Оффлайн Ведьма

      В принципе, я всегда знала, что в мире полно мудаков, которые переобуваются на ходу даже без обуви и шиномонтажа. И, тем не менее, каждый раз сталкиваясь с чем-то подобным, я испытывала чувство лёгкой гадливости и точечного разочарования с нотками римской империи — в том смысле, что в голове так и проскальзывала крылатая фраза про Брута.       Паршивее всего, когда мнение меняет человек, на которого ты возлагал надежды. Поэтому для меня Нинин отец сменил фамилию не на «Брут», а на «Мудак».       Но я вновь забегаю вперёд, а стоит вернуться и вспомнить, какой счастливой Нина прискакала в наш с Ташей кабинет, рассказывая про своего папу, который дал добро на аренду его сада. И мы всем нашим маленьким коллективом Бедовых Баб решили, что всё, в принципе, хорошо, но, как оказалось, не тут-то было.       Всё развернулось после того, как я вернулась с крыши со вполне себе отличным настроением. Как оказалось, участвовать в незапланированных заговорах вполне себе интересное занятие. А уж какое у Белозёрова было страдальческое лицо — ну, просто чудо чудесное! Так и тянет на обложку какой-нибудь дешёвой газетки с заголовком «Беда не приходит одна. Беда приходит с Алёшей».       Вернулась я, значит, в свой кабинет и испытала чувство дежавю. В том плане, что там опять сидели Таша с Ником и обсуждали свои вопросы. Даже рассадка оказалась той же. Она — за своим столом. Он — на моём.       Может, нам стоит купить диванчик, чтобы люди перестали садиться своими попами на мои бумаги? Хотя, мне кажется, от Ника это не спасёт.       — Вообще-то здесь есть стул, — сказала я ему вместо приветствия и показала, собственно, на столь незатейливый предмет интерьера.       — А вот и ты! — просиял он, даже не думая перемещать свою пятую точку в положенную для неё локацию. — Я принёс список.       И протянул мне лист из блокнота, сложенный пополам. А я его тут же развернула и принялась читать. Семь имён, семь смертников. Алексей Белозёров, что неудивительно, первый в списке. Сёма из Психушки — второй, что тоже не особо удивительно; он никогда не славился здравым смыслом. А дальше шла целая чехарда из имён и фамилий с приписками отделов. Тут тебе и охранник, и чей-то секретарь, и рекламщик, и стажёр, и даже единственный адвокат в агентстве, если так можно назвать человека, который разбирает досудебные претензии, которые временами прилетают в нашу сторону. Такой своеобразный срез всех сословий «РеклаМамы» получился.       — У меня только один вопрос, — произнесла я, в который раз пробежав глазами по тексту, — каким образом они все сплотились? У меня буквально ни единого сценария в голове.       — Курилка, мамуль, курилка, — как глупенькой, пояснил мне Ник. — И Нина под их прицелом примерно по той же причине. Она единственная на всё агентство молодая и симпатичная девушка, которая зависает там практически каждый час.       — А что, с работы можно уходить каждый час? — с долей иронии спросила я.       — Некоторые умудряются и каждые минут пятнадцать. У меня в команде художник раньше был. Не знаю, помните вы Эдика или нет, но я из-за него начал ходить периодически в это злачное место. Как ни гляну — а художника моего нет на месте. Вот и приходилось за ним ходить. Он, видите ли, когда курит, соображает лучше. Но Эдик у меня надолго не задержался.       — Что так? Выгнал за курение? — съёрничала я.       — Да нет, — пожал плечами Ник. — Его переманили в книжное издательство на позицию штатного иллюстратора. Стабильная удалёнка и долгоиграющие проекты ему понравились больше. У меня он, как художник, практически не раскрывался.       — Вроде бы и грустно, — пожала плечами Таша. — А вроде бы и нет. Человек нашёл себя в чём-то своём. Что в этом плохого?       — Не себя он нашёл, а возможность курить без расписания, — буркнул Ник и состроил трагическую мордашку. — Вот почему так всегда? Сначала я нахожу алмаз, придаю ему форму, даже, можно сказать, ограняю его, а потом все, кому не лень, приходят и пытаются его у меня увести? Самое обидное, когда это делают, казалось бы, лучшие друзья.       Ещё и вздохнул так, словно его предали самые верные на свете люди.       — Ты это сейчас метафорично или?...       — Да какая, к чёрту, метафора? — возмутился Никита. — Наш папуля уже практически полгода пытается увести у меня художника.       — Ты про Психича, что ли? — с лёгким удивлением спросила я.       — А про кого ж ещё? В моей жизни есть только один отец. Так что, мамуль, ты подумай, может, твой парень не так хорош, как папа? — не оставлял своих попыток втюхать мне Психа Ник.       Мы с Ташей переглянулись, и она едва заметно улыбнулась, явно немного забавляясь с того факта, что она знает чуть больше, чем её новоиспечённый жених. И кто бы знал, чего мне стоило в этот момент не заржать в ответ.       — Прости, Никит, но сваха из тебя так себе. Старайся лучше, — уклончиво ответила я и снисходительно похлопала его по плечу.       — Знаешь, — улыбнулся он мне как-то самую малость пугающе, как гангстер из старого фильма, — если я когда-нибудь возьмусь за тебя всерьёз, ты даже глазом моргнуть не успеешь, как уже будешь встречаться с Серёжей.       — Посмотрим-посмотрим, — хихикнула я и, обойдя свой стол, села за него. А список имён благополучно запихнула в карман джинсов, решив оставить его если не до лучших времён, то до свободного времени, чтобы перечитать ещё разок и решить, что со всеми этими идиотами делать.       И, кстати, вовремя я бумажку припрятала, потому что не прошло и пяти минут, как дверь нашего кабинета распахнулась и к нам влетела Нина с очередным букетом в руках. В этот раз поменьше и поскромней. Маленький и аккуратненький букет ромашек в крафтовой бумаге. Взгляд её сочился счастьем, улыбка тянулась до ушей, да и сама она напоминала какую-то маленькую феечку. Ещё и рассмеялась так задорно, словно наглоталась чего-то транквилизирующего.       Прежде чем кто-то из нас успел среагировать на сей перфоманс, Нина объявила причину своего счастья:       — Мне Серафим цветы прислал! — и рассмеялась вновь, как влюблённая девочка-дурочка, которой розовые фантазии о свадьбе на Мальдивах в глаз попали не хуже соринки.       И, похоже, Нина была действительно счастлива, раз уж не смутилась Никиты, который, между прочим, смотрел на неё, как смотрят на животных в зоопарке. Вроде этот кабанчик даже милый, но я вряд ли когда-нибудь заведу кабана — примерно так я бы описала его взгляд. Ну, или литературно-поэтично — в духе «вы прекрасны, спору нет, но мне Ташенька милее».       И пока мы занимались круговым взглядообменом, Нина принялась разглагольствовать о неожиданных курьерах, подавившейся слюной Юльке и о записочке в цветах с лаконичной припиской «Твой С.»       — … Я вообще-то эустомы люблю. Розовые и белые. Но от Фимочки даже петуниям с городской клумбы рада буду!       Примерно так закончила свой монолог Нина, ещё и мечтательно вздохнув, а мы все дружно ухмыльнулись, переглянувшись ещё раз. Всё-таки чужая влюблённость вызывает чувство иронии с налётом умиления и капелькой снисхождения. На лицах будущей четы Хохминых так и читалось: «Хей, мы такими точно не были». Да и я про себя думала, что такое тупоумное проявление влюблённости точно не про мою скромно-нескромную персону.       По крайней мере, мне хотелось верить, что я не выгляжу, как влюблённая дурочка, хотя, признаться честно, самую малость себя именно так и чувствовала.       Вот только, пока я слушала Нину, меня не отпускало чувство лёгкого сомнения. Мне отчего-то казалось, что подобное поведение совершенно не вписывалось в канву Мочалина. Я не к тому, что он как парень был не способен на романтические поступки. Он вполне мог оказаться самым клишированными из всех романтиков, который таскает цветы своей девушке по поводу и без.       Однако же их с Ниной отношения строились исключительно на нелепом сталкерстве с её стороны и тщетных попытках сбежать — с его. В общем, не вязался букетик ромашек с их ситуацией, как педали с телегой.       И я не была бы собой, если бы не спросила:       — А ты уверена, что это точно наш Молчун?       По тому, как округлились глаза Хохмина, я поняла, что до сего момента он не догадывался, что Фимочка Ниночки и его милый художник Мочалин — это один и тот же человек. Он вскинул брови в немом вопросе, словно требовал у меня подтверждения, что он не идиот и с логикой у него проблем нет. Ну, я и кивнула, так как Нина своих любовных интересов явно не скрывала.       — Конечно же, уверена! — воскликнула она. — Он же подписался — «Твой С.»!       