Братья по-любому. Вернуть всë

      Женька, подперев тяжелую голову кулаком, пыталась поспевать за лекцией, конечно, еще и ради Дунаева, который хоть и продолжал записывать лекции здоровой рукой, все равно потом нуждался в полном конспекте. Конечно, он мог переписать и у того же Велосипеда или у той же Миленки, но в его травме Филатова ощущала виноватой себя, поэтому упорно продолжала стараться за двоих. Даже сейчас, ощущая неимоверную слабость во всем теле, тихо шмыгая носом, пытаясь отмахнуться от алого напыления на сетчатке, которого становилось все больше и больше. Но отмахнуться не получилось — этот цвет жег изнутри, ему невозможно было противостоять. Только когда буквы в тетради поплыли, Женька вдруг поняла, что вообще ничему не может противостоять. С нее как будто содрали кожу и нервные окончания плавали в воздухе, содрогаясь от любой пылинки, от малейшего ветерка, от давления света… Очнулась, когда Андрей легонько потормошил ее за плечо, испуганно глядя в глаза.       — Ты чего? — прохрипела она, поднимая голову.       — Ты резко вырубилась, — прошипел Дунаев. — Конечно, в таких случаях пострадавшего надо приводить в чувство пощечинами, но я не стал. Что с тобой? Женька чувствовала себя кинокамерой, которая должна регистрировать внешние воздействия и передавать их дальше, но вот куда? Окружающий мир распался на простые компоненты, заслоняющие края, поверхности, препятствия, укрытия и обрывы. Девчонка чувствовала каждый шов своей одежды, каждый волос в заколке, каждую каплю дождя на жестяном подоконнике.       — Не знаю… — призналась, наконец. — Слабость дикая… Дунаев осторожно потрогал оголенный участок на ее шее и нахмурился.       — Да ты горишь вся!       — Знаю.       — И какого ты молчала и причапала в таком состоянии?       — Дунаев, не лечи… Нормально все. Пару дней — и буду как огурчик.       — Ага, зеленой и в пупырышках. После пары сразу домой, поняла?       — В Москву? — грустно усмехнулась Женька. — Боюсь, не доеду, по дороге помру…       — Дурашка, — невесело фыркнул Андрей, поглядывая на Малиновского, чертящего схему групп крови.       — …По правилу Оттенберга можно переливать кровь, эритроциты которой не агглютинируются сывороткой реципиента, т.е. можно переливать не только одногруппную кровь, но при совместимости кровь других групп… Стрелки на часах прилипали друг к другу и не могли расцепиться. За окном висело сумрачное солнце, дождь барабанил по жестяному подоконнику. А это заканчивалась только первая пара по хирургии. Следующая — она же. А потом еще дополнительные… Слишком много сегодня хирургии для Филатовой. Слишком много всего сейчас.       — Ты слышишь, кареглазая?.. Женька с трудом подняла больные глаза на друга и кивнула, ощущая, как в уголках скопились слезы. Дурашка — дурашка и есть. Надо было вот жертвовать ради мячика того, да?       — Слышу-слышу… Перерыв между парами вызволил курс в коридор — перекусить, перекурить, Дунаев легонько подтолкнул Женьку к столу Вадима, кивая, мол, отпрашивайся, а я на перекур, и когда аудитория за считанные секунды опустела, Филатова на ватных ногах приблизилась к преподавателю.       — Вадим Ю… Малиновский плавно развернулся и без лишних слов дотронулся прохладной ладонью до лба девушки. Кипяток в только что закипевшем чайнике и то мог показаться холоднее ее кожи.       — Заболела все-таки, камикадзе, — констатировал он. — Быстро домой, лечиться, и неделю чтоб тебя вообще тут не было! Женька сглотнула вязкую слюну, намереваясь ответить, но Вадим, быстро черканув на тетрадном листе названия лекарства, вложил бумажку в ее горячую ладонь и глазами указал на выход.       — Бегом, Филатова, сопровождающему передай, что «н-ку» ставить не буду. Сама скажешь через аптеку пройти или мне его предупредить? Филатова вымученно улыбнулась.       — Сама. Спасибо.       — Бегом! — мягкий разворот ладонью в сторону двери, и Женька, кивнув, покинула кабинет. Еле собрав все силы закинуть рюкзак на спину, поплелась по коридору и уже на лестнице была перехвачена Андреем.       — Отпустил?.. Что он тебе сказал?.. Нет, все-таки он человек!.. Дай сюда бумажку, я куплю, — теплые руки на спине, на плечах, на затылке, помогают держаться на плаву. Накинул куртку на нее, нанизал капюшон на голову, осторожно вывел на порог Университета. — Кареглазая, все будет хорошо, пришьем тебе новые ножки и будешь ты снова по дорожке скакать, зайка моя, бедолага. Они перебежками от крыши до крыши, от козырька до козырька, от остановки до остановки достигли аптечного пункта, и пока Женька, как старенькая бабулька, растекалась на табуретке около кассы, Андрей покупал Окситетрациклин.       — Конечно, сейчас бы точно не помешал железный конь Пчёлы, — буркнул он, глядя на ливень за окном.       — Да пошел он со своим конем, — огрызнулась Филатова.       — Что, к компромиссу совместного проживания не пришли? Какое там! Так хотелось пожаловаться Дунаеву, что этот Пчёлкин — просто мудак. Будто с каждым месяцем из того друга, из того мальчишки, которого она знала и любила столько лет как брата, а потом и не только, превращался в абсолютно чужого человека. Читал ей нотации, а сам поступал, ка левая нога захочет. Видимо, болезнь не позволила сохранить должное лицо и выпустила все потаенные эмоции наружу, и Андрей, присев с девчонкой рядом, снова спросил:       — Ради чего ты его терпишь?       — Я не терплю. Просто… — Женька запнулась, не зная, что вообще может быть просто в данный момент? Каждый день только все сложнее, потому что чем дольше она находится под одной крышей с Витей — тем ей хуже. Она привыкает к их постоянным стычкам, конфликтам, подколам. И Филатова стала ловить себя на мысли, что ей эти эмоциональные качели просто необходимы. Бред, конечно, но она действительно жила в этом долгие годы. Ее бросало из крайности в крайность, из одного состояния в другое, но именно так она и привыкла. Будто без этого дурацкого адреналина, который Женька получала в окружении пацанов в Москве, она чувствовала себя не в своей тарелке. И пусть больше полугода спокойствия в Ленинграде действовали на нее благотворно, она почувствовала, что взрослеет и может сама отвечать за себя и свои поступки, но…       — Валерке так спокойнее, — наконец, пояснила Женька. И это было правдой. Разговор с братом все-таки состоялся, и на удивление Фил не высказал ничего по поводу ее совместного проживания с Пчёлкиным. Видимо, понимал, что между ними, кроме обоюдных претензий, ничего и быть больше не может.       — Можешь ругаться, обзываться, пинать меня ногами, но если я не скажу — никто не скажет. Ты с упоением играла все это время в Антигону, одна против всех. А потом снова наступила на те же самые грабли. Думаешь, что под крылом Пчёлы безопаснее? А что у него есть? Немножко амбиций, немножко хитрости, наглости, беспринципности — всего понемножку. И, наверное, бездна тщательно культивируемой напоказ, на публику мужской привлекательности. Напускное это или органическое — не мне судить, но ведь должно же быть что-то сверх! Какая-то надстройка, прости пожалуйста. Что-то человеческое, да? Дунаев… Ты ведь прав. Но если Женька признает это, значит, Андрей будет снова подталкивать ее на решительные действия. Жить своим умом, жить так, как она считает нужным. А ей вновь страшно. Потому что боится чего-то, чего самой себе не может объяснить. Так уже было, когда Витя запрещал ей общаться с другом. Считал его катализатором угроз для ее жизни. Не доверял. Нет, Женька бы никогда и ни за что не отказалась от Дунаева, но новых стычек она бы просто не пережила. Поэтому приходилось мириться. Снова. А сейчас — тем более. Потому что ей просто по-человечески плохо. У нее нет сил — ни моральных, ни физических.       — Ладно, прости, я опять лезу не в свое дело. Просто поражаюсь ему. Когда не нужно — он сует свой нос во все дыры. А когда, как сейчас, была бы нужна его помощь — он хрен пойми где. И толку-то?.. И толку-то. Да, Андрей, нет толка. Есть зато долбящая по голове и мышцам температура, и слабеющее тело Филатовой нуждается в диване и спасительном пледе.       — Все. Молчу. Не слушай меня, кареглазая, вообще не слушай… До метро дотянешь?       — А куда я денусь!       — Тогда вперед, можно без песни.

