Величайший из изменников – Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330

Глава 2 * * * Юность Если в средневековой Англии умирало животное, его смерть не впечатляла никого, кроме планировавших им закусить. Если умирал крестьянин, даже состоятельный, расстраивались только те, кого он поддерживал, то есть семья и работники. Однако смерть человека знатного воздействовала и на его семью, и на вассалов, и на управляющих, и на слуг. Ее чутко ощущало зависимое от вельможи духовенство, усадебные и местные чиновники, монастырские сообщества, занимавшие земли упокоившегося дворянина. Под впечатлением оказывались остальные представители знати, все, кто его знал, все, зависящие от подлинности принадлежащей ему печати. Смерть сеньора приводила к надломам в личной и вассальной преданности, в возвращении долгов и уплате налогов, могла вызвать крутые сдвиги в составе местной и национальной администрации. Касаясь пограничных владений лорда и влиятельных земельных магнатов, она ставила под угрозу оборону или даже стабильность в королевстве. В почти целиком зависимом от личных связей обществе уход из жизни лорда мог оказать воздействие на уклад всего государства. В течение нескольких дней известия о гибели Эдмунда Мортимера достигли Шотландии, где король и двор участвовали в очередной военной кампании. Как и во время любого происходящего в средневековой Англии кризиса контроль над имуществом покойного перешел к короне, немедленно занявшейся доходами и управлением над владениями Мортимера. Также она приняла на себя ответственность за Роджера. Хотя мы не можем быть уверены, началось ли образование юноши в доме короля, совместно с принцем Эдвардом и Пьером Гавестоном, зато способны поручиться, где оно с 1304 года шлифовалось и завершалось. Здесь, вероятно, заключен самый важный и стоящий особняком аспект ранних лет Роджера, решительно необходимый для понимания его поздней политической позиции. На протяжении всей жизни принц Эдвард окружал себя друзьями юности, которых дарил редкой милостью. Это были хорошо образованные, мыслящие и грамотные люди, подобные своему господину. Благоволение к данным воспитанным юношам могло возбуждать недоверие среди, большей частью, безграмотных баронов, но подобное не высказываемое вслух противостояние лишь укрепляло связь между членами кружка Эдварда. Таким образом, любимые принцем с ранних лет друзья, подобные Пьеру Гавестону, графу Глостеру, Ингеларду де Варли, Гаю де Ферре, Джону де Чарлтону и Роберту Клиффорду, были еще и друзьями Роджера. Эти узы для него означали то, что противостояние монарху станет дорогой значительно тяжелее, чем для человека с малым числом связей при дворе, и может предприниматься лишь в крайне тяжелой ситуации. По всей вероятности, сроки перехода Роджера под опеку короля можно точно определить, к сожалению, только 1304-1305 годами. Главным источником тут является «заурядный» документ о снабжении Роджера Мортимера и Джона де Уоренна, как опекаемых королевского дома в результате смерти их отца и деда соответственно. Заурядные распорядительные документы упоминают четырех чиновников-домоправителей, включая Джона Бенстида, счетовода хозяйства, таким образом позволяя думать, что его исполнение обязанностей занимает время от 25 сентября 1304 года (смерть лорда Уоренна) до 25 сентября 1305 года (день замены Бенстида). Так как бумага сначала говорит о Джоне де Уоренне, стоящим на иерархической лестнице выше Роджера, значит Мортимер должен был все еще находиться под королевской опекой и после 25 сентября 1304 года. Разумеется, вполне возможно, что накануне этого юноша способен был жить при дворе. То, что принц Эдвард просил отца пожаловать попечительство над землями Мортимера своему другу Пькру Гавестону, когда подобный дар обычно жаловался кому-то со статусом гораздо выше, и дальнейшее согласие монарха позволяет думать, что Гавестон с Роджером уже были знакомы. Равно и присутствие некоторых из кузенов Роджера при дворе принца склоняет нас к мысли о пребывании там юноши еще до 1304 года и утверждении в составе окружении Эдварда вместе с Гавестоном. Едва ли Гавестон был старше Роджера. Летописцы описывали его и принца как ровесников. Так как Эдвард появился на свет в 1284 году, не похоже, что Гавестон родился раньше 1281 года. Вероятно, к рассматриваемому моменту, когда Пьер стал опекуном семнадцатилетнего Роджера Мортимера, ему исполнилось не более двадцати четырех лет, даже допустимо, что только двадцать один. Молодой человек занимал в обществе положение, значительно уступавшее подопечному ему наследнику. Пьер являлся сыном рыцаря по имени Арно из Габастона, что в Гаскони на юге Франции, сражавшегося на стороне Эдварда Первого и дважды использовавшегося тем в качестве заложника. Во второй раз Арно сбежал из плена и устремился в Англию, привезя с собой сына Пьера, также влившегося в королевскую свиту. Юный Гавестон показался монарху настолько хорошо воспитанным и добродетельным, что Эдвард объявил отпрыска Арно примером для собственного наследника и в 1300 году сделал членом двора принца. Как только Гавестон и Эдвард-младший познакомились, они сразу стали близкими друзьями. Скрывавшийся в тени отца-короля молодой человек жаждал обрести свободу и заявить миру о себе. Гавестон отличался остроумием и сообразительностью, определенной резкостью и фантастической склонностью к развлечениям, его выделяло из толпы гасконское произношение и здоровое пренебрежение ко всему старомодному, английскому и традиционному. Рядом с ним принц испытывал радость и, что более важно, мог доверить другу свои тайны, с каждым днем открывая в душе новые грани собственной личности. Отсюда и лев с верблюдом, и драгоценности со страстью к верховой езде. Крайнюю легкомысленность Эдварда в последние