Обязанные

— Чем они там занимаются? Неужели прям все спят? — раздраженно произнесла Кристина, кидая камешек на процарапанную на полу площадку для своей очередной схватки с Лероем. Он пришел практически сразу, как закончился дождь. Его работу на конюшне почему-то ценили больше настолько, что не отпускали даже если погода не позволяла комфортно находиться на улице. Это не было обидно, нет. Совсем нет. Час тишины, который внезапно объявили с приездом «новой части труппы» — раздражал. Лера почувствовала себя, как в детском садике, где нужно молча сидеть в своих кроватях-вагончиках и ждать. Тесное пространство вагончика давило, а персонально ей неловкости добавлял тот факт, что еще пару часов назад они сидели здесь вдвоем с Драгомиром. Теперь они сидят тут все. Хотя, не все столь же остро отреагировали на «тихий час». Кристина, к примеру, оказалась очень заинтересованной в том, чтобы обыграть Лероя в камешки. Одну из многочисленных разновидностей этой игры. Насколько Лера могла понимать, суть конкретно этой партии заключалась в тонком управлении энергии, которые еле заметно передвигали камешки, пока те не достигли пола. Из них нужно было сложить заранее загаданную фигуру, а второму участнику — догадаться какая фигура была загадана, и какое заклинание или чару она отождествляет. Сложность — в концентрации, поэтому, судя по всему, возмущающаяся местными устоями Кристина — проигрывала. — Не думаю. Егор лежал на кушетке, закинув ногу на ногу и задумчиво подбрасывая в воздух один из улетевших от Кристины камешков. — Тогда чем? — упрямо повторила вопрос девушка, когда серый кругляш подлетел слишком высоко, прежде чем со звонким дребезжанием врезаться в один из неровных квадратиков. — Я не знаю. — Не отвлекайся, мне надоело играть, если я все время побеждаю, — пробормотал Лерой, когда его собственный белый камешек аккуратно переместился по спирали вниз, занимая нужное место на поле. — Это проекция пентеракта? — Кристина раздраженно откинула за спину косичку. — Нет! — Лерой снисходительно улыбнулся, наблюдая за тем, как ее камень находит свое место, — А вот у тебя именно он! — Да пошёл ты, — девушка фыркнула и с размахом смахнула все камешки, выстроенные в совершенно неузнаваемые Лерой рисунки. В ответ на смех парня, Кристина чуть менее чем недружелюбно тут же обрушила свой кулак ему на голову. — Тебе просто сказать нечего, — ойкнул тот, не переставая хохотать. — Я не хочу тратить на тебя слова, идиот! Лера наблюдала за ними лишь украдкой. Драгомир вышел на улицу около десяти минут назад, и все это время она не могла ни думать ни о чем другом, кроме как о том, что он на улице, должно быть, один. Тихий час не предполагает нахождение кого-либо в лагере за пределами своей палатки или вагончика. И, хотя это нововведение брать перерыв на отдых уж слишком напоминала детский сад и выглядело слегка унизительно, когда он вышел, это оказалось очень удобным стечением обстоятельств. — Давай еще раз, — Кристина смешно повела бровями, поджав губы, и очередная партия началась. Драгомир не сказал, куда ушел. Кристина предположила, что в туалет, однако, причина, по которой он покинул вагончик — не так важна. Главное было то, что он до сих пор не вернулся, но это может произойти с минуты на минуту, а значит, времени на раздумья и уж тем более действия — все меньше. Девушка сжимала в руках тетрадку со стихами и задумчиво теребила уголок. Не существует же подходящего момента? Литература на этот счет имеет два диаметрально противоположных мнения, оба из которых были крайне романтизированы, и чертовски драматичны (будь то в положительном контексте, или нет) и оба в равной степени пугали девушку. С одной стороны, ей хотелось осуществить задуманное, сделав момент особенным, в том числе подобрав лучшее время. Все-таки, в случае положительного ответа (а под ним понималось ответную симпатию) — это станет еще более важным, чем кажется даже сейчас. А если его ответ не будет таким, на который ей хотелось бы рассчитывать, то это будет в абсолютной степени проблемой. Она испортит любые отношения с ним, своими руками разверзнет огромную пропасть неловкости и недопонимания. Но и молчать она не могла. Она чувствовала — и хотела, чтобы объект ее чувств был полностью осведомлен об этом. Как только осознание первых светлых чувств коснулось ее понимания, Валерия твердо убедилась в том, что не желала быть жертвой неведения, не хотела вариться в этом одна. Сама появившаяся потребность человека уже поражала, а ее сила — пугала. Но время все шло, он не возвращался. Лера повторяла себе, что не бывает подходящего момента, что это все социальные надстройки, и она может, если сочтет нужным, сказать о своей симпатии в любое время, но… Егор сзади нее резко поднялся с кушетки, скинув ноги на пол. Он просидел в таком положении несколько секунд, хмуро сверля глазами дверь, и вдруг тоже вышел, пробормотав себе под нос что-то не внятное. — Куда ты? — Лерой сопроводил друга заинтересованным взглядом, когда его камень одичало подскочил на месте и метнулся прямо в его сторону, больно стукнув парня по лбу. — Все от тебя уходят, и я не могу их винить! — тут же пояснила Кристина, хихикнув вероятной шишке, которая вскочит в месте столкновения кожи и маленького камешка. Егор исчез на улице, а Лера отложила тетрадку в сторону, прямо на рюкзак под кушеткой. Этот момент был таким удачным! — Может они уходят все-таки из-за тебя? — Тогда почему ты осталась? Затем Лера вышла следом. — Я все еще не решила, нужно ли мне на улицу. *** Черта между наблюдательностью и подозрительностью в случае Драгомира часто стиралась. Или очень часто. Он