I Can't Move (Without You)

Уборку Микаэла доделывала в ускоренном темпе. Заглядывала в номер каждые пятнадцать минут. Кто знает, что придёт в голову этому странному заросшему мужику. Она, где-то читала, что повторный суицид происходит в самое ближайшее время от первой попытки. А ей, как раз только не хватает ввязаться в неприятности. Вполне может быть, что к этому действию его подтолкнули какие-то неразрешимые обстоятельства, сокрушительное горе или тяжелая болезнь, но Микаэла совершенно не испытывала сочувствия. В собственной семье её воспитали таким образом, что подобные радикальные выходки считались малодушием. Иногда девушке казалось, что эта сентенция слишком прямолинейна и жестока. В жизни бывают гораздо более цветистые ситуации, чем категорично черное или категорично белое, как ей внушал отец. Но накрепко привитый здравый смысл, быстро брал своё. Выход должен был находиться точно там же, где и вход. Впрочем, отца с ними не было уже десять лет и иногда Микаэле казалось, что он специально ушёл из жизни пораньше, что бы дать дочери возможность, проверить эти умозаключения на собственной неокрепшей шкуре. Мама по этому поводу часто говорила, что Микаэле стоило бы родиться мужчиной и сетовала, что дочь до сих пор так и не устроила свою личную жизнь. А ей и не хотелось. И не потому что за спиной был один неудачный брак и тяжело больная сестра-колясочница, просто Микаэла не чувствовала потребности в каком-то мифическом плече на которое можно опереться или в крайнем случае просто пореветь. Она всё делала сама. Так было и проще и надёжней. Девушка завершила уборку, отвезла инвентарь в подсобку и вернулась в номер, где находился её новый знакомый. Впрочем, «знакомый» — это было бы слишком. Своего имени она не называла, да и мужик ей не представлялся. Удавленник, наконец, уснул и у Микаэлы появилась возможность рассмотреть его повнимательней. Несмотря на жуткую нечёсаную растительность она поняла, что его годы плавают в районе сорока лет. Красноватая немного шелушащаяся кожа, выгоревшие брови, правое плечо развитое гораздо лучше, чем левое, говорили о том, что он, скорее всего, проживает в сельской местности и занимается физическим трудом. Прямой нос, удлинённый разрез глаз… пожалуй это всё, что можно было рассмотреть за пышной светлой растительностью. Микаэла перевела взгляд на одежду. Она была несвежей, но не заношенной. Грубая синяя толстовка, обычные джинсы. На краешке футболки небольшая дырочка. Нечёсаные волосы, здоровенная давно не стриженная борода. Да тебе, милый, явно не хватает женской руки. В целом мужик выглядел весьма запущенным, но тем не менее здоровым и только какое-то тягучее невнятное беспокойство говорило о том, что сейчас его нельзя оставлять одного. Микаэла наклонила голову в другую сторону и негромко поинтересовалась — И, что мне с тобой делать? Она просто произнесла свои мысли вслух, думала, что удавленник спит, но он негромко вздохнул и неприветливо буркнул: — Ничего. Спасибо за заботу. Расспрашивать мужика о столь радикальном подходе к проблеме не хотелось и она уже решила прощаться, но взгляд неожиданно упал на его шею, и девушка передумала. Неудачное повешенье разлилось обширной фиолетовой гематомой. Расплывчатый след опоясывал не только мощную жилистую шею, но перетекал к левому плечу и на грудь, что виднелась в вырезе футболки. Просто целый океан синевы. Лиловый, что твоя слива. Конечно, она не врач, но ситуация может отозваться неприятными последствиями. Зря он от «скорой» отказался. — Я Микаэла, — она протянула руку и невольно отметила, что пожатие у мужика сильное, а вот пальцы тонкие почти девчачьи. Музыкальные такие руки. — Саймон. Хотя не понимаю зачем тебе это надо? — Ты в гостинице надолго? — Сегодня выезжаю. Ну, слава Богу разговорился. — Далеко живёшь? Можно было бы и не спрашивать. Раз ночует в недорогой гостинице, да ещё