Приторный запах весны

Я с трудом открыл глаза. Жаркое весеннее солнце, которое и стало причиной моего пробуждения, ослепило меня, заставляя поморщиться от яркого света. Я отвернулся, закрывая лицо ладонью, в надежде ещё немного поспать, но вдруг бок прострелило болью, словно от пули. Я слабо застонал и наконец окончательно открыл глаза. Комната, подёрнутая белой пеленой тут же пошатнулась, едва не перевернувшись, но через несколько секунд встала на место. Дымка начала медленно рассеиваться, и я наконец понял, где нахожусь. Я лежал в своей комнате на небольшой, по сравнению с той, что осталась в Мадриде, кровати, в одной рубашке и с совершенно пустой головой. Медленно приподнявшись, я сел, свесив ноги на пол. Во всех концах тела это тут же отдалось ноющей болью. Если бы болела голова, всё это очень походило бы на последствия обильного вина, влившегося в меня накануне, но голова, пожалуй, была единственным местом, которое не отдавалось болью при любом движении. Я поднял голову и ещё раз окинул комнату взглядом. Моя одежда лежала рядом с кроватью, брошенная как попало, а шпага и вовсе валялась в углу, небрежно кинутая на пол. Я нахмурился, пытаясь найти объяснение столь странному беспорядку, как вдруг вздрогнул и мои глаза (готов поспорить на уже давно не нужный парик) расширились, заняв пол-лица. Память вернулась ко мне. С ужасающей чёткостью предстало в моей памяти разгневанное лицо дона Диего. Всё сложилось в одну картину, и я с громким стоном вновь повалился на кровать, не обращая внимания на боль во всём теле. Не новый, обшарпанный потолок нависал надо мной, словно хотел раздавить. Ну что ж, опоздал, за тебя это уже сделали… Я прикрыл глаза и сразу же пожалел об этом. Слишком ярко сознание нарисовало стальные серые глаза, полные разочарования, и искривлённое от пренебрежения лицо, уже через секунду вспыхнувшее гневом. — Мой дон… Я сам не заметил, как с горечью выдохнул эти слова в потолок. Не в первый раз мне приходилось просыпаться, мучительно пытаясь вспомнить, чем на этот раз я сумел разгневать его, и не в первый раз на мои глаза невольно наворачивались слёзы от бессилия и злости на самого себя. Я, никчёмный Хуан де Арсеньегра, никогда не буду достоин даже похвалы великого дона Диего де Очоа. *** Всегда жаркое солнце Санта-Доминго сегодня буквально обжигало, или, по крайней мере, мне так казалось. Стараясь держаться в тени домов, я стал жертвой несущейся мимо толстой торговки, которая впечатала меня в стену дома, из-за чего больше всего пострадавшая спина разболелась ещё сильнее. Чертыхаясь про себя, я побрёл дальше по грязным улочкам города, не смотря по сторонам и не обращая внимания на солдат и гвардейцев, отдающих мне честь. Какая уж честь заместителю губернатора, побитому вчера, словно собака..? Путь до губернаторского дома показался мне бесконечным. Но вот он, наконец, передо мной. Большой, удивительно величественный между старыми, покосившимися лачугами вокруг, он вызывал в равной мере и восхищение, и страх. Вернее, страх вызывал его хозяин. Вздохнув, я уже шагнул к крыльцу, как вдруг мне в нос ударил резкий, хорошо знакомый запах. Я остановился и, бессильно прикрыв глаза, обернулся. Приторный, вызывающий тошноту и головокружение аромат, словно издеваясь надо мной, излучал большой розовый куст тринитарии, росший неподалёку. Глаза тут же защипало, а нос зачесался со страшной силой. Закрыв лицо рукой, я спешно развернулся и, распахнув дверь, практически вбежал в дом. Как я ни пытался этого избежать, мои глаза предательски слезились на протяжении всего пути до комнаты дона. Но не успел я даже дойти до неё, как весь дом потряс крик: — Хуан! Я содрогнулся больше от неожиданности, чем от ярости, наполнявшей этот голос, и ускорил шаги. — Где носит этого бездельника?! Опять решил дома отлежаться, больным прикинуться?! Дон сегодня явно был не в настроении. Взбежав по последним ступеням, я, замешкавшись на секунду, наконец постучал в белёную дверь и, услышав разрешение с той стороны, вошёл. Дон Диего лениво повернул голову в мою сторону и на его лице тут же возникло давно знакомое мне выражение презрения. — Мой дон. Я поклонился, украдкой пытаясь стереть покатившиеся по щекам слёзы. Чёртова тринитария! Диего сочтёт эти слёзы за слабость, недостойную мужчины, а уж тем более солдата и его помощника..! — Что, Хуан, сегодня решил встать раньше, чем я пришлю за тобой гвардейцев? Я был вынужден поднять голову, но ответить на эту насмешку не успел. На лице дона Диего мелькнуло удивление, он порывисто шагнул ко мне, всматриваясь в моё лицо. — Ты… Чего, Хуан..? Я шагнул назад, поспешно пряча глаза. — Нет, ничего, мой дон… Аллергия… Я не мог заставить себя поднять голову и встретиться взглядом с губернатором. Наверно, даже через слой пудры было видно, как покраснели мои щёки. Дон хмыкнул и отошёл на несколько шагов, словно ему было противно находиться рядом со мной. — Слушай, Хуан, — в его голосе появилось обычное презрение, — слушай внимательно, так как это твой последний шанс! Я наконец поднял голову, со страхом глядя на дона. Он сидел за столом, пренебрежительно глядя на меня, и