списывал это на то, что ему еще с детства нравилось подмечать детали. Нравилось видеть и зачастую указывать другим на то, что они упускали из виду. Рассматривать в очевидном дополнительные смыслы, балансируя между углубленностью и надумыванием несуществующего. Возможно, опыт взрастил в нем твердое убеждение, что среди десятка подмеченных деталей обязательно попадается одна неприметная жемчужина, способная сыграть ключевую роль при должном с ней обращении. Нахождение этой жемчужины и делало его в некотором смысле особенным. Ему нравилось смотреть на все с высока, и, тем не менее, он не считал себя в полной мере заносчивым. Высокомерие парень привык делить на здоровое, обязательное по статусу, и напускное. Второе он презирал. В ту же категорию относились и чрезмерная спесь, и тщеславие, которое он мог простить только своей семье, позволяя им обойтись без репутационных потерь в его глазах. Чаще всего этим грешила Кристина. Но, всякий раз оказывавшись среди людей, к которым он не испытывал огромного доверия, улавливал и за собой перемену в поведении. Чванство рвалось наружу, а манеры и излишняя брезгливость, к которой его приучали с детства, давали о себе знать, когда дело касалось кого-то, кто был ему хоть сколько-нибудь неприятен. Но, находясь в цирке, он старался сдерживать желание послать каждого ко всем проклятым. Он все еще злился на себя за то, что допустил появление идиотского контракта. И, так как молодой человек был не из тех, кто любит себя обманывать — был твердо убежден, что это не принесет ничего хорошего. Драгомир вышел из успевшего приесться вагончика на улицу. Погода, установившаяся на улице, на редкость точно резонировала с его собственным настроением. Промозглый холод забрался под воротник рубашки, и молодой человек пожалел, что не взял мантию, застегнув первую попавшуюся под руку пуговицу на темном невзрачном плаще. Он не был намерен ходить долго. В его планах было спросить у своего вынужденного напарника программу следующего выступления. Время для не запланированной репетиции он выбрал донельзя лучшее: в час тишины, который по какой-то странной и надуманной причине вмиг стал обязательным. Драгомир намеревался случайнейшим образом заплутать среди однотипных вагончиков и набрести на что-нибудь, что не предназначалось бы для его глаз. Ну, а в случае, если его все же застанут за чем-нибудь подобным (не приведи Ветра), он, разумеется, обязательно поинтересуется насчет сценария и прочих тонкостей предстоящего выступления. Конечно, скажет, что предполагал, что сценарий навряд ли меняется из города в город, но волнение перед публикой настолько сильно будоражит его душу, что он не мог усидеть на месте, и был вынужден узнать наверняка! Итак, Драгомир был убежден, что здесь что-то происходит. Внезапно прибывшая толпа людей, вышедшая из леса, в купе с донельзя продуманными договорами и всеми мерами предохранения и защиты цирка, на которые здесь шли — были тому явным доказательством. И пусть он относился к местным властям со всем презрением, на которое был способен, ему все же было интересно насколько незаконным является то, чем занимается старикашка Жданов за спиной у ЗОРов, а также насколько это масштабно. Таким образом, желание разведать обстановку и узнать что-нибудь о прибывших в «Бораго» группе пересилило любые увещевания здравого смысла о повышенной осторожности и необходимости не высовываться. Парень медленно побрел между разбитых палаток и других вагончиков, которые он лично помогал устанавливать еще пару дней назад, неспешно оглядываясь в поисках хоть одной живой души. Но — никого. Весь лагерь будто вымер — и это также не могло не настораживать. Проходя мимо крупного шатра, где обычно тренировались воздушные гимнасты, он приметил, что изнутри не доносилось ни звука, а парусина двигалась так, будто кто-то стоял прямо около нее с другой стороны, и задевал спиной. Может ли быть такое, что были использованы какие-то шумоподавляющие чары? Вполне. Значит, именно здесь происходит нечто, способное его заинтересовать. Ну, а если и нет, то обычно в таких больших шатрах и прячут какие-нибудь злодейские механизмы или проводят подготовительные работы к чудовищным ритуалам, основанным на массовых жертвоприношениях. Так или иначе, ему уже край как хотелось зайти внутрь. Молодой человек завернул за ближайший вагончик, изнутри которого доносился топот копыт, и, оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, надел на себя излюбленную фамильную драгоценность, о краже которой не жалел ни секунды в своей жизни. Тесно слившись с пространством, молодой человек поспешил к шатру. Он протиснулся между складками материи и чуть не врезался в плотного мужчину, стоявшего сразу по ту сторону входа. В нужный момент он юркнул в сторону, едва не задев того уже боком, но все обошлось, и Драгомир перевел заинтересованный взгляд в глубь обгороженного пространства. Ни кроватей, ни тренировочных площадок, ни кухни он не обнаружил. Стулья, расставленные полукругом слишком плотно для репетиционного зала. Центр также не пустовал: на сколоченном из деревянных досок круглом помосте полукругом стояли девушки и женщины самых разных возрастов. Они все топтались на возвышении, окружаемые рассевшейся на стульчиках цирковой труппой и некоторыми новыми людьми, очевидно, прибывшими сюда этой ночью. — …внешних дел и коммуникаций, — голос Жданова звучал довольно уверенно, не взирая на больше скопление народа внутри шатра. Они все молча внимали ему. Самое примечательное в этом действие было то, что он даже не обращался к толпе. Его серьезное лицо смотрело только в сторону застывших женщин