросы. — Он долгое время пытался переубедить меня, звал пожить на Гриммо, но… Я уехала сюда, так и не сумев избавиться от тотального контроля родителей, хотя все же многое поменялось. Спустя месяц все привыкли и перестали искать нелепые поводы, по которым мне срочно нужно было вернуться в Нору. А с Гарри мы решили, что лучше взять паузу, пока все не устаканится и не придет в норму, чем строить из себя счастливую пару. Так ведь лучше, не быть зависимой, пусть даже от человека, к которому ты испытываешь нежные чувства?       Последнее предложение прозвучало вовсе не так уверенно, как вся предыдущая речь, и Гермиона не могла оставить это без внимания. Но спрашивать было бы крайне неудобно, понимая, что Джинни и так приоткрыла завесу того, что тревожило каждый атом.       — Вообще-то и не от чего было брать паузу, — все же призналась девушка, подтвердив догадки Гермионы.       — Как это?       — Просто… — от пронзительных глаз Грейнджер, что привыкли анализировать информацию визуально, не укрылось то, как Джинни подбирала слова, стараясь как можно мягче выложить правду. — Мы расстались перед тем, как вы отправились на поиски крестражей, но и до этого нас связывали всего пара поцелуев и скромные переглядывания. Мы не виделись с Гарри целый год, я ничего о нем и о вас не знала. Да и что бы там ни было, расстояние и другие обстоятельства часто решают все за нас, либо сближая двух людей, либо отдаляя их друг от друга.       Джинни вновь взяла чашку, но так и не сделала ни глотка, крепко зажав хрупкую вещицу в руках, да так, что вот-вот и она бы лопнула от напора.       — Это не правильно, удерживать кого-то рядом с собой, — очнувшись от секундного ступора, произнесла Джинни, отчаянно ища поддержки в глазах подруги. — Мне так хочется, чтобы Гарри был счастлив, но ещё больше я хочу не делать ему больно, потому что он меня любит, а у меня в ответ — пустота.       — Прости меня, Джин… — Гермиона смахнула собравшиеся в уголках глаз слезы и заключила подругу в объятия, такие необходимые после того, как разговор надавил на успевшие покрыться корочкой душевные раны. — Тебе, вам всем столько пришлось пережить, а я закрылась в темном шкафу со своими собственными скелетами. Я даже не знала, сколько всего ты держала в себе…       — Не вини себя, — перебила ее Джинни, не дав закончить фразу, прекрасно зная, что хотела сказать Грейнджер. Даже сейчас, когда у нее не осталось практически никого, она готова была казнить себя за то, что пыталась решить свои проблемы, а не проводить больше времени с друзьями. — Если кто и виноват в том, что произошло, то это мы сами — зациклились каждый на своих проблемах, и никто даже не заметил изменений в твоем поведении.       — И все же.       — Нет, Гермиона, я знаю, о чем говорю. Я должна была раньше понять, что с тобой что-то не так, прежде чем нашла тебя на твоей же кухне без признаков жизни. Война не обошла стороной никого, и нас в том числе, но никто не подумал о том, что ты осталась совсем одна…       В груди больно защемило, и Гермиона зажмурилась, ведь обещала себе не пускать в мысли подобные темы.       — Прости, я не хотела напоминать.       Она ничего не ответила, только медленнее задышала, постаравшись выровнять дыхание и остановить слезы, которые за несколько дней крепкого сна пополнили запасы влаги и теперь могли литься из глаз при каждом удобном случае.       С одной стороны, слова Джинни не были лишены смысла, но с другой…       — Я сама попросила вас оставить меня одну и не сильно жаловала гостей, — прошептала она на ухо подруге.       — Никогда больше не позволю остаться тебе одной.       Это было далеко не шуткой, Гермиона поняла это по решительному тону Уизли, и она понятия не имела, как могла отблагодарить Джинни за то, что та пришла на помощь. Все, что скопилось на душе за долгое время одиночества и добровольного затворничества, Грейнджер вложила в одну короткую фразу, пропитав ее теплом и искренней благодарностью:       — Спасибо тебе.       Подул прохладный ветер, напомнив о приближении осени, но коснувшись нежных щечек молодых девушек, высушил их слезы, забрав с собой часть печали. Джинни настояла на том, чтобы Гермиона укуталась в плед, и обняв подругу, они просидели еще около четверти часа, каждая думая о своем. Не то чтобы им не было о чем говорить, но такова была их дружба, их женская солидарность, когда сердцу так хотелось кричать, всего-то было необходимо помолчать с правильным человеком. И каким бы странным ни казался этот факт, таким человеком после долгих лет дружбы с мальчиками для Грейнджер стала именно младшая Уизли.