Тайник для Волдеморта

      Он — тот, кто заставляет ее сердце болезненно сжиматься. Сначала от страха: Гермиона буквально помнит, как ее всю стянуло, связало и стиснуло в их первую встречу. Он улыбался с колдографии на стене почета во всеми забытом зале наград, а она, еще юная первокурсница, с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, полными восхищения, смотрела на него. Тогда они еще не дружили с Гарри и Роном, и она была совершенно одна в этих холодных каменных стенах недружелюбного замка.       Но он, забытый мальчик с древней колдографии со стершимся именем на темной рамке тоже был здесь. Он улыбался. Улыбался ей.       О, как мало нужно юному и не избалованному чужим вниманием сердцу! Та сладкая, мучительная нежность к наверняка умершему, но такому родному человеку, оставила в Гермионе глубокий след.       Рана обнажилась внезапно. Рана обнажилась из-за Гарри. Из-за их ошибки при уничтожении крестража Волдеморта. Тот, желая жить и предполагая свою участь, наделенный разумом, кажется, полностью сконцентрированным в нем, высосал части душ и жизненных сил. Методично медальон уничтожал их, вытягивал эмоции хуже дементора и доводил до ручки. Иллюзорный образ, тень, что Гермиона замечала в палатке — это был он. Оживший, лишенный безумия и подчиненный холодному расчету выживания крестраж.       Он был тем, кто сумел достичь человеческого образа. Он был тем, кто отколол от их неразлучной троицы Рона.       Он был тем, кого Гермиона безмерно и по-детски наивно уважала, сколько бы не кляла себя за это.       Том Риддл был ее безумием, ее помутнением, ее роковым мужчиной. Том Риддл, восставший из мертвых и пожелавший ожить, Том Риддл из прошлого, не знающий деяний себя будущего, Том Риддл разумный — звучит почти как homo sapiens, только в несколько десятков раз хуже. Ведь он умеет убеждать. Он умеет улыбаться. Он умеет очаровывать одними лишь глазами — черными, ледяными, не знающими эмоций, но почему-то такими притягательными!       Его глаза похожи на зеркало, и Гермиона бездумно, беспечно пытается разглядеть в них его душу. Гермиона идет на поводу чувств, принимая их за голос разума и интуиции, Гермиона просит Гарри повременить. А крестражу только это и надо — он вторгается все глубже и глубже в их и так расшатанные рассудки, ядовитым цветком пускает корни, заполняя мозг, и обвязывает шипованными лозами сердце.       Он делает больно. Он пробуждает крестраж в Гарри. Он подчиняет Гарри.       А Гермиона только и может, что смотреть со стороны. Она похожа на безумную. Безумную, которой больше не принадлежит ее тело. Безумную, что верит в хорошее в том, в ком его не может быть. Безумную, что просто не в силах сопротивляться колдовству крестража.       Этот Том Риддл лишен чувств, а от того настолько страшен. Даже Волдеморт что-то испытывает, будь то ненависть или злость. А он… он хуже монстра. Он — ледяное копье, пронзающее горячие сердца и заставляющее потухнуть огонь надежды. Он — чума Магической Британии.       Он — умопомрачение Гермионы. Ее страсть, ее секрет, ее самое страшное желание. Он — тот, от кого она бежит, но к кому почему-то всегда возвращается.       Она самой себе напоминает собаку на привязи: Том Риддл, играясь, позволяет ей отбегать, словно дразнится, позволяя на мгновение глотнуть воздуха свободы, а затем, когда надоедает, тянет обратно. Гермиона не знает, зачем нужна ему. Она готова молиться о смерти, только бы не утопать в чувстве вины, не захлебываться в отчаянии от своего положения, потому что с каждым новым днем ошейник становится все туже, а поводок все короче.       Том придушит ее, когда она наскучит и перестанет приносить хоть какую-то пользу. Переломает ее хребет пополам и выкинет прочь. Оставит ее тело гнить в земле. Он избавится от нее так же просто, как избавляется от других людей — они для него не больше, чем надоедливые мошки. Он идет к своей цели — к покорению и подчинению себя настоящего в лице Волдеморта. Он собирает крестражи. Промывает мозги. Формирует армию.       Новый диктатор. Смертельное заболевание. Бесчувственный яд.       Гермиона и Том пляшут жгучее, пряное, адское танго. Спадают ненужные одежды, обнажаются самые низменные желания, раскрываются высшие цели. В них двоих коктейлем мешается синева небес и чернота загробных царствий. В опасном танго на конце ножа, на пике противоречивых и запретных чувств, прямо над пропастью безвременья и пустоты измученная душа, измазанная копотью грехов, предстает перед изодранной и скроенной заново. Они сплетаются в непонятном никому танце, перевязывают сердца тугими нитями и безрезультатно стараются их обрезать.       Желая вырваться из его мертвой хватки, Гермиона прыгает в пропасть. Она летит с Астрономической башни Хогвартса и мечтательно улыбается поддернутому розовой дымкой рассвета небу. Она мечтает о смерти и закрывает глаза, горячая слеза чертит свою последнюю дорожку по ее щеке и…       …и сон вновь обрывается, сменяясь новым.       Том Риддл слишком глубоко внутри нее.       В наказание за ее желание уйти он устроил страшную пытку. Испытание кошмаром.       Гермиона живет в иллюзиях, которыми руководит он. Гермиона вечно бежит от него и вечно возвращается к нему, но все это не по-настоящему. Она страдает и любит, бросается из крайности в крайность и не может выбраться из запутанного лабиринта своего безумного сознания.       А Том Риддл вытягивает из нее остатки жизни. Как не знающий пощады паразит.       Интересно, будет ли он вспоминать о ней, когда она умрет? Вспыхнет ли хоть раз под его веками образ влажных карих глаз? Почувствует ли кожа иллюзорное прикосновение ее пальцев? Ощутят ли губы вкус ее соленых от слез, но таких сладких, таких желанных им поцелуев?