в центре. Остальные так — свидетели. — Вы должны помнить, что поиск этого человека — первостепенная задача для вас. Это только первый шаг на пути к нашей общей цели, и вы, мои дорогие, являетесь важнейшими переменными в уравнении, которые мы пишем на страницах истории. Ваши имена, как имена всех пташек до вас, были увековечены на знаменах будущего мира! Затем он повернулся к внимательной публике и продолжил не менее воодушевляющим тоном. — Поддержим наших пташек! Люди в зале разразились аплодисментами. Кое-где раздались выкрики: «Пусть летят с миром!», «Миру мир!» и прочие пожелания удачи. Среди прочих, Драгомир вдруг заметил светловолосого юношу, что досажал Кристине и не так давно караулил на улице Леру. На его лице нашло отражение удовольствие и наслаждение от единения с толпой и всего происходящего. — Летите! — кричал парень, и как только Драгомир узнал его, то не мог уже отделаться от его голоса. Перед ним, в первом ряду, молодой человек вдруг заметил странную женщину. Она единственная сохраняла видимое спокойствие, лишь аплодисментами поддерживая всеобщее воодушевление. Он бы и не заметил ее, только женщина сидела к нему практически лицом, и ее хищный прищур, обращенный к девушкам посередине зала, не внушал доверия. — Помните, что каждое ваше действие отразится на нашем общем будущем! — снова воззвал Жданов, и толпа тут же бурно отреагировала, подняв гул. Драгомир с подозрением покосился в сторону женщин. Не у всех на лицах была отпечатана радость. Конечно, ярче всех бросались в глаза те, что стояли по краям, размахивая руками и вторя каждому слову старика. Но были и другие. Они жались друг к другу, будто на самом деле являлись не более, чем цирковыми зверушками, загнанными в общую клетку на потеху толпы. Они хотели находиться там не более, чем он здесь, судя по тому, каким затравленным казался их взгляд. И разница в возрасте бросалась в глаза. Что они там делают? Они кого-то ищут. Это стало очевидным, однако, кого? А главное — зачем? Что за излишняя помпезность и обращение к значимости действий всех этих людей? Какая конечная цель этой секты? Он заметил худенькую девушку, стоявшую в толпе в центре, и мысли непроизвольно коснулись сестры. Мозг услужливо подкидывал воспоминания в топку его размышлений. В ночь, когда они заключали договор, услугу дед потребовал от Кристины. Не сюда ли он хочет ее затащить? И, если да, то неужели эти девушки попали сюда именно таким способом? — Этим вечером мы должны оказать достойный прием нашим птицам, ведь они унесут в мир наши идеи и мечты! Они — невидимая армия, бесстрашно отправленная на передовую! И мы должны показать им, что мы все еще с ними! И наши мысли — и наши сердца! Толпа ответила жадным ревом. — Сейчас найдите заслуженный отдых на ваших ложах, а вечером с гордость вместе проводим их в путь с громким ужином! Покосившись на силача около входа, Драгомир воспользовался удобным мгновением и выскользнул наружу. Парусина на входе снова трепыхнулась, выпуская его наружу, а взгляд старика, все это время блуждавший по лицам из зала, наконец остановился на волнующейся ткани. Драгомир убрался оттуда как нельзя кстати. Он спешно направился в сторону своего вагончика, разгоняя в мыслях все то, что услышал. Птицы — неужели они занимаются работорговлей? Может снабжают притоны, судя по тому, что эти самые «птицы» — исключительно женщины? Или может все куда серьезнее — может, они посылают в эти притоны их под прикрытием, выращивают под своим крылом шпионскую сеть? Но для чего? Какими бы ни были мотивы — Драгомир считал такое отвратительным. Но хуже всего то, что из-за его ошибки Кристина стала связана договором с этими людьми. Возможно, поэтому они попросили только ее «услугу». Если это окажется правдой, он убьет их. Парень беспрепятственно достиг места, где надел кольцо в прошлый раз, и тут же стащил практически невесомый ободок с пальца, облегченно выдыхая. Медленно начал пробираться к своему вагончику, уверенно огибая палатки, как вдруг заметил Егора. Он тоже выглядел подозрительно собранным, и направлялся в сторону леса, попутно оглядываясь по сторонам. Парень тут же свернул за ним, собираясь поделиться с ним увиденным. И только он собирался надеть кольцо, как вдруг словил себя на мысли, что ему самому может не хватить на это сил после утренней тренировки с чарами. Егор так и не обернулся, скрывшись среди деревьев, а в его сторону уже направлялась Валери. *** Девушка заметила его издалека. Он неспешно шел в сторону вагончика. Черт. Нужно успеть перехватить его до того, как он подойдет достаточно близко, чтобы люди внутри могли бы услышать их. Лера ускорилась, сорвавшись на бег. Она должна сделать это ради себя самой, она не может больше скрывать эту информацию. Он внезапно понравился ей, и он должен был об этом узнать. — Слушай, я хотела кое-что обсудить с тобой, точнее сказать, — ее ладони бесцельно блуждали друг по дружке, а пальцы нервно запутались. Парень уже слышал голоса людей, высыпающихся из-под шатра после своего собрания, поэтому моментально схватил ее за предплечье и поволок в обратную той, куда ушел Егор, сторону. — Сейчас, погоди минутку. Здесь скоро станет слишком людно. Он двигался чересчур уверенно для человека, который понятия не имел, куда именно шел. Осторожно отодвигая от нее ветки, подавая локоть так, будто она сама не смогла бы перепрыгнуть поваленное дерево, оглядывался, проверяя не отстала ли она. Они быстро покинули пределы лагеря, скрываясь все дальше в лесу без ориентации на тропинки, но Леру совершенно не беспокоила вероятность заблудиться. Беспрекословное доверие — побочный эффект ее