Ваня Царёв и молодильное яблоко

В «Тридесятое Царство» пришла зима. Белый снег засыпал школьную поляну, и на ней больше нельзя было расстилать скатерть-самобранку. Теперь ребята завтракали, обедали и ужинали в одном из залов во дворце Берендея Гороховича, доставшемся тому после смерти его отца царя Гороха. Там же, во дворце проходила и часть уроков. Избушки на поляне жалобно кудахтали и поджимали то одну, то другую замёрзшую курью ножку, пока Яга Яриловна не велела ученикам укутать их мхом. Зима принесла с собой новые радости и забавы. На территории школы устроили огромную горку, а находящийся невдалеке пруд покрылся льдом, превратившись в отличный каток. По вечерам после занятий на катке играла музыка, которую издавали расставленные вокруг пруда гусли-самогуды. Подальше от центра пруда, где катались конькобежцы, Берендей Горохович наколдовал маленькую прорубь для любителей зимней рыбалки. Молочная река тоже замёрзла, и её воды превратились в отличное мороженое. Ребята частенько прибегали сюда с маленькими топориками, чтобы нарубить себе лакомых ледышек. Жизнь потихоньку возвращалась в привычное, спокойное русло. Действие приворотного зелья наконец-то закончилось, и Добрыня с удивлением обнаружил себя стоящим под Марфиным окном с выкорчеванной из земли молодой ёлочкой наперевес. Богатырь пожал плечами, воткнул ёлочку в снег и поспешил к окну Алёнки, однако, увидев своего незадачливого кавалера, заплаканная девочка сердито захлопнула ставни. Шрамы на ногах Варвары почти зажили стараниями Ягильды Яриловны. Каждое утро ни свет ни заря Иван Дураков провожал девочку к избушке целительницы и терпеливо ждал на крыльце, пока Ягильда, бормоча под нос заклинания, прикладывала к ногам Вари чудодейственные компрессы. После пережитых испытаний Иван с Варей стали неразлучны. Марфа с приспешницами диву давались, куда же девался иноземный красавец-царевич, который ухлёстывал за Варей всю осень. Триглазка даже разложила карты, но и они не дали ответа. — Опостылела ему, видать, белка наша пучеглазая, — вынесла вердикт Марфа. — И верно, Марфуша, — поддакнула Двуглазка. — И чего в ней хорошего? Глазищи вытаращенные, коса до земли болтается. Тьфу! Однако, несмотря на то, что шрамы затягивались, а любимый был теперь всё время рядом, Варвара грустила. Девочка утратила способность превращаться. Стоило ей представить себя мышкой (а ведь это было необходимым этапом преображения), как перед её взором возникала оскаленная морда кота, Варю охватывала паника, и ничего не получалось. Варя попробовала обернуться белочкой, но воображаемый кот тут же превратился в хищную куницу, представила себя лягушонком — и нос куницы вытянулся, став клювом аиста. И девочка оставила свои попытки. Что же касается Василисы, то она продолжала считать, что родилась и выросла в замке своего деда — Кощея Бессмертного. Конечно, её немного удивляло, что она не помнит свою школу, учителей и одноклассников, но девочка решила, что это последствия падения со Змея Горыныча. На голове у неё до сих пор красовалась большая шишка. Василиса скучала по своей роскошной комнате, саду с фонтанами и часами предавалась фальшивым воспоминаниям. Ваня с друзьями благоразумно держали в секрете подробности гибели Кощея и разрушения его замка, так что Василиса была уверена, что в тот злополучный для её деда день ребята просто гостили у неё. Девочка очень быстро подружилась со всеми заново и, если не считать амнезии и фальшивых воспоминаний, оставалась всё той же строптивой, весёлой и компанейской Васькой. Одноклассники, не участвовавшие в операции по спасению Василисы, считали её болтовню о счастливом детстве в замке Кощея результатом травмы головы и не пытались разубеждать девочку. Марфа с подружками попытались было прицепиться к Ваське, но крохотный дракончик, всюду следовавший теперь за своей хозяйкой, так пыхнул на них огнём, что они бросились наутёк и долго катались по снегу, пытаясь потушить загоревшиеся сарафаны. Берендей Горохович собрал педсовет и в тревоге заявил, что Василису нельзя будет возвращать в конце учебного года в обычный мир, если к ней не вернётся память. — Это может обернуться для нас большой проблемой и даже поставить под угрозу барьер, разделяющий