годы жизни его отца также можно отнести к расслабляющему воздействию Гавестона. Принц объявил, что любит Пьера «как брата». Его единокровные братья, Томас и Эдмунд, были тогда маленькими детьми и не обеспечивали старшему необходимой тому товарищеской близости. Равно с Эдвардом потерявший матушку в совсем юном возрасте Гавестон являлся для него идеальным «братом». Общие интересы порождали у молодых людей еще большую духовную связь. Пьер свободно выражал надменность по отношению к закоснелым в старом вельможам, оскорблял их, но при этом выезжал в доспехах и отстаивал на турнирных площадках свою победу над каждым из лордов. Эдвард с гордостью называл Гавестона другом. Причина известности имени Пьера Гавестона вплоть до нынешних дней связана не только с восхищением принца, но еще и с природой их взаимоотношений. Были ли молодые люди просто близкими друзьями, или же они любили друг друга? Испытывали ли юноши помимо дружбы взаимное физическое влечение? Мы ничего не можем сказать наверняка. Мы обладаем данными об отцовстве Эдварда по отношению к четырем законным детям и, по меньшей мере, одному внебрачному сыну, поэтому понимаем, что гетеросексуальные связи его не отталкивали. То же самое касается и Гавестона, супруга которого подарила ему накануне смерти дочь. Вдобавок ко всему перечисленному, сегодняшняя склонность определять сексуальность большей частью через физические действия усложняет восприятие эротической составляющей эмоциональных взаимоотношений в четырнадцатом столетии. Сама жесткая категоризация связи Эдварда и Гавестона уже стала проблемой, как только летописцы согласились, что их дружба неповторима и сравнима лишь с отношениями Ионафана и Давида на страницах Библии. Вопрос становится тем запутаннее, что физические гомосексуальные акты не приветствовались в обществе, отчего большинство летописцев их не упоминало. Достаточно было отметить, что Гавестон и Эдвард являлись близкими друзьями, принц ценил Пьера превыше всего и считал своим героем. В 1304 году, когда опекунство над Роджером пожаловали Гавестону, Англии еще предстояло озаботиться проблемой гасконского рыцаря. С точки зрения Мортимера-младшего, Пьер был превосходным воином на турнирах, восхитительным товарищем, однако, Роджеру хотелось свободы в обладании собственными владениями. Распорядок, созданный для Роджера и Уоренна, предоставил Мортимеру-младшему определенный уровень отличия, - например, он мог иметь трех слуг, чтобы те за ним ухаживали с тремя сменами одежды в год для каждого. Также Роджер был способен содержать четырех любимых скакунов, но это все еще являлось далеким отзвуком его замков, свиты из вооруженных людей и могущества. Поэтому юноша с семьей решили, - права на опеку необходимо выкупить. Вопрос заключался исключительно в деньгах. Земли, прямым наследником которых был Роджер (пока только владения его отца и бабушки, ибо матушка Мортимера, дедушка и бабушка Джоан оставались в живых и сами управляли своими имениями) приносили около 700 фунтов в год, не считая 120 фунтов, заложенных Джеффри де Женевилю. Это предоставляло Гавестону, по меньшей мере, порядка 580 фунтов на следующие три года, пока Роджеру не исполнится двадцать один. Такая сумма была потрясающе внушительной для человека, даже не достигшего ранга рыцаря. Понятно, что Пьер оказался не готов уступить опекунство слишком дешево. Он уперся в сумму 2 500 марок или 1 666 фунтов 13 су и 8 денье. Это могло равняться семейному доходу (за исключением закладов) в течение трех лет. Это иллюстрируется в широкой перспективе, например, ежедневным жалованием находящегося на активной службе рыцаря, составляющим лишь 1 су. Квалифицированный плотник мог заработать 4 денье, а неквалифицированный рабочий – не более 2 денье в день. Если мы вправе сказать, что 2 500 марок – жесткий эквивалент дохода Роджера на протяжении трех лет, то можем подытожить, - его выплатили задолго до их истечения. Скорее всего, эту сумму перечислили еще до конца декабря 1304 года, когда Роджеру пожаловали право выплатить долги отца в казначейство в размере 20 фунтов за год. В марте 1308 года Мортимер-младший уже должен был войти в необходимый возраст, поэтому похоже, что период приблизительно трех лет, когда ему разрешили отдать Гавестону требуемый налог, некоторым образом совпал, самое позднее, с началом 1305 года. Деньги перечислили еще до 16 мая 1305 года, так как в этот день опекуну Роджера и исполнителю последней воли его отца, Уолтеру де Торнбери, пожаловали от имени юноши земельный надел в Стратфилд Мортимере. Без малейшего упоминания о Гавестоне. Однако, в полное владение всей землей Роджер вступил не раньше следующего года. К тому времени, как он выкупил свободу и начал наслаждаться наследством, Роджер уже на протяжении трех лет был женат. У него подрастали сын и наследник, Эдмунд, названный в честь отца Мортимера-младшего в соответствии с семейной традицией, и дочь, Маргарет, нареченная в честь его матери. За ними последовали и другие, по меньшей мере, еще десять отпрысков. Одно это дает понять, что брак оказался в высшей степени удовлетворяющим обе стороны. Чтобы постоянно быть в положении, Джоан приходилось часто путешествовать вместе с Роджером, когда его вызывали на заседания Парламента или для службы королю. В разгар сражений молодая женщина старалась находиться позади. Это демонстрирует высокий уровень дружеской поддержки, протянувшейся на много лет, в ситуации ни в коем случае не типичной для начала четырнадцатого столетия. Можно предположить, что, как только приближался очередной срок разрешения от бремени, Джоан возвращалась в семейные владения. Но даже если так, то, что пара имела двенадцать выживших детей, родившихся в течение двадцати лет, и то, что Джоан, по меньшей мере, дважды