привязанностей. — Я хотела тебе кое-то сказать, — начала она, как только они оказались на достаточном расстоянии от лагеря для того, чтобы он разрешил ей продолжить. Голос стал сиплым на мгновение, будто она болела и сорвала его. На самом деле это волнение играло с ней злую шутку, добавляя ситуации еще больше неловкости в ее глазах. — Да? Что-то с Егором? Поэтому он бродит туда-сюда? — Драгомир будто ждал чего-то плохого, его голос звучал собрано, а тон сквозил серьезностью. — Нет, я не о нем. Я хотела скорее сказать о себе. — А что с тобой? Тебя кто-то обидел? — Нет, ничего такого, — она поспешно перебила его, опасаясь, что такие мысли уведут его совершенно в иное русло. — Тогда что? — он требовательно посмотрел на нее, будто она отнимала его время. Но ведь сейчас никто ничем не занят, так может он ждал от нее именно этого признания? Она сделала глубокий вдох, намереваясь высказать ему. Сейчас она все скажет. Это не будет глупым, она просто скажет и все. Просто скажет. — Ну, я хотела сказать, только ты учти, что я ни о чем таком не говорю, ничего не имею в виду… — идиотка, ты путаешься в своих же словах! — Я просто скажу, потому что думаю, что так будет правильно, понимаешь? Он молчал, догадался? — Я, в общем, думаю, что ты мне нравишься. — Оу, — только и сорвалось у него с губ. — Да, — она неопределенно повела плечами, будто собиралась пуститься в оправдания, — Я просто… До того, как он успел ответить ей более подробно, чем просто «оу», Лера сделала то единственное, что, как она ожидала, решит все вопросы, которые посеяла своим глупым признанием. Она поцеловала его. «Боюсь, я все же хочу стать порочной» — пронеслась пафосная мысль где-то в отдалении, пока ее губы соприкасались с его теплыми и сухими. Она не была уверена в том, что делает все правильно. Она даже не двигалась, если честно. И он просто стоял, превращая момент, который должен был стать чем-то до чертиков романтическим в нечто… некомфортное. Вся его серьезность стерлась, будто ее и не было, уступив растерянности. Он стоял, словно его выдернули из бани и сунули под ледяной душ, брови ходили ходуном, а рот открылся и закрылся. Боже, какая же она дура! Идиотка, чертова идиотка! Как она могла подумать, что он может интересоваться ей? Твою мать. Она отстранилась до того, как поняла, что он не ответит, чтобы он не сделал этого первым. Ей не хотелось быть еще большим посмешищем в его глазах. — Я, прости пожалуйста, — начала Лера от того, что просто не знала, что еще сказать, и оборвала себя. Она извинилась за то, что нарушила его личные границы — это то, что она сделала без вреда для своей гордости. Но, если она скажет еще хоть слово — это будет не просто ужасно стыдно, а смертельно. Все. Все. Все. Успокойся. — Послушай, — начал он с выдохом, и она поняла, что теперь точно все. Он не собирается говорить «ты мне тоже» или что-то еще. Он собирается сказать «дело не в тебе». Она этого не допустит. — Это была ошибка. Не надо ничего говорить, я поняла. Не смотря на него ни секунды больше, она развернулась и бросилась прочь. Он не окликнул ее, и не остановил. Блять. *** Кристина была тем человеком, который врет, и делает это весьма убедительно. А еще, она была тем, кто не чурается частенько использовать свой навык. Не то, чтобы девушка получала удовольствие, когда говорила что-то, что правдой не являлось, просто она всегда считала себя расчетливой, а потому часто потакала всем своим желаниям и нещадно лгала, подстраиваясь под обстоятельства. Исключение, лгать которому не хотелось, составляла лишь семья. С недавних пор в эту группу вошел еще Егор. Лера была новым звеном их компании. Прошло слишком мало времени, чтобы довериться ей, однако, как только она появилась, Кристине пришлось принимать ее в свой мир. По крайне мере, частично. Она не отнеслась к ней с предубеждением. Поначалу просто никак, если быть до конца откровенной. Она была слишком занята собой в первые дни пребывания девушки в доме на отшибе. Кристина в принципе все последние годы (под которыми можно понимать, пожалуй, все годы ее жизни) была зациклена на себе. Она не рассматривала это, как негативную сторону своей личности. Драгомир в какой-то момент создал для нее все условия, чтобы она вновь расцвела после затяжного кризиса, и девушка была благодарна ему за эту возможность. Девушка улыбнулась, вспомнив, как Лера осторожно спросила ее о том, кем ей приходится Драгомир. Будто отношения между двумя представителями противоположного пола ограничивались только романтическими. Сама Валерия, похоже, имела на него виды. О чувствах брата Кристина ничего сказать не могла, поскольку не спрашивала напрямую. У нее даже не было сформированного мнения, относительно того, что бы она думала, если бы они стали парой. Варанских не отрицала такую возможность, поскольку он всегда был склонен вестись на сомнительные варианты. В любом случае, в этот раз противником подобных отношений станут сразу несколько веских обстоятельств, так что она даже не рассматривала этот вариант как реально вероятный. Хотя, в какой-то момент Варанских приняла для себя мысль, что Лера может быть подходящим человеком, чтобы стать ей соратницей, или даже подругой, ведь она никак не связана с ее родственниками, врагами, или даже страной. Она — чистый лист, и если не рассматривать ее как часть механизма, а просто как личность, то, в случае если эта личность будет импонировать Кристине, из них может сложиться неплохой тандем. Поэтому, наверное, если бы Драгомир заинтересовался девушкой, ей было бы все равно. Кристина долго слушала многочисленные монологи Егора о том, насколько было бы здорово, если