***

      Лера вошла в кухню только тогда, когда котенок уже отобедал, был направлен в Женькину комнату и закрыт Пчёлкиным. Шатенка присела на стул, закинула ногу на ногу и ждала появления Вити. На столе стояла коробочка, плотно упакованная в непроницаемую бумагу, а рядом снова лежал конверт с деньгами. Завершала этот «натюрморт» бутылка дорогого вина.       — А ты подготовилась, да? — ухмыльнулся Пчёла, наконец, появившись в поле зрения.       — Дело спорится! — девушка обнажила зубы в откровенной улыбке и повела плечом. — Ты бы предложил Космосу как-нибудь собраться всем вместе. А то он не особо ведется на мои уловки.       — К нему нужен определенный подход. Что ты там хотела, давай, не тяни. Лера покрутила в пальцах увесистую коробку и протянула Пчёлкину. Через пару секунд на свет явился… мобильник. Парень повел бровью, чуть хмурясь.       — Что? — развела руками Лера. — Тебе не нравится?       — Что это и зачем?       — Ну не строй из себя дурачка, Вить! Мобильный, беспроводной телефон «Алтай», это прорыв, так-то. И тем более наши финансы нам теперь это позволяют. Ты представь, как будет удобно! Не бегать до автоматов, не сидеть караулить домашний телефон! Всегда на связи!       — Где ты его взяла?       — Какая разница! — искренне не понимала его недовольства в голосе шатенка.       — Откуда это у тебя?       — Почему у меня? У тебя.       — Но откуда?       — Подарок фирмы. Этот диалог Пчёлкину совершенно не нравился. Коренным отличием системы «Алтай» от западных аналогов было то, что ее абонентское устройство — то бишь телефон — нельзя было ни купить, ни арендовать сейчас. Значит…       — Я не понимаю… — Витя поморщился. Он всегда делал так, когда начинал нервничать. — Ты что, украла?       — Витя… — укоризненно посмотрела на него Лера.       — Ну а откуда? Он же стоит… Да ладно стоит! Частникам его не…       — Подарили.       — Кто подарил?       — Очень милый дядя из частной фирмы. Там было несколько комплектов. С кнопочным набором номера. Чуть позже обещается NMT-450. Просил позже рассказать, каково в использовании, будет с нетерпением ожидать. Пчёла с нажимом потер лоб.       — Слушай, перестань морочить голову. Что все это значит?       — Я же говорю!       — Ну хорошо, я же не идиот, чтобы верить всяким сказкам. Откуда это у тебя? Лера, уже прознавшая, как стоит себя вести, когда молодой человек начинал заводится, вспорхнула со стула и обвила руками его напряженные плечи, почти касаясь своим тихим голосом его мочки уха.       — Ну, какая тебе разница, откуда у меня. Важно, откуда у тебя. У тебя — от меня. Подарок. Презент. Что плохого? Скажем так — эксперимент, бесплатное пользование для будущей статистики!       — Что ты несешь?.. Ну что ты несешь? Какой презент? От кого?       — Я не понимаю, чем ты недоволен! Он скривил губы, ощущая раздражение.       — Знаешь, жизнь научила проверять все и всех. А если за этот презент нас поставят на ножи? Где ты вообще нашла «доброго дядечку»? Спрашивать надо сначала, нужны ли твои подарки!       — Но ты же сам говорил. При Космосе, вот бы было здорово, если бы сейчас появился мобильник!..       — Что я говорил, что я говорил? Я вообще говорил, — Витя всплеснул рукой, — абстрактно. А ты — конкретно. Лера, отвернувшись, молчала.       — Так вот, отдашь его обратно, — подвел итог Пчёлкин, глядя мимо шатенки. — И скажи спасибо, если у тебя не будет неприятностей…       — Как скажешь, Витенька, — буркнула она, выхватывая из его рук коробку. — Деньги тогда тоже отдать обратно? Здесь только две третьих, потому что именно этот мобильник стал дополнением к сумме. Или ты думаешь, что прекрасный яд гюрзы — это не так опасно, как этот телефон? Витя плюхнулся на стул, откупоривая этикетку на горлышке бутылки с вином.       — Тогда впредь имей привычку изъясняться нормально. И не заставляй меня думать, что ты привыкла расплачиваться своей натурой за современные гаджеты. Лера весело фыркнула, располагаясь рядом с ним и упираясь подбородком в сложенные «домиком» руки.       — Мне обижаться или расценить это, как попытку приревновать? Витя и сам удивился, но предпочел проигнорировать этот вопрос, выдернул пробку и плеснул кроваво-красную жидкость в уже подготовленные бокалы. Распитие днем уже не удивляло. Новые привычки в новом городе.       — Ну что, за нас? — поиграла бровями Лера, подняв свой бокал.       — За удачную сделку.       — Прислушивайся ко мне, Витенька, и этих сделок будет столько, что через год вы с Космосом сможете обеспечить себя настолько, что хватит до пенсии.