отправлялась с мужем в существующую без законов Ирландию, указывает на отношения, гораздо более доверительные, чем у преобладающей части средневековой знати. Ни одно из предшествующий поколений клана не сумело произвести на свет столь внушительную по количеству поросль. И это подразумевает, что Роджер с Джоан являлись примером исключительного взаимовыгодного и надежного средневекового супружеского товарищества. Нам не известно наверняка, где находился Мортимер в 1305 году, но, учитывая документы о его проживании в качестве королевского подопечного, в начале года он, вероятно, продолжал наслаждаться обстановкой двора под присмотром Уолтера де Торнбери. Так как годы спустя Роджер выкажет значительное предпочтение двору перед собственными имениями, можно уверенно предположить, что юноша на протяжении этого периода оставался с монархом. Уолтер де Торнбери продемонстрировал схожую склонность к свету. С другой стороны, получится с легкостью предположить, чем Роджер тогда занимался – принимал участие в турнирах. В течение краткого времени молодой человек выдвинулся как знаменитый поединщик на подобных состязаниях, а это являлось гарантированным способом привлечь внимание короля. В начале четырнадцатого столетия турниры не были заурядной демонстрацией рыцарских качеств, как произошло позднее. В те годы они больше напоминали роскошные показательные битвы столетия тринадцатого, в которых очень часто погибало много народа. В 1241 году на одном из турниров насмерть сразили более восьмидесяти рыцарей. Турнир Круглого Стола, устроенный дедом Роджера в Кенилуорте, и королевский Круглый Стол в 1284 году предоставляли площадку для столкновений, где не только зазубривалось острое оружие, но еще и люди старались победить соперников с гораздо большим ожесточением. На подобных мероприятиях были убиты несколько из родственников Мортимера-младшего, включая погибшего в 1227 году лорда Уигмора. В придачу к нанесенным оружием ранам, сражающихся затаптывали, раздавливали, они задыхались, либо же банально ломали себе шею. Но рыцари-победители могли прославиться и сравнительно обогатиться, отдав за участие и демонстрацию публике и судьям умений всего несколько марок. Вероятно, именно так Роджер привлек внимание к себе, как к поединщику, и убедил монарха, что он заслуживает войти в права наследования намного раньше установленного срока. Хотя ему еще не исполнилось девятнадцати, 9 апреля 1306 года Роджер вошел в полное владение имениями, унаследованными от отца и удерживаемыми им напрямую от короля. Таким образом он стал лордом Мортимером из Уигмора, принял баронство Уигмора, а с ним его замок, усадьбы, городки и земельные наделы. Роджер также унаследовал замок, городок и баронство Раднора, замок и треть городка Бриджуотер в Сомерсете, три уэльских замка, сосредоточенных в Майлиэниде и уэльский городок Престин. Роджер стал лордом или даже повелителем сотни усадеб и имений, разбросанных по таким графствам, как Бедфордшир, Беркшир, Бэкингемшир, Кембриджшир, Корнуолл, Девон, Дорсет, Глостершиир, Хэмпшир, Херефордшир, Хантингтоншир, Лестершир, Нортхэмптоншир, Ноттингемшир, Оксфордшир, Шропшир, Сомерсет, Саффолк, Уилтшир, Уостершир и Йоркшир. Вдобавок к этим землям и титулам он собирался унаследовать через Джоан ее имения в Гаскони, баронство Мит и Либерти оф Трим в Ирландии, включая сюда замок Трим и половину прав и обязанностей лорда в городке Ладлоу. Последним по времени, но совсем не по своему значению, в руки к Роджеру попало владение самим замком Ладлоу. Это была крупнейшая из твердынь Уэльской Марки, лежащая всего в нескольких милях от дома Мортимера в Уигморе. В один прекрасный день ирландские поместья Джоан присоединились к ирландским же землям бабушки Роджера, которая скончалась в 1301 году, также унаследованным теперь ее внуком. Они принесли молодому человеку почетное лордство Дун Мас. Мортимер не мог стать графом, но его происхождение, прошлое и имения помещали Роджера в первые ряды баронов, а брак подарил молодому человеку столько богатства, скольким способны были похвастаться лишь несколько вельмож рангом выше. Однако, начальным следствием приобретенного баронства оказалась не концентрация благосостояния, а сражения. В тот же день, когда Роджер вошел в права наследования, он получил вызов на службу в армию короля в Шотландии, и поэтому должен был собрать своих людей в Карлайле 8 июля. Час войны, для которой Мортимер вскармливался и воспитывался, пробил. * Вскоре после выхода призывов на службу от короля последовало второе послание, отправленное для значимого объявления. Все те, кто еще не удостоился чести посвящения в рыцарство и являвшиеся держателями монаршего надела (обычное феодальное имение обходилось в 40 фунтов в год, или больше), должны были прибыть в Лондон, дабы пройти эту церемонию на праздник Пятидесятницы, 22 мая. Для Роджера возможность добиться подобной чести так рано относительно старта карьеры не могла оказаться упущена. Тем более, что обязательные рыцарям качества были редки, а число людей, достигших данного статуса, поразительно мало. Даже привычный к сражениям и израненный после тридцати лет битв дядюшка Роджера еще не добился посвящения. Таким образом, и юноша, и его старший родственник в начале мая 1306 года выехали в Вестминстер. На объявление короля откликнулось огромное число желающих, из которых одобрение получили только 267 человек. Восторг доходил до высшей точки, - еще никогда в Англии не посвящали в рыцари так много человек за один раз. Казалось, новые рыцари станут костяком военной группировки, новым двором Круглого Стола. С ними обращались с величайшим почтением, позволив разбить лагерь в окрестностях церкви Темпла, лондонского центра рыцарей-храмовников (тамплиеров). Когда пределы дома тамплиеров заполнились палатками и шатрами, ордену велели снести стену и срубить в прилегающих садах все плодовые деревья. Пятьдесят плотников воздвигали громоздкие холщовые шатры, чтобы лорды и леди могли внутри спать, остальные палатки служили в качестве ванных и гардеробных. Продукты прибывшим выдавали из запасов принца. Старая гвардия отходила на второй план перед новобранцами. Поколение рыцарей-ровесников Роджера открывало свою эпоху. 