бы их семья снова стала полной. Она понимала и разделяла его чувства, наверное, по этой причине попыталась помочь Лере освоиться, поддержав идею Егора, взять Драгу девчонку с собой в город. В какой-то момент, незадолго до того, как они получили свиток с заклинанием, который впоследствии и связал Лероя с Лерой, Егор перестал о ней говорить. Примерно за декаду или две, он вдруг замолчал, и не поднимал эту тему. Ходил задумчивым и хмурым, и Кристина видела в этом переживание. Вскоре она убедилась в своей правоте, когда однажды в гостиной, в один из первых дней после того, как Лера попала в дом на отшибе, увидела его совсем поникшим. Она застала его в странном положении. Парень опирался на ступни, поджав к себе ноги и впившись подбородком в колени. Она наблюдала за этим грустным молчанием со ступеней какое-то время, прежде чем начала медленно спускаться вниз по лестнице, давая ему время привести себя в порядок. Скрип половиц заставил парня поднять взгляд, и как только он заметил ее, сразу же выпрямился, скинув ноги с дивана. — Все нормально? — Да, почему ты спросила? — Кристина тут же считала эту натянутую улыбку, ведь сама частенько такой грешила. На его светлом лице такую видеть за эти дни было, к сожалению, уже не в новинку. Как и вечно хмурое выражение лица. — Даже не знаю, возможно, потому что ты сидишь тут как насупившийся кролик в запущенной стадии депрессии? — Нет, ты себе придумала, — он усмехнулся. — Вот уж нет. Что случилось? — Просто вымотался. — Понимаю, — она шумно выдохнула и плюхнулась рядом с ним, положив свою ладонь ему на плечо, — Да ладно тебе. Расслабься. Я правда понимаю. Не у тебя одного проблемы в семье, так что расслабься. Дай ей время и у вас все наладится. — Да все нормально, ты не должна… — Расскажи мне, может тогда тебе полегчает? Он вздохнул. — У тебя бывало такое, что ты знаешь, что должна изменить кое-что очень важное, но не знаешь как? И ты идешь дальше наугад, пытаясь найти хоть какой-то выход. — Возможно, пару раз или что-то, — она улыбнулась, — Эй. Ты боишься, что она тебя не примет. Это нормально. Однажды ты найдешь выход, и поверь — это произойдет куда быстрее, чем можешь сейчас представить. — Да, наверное, все так. Спасибо, Кристина, — на долю секунды ей показалось, будто он ухватился за то, что сказала она, лишь бы закончить навязчивый разговор. Впрочем, не в ее планах было докучать ему. — Давай я вернусь с ней на Землю? — Боюсь, это бесполезно. — Это тебе так кажется, но подумай каково ей. Эта женщина стала ей как семья. — Семья, — эхом отозвался парень, зарыв лицо в ладони, — Ладно. Раз уж тебя мне не переубедить, и запрещать тебе я не могу — в таком случае отправляйся. Только там озеро, так что подумай о себе сначала. — Ничего, я разберусь. Это время было так давно. Ленивый день плавно перекатываться к ночи, накрывая поляну багрово-красным закатом. Погода ухудшалась с каждым часом, поэтому девушка удивилась, что Егор все это время сидел на улице. В том, что он пришел — не было сомнений, потому что, когда пришел Драгомир, он заметил, что Лера — это единственный человек, которому не стоило бы теряться, и, которого все еще не было. Это не смутило мальчиков, так что Кристина закономерно решила, что это не смущает и ее тоже. Кристина бесшумно хмыкнула, посмотрев на притворенную входную дверь. Драгомир, в ответ на это, чуть заметно повел головой, спрашивая, что она хотела, но девушка лишь помотала головой, вставая с бревна. — Пойдем-ка, Леройка, пометаем ножи, — она заранее знала, что получит утвердительный ответ, когда хлопнула его по плечу и, не оборачиваясь, направилась к выходу, — Тем более, скоро ужин. А я хочу, чтобы мы сидели за своим костром. Она аккуратно оттеснила дверью сидящего на порожках молодого человека и выскользнула наружу, намереваясь следовать утвержденному в голове плану. Мельком заметила Леру, и, отойдя уже на довольно приличное расстояние, краем уха услышала донесшуюся фразу Егора, адресованную сестре: — Пойдем, отойдем на пару слов? Подбрасывая в воздухе нож со старой перевязанной веревкой рукоятью, она улыбнулась своим мыслям о семье и неотвратимости родственных связей. *** Она была тайной поклонницей глуповатых фильмов о подростковой любви. Да, они не несли глубоко смысла, и их проблематика скорее всего не вертелась вокруг экзистенциальных проблем, но такие фильмы не ставили своей задачей ответить на вопрос в чем смысл жизни. А если даже и да, то ответ был неизменен, кочуя из фильма в фильм банальной мыслью: любовь. Но Лере не было до этого никакого дела. Ей нравилась картинка. Хотелось побыть в шкуре тех самых девчонок, которых любил настолько отчаянно, что готовы были ради них на все. Она хотела, чтобы ее рюкзак доносили, чтобы накидывали на ее плечи пальто или пиджак, если вдруг погода станет прохладной к концу прогулки, хотела, чтобы ее брали за руку — непринужденно и как бы невзначай. Хотела, чтобы ей отодвигали стул и каждый раз придерживали дверь. Чтобы задавали глупые вопросы: какой цвет был ее любимым? Какая музыка ей нравится? Не потому, что она не могла сама сделать все вышеперечисленное или сообщить о своих предпочтениях кому-то, а потому, что так отчаянно желала быть человеком, для которого хочется все это сделать. Хотела вызывать желание проводить с ней время или красиво ухаживать. Драгомир казался сошедшим со страниц романов именно таким героем. Он был чутким, внимательным. Его галантные манеры не укрывались от ее внимания, особенно, в сравнении с тем же добрым, но все же другим Егором. Его многогранное очарование выходило за рамками материальных ценностей, оно было скрыто между