миры, — сказал директор, озабоченно хмурясь. Ягильда Яриловна вызвалась помочь, и теперь Василиса каждый день после уроков ходила в избушку преподавательницы травознания, где та кормила её засахаренными фруктами и ласковым голосом расспрашивала о Кощее и его замке. ***** В один из погожих зимних дней, когда Берендей Горохович вывел ребят на улицу, чтобы провести занятие на открытом воздухе, в школе появилась женщина, одетая в крестьянскую одежду. Она робко подошла к директору, поклонилась ему в пояс и принялась разворачивать платочек, который принесла с собой. — Вот, Берендей Горохович, сыночка привела, Липунюшку, уж больно учиться хотел! Я ему говорю: «Куда тебе в школу, мал ты ещё», а он — ни в какую не слушает! — Я не маленький! — раздался из платочка возмущённый голос, и в следующий миг на свет Божий показался мальчик — крохотный, не больше ладони ростом. Мальчики присвистнули, девочки заахали. — Какой же я маленький? — продолжал крошка, насупясь, — когда я и лошадь запрячь могу, и обед батюшке в поле отнести! Да и годков мне уже двенадцать. — Хорошо, Липунюшка, — улыбнулся Берендей Горохович, — конечно, оставайся. А что ж ты только сейчас пришёл? Учебный год уже давно начался. — Мать не пускала! — горестно шмыгнул носом человечек. — Вы уж присмотрите тут за ним, Берендей Горохович, — всхлипнула женщина, — он у меня до того шустрый — прямо беда! — Не волнуйтесь, Аксинья Васильевна, — успокоил крестьянку директор, — присмотрим! — И нечего за мной присматривать! — обиделся Липунюшка. Он уже соскочил на снег и наслаждался впечатлением, произведённым на ребят. — Эй, красавица, — подмигнул он наклонившейся к нему Насте, — прогуляемся? Настя вспыхнула, девочки прыснули, мальчишки засвистели. — Чего гогочешь, образина? — Липунюшка подскочил к смеющемуся Добрыне. — Али я чего смешное сказал? Паренёк замолотил крохотными кулачками по ноге Добрыни. Богатырь опешил и отступил. Ребята захохотали. Берендей улыбнулся в седые усы. — Ну, вот видите? — сказал он обеспокоенной матери. — Уже осваивается. Да не волнуйтесь Вы так! Ваш сыночек в обиду себя не даст. ***** Третьим товарищем по избушке у Леля и Вована был тощий, с хитрыми глазками, купеческий сын Алёша. Он был примечателен тем, что беспрерывно пытался втридорога продать своим одноклассникам различные диковинки, которые его отец, богатый купец Матвей Егорович в больших количествах привозил ему из дальних странствий. На четвёртой, свободной кровати в избушке Алёша аккуратно складывал предназначенные для продажи товары — гребни, зеркала, румяна, узорчатые кошельки, луки, уздечки и прочие весьма востребованные предметы. Алёша был чрезвычайно недоволен, что кровать пришлось освободить, ведь именно в их избушку подселили нового ученика. Конечно, Липунюшке для сна достаточно было одной подушки, так что теоретически место для товара оставалось, но Алёша не собирался своим товаром рисковать — мало ли, какое озорство придёт в голову этому коротышке. Впрочем, Липунюшка приходил в избушку только поздно вечером, весь день он проводил в обществе Добрыни, с которым очень подружился. Добродушный богатырь всюду носил с собой нового друга, а Липунюшка, сидя у него на плече, мог болтать с ребятами, не задирая при этом голову. Частым гостем сделался Липунюшка и в избушке девочек — Насти, Алёнки и Маши с Дашей. По вечерам, вскарабкавшись на стол, малыш веселил подружек забавными плясками и фокусами и колол для них орехи крохотным топориком, который изготовил для него учитель ремесла Данила Мастер. Каждый вечер Липунюшка исправно передавал Алёнке записки от страдающего Добрыни, и каждый вечер Алёнка так же исправно жгла их на пламени свечи, даже не читая. ***** — Ну как, прочитала? — в очередной раз с надеждой вопросил Добрыня. — Не-а, сожгла! — махнул рукой его маленький приятель. — И-эх! — опечалился богатырь и горестно уставился в пол. — Да плюнь ты на этих баб! — проворчал Емеля, слезая с печки и обувая валенки. — Вот была охота связываться! Пошли лучше на пруд — рыбу удить. Зимняя рыбалка сделалась с некоторых пор излюбленным занятием Емели. Дело это было тихое, спокойное, не требующее лишних телодвижений и не мешающее предаваться ленивым мечтаниям. ***** Поздним