22 мая вдоль пути от Темпла до Вестминстерского аббатства собралась внушительная толпа, приветствующая и машущая и охваченная надеждой увидеть, как поедут на церемонию новые рыцари Англии. Столь многие боролись за зрительское место, что люди вынуждены были взбираться друг к другу на плечи или же карабкаться на стены близлежащих садов. В то же самое мгновение принц в полном боевом облачении в тишине преклонил колени в дворцовой часовне. Под торжественными взглядами старших и находящихся в доверии лордов Эдвард Первый прикоснулся королевским мечом к плечам сына. Когда молодой человек поднялся, отец надел на него пояс и прикрепил ножны с мечом, а пожилой граф Линкольн и покрытый воинскими шрамами граф Херефорд склонились, чтобы добавить к комплекту шпоры. Так Эдвард Карнарвон стал рыцарем и получил власть над герцогством Аквитании. Минута источала величие, но она лишь предшествовала еще большей значительности, - принц должен был отправиться в аббатство и передать честь звания новым рыцарям Англии. Шум, хаос и столпотворение в церкви аббатства оказались такими, что никто не мог утихомирить ни лордов, ни их сопровождающих. В конце концов, в помещение ввели боевых скакунов, чтобы проторить дорогу к алтарю. Церемония началась. Вестминстерские монахи исполняли службу, а рыцарей, пару за парой, вызывали из общей массы. После почти тридцати человек клирики обратились к Роджерусу де Мортуо Мари де Уигмору и к Роджерусу де Мортуо Мари де Чирку, как читались на латыни имена нашего героя и его дядюшки. Те выступили вперед, омыли руки в серебряных чашах и дали брызнуть на них святой водой прислуживающим священникам. Затем торжественно принесли рыцарские обеты: поддерживать Церковь, Корону и сам институт рыцарства, щадить жизнь молящего о милосердии побежденного противника, почитать женщин и вести себя целомудренно. Принц Эдвард каждого коснулся королевским мечом, опоясал, вручил оружие и шпоры. До настоящего мгновения они просто служили своему суверену, теперь же являлись рыцарями, обладающими целями на порядок выше и одухотвореннее. Рядом с принцем Эдвардом и его близким другом, Пьером Гавестоном, в мае 1306 года находилось множество посвященных в рыцарский сан, кто впоследствии сыграет в жизни Роджера важную роль. Тут был Джон Малтраверс, который не только станет сражаться вместе с Роджером в Ирландии и Шотландии, но еще окажется одним из его наиболее доверенных в поздние годы капитанов. Лорд Беркли с сыном Морисом представляли старинное лордство Беркли в Глостершире и одновременно кузенов семьи Мортимеров. Бартоломью де Бадлесмир, известный как Бадлесмир Богатый, лорд замка Лидс в Кенте демонстрировал ярчайший пример способности верной службы поднять человека из числа обычных именитых дворян до уровня самого сердца двора. Разумеется, среди посвященных в рыцари здесь присутствовали многие лорды Уэльской Марки, большинство из которых в той или иной степени были связаны с кланом Мортимеров и вместе представляли значительную партию могущественных вельмож и воинов. В тот день принц Эдвард совершил посвящение людей, вставших потом на его службу, отказавшихся от него, предавших и поднявших против господина оружие, осудивших его на смерть, тех, кто, в конце концов, сверг монарха. В лице Роджера Мортимера Эдвард посвятил в рыцари человека, который, более, чем через двадцать лет, заставит его отречься. Но все еще крайне далеко. Настоящее полно радости, торжественности и мыслей о грядущих боевых действиях в Шотландии. После церковной службы в честь посвящения рыцари-новобранцы и их сопровождающие стройными рядами потянулись из аббатства, чтобы покрыть краткий путь в большой зал Вестминстерского дворца. С началом праздника восемьдесят менестрелей (многих из которых специально выбирали принц и Гавестон) заиграли восхитительные по ритму и настроению мелодии, подхватываемые распределенными по залу маленькими группами барабанов и бубнов, английских волынок, флейт, арф и трехструнных скрипок. Приглашенные притопывали, танцевали и смеялись. Одно блюдо сменяло другое, составляя длинную разнообразную вереницу, созданную, дабы лорды и рыцари выбрали что-то себе по вкусу и продегустировали во время разговоров и выслушиваний собеседника. Затем, довольно поздно, музыка утихла. Последние шепотки бесед уступили место удивленным приглушенным вздохам, когда кто-то из музыкантов появился вновь, внося огромный серебряный поднос, где находились два неподвижных белых лебедя, по всей вероятности, плавающих в золотой сети. Лебедей медленно продемонстрировали собравшимся и поставили перед королем. Люди ждали, пока пожилой монарх, теперь седой до белизны, бородатый и облаченный также в белое, не поднялся на ноги. Его речь стала гвоздем программы. Эдвард Первый вещал о рыцарских добродетелях, о целях этого института и о собрании воинов, ныне здесь сконцентрировавшихся. Еще он говорил о Шотландии. Никому в зале не требовалось дважды напоминать о ней. Эдвард Первый в 1291 году объявил себя господином данного края, пытаясь подобным образом примирить и успокоить соперничающие у шотландского трона фракции. В конце концов, в вопросе выбора суверена страны при верховенстве Эдварда предпочтение было отдано Джону Баллиолу, а не его противнику, Роберту Брюсу из Аннандейла. Когда Баллиол отказался действовать в качестве английской