строк. То, как он писал по ночам в доме на отшибе что-то в своей записной книжке. Или как остро отреагировал на ее прикосновение. Как брал за руку в городе. Даже в моменты, когда он никак с ней не взаимодействовал, а просто был собой — самим обонянием. И теперь.. это был полный провал. Она действительно была идиоткой, если думала, что кто-то вроде Драгомира, такого далекого и обвеянного определений долей романтизма, сможет ею увлечься. Это история не о Вере и Печорине, а скорее о Мери. Она вернулась в вагончик спустя некоторое время. Наверное, чуть больше часа ей понадобилось на то, чтобы осознать произошедшее, принять всю фатальность своей ошибки и (если быть до конца честной), найти верную дорогу до лагеря. Почти случайно избежав участи быть публично опозоренной слезами обиды, которые, опять же, по случайности удалось сдержать, Лера сожалела, что стала частью сюжета о неразделенной любви. Все это время ее мысли неотступно блуждали вокруг него, думая, не идет ли он следом. Вдруг он вызвался догнать ее? Найти и успокоить? А что, если он передумает уже завтра? А что, если это обстоятельства не позволили ответить ей взаимностью? И все для того, чтобы не утонуть в пучине ненависти к себе. Егор, что сидел на ступеньках, уже ждал ее. Сказав что-то вроде «пойдем, нужно поговорить», потянул ее в противоположную сторону, и снова — в лес. — Ну и куда мы идем? Я уже устала от этих туда-сюда, туда-сюда, — она театрально всплеснула руками, — А.. стой. Волна стыда накрыла девушку словно цунами. Он знает. Вот почему он попросил ее отойти, он не хотел предавать ситуацию огласке, позорить ее еще и про Кристине с Лероем. Драгомир сказал ему, потому что он оказался слишком благороден, чтобы не объяснять самостоятельно такие вещи девушке. Он оказался настолько тактичен и чист в своих намерениях, что, даже не оттолкнул ее, как следовало бы. Но она… Идиотка, принявшая банальную вежливость и щепотку внимания за влюбленность. Она, которая не смогла отличить истинные проявления чувств от приятельского долга, сейчас должна выслушать эту максимально унизительную нотацию от брата, которого знала немногим больше, чем объект свой…ну, в общем, Драгомира. — Ты все знаешь, да? Не говори. Драгомир тебе сказал и теперь ты считаешь… я, не думала, — ее дыхание перехватило, — ни о чем. Твою мать, он считал ее дурой. Скорее всего так и было, поскольку с ее стороны это было действительно глупо. Может ли быть такое, что он теперь ее стыдится? Его отношение к ней поменялось. Это точно так. — Я не хотела, и этот поцелуй идиотский, я только, — вдруг его ладонь мягко опустилась на ее плечо, и она наконец заметила что-то, помимо себя и своего уязвленного эго. Егор. Он был неестественно бледен, его руки мелко дрожали, будто парня охватил какой-то приступ, и он все еще молчал. Он не проронил ни слова, все это время — говорила только она. — Не знаю о каком поцелуе речь, — попытался он веселым тоном, но получился только натянутым. Нет, что-то было не так у него. Дело было не в ней. — Ты в порядке? — Да, — он лгал. — Почему мы пришли сюда? Чтобы не было ушей? Он кивнул. — Ладно, — громко выдохнул, — Скоро об этом и так узнаю все, но я хотел бы, чтобы ты узнала от меня. Я говорил с матушкой. Она считает, что... — его голос сорвался. Ей не нравился тон, которым он начал этот и без того сумбурный диалог. Таким тоном не говорят ничего хорошего. А, тем более, когда все начиналось со слов «я говорил с матушкой», на которую она все еще держала глубокую обиду. — Я сказал кое-что тому человеку по просьбе матери. Который руководит пришедшим отрядом. Там мужчина такой, высокий, и нос у него сломан. Ветер пробежал между ними, поднимая в ней волну мурашек. — Сказал… что? — Что мы — элементы Системы. Что Император хочет видеть нас в Небесном дворце до окончания сезона. — Я не уверена, что понимаю, о чем ты.. — Он сообщит ЗОРам о нас в ближайшие часы. Нас заберут и доставят в Столицу. Она ослышалась. Должно быть, он пошутил. — Это как раз то, чего не хотели Драгомир и Кристина, я правильно поняла? То есть ты... — Я сдал нас властям. Он кивнул. И он не шутил. Где-то в глубине его зеленых глаз плескалось сожаление, перемешанное с затравленностью. Словно он был лисом, которого догнали собаки после того, как он придушил курицу. И он раскаивался. Огонь в пределах выложенного камнем костра плясал хаотичными наскоками. Лера смотрела на то, как он беспорядочно лижет то один камень, то другой, как расставлены вокруг костры десятки ботинок, и как от них идет пар. Прижатая под ними трава, пучками торчавшая из-под подошв, трещавшие ветки в огне. Она уже слышала этот треск, когда в полном молчании возвращалась в лагерь после разговора с Егором. Смотря на стыдливо раскрасневшееся небо, ей казалось, что оно горит и издает этот звук. Почему-то, когда улегся первый шок, ему на смену пришло абсолютное принятие. Девушка смотрела на все это словно издали, ни к чему не причастная. Со стороны наблюдала за Драгомиром напротив, и думала почему же он на самом деле не хочет поступить так, как говорил Егор. Почему не хочет в Столицу и остальное. ЗОР. Какая причина? И учел ли эту причину, если она достаточно веская, Егор? Почему он вообще так поступил? Он не смог ответить ей. Хотя, она и не спрашивала, нужно признать. Фигурки на доске смещаются. О себе, как об участнице событий она упорно думать не желала. Более того, она даже не составляла никакого мнения на этот счет, не имела отношения. Ей просто было страшно от того, что случится, и отчасти поэтому Лера предпочла просто пассивно наблюдать. Кристина и Лерой, поначалу сидев и втыкая ножики в землю