лучшие друзья девушек

Про старый полуразрушенный особняк на окраине Лондона рассказывали всякое. Рассказывали, как и положено, полушёпотом (зачастую трагическим), драматически округлив глаза, а иной раз – и театрально жестикулируя (в почти всегда неудачных попытках добавить ситуации, как считала Джун, совершенно ненужного пафоса. Ну, или чего там в таких случаях добавляют). И рассказывали, со скромной точки зрения предпоследней из ныне живущих представительницы обедневшего, но гордого дворянского рода, - полнейшую дичь. Тут тебе и неупокоенные призраки бывших владельцев, и странные, страшные и необъяснимые явления, и образовавшиеся в результате случаев сомнительной степени несчастности трупы тех несчастных (в количестве тридцати шести штук), коим не хватило мозгов посчастливилось влезть на территорию особняка без разрешения и хайпа ради. Суеверные (и) конспирологи по классике топили за что угодно, а Джун пока удавалось вовремя одёргивать себя, чтобы не начать поправлять всех и каждого. Мол, не мстительные духи, а задолбавшийся демон, и вообще, шли бы вы все, вприпрыжку поперёк Темзы через Тауэр. Кстати, познакомились они с Мурмуром на почве горячей любви Джун к фехтованию, а также пламенной, а главное – взаимной, - нелюбви её к бабке. Хотя сам Мурмур обычно добавляет в список причин топографический кретинизм в неоперабельной стадии Хоул-младшей, её нездоровую любовь к ещё более нездоровой еде, а также поразительную способность Джун (не вовремя?) заснуть хоть под артиллерийскую канонаду – и уже однажды (в который раз?) убедился, что внешность бывает чертовски обманчивой, получив за свои комментарии от, с виду субтильной девчонки леща, который, по его скромным прикидкам, смог бы пробить и стену. (А ещё Джун сказала, что пусть он скажет спасибо, что получил не карасём, и если спросить Мурмура, что тогда удержало его от того, чтобы просто не оторвать ей голову, ответа у него не будет. Но речь сейчас не об этом.) Как бы то ни было, характер у бабули Розенталь был откровенно говённый – это признавали даже те, кому посчастливилось общаться со старушенцией не дольше пресловутых шести секунд. Сея достопочтенная особа благородных кровей, за глаза прозванная «престарелой гарпией», могла запросто загнобить, затиранить и всякие прочие зловещие «за-», любого потенциального собеседника. Противостоять столь мощному и бескомпромиссному воздействию могли и умели очень немногие. Джун входила в этот список избранных то ли в силу хреновой наследственности (приходясь не очень почтенной даме внучкой – а против генов, как известно, особо не попрёшь), то ли благодаря культивируемому годами общему пофигизму, который к восемнадцати достиг у Джун какого-то уж совсем заоблачного уровня непробиваемости. И, надо отдать должное бабке, она была одной из немногих, кто не просто мог довести Джун до белого каления, но и делал это с достойным лучшего применения упорством и с завидной регулярностью. Вот и в тот раз, поорав друг на друга до дребезжащих стёкол в соседнем квартале, Хоул, привычно послав родственницу в самые далёкие дали, отправилась успокаиваться – то бишь, искать приключений на филей. Изначально она планировала заехать к сводным брату с сестрой, однако, как это часто бывает в подобных случаях, что-то пошло не так. Стресс, как известно, бывает куда внезапнее лосося в кустах черники, и каждый переживает его внезапный (ха) визит по-разному. Кто-то нервную почву заедает, кто-то запивает, а кто-то, как Джун – засыпает. И она давно уже научилась просто радоваться, что не на ходу. И даже не стоя. А то на первых порах бывали случаи, ага. Короче говоря, очнувшись аж на конечной станции родного метрополитена, Джун не удивилась от слова совсем. И решила про себя, что, раз дело идёт к ночи, а делать ей всё равно нечего, то не зайти ли ей мимоходом в тот самый недоразвалившийся особнячок, который ей так рекомендовала не родная, но оттого не менее горячо любимая, погрязшая в оккультных практиках по самую кучерявую макушку старшая сес. И который так удачно расположился в каком-то получасе ходьбы от этого самого метрополитена. И да, под «зайти мимоходом» подразумевалось незаконное проникновение на частную и, вполне вероятно, охраняемую территорию, с последующим ещё более вероятным выносом чего-нибудь эдакого «на долгую память». Чем бы это самое «эдакое» могло быть, Джун на тот момент представляла себе плохо, однако опыт подсказывал, что в старых заброшках всегда можно найти что-то – не обязательно ценное, но безусловно интересное. Если считать забитые всякоразными фигнюшками полку, тумбочку и три из четырёх ящиков рабочего стола за показатель. Местами перекошенный и основательно проржавевший забор, окружающий территорию, на коей и расползалось на строймат расположилось вальяжно внушительных размеров здание, беззастенчиво причисленное Джун к категории «хибар нищебродских», всем своим разваливающимся видом сподвигал на размышления о тленности бытия, тщетности амбиций и обоснованности стоимости шавермы в соотношении «цена-размер». Про качество, как водится, разговор шёл примерно никогда. По крайней мере, думала Джун, одной рукой придерживая зажатую меж зубов еду, другой цепляясь за ржавые прутья забора и упираясь попутно ногами, не из котят делают, и на том, как говорится, спасибо. Ёще меньше разговор шёл разве что про степень грациозности навыков паркура Джун, но тут уже по совсем другим причинам. Сама Хоул считала, что до вершин мастерства ей, как улитке до вершины горы Фудзи, окружающие с ней не соглашались, однако вслух своего мнения не высказывал никто: Джун на глубоко личные темы говорить не очень-то и любила, а знакомые-друзья-товарищи слишком дорожили запчастями от организма, чтобы получать за неудобные вопросы и нескромные предложения капитальных пиздюлей. По факту же приземление с, на секундочку, двухсполовинойметровой высоты, на процесс пережёвывания еды повлияло, ну совершенно никак, но Джун с фактами соглашалась крайне редко, чтобы обратить на это внимание, в целом и в данном конкретном случае в частности. Само здание «хибары» при рассмотрении с близкого расстояния умудрялось выглядеть до невозможности уныло и любопытным образом зловеще одновременно. А уж от простого стояния вблизи волосы на затылке становились дыбом, а настрой под действием местных вайбов скатывался в разряд ницшеанского (в простонародье именуемого депрессией). «Вот именно в таких невзрачных развалюхах, - подумала Джун, разглядывая почти что сорванную с петель парадную дверь, меланхолично дожёвывая последний кусок шаурмы и подспудно радуясь, что догадалась взять их ещё пять штук сверху, - по классике среднестатистических трэшаков, ошибочно причисляемых к фильмам ужасов, и располагаются порталы куда-нибудь в Ад». «Пойти, что ли, проверить…?»