марионетки, Брюс и несколько других шотландских лордов успешно добились поддержки Эдварда против него и спровоцировали смещение бывшего властителя. При поднятии проблемы шотландской независимости Уильямом Уоллесом последний подвергся за выступление казни, а внук Брюса, еще один Роберт Брюс, граф Каррик, встретился с противостоящим ему претендентом на трон Джоном Комином в храме Грейфрайерс, что в Дамфри. Предположительно, мужчины обсуждали уважение к собственности друг друга после смерти престарелого короля Англии. Случившееся позднее глубоко поразило весь христианский мир. Перед церковным алтарем Роберт Брюс вынул нож и заколол Джона Комина. Тот упал, пораженный и кричащий от боли, а его дядюшка, Роберт Комин, устремился вперед и атаковал Брюса. Увидев, что его господину угрожает опасность, зять Брюса, Кристофер Сетон, тоже бросился на линию нападения и убил Роберта Комина. Сам Брюс отдал приказ своим оруженосцам навеки утихомирить Джона Комина, что те и сделали. Претендент на шотландский престол был зарезан в храме, в святом убежище, на святой земле. Ничего столь же чудовищного и ненавистного законам рыцарства не происходило со времен убийства архиепископа Томаса Бекета перед алтарем его собственного собора сто тридцать лет тому назад. Сотворив вышеизложенное, Роберт Брюс нанес оскорбление всему христианскому миру. Оскорбление в адрес короля Эдварда также перешло пределы допустимого. Сразу же после убийства Комина Брюс взял под контроль замок Дамфри и заключил под стражу собравшихся там английских судей. Подобными мерами он завладел королевством Шотландия. 25 марта Роберт Брюс короновал себя в аббатстве Скоун в присутствии епископа Глозго, епископа Сент-Эндрюса, графа Атолла, графа Леннокса и своей возлюбленной, Изабель Файф, графини Башан. Коронация явила просчитанный и тщательно взвешенный вызов английскому монарху, объявляя независимость страны. Поэтому рыцари с ужасом в мыслях и понимая, что английская армия обязана выступить на север, дабы сразиться с Брюсом, наблюдали, как их старый король совершил шаг вперед. «Именем Господа на Небесах и парящих там лебедей!» - воскликнул Эдвард Первый. «Я отомщу за гибель Джона Комина и отыграюсь на этих вероломных шотландцах!» Обернувшись к сыну и наиболее влиятельным вельможам, продолжавшим стоять у высокого стола, он высказал требование. «Как только я выполню свою задачу и смою оскорбление, нанесенное Брюсом Богу и Церкви, я намереваюсь отправиться в Святую Землю и там завершить мои дни в битвах против неверных. Поклянитесь мне, если я погибну до исполнения обета, возить мои кости вместе с армией и не погребать, пока шотландцы не изопьют чашу мести до дна!» Зал незамедлительно наполнился криками согласия и ярости, направленной на Брюса и его подручных. Граф Линкольн, один из старейших и преданнейших рыцарей монарха, тут же опустился на колено и поклялся сражаться бок-о-бок с Эдвардом на протяжении оставшихся ему лет. Обуянный пылом минуты принц поручился перед всеми, что двух ночей не будет спать под одной и той же крышей, пока не достигнет Шотландии, дабы помочь отцу осуществить взятый тем на себя обет. Множество других лордов также шагнули вперед и поклялись последовать примеру Карнарвона. Зал омывался торжественными поручительствами и призывами к погибели Роберта Брюса. Король, несомненно, испытывал в описываемый период удовлетворение, но поддержка, пусть даже такая восторженная, им и так ожидалась. Главным силам уже предписали шествовать на север. Эмер де Валенс и Генри Перси, каждый ответственный за врученное им войско, стояли на страже границы, и, через несколько дней после Лебединого пира, Эдвард передал де Валенсу общее командование и приказал нападать. Вернувшись в Вестминстер Холл, монарх ввел в действие армию, которую не планировал бросать в бой против Брюса ни в текущем, ни в следующем году, но которой предписывалось окончательно подмять под себя Шотландию, даже если это случится и не при его жизни. Эдвард Первый продумывал то военное вторжение, что начнет осуществляться только после его смерти. * Покинув Лондон в начале июня, королевская армия медленно пошла на север. Роджер и остальные, посвященные в Вестминстере в рыцари мужчины, продолжали находиться в Англии, когда услышали новости. Эмер де Валенс встретился 26 июня с Робертом Брюсом в сражении при Метвене и нанес шотландцам тяжелое поражение. 8 июля, когда де Валенс утвердил штаб-квартиру войск в Перте, королевская армия достигла Карлайла. В последовавшие потом дни советники принца, такие как лорд Мортимер из Чирка и граф Херефорд, повели войско на запад Шотландии и переправили их через низменности, чтобы поддержать продвижение де Валенса. Это притянуло лордов в замок Лохмабен, место рождения Роберта Брюса, цель гораздо значительнее для символизма дела, чем боевая сила. К огромному удовольствию принца 11 июля замковый гарнизон сдался без сражения. Королевская армия сдачу крепости приняла и немедленно направилась на север в сторону Перта, подвергая грабежу и поджогам все городки и деревушки на своем пути. К 1 августа солдаты добрались до Фортевиота. Короля Эдварда с войском не было. К тому времени, как принц выдвинулся из Карлайла, изначально назначенного места сбора, его отец только добрался до Ноттингема. Престарелый монарх страдал от болезни и мог путешествовать исключительно на носилках, однако это не означало, что он не играл в протекающей кампании никакой роли. В Метвене Эмер де Валенс взял в плен аббата Скона, епископов Глазго и Сент-Эндрюса, всех тех, кто ожидал коронации Брюса. Перечисленные пленники, как и множество других в течение последующих недель, были отправлены в оковах к королю Эдварду. Лежа на носилках, тот обеспечивал кампании импульс, а также правосудие по отношению к