его губы тут же скривились, как только взгляд скользнул по моей голой блестящей от пота голове и опухшим покрасневшим глазам. — Ты всё время разочаровываешь меня. Ты ещё ни разу не смог справиться со своим заданием, даже самым простым! — голос губернатора начал звенеть от плохо сдерживаемой ярости. Я невольно съёжился, вжав голову в плечи, но эти слова были правдой. Суровой и беспощадной, но правдой. — А потому, — продолжал дон Диего, глядя мне в глаза и не давая отвести взгляд, — я дам тебе твоё последнее задание. Если провалишь и его, можешь убираться ко всем чертям, а я найду себе другого помощника! Он сделал паузу, вглядываясь в меня, словно размышляя, достоин ли я ещё одного шанса. Я уже открыл было рот, чтобы по привычке аристократа вставить в затянувшееся молчание слово (хоть и разговор никак нельзя было назвать светским), но в этот момент из приоткрытого окна до меня долетел ненавистный сладкий запах. Задохнувшись им, я пошатнулся, закашлялся и опуститься на стул мне помешал только взгляд дона, бескомпромиссно заявлявший, что пока он губернатор, сидеть в его присутствии не будет никто. В моём на мгновение помутившимся сознании тут же мелькнуло старое воспоминание о том, что когда-то дон сам предлагал мне сесть, но тогда, движимый уважением к его особе, я отказался, чем в очередной раз вызвал его гнев… — Хуан! Ты слушаешь?! — дон Диего оглушительно стукнул рукой по столу. Я вздрогнул и с трудом поднял глаза, стараясь сосредоточиться на его словах. — Да, да, продолжайте… — Рядом с островом был замечен пиратский корабль. Пока я разбираюсь с этой беглянкой, им займёшься ты. — Пираты..? — невольно вырвалось у меня. — Н-но… Туман… Дон рывком поднялся из-за стола. — Ты что-то имеешь против, Хуан?! — прорычал он. — Тогда можешь катиться на все четыре стороны хоть сейчас, я тебя не держу! Он шагнул вперёд, угрожающе нависая надо мной, и что-то подсказало мне, что уйти без парочки тумаков у меня не выйдет в любом случае. — Помощник, который боится баек о мертвецах, мне не нужен, — резко выплюнул он, с безмерным презрением, почти отвращением, глядя в мои глаза. — Нет, нет, дон Диего… — залепетал я. — Прошу, позвольте мне искупить мои грехи, я выполню ваше поручение..! Обещаю, эти пираты будут плясать в петле на главной площади Санта-Доминго! Я попытался выпрямиться, что было нелегко под его пренебрежительным взглядом: — Вы можете довериться мне, мой дон, я… — Достаточно, — он раздражённо махнул рукой, и я тут же смолк, потупив взор. Куда только исчез весь мой запас красноречия?.. Хотя в такой ситуации, боюсь, красивые речевые обороты вряд ли спасли бы моё положение… *** Сил хватило лишь на то, чтобы дойти до двери. Духота, ноющая боль, страх — всё навалилось на меня, и я смог лишь обессиленно прислониться к стене. В голове всё ещё звучал властный голос дона, объявлявший мой приговор. Пираты… От этого слово я тут же невольно содрогнулся. О, поймать пиратов… Худшего задания он и придумать не мог. Ну что ж, придётся подыскивать новое место… В глазах тут же защипало, и я быстро смахнул со щеки слезинку, пока она не задела слой пудры, оставив там след. Слеза, показавшаяся мне вовсе не последствием аллергии, вызвала во мне недовольство. Нахмурившись, я попытался выпрямиться и занять позу, более достойную пока всё ещё помощника губернатора, но резкая боль где-то под рёбрами заставила меня с тихим стоном схватиться за бок и склониться ещё ниже. Помощник… Скорее, слуга. Нет, никогда он не ценил меня. Я горько усмехнулся. Что бы я ни делал, меня всегда ждало лишь одно — упрёки и удары. Пусть они бывали и заслужены, но… В отличие от многих, я никогда не предавал его! Я всегда был с ним рядом, если он приказывал и если нет. И хоть слово, хоть слово благодарности, хоть одна благосклонная улыбка! Я сам не заметил, как гнев выпрямил мою спину и заставил засверкать покрасневшие глаза. Я всегда был предан моему дону! Разве хоть раз мог он уличить меня в добровольных действиях против него, как несколько раз за день уличал практически всех?! Правда, он делал это. Он обвинял меня во всех смертных грехах, в то в время как я был повинен лишь в своём невезении! С волнением, почти с испугом я попытался успокоить вовсе не уместное сейчас чувство справедливости, но тут в памяти проступило воспоминание, от которого руки мои невольно сжались в кулаки. Ведь я рисковал собой, чтобы вытащить его с того злополучного корабля! Я хорошо помнил каждое своё движение в тот день. Помню, как тряслись мои руки когда всё уже кончилось, помню, как задыхался от едкого дыма, помню, как понимал, что пороховой погреб пиратского корабля «Первая Ласточка» (даже его название отлично запомнил!) вот-вот поднимет на воздух всех и вся, находившихся на палубе, помню, как единственный из всех бросился на помощь дону Диего. Но и тогда он был мной недоволен! Но и тогда я не смог угодить ему! А после… Сорванная казнь, бегство этой девчонки и моё проклятие, кажется, навсегда заставили его отвернуться от меня… Гнев, так же быстро как и появился, превратился в тяжёлую горечь. И вот я уже вновь склонил голову, пряча глаза и тяжело дыша.