выглядит, как одичавший лесоруб понятно, что не из королевского дворца. — Йёнчёпинг. Однако, не ближний свет. — Во сколько у тебя поезд? — Автобус. В двадцать два тридцать. — Есть куда пойти? — Переживу, — огрызнулся Саймон. Микаэла на секунду задумалась. — Слушай, мне совершенно нет дела до того, что у тебя произошло. Это не мои проблемы, но тебе ещё долго болтаться по городу и если негде перекантоваться, то просто приглашаю к себе в гости. — Чего? — удивлённо протянул Саймон, — ты серьёзно? Тебе, что делать нечего? Зачем? — Из человеколюбия. Дурацкая фраза вырвалась сама собой, но было уж поздно. — Человеколюбия? Микаэле показалось, что мужик… то бишь Саймон нагло ухмыльнулся. В одном единственном слове проскользнуло столько презрительной насмешки, что она невольно прикусила язык. — Хочешь произвести хорошее впечатление? Больно надо. Не много ли он себе воображает. Не успел очухаться, а уже язвит. Однако, самомнение у мужика зашкаливает. Злобный параноик. — Совсем не хочу. Просто боюсь, что тебе может стать плохо. — Ты за всех постояльцев так переживаешь? — У нас знаешь ли вешаются ни каждый день. Ага! Нечем крыть! Саймон моментально заткнулся. На его лбу с бледным кривым шрамом моментально образовалась напряженная гармошка. — Впрочем, я не напрашиваюсь. Воцарилось неловкое молчание. Подумать только, он ещё и раздумывает. — Ну, ладно, — после довольно большой паузы неожиданно согласился Саймон, — давай к тебе. Он произнёс эту фразу таким тоном, как-будто делал Микаэле невероятное одолжение. Принц какой! — Ок. Тогда собирайся. — Ей богу, ты е6анутая, — Саймон закряхтел и начал сползать с кровати, нашарил тяжелые ботинки и неожиданно замер с башмаком в руке. — Но имей в виду если рассчитываешь со мной потрахаться, — внезапно добавил он, — то я сейчас не абонент. У Микаэлы невольно отвалилась челюсть и молниеносно родилась мысль додушить этого наглеца собственными руками. Что он себе воображает? — Вставай уже. Ей очень хотелось добавить, что если она по его мнению, ебанутая, то он и вовсе долбоёб. Даже начатое дело завершить не смог. И человеколюбие здесь не при чём, ей в компанию ко всем заботам, только не хватает связаться с полицией. И она не подбирает сомнительных личностей с девиантными замашками. Однако, когда Саймон встал с постели его изрядно заштормило и Микаэла даже подумала о том — не вызвать ли такси. — Сам дойдешь? Он лишь молча кивнул и потянулся за своими вещами. Внизу Саймон расплатился, а Микаэла получила свой гонорар за уборку и они вышли на улицу. При дневном свете Микаэла разглядела, что синяк на шее её спутника ещё хуже, чем она предполагала, что штаны в едва подсохших беловатых пятнах, а их обладателя неплохо бы загнать в душ. В автобусе они ехали молча и Микаэле всё время казалось, что пассажиры периодически поглядывают на их странную парочку с недоумением. Признаться, они оба выглядели несколько странно. Высокий патлатый то ли хиппи то ли дровосек-самоучка с неправдоподобно синей шеей и под стать ему такая же рослая блондинистая девица с длинной и толстой, словно змея, косой. — Далеко живешь? Саймон, наконец, подал голос и Микаэла уловила в его интонации неудовольствие. Кажется она и впрямь зря ввязалась в дикую ситуацию. Ей было невдомёк, что он еле стоит на ногах, а приглашение совершенно незнакомой девицы с командирскими замашками, по меньшей мере, нелепо. Саймону не было стыдно за свою попытку повеситься, но всё же немного неловко, особенно от того, что его застали в таком неприглядном разобранном виде. Чувствовал себя он ни чуть не лучше, чем вчера вечером, на душе было уныло, а боль в шее добавляла, ко всей этой мутной черноте, неприятных ощущений. — Тебя часом не ломает? — Микаэла заметила, что Саймона пронзают пароксизмы липкой мелкой дрожи и нахмурилась. — Переживу. Эх, ехать бы ей сейчас домой в одиночестве. — Выходим. Приехали.