шотландским мятежникам. В Перте Эмер де Валенс выехал навстречу принцу, собираясь при этом еще и поприветствовать королевскую армию. Для юного Роджера происходящее служило продолжающимся закреплением в первых рядах знати. Он находился рядом с Эдвардом-младшим, своим дальним кузеном, и с де Валенсом, тоже приходившимся ему родственником. Едва ли можно было надеяться на более выдающееся общество. Карьера Эмера де Валенса – пример замечательнейшей службы, он с 1297 года сражался вместе с Эдвардом Первым, являлся аристократом, имеющим международное значение, славящимся и уважаемым во всей северной Европе, обладая способностью осуществлять самые весомые дипломатические миссии. Кроме того, он приходился королю двоюродным братом. Хотя именно де Валенс при встрече преклонил перед принцем колени, нет сомнений, сэр Эмер, а вовсе не юный Эдвард, отвечал за происходящее. Команда опытных солдат, подобных де Валенсу, представляла собой существенную подмогу, особенно в деле продвижения вглубь Шотландии. Пока англичане находились в Перте, Джон Макдугал из Аргайла повел против Брюса армию, поднятую в определенных местах, и встретился с ним в сражении при Далри, что рядом с Тиндрамом, на западной границе Пертшира. Брюс снова потерпел поражение, и в этот раз его войско рассеялось. Он выслал близких себе женщин, включая сестру и возлюбленную, вместе с братом, сэром Нилом Брюсом, на север, в замок Килдрамми. Задача де Валенса и принца Эдварда была предельно ясна, - захватить Килдрамми и его драгоценных жителей. Тем не менее, заводить английскую армию настолько глубоко в Шотландию, было задачей достаточно обескураживающей, особенно, если учитывать, что Брюс продолжал перевешивать по численности. В любой момент линии доставки в тылу могли оказаться перерезаны, а монарх даже не узнал бы, куда отправлять провизию по морю. Ко всему прочему лето выдалось жарким, и заставлять войско двигаться в полном вооружении на протяжении семидесяти миль враждебной горной местности казалось символическим вызовом. Это требовало аккуратного расхода воды и продовольственных запасов. Только благодаря доверию воинов к полководцам соединения англичан сумели без происшествий войти в Абердиншир. У замка Килдрамми они столкнулись с затруднением. Крепость располагалась на вершине обрыва и отличалась очень мощной оборонительной системой, включающей навесные башни и высокие зубчатые стены. Находясь на скале, они не могли пострадать от подрыва фундамента, что обычно являлось наиболее действенным методом нападения. Любая осада растянулась бы на опасно продолжительный период, ведь твердыня была прекрасно укомплектована запасами продовольствия. Взятие ее штурмом требовало воздвигаемых тут же приспособлений для разрушения, что являлось длительным и сложным процессом. Килдрамми был тем видом крепости, что с успехом могла задержать армию, чьи запасы уже на исходе, и это поможет Брюсу собраться с силами, поднять войско и отбить нападение. Но и де Валенс оказался талантливым стратегом. Прежде всего он обеспечил создавшееся у себя положение, выслав работающих в горах подкапывать стены замка Дунаверти, где укрывался Брюс, и вынудив его искать убежище на острове Ратлин. Одновременно де Валенс отыскал быстрое, пусть и не благородное, не рыцарское решение результативности осады Килдрамми. Это решение обнаружилось в лице замкового кузнеца. Ему удалось поджечь крепостной амбар. Утратив в процессе пожара запасы еды, сэр Нил Брюс не имел иного выбора, кроме как сдаться. Сэр Нил поступил так, полагая, что близкие родственницы брата в безопасности, ибо их уже не было в Килдрамми, дамы бежали на север, в убежище Святого Дутхуса в Тейне. Однако вскоре англичане взяли дам под арест, получив тех в оковах от верного королю графа Росса. К середине сентября военная кампания в Шотландии успешно завершилась. Добравшийся теперь до монастыря Ланеркост монарх обладал всеми причинами, дабы быть довольным. Да, он не схватил самого Роберта Брюса, но держал в заточении его супругу, возлюбленную, брата, сестер и дочь, равно как и значимых священнослужителей, одобрявших мятеж, вместе с такими вельможами, как Кристофер Сетон, сэр Саймон Фрейзер и граф Атолл. Это значительно превосходило изначальные надежды Эдварда. Даже в процессе боевых действий короля терзала тревога, что он не доживет до лицезрения их разрешения. Здоровье Эдварда и война все больше сливались в голове монарха в единое целое, сражения велись не только против шотландцев, но и против сил смерти. Отныне список пленных позволял выбрать для них соответственную кару. Двенадцать плененных в Метвене рыцарей подверглись в Бервике повешению. Сэра Саймона Фрейзера и графа Атолла отправили в Лондон на казнь, которую уже прошел Уильям Уоллес. Как известно, его подняли на виселицу, повесили, затем четвертовали, а конечности разослали по королевству. Кристофер Сетон, зять Брюса, убивший в Дамфри Роберта Комина, был опять туда этапирован, чтобы столкнуться с повешением и расчленением наравне с Нилом Брюсом. Его жену, Кристину Сетон, сестру Брюса, переправили в Англию, дабы посадить в заточение с другой сестрой, Элизабет Сивард, и дочерью Брюса. Троих знатных духовных лиц, участвовавших в бунте, тоже выслали в Англию в кандалах, дабы те в разных тюрьмах начали длительное покаяние. Самые тяжелые кары выпали на долю сестры Брюса, Мэри, и его возлюбленной, Изабель, графини Башан. Женщин для всеобщего обозрения заключили в деревянные клетки в замках Роксбург и Бервик соответственно. Единственная возможность уединения предоставлялась для справления физиологических потребностей, уступая правилам приличия, что Эдвард разрешил крайне неохотно. Обе дамы выдержали подобное на протяжении чуть более трех лет. С кем обращались почтительно, так это с