так, чтобы они воткнулись лезвиями по самую рукоять, в итоге ушли к другому костру поучаствовать в совместной игре с Ирисом. Из минуты в минуту Лере казалось, что они на самом деле все знали наперед. Разумеется, не знали. Эта мысль была не менее ужасной. Идиотское давление, что она испытывала, окруженная с двух сторон Драгомиром и Егором, наталкивало ее на еще более мрачные мысли. Возвращая к тому, от чего она все еще убегала. Как верно подметил Ремарк, человеческое горе не может обойтись без памятника. Без долгих дифирамб и скорбных строк, и чаще, чем меньше горе — тем громче звучали крики о сожалениях. Так или иначе, вне зависимости от степени тоски об усопшем, скорбь всегда венчалась камнем. Конечно, не всегда и не в каждой религии, но это та традиция, которую она ожидала, что мир вокруг будет соблюдать. У ее скорби даже надгробия не было, вообще-то. Не было ни единого места на всей планете, где были бы написаны даты, имена или несколько строк вроде «От любящей племянницы». Лера постаралась замять эту тему, однако, теперь причины изменились. Все то время, пока она не задумывалась о злополучном граните в этом смысле, Лера горевала о том, что ее жизнь изменилась и уже никогда не будет прежней. Это можно было назвать красноречивым «наматывать сопли на кулак», как говорила тетя о проявлениях, как она считала, всякой слабости. Однако, теперь Лера поняла, что вся ее тоска в достаточной степени обошла личность самой тети. Она слишком быстро смирилась с тем, что она была «искусственной», что все то, что ее окружало всю жизнь — было выстроено в ровную череду событий и образов, главным кукловодом и распорядителем которых выступала бестелесная Тень. Теперь это давило на Леру — это упущение, относительно скорби над тетей. Это было почти эгоистично, думать обо всем так, будто она была единственным пострадавшим лицом. Но горькая правда состояла в том, что она была единственным живым человеком, способным оценить масштабы ущерба, нанесенных ее личности, ее прошлому, и всему, что она любила. Ей хотелось напиться. Лера никогда не делала этого вот так, вследствие негативных эмоций, но, сидя напротив раскаленных бревен в костре, претерпевая на своем лице жар от них, и сама сгорая от волнения и недавнего позора, Лера хотела напиться. Хуже всего было то, что он, как назло, сидел прямо напротив нее. Лера не знала, посмотрел ли он хоть раз на нее за все это время, потому что ее собственное лицо было направлено исключительно на огонь. Красные щеки и лоб так легче было списать на воздействие от жара костра. Время тянулось так медленно. Все разговоры, которые она краем уха цепляла в попытке отвлечься от того, что сказал ей Егор, казались бессмысленными и начали действовать на нервы. Покалывание в мышцах выдало в ней мрачный ажиотаж и пугающее предвкушение перемен. Мандраж не проходил, даже когда она применила единственную известную ей дыхательную практику, чтобы успокоиться, потому что терпеть это стало окончательно невозможно. Единственное, что вселяло минимальную уверенность, это наличие Егора под боком. Он не был для нее родным в психологическом плане, и совсем недавно ей даже казалось, что Драгомир выглядел куда более надежным, но теперь, когда все переменилось, и ее виной между ними была возведена стена непонимания и неловкости, Лера решила не отходить от брата далеко. Хоть ее и смущало, каким тихим он выглядел, как сидел практически у самого огня, уронив лицо в скрещенные на коленях руки, и решение его было не вполне обосновано логикой (по крайней мере той, которую она была в состоянии считать), но присутствие этого человека было гарантией того, что она не останется одна. Пока ей было этого достаточно. Лера ерзала на пеньке, предпочитая не смотреть никуда, но на огонь, потому что прямо за ним сидел сам виновник второй половины ее смущения и лихорадки, которые все еще продолжали оказывать влияние. Ее лицо было красным, щеки горели, но она с удовольствием списывала на близость к пламени. Какая-то чересчур пафосная часть ее личности, не без нотки драматизма, задалась вопросом, насколько близка была она к пожару?.. Драгомир не смотрел на нее. И Егор не смотрел. Но причины у них были совершенно разные. Она совершала глупости одну за другой. Этот день был ими богат. Ей не стоило ни в чем признаваться Драгомиру, так она хотя бы сохранила бы с ним дружбу. Или то ее подобие, которое было между ними. Теперь он наверняка не скажет ей ни слова. Ей не стоило и не стоит сейчас молчать о том, что сказал ей Егор. У нее нет никаких причин доверять ему, он не ближе и не дальше ей чем все остальные из их маленького отряда. Наверное. Она была уверена в этом какое-то время назад, могла стопроцентно заявить, однако, сейчас, почему-то, продолжала молчать. — Эй, — Лера дернулась, будто ее ударили по голове обухом, — не бойся, это всего лишь я. Над ней склонилась миловидная девчушка, одна из тех, кто, как она знала, летает под куполом в самом конце представления по текущему сценарию. Драгомир напротив нее не сводил с нее тяжелого взгляда, и Лера моментально ощутила это всей кожей, ставшей гусиной. Она не видела его. Но точно знала, что он смотрит. — Вы будете кабачки на костре? Лера не смогла ей ответить. Покачала головой, и снова уткнулась подбородком в локти, сложенные на коленях. Она поняла, что все наконец началось в момент, когда среди толпы прошелся оживленный гул. Небо разрезали десяток ярко-красный росчерков, напоминавших молнии. За одно мгновение они сложились в сетку над поляной и застыли, будто закрепленные незримыми сваями подбоем купола. Сожаление и осознание неизбежности происходящего накрыли