вечером, дождавшись, пока уснут подруги, Варвара Краса Длинная Коса решила предпринять ещё одну попытку. Она вышла на середину тёмной комнаты, закрыла глаза и сосредоточилась. На этот раз девочка собралась обернуться зайчонком. Она представила себя с длинными ушками, проворными лапками и снежно-белой шерстью. Всё шло хорошо, и юная волшебница немного успокоилась. Но как только она представила себе маленький пушистый хвостик, из темноты вынырнула хищная оскаленная морда лисы. Девочка готова была поклясться, что почувствовала зловонное дыхание хищницы. Она вскрикнула и открыла глаза. Чары рассеялись. Варя уселась на пол и горько заплакала. Несмеяна продолжала спать, утомлённая своей извечной печалью. Даже во сне уголки её губ были горестно опущены. Василиса тоже не проснулась. Рядом с ней на подушке мирно посапывал трёхглавый дракончик-ящерка. В Василисином сне он по-прежнему был могучим Змеем Горынычем и нёс свою хозяйку высоко над лесами. Василиса блаженно улыбалась. А вот Крошечка-Хаврошечка проснулась, едва заслышав тихие Варины всхлипывания. Живя в мачехином доме с вредными сводными сёстрами Хаврошечка привыкла спать очень чутко. Ленивые вздорные сестрицы спали плохо, постоянно требуя то попить, то поесть, то спеть колыбельную. По полночи сидела бедная девочка у их постелей, напевая бесконечное: «Спи, глазок, спи другой!» В полудрёме она вечно забывала о третьем глазе младшей сестрицы и, стоило ей отойти от кроватей, Триглазка принималась вопить: «Ма-ам! А чего Хаврошка мне одеяло не подоткнула?» «Как-то они там сейчас без моих колыбельных? Небось, сами Марфе прислуживают!» — подумала Хаврошечка, сама не ожидая от себя такого злорадства. Но тут же она кинулась обнимать и утешать плачущую Варю. — Не кручинься, подруженька, — ласково приговаривала Хаврошечка, — ложись-ка лучше спать. Утро вечера мудренее. А я тебе песенку спою: «Спи, глазок, спи другой!» ***** Емеле, сидящему у проруби с удочкой, никто не пел колыбельных. Емеля заснул сам. Во сне он видел свою родную деревню, бабку, пекущую блины, любимую печку и ноутбук. Мальчик дошёл уже до восьмого уровня в своей любимой игре, как вдруг, его разбудил дёргающийся поплавок. С трудом разлепив глаза, Емеля рванул удочку. На крючке болталась огромная щука. — Ух ты! — восхитился Емеля. — Клёвая уха будет! Тут щука разинула зубастую пасть и, к изумлению рыбака, заговорила самым что ни на есть человеческим голосом: — Емелюшка… — Ты знаешь моё имя? — машинально спросил Емеля и тут же подумал, что эта фраза похожа на какую-то стереотипную реплику из американского фильма про школу. — Не губи меня, Емелюшка! — продолжала щука, проигнорировав стереотипную фразу из американского сериала. — У меня детки малые, щученятушки. Отпусти меня к ним, а я за то любое твоё желание исполню. — Да ладно, гонишь! — скептически ухмыльнулся Емеля. — Истинная правда! — заверила щука. — Стоит лишь тебе сказать: «По щучьему велению, по моему хотению» — и любое твоё желание тотчас же исполнится! — По щучьему велению, по моему хотению — подать мне сюда блинов! — тут же заказал Емеля, ещё находящийся под впечатлением от своего сна, где так аппетитно пахло бабкиными блинами. На льду перед мальчиком не замедлил явиться маленький столик. На нём красовалась тарелка с дымящимися, с пылу с жару блинами, несколько вазочек с разным вареньем и стакан горячего чая. — Ого! Вот это кстати! А то я уже порядком замёрз, — обрадовался Емеля и накинулся на блины. — А компьютер наколдовать можешь, а то я не играл давно? — спросил он с набитым ртом. — Не могу, Емелюшка! — опечалились щука. — В нашем мире что хочешь могу, а по ту сторону Дремучего Леса нету моей силы. — Ну ничего, — махнул рукой Емеля, — и так сойдёт! Ладно уж, плыви себе. А точно не обманешь? — Слово даю, Емелюшка, — и щука, махнув хвостом, исчезла в проруби. ***** В «Тридесятом Царстве», однако, был кое-кто, чьи силы действовали и по ту сторону Дремучего Леса, отделяющего мир сказок от мира обычных людей. И этим кое-кем была средняя Баба Яга — Ягильда Яриловна. Той же ночью, лишь только полная луна осветила школьную поляну, она сдёрнула покрывало с компьютера, включила веб-камеру и принялась записывать свой видеоблог. — Доброго времени суток, соколики