Елизаветой, супругой Брюса, не одобрившей восстания мужа. По ее словам, мятежники были «словно дети, играющие в королей и королев». * С окончанием военной кампании английская армия начала раскалываться. Совершенно негласно несколько из молодых рыцарей решили прекратить следовать монаршим приказам и двинуться на поиски турнирных поединков во Франции. Малое число этих пылких юношей, отправившихся вместе с Эдвардом на север, успели увидеть более тесные бои и не могли дольше удовольствоваться скучным существованием. Вопреки велениям короля поступать противоположным образом, двадцать два из пользующихся высокими связями и опытных турнирных бойцов, пусть и недавно вступивших на эту стезю, покинули войско. Среди них были сэр Пьер Гавестон и сэр Роджер Мортимер из Уигмора. Эдвард Первый рассвирепел. Несмотря на слабость и возраст, он разозлился на беглецов и объявил их владения конфискованными. Эдвард выпустил указы, согласно которым непослушных следовало задержать и объявить изменниками. Таким образом, Роджер внезапно обнаружил себя во второй раз оставшимся без земель. Лицом к лицу встретившись с подобным позором, не оставалось ничего иного, кроме как заглаживать вину и просить о милости. Соответственно Роджер с собратьями-рыцарями направились к принцу, в монастырь Уэтерле близ Карлайла, дабы искать его ходатайства о них перед монархом. Эдвард просил так пылко, как только мог, действуя также через мачеху, юную и добрую королеву Маргарет, умолявшую мужа забыть прегрешения молодых людей. Роджеру, как и большинству этих двадцати двух, прощение и восстановление в правах на владения было обещано в следующем январе. Но не Пьеру Гавестону. Сочувствие принца целиком находилось на стороне друзей его отрочества. В порядке попытки уменьшить нанесенную обиду Эдвард-младший предположил, что ему следует устроить турнир в Уорке, но его отец не желал подобных увеселений. Король узнал о тайном соглашении между сыном и Гавестоном, зашедшим дальше оставления службы несколькими рыцарями. Оказалось, что молодые люди поклялись быть братьями по оружию, вместе сражаться, поддерживать друг друга перед лицом остальных и делить свои владения! Эдвард-старший страдал от оскорбления. Несмотря на понятное восхищение превосходными рыцарскими качествами Гавестона, помыслить о связи, угрожавшей разделить управление государством с провинциальным рыцарем не представлялось возможным. Роджер Мортимер не возражал против наличия у принца собрата по оружию и ему не казалось проблемой, что избранным братом станет Гавестон. Все это было по-рыцарски и по-светски, помимо прочего Роджер симпатизировал Пьеру Гавестону и ценил его проявляющиеся на турнирах навыки. Но к грядущей ссоре короля с сыном Мортимера, как и других лордов, ничего не могло подготовить. Поводом оказалась просьба принца. Решив, что если Гавестон слишком низкорожден для товарищества с наследником трона, то необходимо пожаловать ему одно из своих личных графств, Эдвард отправил к отцу казначея, Уолтера Лэнгтона. Опустившись на колени, Лэнгтон произнес: «Ваше Величество, милорд, я послан к вам вашим сыном, принцем, хотя, как Бог свят, и не одобряю того, просить его именем позволения возвести рыцаря принца, Пьера Гавестона, в сан графа Пуатье». Монарх не мог поверить своим ушам. Он рявкнул на Лэнгтона: «Кто вы такой, чтобы сметь требовать подобное? Как Бог свят, если не от благоговейного страха перед Небесами, то от ваших вступительных слов, что взятое на себя дело вы выполняете неохотно, я не выпущу вас из рук! Однако сейчас я узнаю, кто вас прислал, а вы подождете здесь». Вызвали принца, и тот немедленно предстал перед своим седовласым родителем. «Зачем вы отправили ко мне этого человека?» - спросил король. Эдвард-младший твердо ответил: «Чтобы с вашего позволения даровать графство Пуатье сэру Пьеру Гавестону». Услышав это уже от самого принца, король разбушевался и воскликнул: «Избалованный сын шлюхи! Вы хотите отдать земли? Вы, кто никогда ничего не завоевал? С Божьей помощью, страшась разрушить государство, я никогда не дам вам насладиться наследством!» Говоря это, Эдвард схватил принца за волосы и вырвал прядь, затем толкнул юношу на пол и принялся пинать, пока не устал. Придя в себя, Эдвард Первый призвал собравшихся на заседание Парламента в Карлайле лордов и объявил перед ними, что изгоняет Гавестона. Наказание больше рассчитывалось на принца, чем на сэра Пьера. Так как поведение рыцаря отличалось безупречностью, король пожаловал ему достаточное содержание, дабы тот мог наслаждаться пребыванием за границей. Эдвард также заставил и Гавестона, и принца поклясться никогда опять не видеться без его разрешения. Принц Эдвард, столкнувшись с перспективой жизни при дворе без своего возлюбленного товарища, направился с ним в Дувр, осыпая Гавестона по пути подарками из драгоценностей, золота и редких тканей, включающих два бархатных комплекта, один из которых был выполнен в красном, а другой – в зеленом цвете с серебряными нитями и жемчужинами на рукавах. Затем он отбыл. * Лишенный «брата Перро» наследник трона, должен был весной 1307 года чувствовать, что единственным препятствием на дороге к счастью является его собственный отец. К тому моменту большинство придворных были люди, значительно моложе, поэтому смена монарха уже давно ожидалась. Юные вельможи, вскормленные историями о великих свершениях, нуждались в суверене, предложившем бы им соответствующие честолюбивым замыслам возможности, а не в шестидесятисемилетнем старике, одержимом политическими превратностями в Шотландии. Эдвард Первый и сам об этом знал, равно как и об упадке оставшихся у него сил. Но он не сдался бы, даже если против его воли ополчился бы весь мир. Готовый к войне король продолжал ждать на севере. Возмущение обращением