И, достав записку из букета, принялась тыкать нам ею в лица. Я в записке ничего странного не нашла: небольшой стишок о глазах цвета неба и волосах цвета пшеницы, и приписка, по которой Нина стучала ярко-алым длинным ногтем, чтобы я уж точно её не пропустила. Если у меня записочка никаких вопросов не вызвала, то, когда очередь дошла до Ника, он некоторое время молчал, прежде чем, глядя девушке в глаза, с какой-то даже жалостью произнести:       — Нин, ты меня, конечно, прости, но это не его почерк.       Слова прозвучали, как гром во время пикника в поле, когда вот-вот ливанёт, а бежать некуда. И в начале я даже подумала, что Нина сейчас поменяется в лице и разрыдается, но нет. Стажёрка лишь пожала плечами и тоном учительницы начальных классов ответила:       — Конечно же, не его. Фимочкин почерк я изучила, когда помогала в бухгалтерии. А записку, скорее всего, написал продавец в цветочном или курьер. Фимочка просто надиктовал послание — вот и всё.       Я не знаю, от чего у Никиты задёргался глаз — от Нининого бронебойного оптимизма или того, факта, что она копалась в бухгалтерии, чтобы изучить почерк жертвы, — но выглядел он ошарашенным.       И пока Хохмин пытался переварить услышанное, я вспомнила про список с именами, где вполне себе спокойненько существовал Сёма.       Однако выставить Сёму и его подвиги на общее обозрение я не успела, так как Нина вдруг взмахнула рукой и произнесла:       — Ладно, что мы всё обо мне да обо мне? Что папа-то сказал? Сколько затребовал за аренду? Если прям очень много, я бабушке позвоню, она с него скидку выбьет.       — Так мы ещё не звонили, — отозвался всё ещё офигевающий от Яйцевой Ник.       — Почему? — возмутилась она.       — Да не успел ещё, — пожал плечами Ник.       Нина хмыкнула и скривила губы.       — Вот почему с мужчинами так всегда? — обратилась она ко мне. — Как по делу разговаривать, так у них времени нет. А как пустой болтовнёй заниматься — так у них масса свободных минут. Девчат, а вы сталкивались с этой их фишечкой, что, если нужно позвонить кому-то и попросить в долг, скажем, монтировку, они сначала затеют разговор в духе «а ты сам как и как там твои родственники до десятого колена» и только потом попросят эту несчастную монтировку. И при этом это не будет плавный подвод в духе «сначала я расскажу сорок семь причин, почему эта сумка классная, а потом попрошу эту сумку». Нет, это будет идиотский диалог, где после вопроса «как дела у бабушки?» идёт вопрос про монтировку.       Я хихикнула, припомнив Дара, который мог сидеть на телефоне часами, и папу, который делал примерно так же до поры до времени. Пока у нас в квартире однажды не прорвало трубу с горячей водой в час ночи. И вот, пока мама названивала коммунальщикам, которые, что неудивительно, трубки брать отказывались, ему пришлось срочно вызванивать друга, который, в отличие от папы, с сантехникой ладил. Тут уже было не до разговоров. Какие разговоры, когда твоя квартира быстро превращается в подогреваемый бассейн, а над ухом кричат дети, которые совершенно точно не хотят стать варёными раками? С тех пор он пустой болтовнёй по телефону занимается только тогда, когда действительно хочет поболтать.       Эту же историю я ребятам и рассказала.       — Строитель, а в сантехнике не шарит? — изумился Ник, во взгляде которого так и читалось — строитель должен уметь всё.       — Теперь-то разбирается, а тогда он больше по строительно-отделочным работам был. С сантехникой не связывался, а электрики и вовсе боялся. Они с мамой на пару как-то розетку подсоединяли на кухне… Вот это ор был, — я вновь улыбнулась, припомнив, как мы с Даром сидели в коридоре без света, пока мама подсвечивала папе фонариком, а он материл всех и вся пытаясь собрать розетку по инструкции на упаковке, и у него не получалось, так как провод был шире, чем отверстие. А мама лезла к нему под руку с непрошенными советами, и они перебрёхивались, как герои какого-нибудь ситкома.       — О, мы так с Ташей недавно обои переклеивали, — начал Никита.       — Ага, недавно, — хмыкнула девушка. — Два года назад.       — Что, серьёзно? — искренне удивился он, а Таша кивнула. — Обалдеть. Словно вчера было. В общем, тогда-то я и понял, что, если хочешь понять, как человек к тебе относится — поклей с ним обои! Примерно в то же время закончился и наш конфетно-букетный период, и я из милого «зайки» превратился в «рукожопого идиота», который пузырьки выгнать не может и швы у него расходятся, потому что он косоглазый.       — Я такого не говорила! — возмутилась Таша.       Никита посмотрел на неё взглядом глубоко раненного человека и произнёс:       — Ты что, не могла меня поддержать? Фиговое у тебя чувство юмора, Наташка.       — А у тебя шедевральное, — буркнула Таша. — Настолько шедевральное, что ни один ценитель не поймёт.       — Ценитель, может, и не поймёт, а вот нормальный человек — да, — с упёртостью барана не согласился Ник.       И примерно в этот момент решила вмешаться я, та самая нелюбительница существовать на вторых ролях:       — Так, ладно, давайте звонить Нининому отцу, а то мы можем ещё до поздней ночи соревноваться в остроумии, а нужно дела делать.       Никита кивнул, в очередной раз со скоростью звука переключившись от идиота к адеквату, и, попросив у Нины номер, быстренько набрал его и включил телефон на громкую связь. И мы все дружно стали ждать, когда гудки сменятся голосом.       Случилось сие знаменательное событие не то, чтобы скоро. Я, в принципе, привыкла, что в современном мире, когда люди практически не расстаются с телефонами, на звонки они отвечают если не с первого гудка, то с третьего так точно. А тут нам пришлось ждать, и я уже думала, что сейчас нас переключат на автоответчик, как в трубке раздалось далеко не самое вежливое:       — Алло. Кто это?       Признаюсь честно, настолько хамоватого баритона от отца нашей воздушной Ниночки я не ожидала. Я даже посмотрела на неё, взглядом пытаясь спросить, а точно ли это её отец, и она махнула мне рукой, мол, да, всё верно, и, приложив палец к губам, попросила тишины. Другой же рукой, как заправский дирижёр, она активно жестикулировала, требуя от Ника начать разговор.       — День добрый. Я…       — Слушайте, неуважаемые сотрудники банка, — перебил его Яйцев, — у меня все ваши телефоны под запись идут. И от того, что вы их каждый раз меняете, денег я вам всё равно не дам…       — Я вообще-то от вашей дочери, — теперь уже Никита перебил мужчину. — По поводу свадьбы.       — А-а-а, — протянул мужчина, но радушия в его голосе не прибавилось, — ещё один нахлебник.       Никита от слов Яйцева в лице поменялся, а я поняла, что диалог не будет радостно-волшебным, как я думала вначале. Скорее уж в кабинете явно пованивало палёным. Я бы даже сказала — гнилым.       — Знаете, я, конечно, сначала решил, что ваша свадьба — не такое уж и плохое решение, — продолжал тем временем Яйцев. — А потом подумал и понял — собирать толпу алкоголиков на своём участке неправильно. Сначала вы напьётесь, потом подерётесь…       С каждым произнесённым словом Таша белела, а Нина краснела то ли от стыда, то ли от злости.       — С чего вы взяли, что я алкоголик и что мои гости тоже алкоголики? — не стал терпеть поток неприкрытых оскорблений Ник.       — Потому что я знаю компанию моей дочери, — ответил тот с каким-то даже лёгким пренебрежением. — Ночует неизвестно где, бухает неизвестно с кем. А теперь ещё и домой своих дружков притащить решила. Не удивлюсь, если ваша свадьба — всего-то прикрытие для очередной вписки.       Вот тут-то я уж совсем обалдела. И так как ни Ник, ни Таша, и уже тем более Нина не находили слов, чтобы поставить на место этого офигевшего дяденьку, моя гадская натура взяла своё.       — Дорогой! — громко воскликнула я так, что Ник аж подпрыгнул с моего стола и удивлённо уставился на меня. — Почему ты слушаешь этого престарелого дядечку? Я же говорила, что нужно было снимать гостиницу в Сочи, если уж твоя мама боится самолётов и не может полететь на Мальдивы. А ты всё: «Сад! Сад!» Зачем нам нужен этот провинциальный садик! Такие свадьбы только у колхозников!       Все смотрели на меня так, словно моя кукушка пробила стратосферу и улетела к звёздам, чтобы кануть в объятья чёрной дыры. Первым от шока отошёл Ник, что неудивительно. И на полном серьёзе ответил:       — Но ведь твоему папе понравилась идея с садом. Да и он платит за свадьбу.       — Вот только моему папе не нравятся престарелые мудаки! — ввинтила я оскорбление в канву диалога.       — Девушка, вы что себе позволяете? — возмутился Нинкин отец, и тон его стал каким-то даже пугающим. — Я вас не оскорблял.       — Действительно, всего-то назвали моего будущего мужа алкашом и нахлебником, — иронично желчно процедила я.       — Вас как зовут? — потребовал Яйцев.       — Юля, — соврала я.       — Послушайте сюда, Юля, я запрещаю своей дочери с вами общаться. И свадьбу вы можете праздновать где угодно, но только не в моем саду! — отчеканил он и бросил трубку.       В нашем маленьком кабинете повисла гробовая тишина. Молчали все: и ошалевшая Таша, и не ожидавшая такого поворота событий Нина. Да и мы с Ником переваривали информацию.       — Мне так жаль, — всё-таки подала голос Нина, шмыгнув носом. — Если бы не я, вы продолжили бы поиски, а тут целый день потеряли почём зря.       Никита хмыкнул:       — Так, ладно, со свадьбой понятно. Будем искать место дальше. Но я вот что понять не могу: почему твой собственный отец считает тебя чуть ли не отбросом общества?       — А, это… наверное, опять с тупожоровым семейством встречался. Коля же с его папочкой каждый раз пытается выставить меня неадекватной. Мол, как можно доверять такому человеку, как Нина — ей обязательно нужен муж, чтобы её контролировал! Я как-то пыталась объяснить папе, что это не я сумасшедшая, а Митрошин, но... Он, скорее всего, только от них, вот и наговорил гадостей опять.       Слушая Нину, я подумала, что фамилию её отца нужно писать через дефис — «Брут-Мудак», потому что одного оскорбительного наименования для него явно недостаточно.

***

      Гадливый осадочек оставался со мной весь этот и последующий дни, когда стало известно, что Ташину роспись ставят через две недели: в субботу на одиннадцать утра. И тот факт, что с понедельника мы с Ташей переходили на дистанционку, совершенно не скрашивал картину. У нас все ещё не было места для проведения торжественно-банкетной части. Да и Нина, когда попадалась мне на глаза, выглядела какой-то грустной. Её лицо так и кричало: «Хей, я разочаровала важных для меня людей, и теперь мне тошно!»       Меня же так распирало от злости и желания напакостить престарелому идиоту, что за эти два дня я не написала ни строчки.       В четверг я вполне себе спокойно переночевала у родителей, честное слово, даже не поругавшись с бабкой. Хотя настроение и было паршивым. Но, как показала практика, игнорирование человека — это тоже неплохой способ не нарываться на конфликты.       А так как на пятницу договорились, что Псих вечером завезёт кота, пришлось после работы ехать домой, в мою позабытую хозяйкой квартиру, попутно заезжая за продуктами. За время моего отсутствия в холодильнике, наверное, повесилась не одна мышь, так что, в случае чего, мне будет, чем покормить кота.       Возле дома меня с пакетами уже ждали мои бабулечки ОПГ-шницы, оккупировавшие лавочки у подъезда, все как на подбор уже утеплённые к осени. Прощайте, старые платья в цветочек и лёгкие платки. Здравствуйте, расписные жилетки, длинные юбки и пояса из собачьей шерсти! А, ну, и шапки, надетые под платки. У местного ОПГ явно имелся свой личный дресс-код: как у бандитов в девяностые были спортивки, так и у бабушек — жилетки, причём явно рук одной мастерицы.       На фоне них я в своей футболке и джинсах выглядела странно. Так, словно на улице мороз под сорок, а я в купальнике и валенках.       Приметили меня бабулечки сразу же. Ещё бы — попробуйте не приметить человека, тащащего баулы с едой!       — О, а вот и наша пропажа вернулась! — протянула баб Маша.       — Что, с парнем не задалось, и ты решила вернуться в дом родной? — вторила ей Авдея Семёновна.       — Девочки, хватит завидовать, — осадила их Таисия Андреевна. — То, что мы сидим без воды, не значит, что и другие должны.       — Ах, если бы в воде дело было, — хихикнула баб Маша. — Ава просто завидует. Её-то парень давно удочки свои сложил на местном кладбище. Вот её и бесит, когда у кого-то что-то идёт хорошо.       — Ничего меня не бесит! — не согласилась Авдея Семёновна, подбоченившись.       Я же поставила тяжёлые пакеты на свободный край лавочки и принялась копаться в сумочке в поиске ключей, попутно поприветствовав бабулек.       — Ну что, Саша, как тебе жизнь почти замужняя? — поиграв седыми бровями без обиняков спросила баб Маша.       — В наши годы такого не было! — шепнула Авдея Семёновна на ухо Таисии Андреевне, а та махнула ей, мол, замолчи ты уже наконец.       — Без понятия, я у родителей была, — ответила я, и таки откопала ключи на самом дне; те зацепились брелком со звёздочкой за подкладку и никак не хотели вылазить.       — А-а-а, понятно, — разочарованно протянули баб Маша с Авдеей Семёновной чуть ли не на пару.       — Родители — это хорошо, — со знанием дела кивнула Таисия Андреевна и костылём подпёрла мой пакет, из которого как раз собиралась вылететь бутылка с молоком.       Я кивнула ей в знак благодарности, продолжая дёргать ключи с самого дна, пытаясь достать их и не порвать сумку.       Бабулечки принялись обсуждать воду, которую должны были включить ещё в четверг, так как в понедельник огромную яму в соседнем дворе уже закопали. Вот только воду так и не дали.       — Говорили — в четверг, — причитала Авдея Семёновна, — а уже пятница кончается. Если с утра воды не будет, пойду жаловаться. Я пожилой человек, а уже две недели не могу голову нормально помыть.       — В чайнике вскипяти, — предложила Таисия Андреевна.       — Ага, как же! — буркнула бабулька. — А лить я её на голову как буду? Я руки уже давным-давно кверху поднять не могу. А колени ты мои видела? Я если на них встану перед ванной, потом придётся подъёмный кран вызывать, потому что сама я уже не поднимусь.       — А я тебе говорила, когда тебе дочь ремонт делала, душ нужно было ставить! — причитала ей баб Маша ответ. — Вот сейчас поставила бы стул в душевую и села бы на него. А ты мне что тогда сказала? В ванной ты лежать любишь, видите ли! Ну, и когда ты последний раз в эту ванную залезала?       — Когда, когда? Что ты все когдакаешь? Года три назад залазила! — ответила Таисия Андреевна за соседку. — Ну, помнишь, когда нам пришлось внуку моему звонить, чтобы он помог нам её из этой ванны достать! Хорошо, что у меня хоть ключи от её квартиры были, а то померла бы — и никто не узнал.       — Я же просила не напоминать мне об этом! — вспылила Авдея Семёновна.       А я поджала губы, чтобы не засмеяться, и наконец достала ключи из сумки. В этот самый момент в наш тихий дворик въехал новый большой беленький внедорожник с тонированными стёклами, который я ранее в наших дворах не видала. Неудивительно, что я задержалась у подъезда, во все глаза изучая автомобиль, который слегка неуверенно припарковался рядом с лавочками, чуть не заехав огромными колёсами на бордюр.       И каково было моё удивление, когда пассажирская дверь открылась и из машины вышел Псих. А за его спиной я разглядела Алёшу: недовольного, нахмуренного и настолько зацикленного на себе, что он даже меня не заметил. В отличие от Психа, который захлопнул дверь прежде, чем Белозёров посмотрел в мою сторону.       Когда наши с Серёжей взгляды встретились, на его губах расцвела немного скуповатая, но всё же улыбка. И я улыбнулась в ответ, мысленно вспоминая, насколько фееричный трендец творится у меня в квартире. Вот только человеком я была, в принципе, чистоплотным, так что из всех возможных грешков там его могли ждать лишь грязные полы, пыль, да не помытые чашки из-под кофе. И то насчёт чашек я была не уверена — честно не могла вспомнить, мыла ли я посуду перед тем, как уйти на работу, пару дней назад или нет.       Так что заводить Психа в свою квартиру можно было не боясь. Тем более, что грустный Алёша в машине явно поспособствует быстрому отбыванию Серёжи из моей обители.       — Что-то вы рановато, — протянула я в качестве приветствия.       — Алёша за мной заехал, а, так как у меня было всё собрано, не пришлось ждать, — ответил Псих, а образ Олега пролетел в его словах, не заслужив упоминания.       — Понятненько, — кивнула я, и бабульки из ОПГ тоже кивнули.       Они старательно делали вид, что изучают детскую площадку, даже шушукались о том, что там мусор недостаточно хорошо убирают и что нужно пожаловаться. Но я-то видела, как они то и дело косились в мою сторону, слегка улыбаясь.       — Это очередная арендная? — спросила я, подбородком показав на машину.       — Нет, — с иронией ответил Псих. — Понимаешь, господин Правдоруб на говне не ездит. Так что великодушно решил побыть моим водителем и предложил своего белого коня.       — И что? С ним ты ездить не боишься, в отличие от меня?       — Я бы так не сказал, — фыркнул Псих. — Он столько раз проехал на мигающий жёлтый по дороге сюда, что мы с котом готовы уверовать.       Я нервно хохотнула.       И тут опустилось стекло с пассажирской стороны, и Белозёров крикнул из машины:       — Заберите своего кота. Он орёт!       — Ты тоже! — отозвалась я, и тут-то он меня заметил. Его лицо скривилось так, словно он кислого лимончика лизнул. Тут даже к гадалке ходить не нужно было, чтобы понять, что Алёша меня почему-то невзлюбил.       Он резко отвернулся и закрыл окно. А Серёжа, подмигнув мне, забрал с заднего сиденья сумку с котом. И то была реально огромная переноска, по размерам больше похожая на чемодан. Да меня такой огромный кот из квартиры выживет! Я даже подумала, что, наверное, зря предложила Психу посидеть с его животинкой. Но тут он повернулся ко мне, и я увидела через сетчатую дверцу маленький комочек шерсти, для которого эта переноска была, как для меня комната в квартире, если не вся квартира.       Серёжа вручил мне лёгкую сумку с котом, а сам взял мои пакеты с продуктами и помог занести их в квартиру.       Я, как человек далёкий от жизни с котами, наивно предполагала, что сейчас он отдаст мне кота, поцелует меня в щёчку и уедет с Лёшей в закат в сторону белых озёр. Но как бы не так.       Мы вошли в мою квартиру, и тут Псих попросил у меня ключи, чтобы не звонить каждый раз в домофон. И я без задней мысли дала, подумав, что, наверное, он забыл корм.       И вот, пока я разбирала пакеты с едой, а серо-полосато-усатый квартирант обследовал мой фиолетовый диван, Серёжа ходил вверх-вниз раз десять не иначе. Но я не понимала всего масштаба бедствия, пока не вышла в коридор. В мой небольшой, уютный и… напрочь заставленный какими-то сумками коридор!       Псих как раз спустился вниз очередной раз, так что первую стадию моего шока он не заметил. Да я, чёрт возьми, даже когда на море собираюсь, столько вещей с собой не набираю! Я принялась шерстить по пакетам, всё-таки пытаясь понять, что творится. В одном оказались лежанки. Две штуки — и обе с бирками. Два пакета оказались мешками с наполнителем для кошачьего лотка — это хотя бы понятно. А то, что я с трудом смогла сдвинуть их в сторону — это, конечно, вау. При том, что человек-то я не слабый. Потом был пакет с игрушками, разного вида и толка. Затем пакет с новыми игрушками. Пакет с сухим кормом и отдельная сумка с влажным кормом. Целая аптечка. Коробка с мисками разных форм и видов.       Но добили меня открывшаяся дверь и Псих с огромным серым нечто в руках, отдалённо напоминающим будку уличной собаки. Правда, из пластика и со свисающим вниз шнуром с вилкой.       — Это что? — спросила я, подивившись тому, насколько придушенным звучал мой голос.       — Кошачий лоток, — ответил Псих.       — А провод то ему зачем?       — Так он самоочищающийся.       И тут то до меня дошло, что не зря у него фамилия Психчинский. У человека, стоящего на пороге моей квартиры, явно имелись психические отклонения. И серый кот, сидящий на моём диване, явно считал так же. Потому что, когда Псих проходил в мою ванную, чтобы поставить лоток, Таз смотрел на него так, словно сомневался в его адекватности.       В принципе, я тоже начала сомневаться, когда мне пришлось сначала найти переноску, чтобы подключить агрегат, а потом выслушать целую лекцию о том, как чистить кошачий лоток и как часто нужно добавлять ликвидатор запаха, чтобы точно не воняло.       Свою получасовую лекцию по содержанию кота, которая то и дело прерывалась звонками Алёши, уставшего сидеть в машине, Псих закончил фразой:       — Ты, главное, если вдруг что — не пугайся, в аптечке лежит записная книжка со всеми инструкциями и там же записан номер моего ветеринара. А так я его уже искупал по расписанию, когти постриг и от всех паразитов обработал. Главное, не забывай, пожалуйста, о витаминах.       — Ага, — кивнула я, как болванчик. Этот вечер заставил понять меня одну непреложную истину: отец из Серёжи будет ещё хуже, чем хозяин кота. А теперь я ещё знала, что такое испытывать солидарность с Димой и плевать, что я этого человека никогда в глаза-то не видела.       Не знаю, обрадовалась я или нет, но после очередного звонка Алёши, который Псих проигнорировал, из окна начал доноситься вой гудка. Кто-то, а точнее — Белозёров, принялся жать на руль, и делал он это так часто, что из того же двора начали доноситься недовольные возгласы соседей.       Серёжа тяжело вздохнул; этот вздох был полон фразой «ой, идиот». И, посмотрев на меня, он произнёс:       — Похоже, всё-таки пора выдвигаться, пока он не начал кричать что-то в духе «выходи, подлый трус»!       