***

      Наконец, когда спасительная кровать, горячий чай и принятие антибиотика были уже близко, Андрей мягко приобнял подругу и подмигнул:       — Я тебе вечером позвоню, хорошо?       — Спасибо, что проводил. Дунаев хохотнул:       — Срочно лечиться, а то ты такими темпами начнешь благодарить, что я с тобой разговариваю. Топай, кареглазая. Таблетку — и в люльку. Я не гордый, у Пчёлкина уточню.       — Ага, если эта задница соизволит сегодня заявиться не за полночь.       — Тем лучше, поболеешь в одиночестве. Женька хлопнула железной дверью и медленно взбрела на нужный этаж. Ключ удалось вставить в замочную скважину только со второй попытки. Филатову лихорадило знатно. Шмыгнув носом, она шагнула в коридор квартиры. Воздух пропитался табачным дымом, который даже сквозь насморк пробрался в ноздри и раздражал легкие. Неужели перед уходом нельзя было открыть окна? Женька уже успела стянуть куртку, собралась избавляться от кед, когда откровенный женский стон из соседней комнаты ножом впился под кожу. Это было неожиданно. Потому что царившая до этого тишина уверяла в том, что Пчёлы не могло быть дома. Филатова зажмурилась, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а сердце рвет и мечет в грудной клетке, заливая и без того пылающий от температуры организм кипучей лавой. Очередной прерывистый стон Леры заставил вздрогнуть, залить яростным румянцем щеки. Женькин взгляд упал на приоткрытую дверь в Витину комнату. Мысли в голове неслись с ужасной скоростью. Квартира целиком — резко, за пару секунд — превратилась в запретную территорию. Филатова заставляла себя думать, что колени трясутся от обуявшей лихорадки, но нет… Это злость. Это боль. Это то, что она отторгала каждый день. Ревность! Глухой голос Пчёлкина ударил по вискам, заставил вздрогнуть и сделать шаг назад. Кровь с новой силой бросилась Женьке в лицо, а кашель стальной хваткой сковал горло. Ни звука! Ничего! Прочь из этой чертовой квартиры! Филатова попятилась к выходу, срывая куртку с крючка, и кинулась прочь за дверь, пока очередной громкий, с придыханием стон не донесся до ее слуха. Так хотелось хлопнуть дверью! Чтобы стены затряслись, чертова кровать под ними рухнула. И потолок осыпался на обоих, придавливая всем грузом верхнего этажа. Сил хватило молниеносно слететь по лестнице вниз, на первый этаж, а затем замереть, ощущая дикую боль во всем теле. Обидную боль. Женька привалилась спиной к выкрашенной зеленой краской стене подъезда и прикрыть горящие глаза. Помассировать их кулаками и понять, что они слезятся. Чертов идиот. Мудак до кончиков ногтей! Гад ты, Пчёлкин! Могла бы — задушила. Ревность Филатова отторгала, буквально выплевывала из себя вместе с влажным кашлем. Волнение, бьющее пульсом в груди, усиливало приступ. Объясняла все себе Женька совсем иначе, правда, определения этому чувству дать не могла. Как он мог приводить в эту квартиру эту мерзкую бабу? Неужели нет других мест? Неужели он не думал, что она, Женька, могла прийти в любой момент? Даже на часики посмотрела. Рано для ее прихода, конечно, ну а вдруг?! Беспощадный рой мыслей. Злобы. Обиды. На все вокруг. Сама не помнила, как добрела до центра. Под проливным дождем. Прямо типичная героиня второсортной мыльной оперы. И Женька бы посмеялась над собой в любой другой ситуации, но почему-то именно сейчас ей было вовсе не до смеха. У нее будто бы исчезли разом все силы, чтобы жить в этот момент. Растерзанная болезнью и услышанным, упавшая духом ниже некуда Филатова толкнула дверь в небольшое семейное кафе, взяла горячий чай и, наконец, обрела возможность выпить таблетку. Едва ли, конечно, она сейчас бы избавила от всех проблем. Все то время, пока Женька глотала обжигающую жидкость, ее бросало то в жар, то в холод, а по телу совершала марафонский забег дрожь. Еще никогда в жизни девчонку так не лихорадило, и в какой-то момент она даже успела испугаться. Хорошо, что Дунаев успел уйти за эти пять минут, пока она открывала дверь, входила в квартиру, слушала, ужасалась, злилась, убегала… Страшно даже представить, что было бы, если Андрей увидел ее в таком состоянии.       — Женя? Филатова глухо простонала, поднимая голову. Малиновский. Вот откуда, как? В прочем, такие же вопросы были и у него. Затуманенный взгляд Женьки вычислил в его руках коробочку с пончиками — для Машки. А это кафе — лучшее в центре. Поэтому появление преподавателя тут было оправдано.       — Я отправил тебя домой. Даже, помнится, в сопровождении Дунаева. Ты себя в зеркале видела? Даже сидишь еле-еле!       — Ты чего так со мной разговариваешь, будто я к праотцам собралась? — ее голос прозвучал фальшиво, с нарочитой бодростью. И даже привычное переключение с «вы» на «ты» уже не покоробило ее мозг. — Вообще-то… Очередной, сильный приступ кашля оборвал Женьку на полуслове, но перед тем, как спрятать лицо в ладонях, она успела увидеть в глазах Малиновского тревогу.       — Я так и не получил ответа на вопрос. Ты в своем стиле, как обычно… Почему не пошла домой, спрашиваю?       — А я пошла… Пока Филатова пыталась справиться со сбившимся дыханием, мозг нарочно подкинул причину «почему». Заходясь дрожью, она опустила голову, застывая с прижатыми к ушам руками. Будто тот треклятый стон до сих пор продолжал проникать в голову.       — Поднимайся, — рука Вадима аккуратно подхватила ее под локоть, выводя из-за стола. — Я тогда сам отвезу тебя, раз на твоего друга нет надежды.       — Он проводил меня прямо до порога. И лекарство купил. Мужчина ровным счетом не понимал ее странного поведения. Тяжело вздохнул.       — Тогда какого рожна ты делаешь тут, а не лежишь, блин, в постели? Потому что в соседской постели… Злость снова ударила по вискам. Так паршиво, больно, тошно, отвратительно! И почему-то колючие слезы — вовсе не от болезни — своевольно потекли из глаз. Вообще некстати. Они вообще сейчас были не нужны! Женька их не вызывала и терпеть не собиралась. Но сил сдержать их не было. Она просто ощутила себя полной дурочкой, которая стояла около столика в маленьком кафе напротив своего преподавателя и понимала, что плачет. Не понятно было, кто из них двоих удивился этому больше — Филатова или Вадим. Но мужчина среагировал быстрее и не нашел ничего лучше, как просто обнять ее за плечи. Не сказать, что он был специалистом в плане утешения, но огромная семья, состоящая больше половины из женского пола, научила тому, что внезапные женские слезы не стоит прерывать, а уж тем более спрашивать причину их происхождения. Правдивого ответа даже можно не услышать. Единственное, что стоит сделать — дать этим эмоциям выплеснуться. А их продолжительность можно сократить путем молчаливого утешения. Например, тем же объятием. Он старался не думать. Просто сосредоточился на том, как дрожь под его пальцами прекращала мучить Женькину спину. Девчонка боялась пошевелиться, подвижными в ней были только мысли и слезы. Обнимать его в ответ было бы странно. В первую очередь потому, что он… Всхлип потонул на его крепком плече. И Малиновский обнял ее чуть сильнее. Максимум, на что оказалась способна девушка, чуть сжать пальцы на его боку. Осознавая, как это может быть неправильно, даже дико. По своей воле. Но сейчас Вадим не был ее преподавателем, он был обычным человеком, проявившим заботу.       — Идем. Женька только кивнула на это и, аккуратно подгоняемая его ладонями, вышла из кафе.       — Садись в машину, — кивнул на пассажирскую дверь Малиновский, поднимая воротник плаща.       — Я не поеду на квартиру.       — Значит, поедешь ко мне, — без лишних вопросов, ровный, спокойный голос. — Если у тебя не было в планах прогуляться под дождем, как в фильме «Я шагаю по Москве». А затем точно отправиться к праотцам. После успешно пройденной практики — пожалуйста. А я пока не собираюсь становиться свидетелем твоей глупой кончины. Садись.       Дом Малиновского встретил ее теплом, несмотря на гуляющий из комнаты в комнату легкий ветерок, влетающий в раскрытые форточки. Вадим спешно закрыл окна и крикнул:       — В зал проходи. Там плед на диване, накинь. Женька даже не имела сил сопротивляться. Сбросила обувь и мокрую куртку, прошлепала в гостиную, закуталась с головой в клетчатый плед и рухнула на диван, потирая ноющие виски. Надеялась, что причину ее слез Вадим не будет уточнять. И он действительно не стал, за что девушка была ему благодарна. Вот только когда он вошел в комнату, то она заметила в его руках какие-то ампулы и…       — Шприц? — Женька недоверчиво покосилась на мужчину, а затем нахмурилась. — Это еще что такое?       — Антибиотик. Честно, не доверяю твоей способности лечиться, так что лучше принять все необходимые меры. Заметив, как насторожилась Филатова, Вадим чуть приподнял брови:       — Ты чего это так напряглась? Потом еще спасибо скажешь. Легкий укол — и тебе станет значительно лучше.       — Вот уж дудки! — Женька, на пару секунд забыв про высокую температуру, поднялась с дивана, едва не пошатнувшись. — Я лучше таблетки… Или этой… картошкой подышу. Малиновский стремительно опустил ее обратно на диван, и лицо его стало таким же серьезным, каким было в самую первую лекцию в сентябре. Или в ту новогоднюю ночь.       — Ты можешь хоть раз не упрямиться, а сделать так, как надо? Женька уже вздернула подбородок, еле сдерживая рвущийся наружу кашель, когда он молниеносно выдал:       — Даже не начинай, — в голосе предупреждение. Осознав, что спорить бесполезно, Филатова просверлила преподавателя взглядом, а затем с видом мученика закатала рукав:       — Только по-быстрому. Не люблю, когда в меня долго иголкой тыкают. Вадим кашлянул, плохо скрывая усмешку.       — Этот антибиотик вводится не в руку. Такой расклад Женьку совсем не устраивал — уколы в пятую точку она никогда не переносила.       — Давай, Филатова, я буду предельно нежен.       — Может, не стоит? А то вдруг сейчас я оголю задницу, и начнется апокалипсис? Я свою судьбу знаю — у нее своеобразное чувство юмора.       — Если под апокалипсисом ты подразумеваешь непрошенных гостей в лице нашего декана, то поспешу успокоить — дверь закрыта, и в процессе введения инъекции в твою ягодичную мышцу я точно не сумею открыть замок.       — Марина с Машкой.       — Ты зря оттягиваешь неминуемое.       — Да как ты себе это представляешь! — смутилась Женька, нервно поправляя концы пледа на своих плечах.       — Спросил юный медик у старого, — Малиновский времени старался не терять — с глухим звуком переломил горлышко ампулы и принялся набирать прозрачное содержимое в шприц. — Когда тебе предстоит вырезать паховый лимфаденит у представителя мужского пола, ты будешь пялиться на центральный орган?       — Конечно, нет…       — Именно, у тебя другая задача. Тогда с чего я должен допустить подобную мысль?       — Потому что… В смысле, нет, конечно, не должен.       — Как бы это двусмысленно не прозвучало, Филатова, но закрой уже рот и приспусти свои джинсы.       — Из тебя бы вышел милый маньяк, — зачем-то нервно хохотнула Женька, расстегивая пуговицу на джинсах и медленно опускаясь на диван. — Прости, у меня просто температура… Спишем это все на бред… — она кашлянула в подушки, жмурясь. Ожидание такого момента не любила с детства, всегда болтала перед уколом, когда его делала Ольга Николаевна. — Ну, давай уже… Убивай.       — Одевайся.       — Чего? Филатова даже потрогала оголенный участок кожи и покосилась на спокойного Малиновского. Тот крутил уже пустым шприцем.       — А… я же…       — Не почувствовала? — Вадим позволил себе ехидненько улыбнуться. — Я же обещал. Действительно не почувствовала, у мужчины оказалась очень легкая рука. Из груди Женьки вырвался вздох облегчения, но тут же она зашлась в кашле.       — Теперь присядь и отдохни, — велел Вадим, выходя из гостиной, — сделаю тебе чай, потом отвезу до квартиры. Спорить она снова не стала. Даже с тем, что в квартиру все же придется возвращаться. Выхода у нее попросту не было. Женька надеялась, что когда вернется в ту обитель, там не будет даже Пчёлкина. Она бы отдала душу дьяволу, лишь бы не видеть его хотя бы сутки. Или хотя бы этот вечер, когда единственным желанием было зарыться с головой в одеяло и проспать так целую вечность. Но ее судьба правда имела специфический юмор, иначе как по-другому можно было объяснить, что в определенные моменты жизнь готова была издеваться над Филатовой целые сутки, а то и месяцы. Едва девчонка дотянулась до дверной ручки, когда та повернулась сама, и Женька сделала шаг назад. Из квартиры выходила Лера. Довольная, пылающая энергией и здоровым румянцем.       — Ба, какие люди — и без охраны, — не удержалась от шпильки Филатова, молясь всем богам, чтобы не зайтись в кашле. Хотя было бы неплохо — осадить всех бацилл на это самодовольное лицо шатенки.       — Статус позволяет иметь своего телохранителя, — не осталась в долгу Лера.       — А, ну да, ну да… Этого, что ли? — Женька кивнула на силуэт Пчёлы и, выпрямив плечи, не преминула задеть ими девушку, буквально впечатывая ее в открытую дверь. Смерила шатенку хитрым взглядом. — Какое тело, — и полоснула больными глазами по Пчёлкину, уверенному до мозга костей, что конспирацию он на сегодня смог соблюсти, — такой и хранитель. Кто кого имеет, правда, под огромным вопросом. Сил не было даже разуться. Женька прямо в кедах прошлепала в свою комнату и смачно хлопнула дверью, придавливая ее своей спиной. Через секунду до Вити донесся ее страшный, хоть и приглушенный кашель. Жесткий, больной. Где умудрилась так простыть только, дуреха!       — Твоя сестра — просто пубертатная язва, ты знал? — не смогла сдержать желчь внутри себя Лера. — Ты либо поговори с ней о манерах, либо…       — Я сам разберусь, что мне с ней делать, — отчеканил Пчёлкин.       — Плохо разбираешься, я вижу. У нее всегда было такое неуважение к твоим девушкам?       — А кто сказал, что ты — моя? — невесело фыркнул парень, демонстрируя на лице откровенную усталость. — Езжай домой, Лер. Завтра встретимся.       — Ты же хотел меня отвезти.       — Планы поменялись. Поймаешь такси.       — И это за все-то хорошее? — скривилась шатенка. — Не хочешь расстраивать сестренку? Да с ее характером ей всыпать не мешало, видимо, ваши родители…       — Лера, — слишком чеканно, слишком грубо. — Езжай. Домой.       — Неблагодарная ты сволочь, Витенька, — она переступила порог квартиры и снова развернулась, — в следующий раз встречаемся у меня. Без твоих родственных раздражающих факторов. Витя щелкнул замком, щелкнул костяшками и двинулся прямо в комнату Женьки. Ради приличия стукнул, но тут же без позволения ввалился к ней.       — Какого хрена ты делаешь?.. Филатова по одному тону ощутила, как он закипал. Нахмурил лоб и уверенно расправил плечи, вдыхая побольше воздуха. Наверняка захотел снова отчитать ее за резкое «фи» к «гостье, с которой у него дела». Видела… стоп, слышала она эти дела. Не успела ответить, когда он накинул следующий вопрос, совсем неожиданный:       — У тебя сопли ручьем, кашель, будто в тебя демон вселился, а ты шляешься под ливнем допоздна опять? Пчёлкин что, проглотил эту сцену на пороге? Ущипните.       — Что это, забота, что ли? — хохотнула Женька, оборачиваясь. — В тебе проснулся старший братик? И что потом? Будешь отчитывать, что я «неуважительно отношусь к твоим девушкам»? А ты не хочешь ей правду рассказать? То-то она в восторге будет. Он будто пропустил это мимо ушей.       — Ты когда мозгами пользоваться начнешь, а не строить из себя сильную и независимую? Надеюсь, завтра они заработают, и ты не попрешься в свою шарагу.       — Сама разберусь.       — Оно и видно. Такая тяга к знаниям, что решила еще и на дополнительные со своим хрычем остаться? Ее взгляд вцепился в его, и Пчёле показалось, что в комнате зазвенели сталью два скрещенных клинка. Но ее грозился сдаться раньше. Распахнутый, открытый перед ним, влажный. Она что, действительно готова была расплакаться или… Женька зло фыркнула:       — А знаешь что, Пчёлкин? — ее руки принялись сжиматься и разжиматься, будто в желании придушить его. — А я пришла домой раньше. Но страдать от температуры под сладостные стоны твоей подружки — не лучшая перспектива. Уверенность стерлась с его лица ластиком. Витя вдруг почувствовал себя беспомощным оттого, что она всего лишь констатировала факт. Кажется, всего неделю назад он самоуверенно заверял ее в том, что может сделать так, как посчитает нужным. И действительно сделал. Только почему, не имея с Женькой никаких отношений, он сейчас ощущал себя пойманным с поличным? И дело не в том, что ему спать с кем-то было нельзя. Спал и чувствовал себя прекрасно. А в том, что просто не хотел, чтобы Женька это знала. В чем была проблема, казалось бы? Пчёлкин не понимал самого себя. Сам же хотел выводить ее на эмоции, и сам же жалел, что это делал. Он ничем перед ней не обязан. Но стоило посмотреть в эти больные золотистые глаза, и… все. Такая настоящая, живая, почти такая же разозленная, как и Пчёлкин. Что он мог сделать? Груды тяжелых собственных мыслей внезапно сдвинулись, подталкивая вперед старые воспоминания, от которых под кожей забегали мурашки.       — Ложись в кровать. И… все. Да. Он просто не стал ничего говорить. Потому что любая фраза сейчас показалось бы жалким оправданием. А показывать Филатовой, что то, что задело ее — задело и его, Витя не собирался. Хлопнул дверью. Вполне ожидаемо. Женька осторожно выдохнула, опасаясь очередного приступа кашля, распахнула шкаф, с неописуемой ломотой в мышцах принялась стягивать верхнюю одежду. Черт, даже кеды забыла снять. Пошла же прямо в них. Точно, не хотелось задерживаться рядом с этой шатенкой еще лишние секунды. Задумалась, оглушенная шумом температуры, кипящей в ушах, пока не ощутила, что что-то уперлось в ее спину.       — Боже, надеюсь, это ружье?       — Пей и ложись. Завтра куплю тебе лекарство, и не высовывайся из квартиры. Ты ж не хочешь, чтобы из-за тебя свалился обожаемый Дунаев? То, что уперлось в ее позвоночник — всего лишь кружка с горячим чаем. В другую руку был вложен аспирин. Витя молча подхватил ее кеды, и Женька вздрогнула, когда дверь за ним закрылась.