с семьей Брюса уже назревало, и он хотел находиться на месте, чтобы лицом к лицу встретить претензии. Значительная часть людей, прошедшая более чем полувековую военную службу, могла удовлетвориться уходом в монастырь и завершением своих дней в спокойном созерцании. Но король Эдвард к числу подобных личностей не принадлежал. Движимый яростью на уэльсцев, а потом и на шотландцев, он сделал сражения неотъемлемой частью собственного существования. Не то чтобы король являлся злобным и порочным, хотя он демонстрировал мгновения злопамятности, например, в случае обращения с графиней Башан. Эдвард определял личные качества в разрезе военного преобладания. С его точки зрения, если не бороться против врагов Англии, то тогда страна окажется у них в руках и на их милости. Следовательно, Эдвард верил, - государство нуждается в нем, и его право на диктование другим воли зависит от решений на поле брани и сохранения там верховенства. В марте 1307 года король направился в Карлайл, предвкушая собрание созванного им туда Парламента. Роджер с дядюшкой вместе с остальными английскими гостями тоже получил приглашение поприсутствовать. По всей видимости, шотландцы явно воодушевились обновлением еще одного древнего пророчества Мерлина. Оно гласило, что после смерти алчного монарха им с уэльсцами удастся объединиться и начать в каждом вопросе поступать по-своему. На материк вернулся Роберт Брюс. Хотя его братья, Томас и Александр Брюс, попали в плен и, прибыв на запад страны, подверглись казни, он был теперь сильнее, чем когда-либо прежде. 10 мая при Лаудон Хилл Брюс нанес поражение Эмеру де Валенсу, а несколькими днями позже перехитрил следующего английского полководца, Ральфа де Монтермара, загнав солдат последнего в замок Эйр. В противоположность ему, Эдвард ощущал себя слабее, чем когда-либо, и на людях не появлялся. Как только английская армия сосредоточилась в Карлайле, поползли слухи, что король уже мертв. Никакое препятствие, даже в виде смерти, не страшило старого короля. Услышав, что подданные судачат о его упокоении, Эдвард совершил над собой усилие, поднялся с кровати и снова выдвинулся в направлении Шотландии. Он не представлял, как далеко способен добраться, но с ним находилась английская армия в количестве тысяч солдат за его спиной. Эдвард ехал выступить сразу против всех своих врагов. 3 июля ему удалось покрыть две мили. На грани сил, на одной только воле, на следующий день монарх заставил себя преодолеть еще две мили. Измотанный, на третьи сутки он все же остановился отдохнуть. Однако, на четвертый день опять пустился в путь, достигнув, наконец, местечка Бург-бай-Сендс (Городка у песков – Е. Г.), где вдалеке о берег бились волны, и виднелся рукав, отделявший Шотландию от Англии. 7 июля Эдвард решил еще немного отдохнуть. Днем, около трех часов пополудни, когда оруженосцы подняли монарха с постели, чтобы он немного подкрепился, Эдвард Первый замертво упал к ним на руки. Для принца Эдварда и его брата по оружию настало время взять власть. * * * Очевидность умения Роджера читать будет рассматриваться в книге чуть позже. Сам факт, что юноша являлся сыном образованного отца, указывает на вероятность начала чтения еще в подростковом возрасте. В 1322 году его супруга владела в Уигморе сборниками романов, тогда как Мортимер замечен в прикосновении к четырем подобным томам в первых месяцах 1327 года. Он мог или лично их использовать, или отправить жене. Также еще существует несколько прямых ссылок на него в процессе чтения. Одна относится к придворному случаю в 1331 году, что, видимо, описывается в исследовании Тута «Пленение и гибель». В эпизоде предполагается «демонстрация» Роджером личного послания своему человеку, Уильяму де Окли. Вторая, более точная, обнаруживается в работе Брута, где Роджер читает письмо вслух. Не похоже, что Роджер или Эдвард когда-нибудь сами что-то писали. Тем не менее, следует указать, - хотя сын Эдварда гарантированно мог писать, у нас осталось лишь два начертанных им собственноручно слова, - «Отче Наш» в сообщении к Папе. Это иллюстрирует интересную картину, - способность принца писать еще не подразумевала ее использование. Согласившись с данным утверждением, возможно согласиться с тем, что Роджер лично составлял тайные послания монастырскому руководству, которые вынес из Тауэра в 1323 году. Кузены Роджера являлись членами рода де Фиенн и также находились при дворе. Сын Роджера, Эдмунд, вероятно, появился на свет еще до 1303 года, так как использовал собственную печать во время заключения брака в 1316 году. В этом контексте стоит заметить, что, согласно Полному перечню пэров, предки Джоан, графы Марч из Гаскони, обычно вступали в зрелый возраст около четырнадцати лет. Старый Словарь национальных биографий указывает, что Роджер с Джоан путешествовали в Ирландию, дабы предъявить права на шестую часть имущества Джеффри де Женевиля 28 октября 1308 года. Также Джоан сопровождала Роджера в поездке в Ирландию в 1310 году, где вместе с ним и его матушкой присутствовала на коронации. Еще очень вероятно, что молодая женщина была с мужем в 1313 году во время путешествия в Гасконь, где у ее семьи находились земли. Любовь Роджера к турнирам проявлялась в его жизни несколько раз, но значительно позже. Самый яркий эпизод относится к оставлению в октябре 1306 года королевской армии с целью принять участие в состязании вместе с Пьером Гавестоном, сэром Жилем д, Аржентайном и несколькими другими знатными турнирными бойцами. Мортимер и сам позже поощрял турниры, многие устраивая лично. В действительности Гавестона посвятили в рыцари не в тот же день, что и Роджера, а на четверо суток позднее, 26 мая. Утверждение в старом словаре национальных биографий об оставлении армии лордом Мортимером из Чирка неверно.