Я усмехнулась. По всему Серёжиному виду было понятно, что он не особо хочет уходить. Да и квартиру он мою рассматривал заинтересованно. И я тоже попыталась посмотреть на свою, так сказать, берлогу взглядом со стороны. И то, что я увидела, мне понравилось: уютно, в принципе чисто, светло. Без налёта шизанутости, которым обладал и родительский дом, и Дарова студия.       Наверное, я с таким же интересом изучала бы квартиру Психа, доведись мне в ней побывать.       Серёжа нехотя пошёл в коридор обуваться, а я — за ним, тоже испытывая толику грусти, что он уезжает, даже несмотря на то, что он конкретно так загрузил мой мозг. Меня вдруг неожиданно для себя самой поднакрыло от осознания того, что мы не увидимся где-то две недели. И пока Псих зашнуровывал свои кроссовки, я мысленно била себя по рукам, чтобы не предложить ему поехать вместе. Одёрнуть себя, в принципе, у меня получилось, так что, когда Сергей выпрямился, я уже снова мило ему улыбалась.       — Главное — не корми его со стола, — вновь вспомнил он про своего кота, и тут я уже не стерпела.       — Серёжа, хватит. Я как-нибудь постараюсь ужиться с твоим котом, — и, потянувшись вперёд, поцеловала его.       Что ж, теперь в счётчике наших поцелуев значился и первый, инициатором которого была Александрина Петровна. И то оказался вполне себе долгий поцелуй. Долгий, но скорее тоскливый, чем страстный. Так целуются в аэропортах и на вокзалах за минуты до прощания на куда больший срок, чем наш.       И да, неудивительно, что Серёжа выглядел слегка опешившим, когда я отстранилась.       — Аванс на выходной, — буркнула я. — Традиция и всё такое.       Серёжа кивнул, как тот болванчик-собачка на торпеде в машине, и вышел из квартиры. И только нажав на кнопку лифта, вдруг спросил:       — А следующий выходной?       — Что-нибудь придумаем, — пожала плечами я.       Псих кивнул и зашёл в лифт, а я с глуповатой улыбкой закрыла дверь и поспешила к окну, как последняя идиотка, наблюдая за тем, как Серёжа выходит из подъезда и садится в машину. Ну, и с чего я решила, что я лучше Нины с её цветами? Возможно, я даже хуже.       Тем вечером я впервые за долгое время читала книгу. Ну, как книгу… Своеобразное пособие Психчинского по содержанию Тазиков, которое достала из аптечки. И это оказалось довольно структурированное и замороченное чтиво.       Его же кот забился под мой рабочий стол и просидел там до того момента, пока я не пошла спать. Ни на «кис-кис», ни на своё имя он не отзывался, лишь изредка поглядывая на меня заинтересованным взглядом и тут же пряча голову под лапки, если я этот взгляд замечала.       Моя первая ночь с Серёжиным котом оказалась бессонной. Стоило мне погасить свет, как эта зараза выползла из-под стола и принялась обследовать жилплощадь. Он то и дело чем-то шуршал, гремел, даже свалил пару книг со стола, чем, собственно, и разбудил меня в первый раз, после которого я уже не смогла уснуть, да так и лупилась в потолок, прислушиваясь к посторонним звукам в квартире.       Неудивительно, что, когда в семь утра мне позвонила Нина с вопросом, сплю ли я, я даже без недовольства ответила, что нет. И тогда стажёрка, явно подуспокоившись, выдала:       — Александра Петровна, я хочу помочь Таше и проучить папу!       И знаете, я даже не удивилась. Странные выходки были в духе Нины.       — И-и-и? — протянула я, позевывая и вылезая из кровати.       — Мне нужен подельник! — тоном гопника из подворотни, или же бандита из девяностых, ответила мне Нина.       — Подельник в чем? — заинтересованно спросила я.       — В магическо-психологическом переубеждении! — весомо припечатала та.       И её слова так удачно упали на благодатную почву — настолько сильно меня бесил её отец, — что моё детское слегка придурковатое нутро ответило за меня.       — Я в деле.       — Тогда жду вас в десять в «Тихой заводи».       И я, отключившись, пошла собираться, ещё не зная, что выходные меня ждут такие, что скучать по Серёже и грустить в одиночестве мне не придётся. А ещё я не знала, что вскоре запишу Нину в список моих лучших подруг, потому что таких полоумных нужно держать ещё ближе, чем врагов. Как и не знала, что мама моя тоже не прочь поучаствовать в теориях заговоров. А Нинин отец свято верит во всё потустороннее и духов боится больше, чем должники — коллекторов.       Хотя, если подумать, впереди меня просто ждали мои обычные слегка безумные выходные.