мои ясные! — тут она попыталась приветливо улыбнуться. Улыбка вышла умеренно зловещей. — С вами снова я — целительница Ягильда. И сегодня я расскажу вам, почему не стоит доверять врачам и чем хороши лягушачьи лапки, настоянные в болотной воде при полной луне. Спустя сорок пять минут весьма познавательной лекции, Ягильда Яриловна велела всем зрителям подписываться на канал и ставить пальцы вверх. Выключив камеру, она злорадно забормотала себе под нос: — Лечитесь, соколики, лечитесь, окаянные по моим рецептам. Чтоб вас скрутило и не выпрямило. Чтоб вас прыщами с головы до пят обсыпало! ***** Утром следующего дня преподавательница рукоделия Марья Искусница никак не могла понять, что творится с её ученицами. Казалось бы, задание было очень простым. Требовалось всего лишь вышить зимние пейзажи на белоснежных скатертях. Берендей Горохович велел начать подготовку к празднованию Нового года. В школе ожидали приезда самого Мороза Ивановича. Обычно он появлялся в роскошных санях, запряжённых тройкой белоснежных коней, с огромным мешком, полным подарков и волшебным посохом, с помощью которого украшал деревья серебряным инеем. Марья Искусница раздала материю, иголки, нитки и через некоторое время принялась обходить юных рукодельниц. Увидев кривые стежки Марфы, учительница привычно вздохнула. Не удивила её и работа Несмеяны — унылые вороны на кладбищенских крестах. Дойдя до Василисы, Марья Искусница в изумлении подняла брови: Васька вдохновенно вышивала на скатерти забор Кощея. Пики, из которых состоял забор, были увенчаны черепами. Глаза черепов по-новогоднему горели весёлыми огоньками, а сами пики обвивал серебристый ёлочный дождик. — Э-э-э, Василиса… — робко начала Марья Искусница. — Нравится, Марья Афанасьевна? — Василиса подняла голову от работы. — Мы с дедом всегда замок к Новому году украшаем. «Глазки» хихикнули и покрутили пальцами у виска. Марья Искусница удручённо покачала головой и пошла дальше. Около стола Алёнки она застыла в недоумении. Всегда аккуратная девочка на этот раз вышила что-то невразумительное и, окончательно запутавшись в нитках, расплакалась. «Добр…» — прочитала Марья Искусница вышитые буквы и ласково погладила девочку по голове. — Настенька, помоги подружке, — попросила она Алёнкину соседку, у которой на скатерти красовались ровные и хорошенькие ёлочки. — Хорошо, Марья Афанасьевна! — с готовностью откликнулась Настя, воткнула иглу в вышитую золотыми нитками звёздочку и повернулась к подруге. Марья Афанасьевна приготовилась было продолжить свой обход, как вдруг зарыдала Варя. Учительница всплеснула руками и бросилась к девочке. Оказалось, Варя вышила возле новогодней ёлочки весёлого зайчика, а вышив его, вспомнила, что больше не сможет сама превращаться в зверюшек. — Ладно, девочки, на сегодня всё, — сказала Марья Искусница. — Урок окончен. Пойдёмте на улицу, отдохнём да посмотрим, чем занимаются мальчики с Данилой Васильичем. ***** А мальчики под руководством Данилы Мастера трудились над самоходными санями. Почти у всех дело шло туго. Добрыня никак не мог приноровиться к молотку и гнул гвозди один за другим. Лель уже в начале урока ударил молотком по пальцу и теперь сидел в избушке Ягильды Яриловны с синим ногтем и зеленоватым лицом. Вован тщетно пытался распилить доску и ворчал что-то насчёт отстойного устаревшего транспорта. Емеля, сидя в отдалении на пенёчке, рассуждал, покажется ли учителю подозрительным, если он тихонько сбегает на пруд и вернётся с готовыми идеальными санями. Всех удивил Липунюшка. Он ловко орудовал крохотными инструментами, которые изготовил специально для него Данила Мастер, и вскоре великолепные маленькие сани были готовы. — Вот молодец! — похвалил Данила Мастер. — Мал золотник, да дорог. Липунюшка зарделся, как маков цвет. Тут на улицу высыпали девчонки во главе с Марьей Искусницей и, окружив мальчика с крошечными санками, принялись наперебой расхваливать его. — Что невесела, свет Марьюшка? — спросил Данила Мастер удручённую девушку. — Ой, не знаю, Данилушка, — вздохнула молодая учительница, — не справляюсь я с девочками, совсем не справляюсь. — Не печалься, свет Марьюшка, я-то тоже не больно справляюсь, — Данила махнул рукой в сторону неудавшихся саней.