ее будто лавина. Неизбежность. Неотвратимость. Не нужно было молчать. Не стоило ему подыгрывать, ни в коем случае не следовало ему доверяться. Драгомир, какими бы теперь, после ее глупой выходки, натянутыми их отношения не были, не хотел такого исхода и не заслужил предательство со стороны своего друга. А такие ли они вообще друзья? Стала бы она поступать так с друзьями, как поступил Егор? Ему сказала мать. Это стопроцентно было ее решение и ее указ. Это достаточное оправдание? Лера перестала утешать себя призрачными отговорками вроде «так было нужно» или «это меня не касается». Касается. Еще и как касается. Она ощутила это слишком остро в момент, когда мельком встретилась взглядом с Драгомиром. Этим вечером она призналась ему в своей влюбленности. Она решилась открыться ему, чтобы.. что? Зачем? Если все равно в этот же вечер она предала его своим молчанием и пассивным пособничеством. Егор быстро обхватил ее запястье и рванул в толпу, будто уже успел передумать и попытался укрыться среди других людей. А их действительно прибавилось: они повелевали из палаток, будто муравьи, когда их залили водой, и моментально начали суетиться. Они все бегали и бегали, маячили. Одних она распознавала по цирку, других видела и вовсе впервые. Егор больно сдавил ее руку и упорно продолжал тянуть в одну сторону, не желая выбирать дорогу, огибая толкучку. Сразу несколько девушек в странных белых одеждах столкнулись с ними, и одна из них, с темными волосами, цвет которых из-за красной сети на небе казался такими-же рубиновым, налетела прямо на руку Егора, вжав его в пробегавшего мужчину. Его ладонь отомкнулась, и Лера почувствовала себя легче и растеряннее одновременно. Несколько секунд Егор все еще находился в ее поле зрения, когда все те же девушки, которых оказалось неожиданно много, и которых она до этого мгновения даже не видела, оттеснили ее в противоположную сторону, туда, откуда Лера и пришла. Девушка сделала неуверенную попытку пробиться обратно, потому что как только потеряла брата из виду, ее вдруг накрыла необъяснимая паника из-за посетившей ее мысли простой истины: Она осталась одна. Хоровод эмоций, захлестнувший ее в безумном танце, перешел в исступленный ужас, когда чей-то мощный торс влепился в ее тело, в следующую секунду откинув девушку на пару метров в бок. Мужчина бросил короткое «извини», но Лера переживала не из-за своего ушибленного бока: она больше не разбиралась в сторонах. Сориентироваться стало непосильной задачей, и решение все дальше ускользало от нее. На этом все. Она — рыба, выброшенная из воды на берег, пугливо закрутилась на месте, пытаясь высмотреть брата в полумраке ночи. Повернула в другую сторону, приняв импульсивное решение оббежать всех вокруг, залезть как можно выше, хоть взлететь: что угодно — лишь бы увидеть хоть одну знакомую фигуру. Но ее бросало из стороны в сторону, как прокаженную, люди бегали, по непонятным для нее причинам, что-то кричали. Возгласы, призывы, извинения — все это неожиданно слилось в единую какофонию шума, ставшего белым, а на ее тело продолжал то и дело кто-то наваливался, так что это стало трудным — просто выйти из толпы. Тогда девушка от бессилия остановилась, и в этот момент она почувствовала на своей шее петлю. Дышать стало так трудно, воздуха на всех людей не хватало. Она осмотрелась. Лица, руки, одежды — все мелькало перед ней в красных отсветах полыхавшего рядом костра. Весь мир горел в этот момент, сократившись до конкретного отрезка метр на метр вокруг нее. Вдруг ее ладонь перехватила чья-то твердая рука и потянула назад. Лера испуганно повернулась, собираясь наотмашь ударить схватившего ее мужчину, но ее руку перехватила чужая и тут же оказалась на ее плече, привлекая внимание. Она схватилась за ладонь на плече, как за единственную в мире опору, встречаясь с темно-карими, почти черными в темноте, только изредка перебиваемой отблесками света, глазами. — Здесь ЗОР, идем, — сказал он ей, и она тут же всхлипнула, хотя вовсе и не планировала. В его плечо кто-то врезался, он пошатнулся, но не сдвинулся с места, сверля взглядом ее лицо. Она видела, как он посмотрел сначала в один глаз, затем во второй. Он понял. Он все понял. Он понял. Он понял. Он понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Понял. Возможно, он догадался еще у костра. А вдруг там, на полянке, он уже что-то подозревал? Он винит ее. Прямо сейчас — винит. — Я не буду помогать Егору, — сказал наконец он в ответ на ее кричащее молчание, — Но, если жизнь Кристины или твоя окажется под угрозой и тебе понадобится помощь, воспользуйся этой печатью. Разбей вот эту каплю, внутри содержится моя кровь и заклинание призыва, которое активируется, как только стекло треснет и сердцевина с пудрой смешается с кровью. Где бы я ни был, заклинание призовет меня к тебе. Я приду, если ты позовешь. Ты поняла? — его торопливые, но разборчивые указания отозвались на ее душе чувством вины. Он вложил в ее ладонь тонкую нитку с совсем легким камешком, что, вероятнее всего, и являлось «печатью». — Прости, — она не смогла сдержать навязчивое желание оправдаться, и внутренний конфликт моментально отразился на ее лице назойливыми слезами, — Я не знала. Я не хотела этого. — Тише, не переживай, все будет хорошо. Просто держись пока что рядом, поняла? — его вкрадчивый и тихий голос настойчиво призывал ее успокоиться, и Лера втянула носом воздух, судорожно кивая. Почему в такой суматохе и всеобщем гуле она все равно его услышала? Не отпуская ее руки, он пустился в гущу событий, откуда вдруг послышался истошный женский крик, без сомнений, принадлежавший Кристине. Прости.