Уэнсдей смотрела на смартфон, как на радужного игрушечного единорога или набор разноцветных теней для глаз — с глубоким прочувствованным отвращением. Последний раз она задумывалась над загадкой таинственного отправителя сообщений так давно, что не могла даже с точностью вспомнить этот день. Прежде Уэнсдей ни за что бы не отступилась, пока не докопалась до истины и не раскрыла бы личность анонима. То, что одновременно свалилось и множество других загадок, лишь подхлестнуло бы её: она обожала вызовы и обожала задействовать все свои способности, чтобы достичь результата. Но теперь… Теперь её хватало только на то, чтобы сверлить взглядом экран ни в чём не повинного гаджета.
Давай, Уэнсдей, просто сделай это. Возьми чёртов смартфон и позвони.
Накануне мистер Черити попросил всех учеников сообщить, чьи семьи приедут на весенний родительский день, и в каком количестве. Уэнсдей предполагала, что Аддамсы, как обычно, приедут втроём, но всё равно должна была узнать наверняка. Тогда и выяснилось, что магический шар барахлит.
«У тебя же есть смартфон, в чём проблема?»
Так сказала Энид, которая могла не отлипать от гаджета часами, зависая в соцсетях. И которой никто не присылал анонимные угрозы.
Но в конце концов пришлось признать, что Энид права. Чтобы Уэнсдей Аддамс спасовала перед каким-то дурацким прямоугольным прибором? Она, разумеется, презирала современную технику, но это не значило, что нельзя прибегнуть к смартфону в случае вынужденной необходимости. Даже если он напоминал о неразгаданной головоломке — а значит, о фиаско.
— Уэнсдей, дочурка… Это ты?! — умилённо-неверяще поприветствовал её Гомес после того, как она всё-таки взяла себя в руки и набрала номер. — Мортиша, дорогая, скорее иди сюда! Уэнсдей звонит!
— Мне нужно знать, приедете ли вы на родительский день и в каком составе, — сухо сказала Уэнсдей.
— А как увидеть твоё лицо? — мистер Аддамс, впечатлённый звонком дочери, не сразу вслушался в её слова. — Мортиша, любовь моя, куда здесь нужно нажать, чтобы увидеть нашу…
— Никуда! — оборвала его Уэнсдей. После болезни, измотанная непонятными видениями, переставшая нормально спать, она выглядела как ходячий труп — и не горела желанием слушать причитания родителей на этот счёт. — Просто скажите, сколько вас будет.
В трубке неожиданно для Уэнсдей повисло молчание. Тут она и поняла, что ни на миг не сомневалась в том, что увидится с семьёй.
— Что-то не так?
— Ох, моя милая… Видишь ли, у Пагсли внезапно открылись способности! — в голосе мистера Аддамса слышались одновременно и гордость, и тревога. — Он… Он ходит по стенам и потолкам!
— Хоть что-то интересное, — мрачно отозвалась Уэнсдей. — И?
Отец замялся, подбирая слова. Затем зазвучал мягкий голос матери.
— Видишь ли, Пагсли пока не контролирует это. Один раз он чуть не рухнул с потолка головой вниз, будто кто-то переключил режим на обычный. А иногда он начинает так бродить по ночам…
Повисла ещё одна пауза.
— В общем, пока мы почти не спим, дежурим по очереди, чтобы с ним ничего не случилось. Оставить Пагсли без присмотра сейчас точно нельзя, а взять с собой в Невермор… В целом, полагаю, возможно, но…
— Не надо, — отрезала Уэнсдей.
Раз у родителей и так полно забот, нечего им переживать ещё и за неё. Рассудив, что будет лучше, если они не приедут, Уэнсдей ощутила облегчение. Точнее, решила, что должна ощутить облегчение. Никто не будет хлопотать, беспокоиться о её самочувствии и, упаси преисподняя, расспрашивать о видениях. Или даже хуже — интересоваться, не влюбилась ли она в кого-нибудь. Никаких непрошенных советов или тошнотворной заботы, восхитительно!
— Ты точно не огорчишься? — деликатно уточнил Гомес.
— Ни капли.
— Мы слышали про убийство бывшего шерифа. Должно быть, скучать не приходится.
Не видя выражений их лиц, Уэнсдей не всегда могла понять, серьёзны родители или не совсем. Поэтому она осторожно спросила:
— Вы ведь… не собираетесь забирать меня отсюда?
— Нет, что ты, не переживай, моя дорогая! — заверил отец. — Забрать тебя из эпицентра постепенно сгущающегося кошмара — даже самым бесчувственным родителям такое бы не пришло в голову, что уж говорить о нас.
— Мы рады, что тебе хорошо в Неверморе, — добавила мать.
Попрощавшись с ними, Уэнсдей отодвинула смартфон и подтянула колени к подбородку, тоскливо уставившись в одну точку. В отсутствие Энид она позволила себе невиданную доселе слабость — печально вздохнула. Мортиша и Гомес не сомневались в том, что Уэнсдей не хочет, чтобы её забирали, и без проблем переживёт их отсутствие на родительском дне.
Ей бы такую уверенность.
Ей бы уверенность хоть в чём-то!
— Сходим на озеро? — предложила она Вещи. — Сегодня как раз солнечный тёплый день, птицы поют весенние трели. Отменная гадость.
У него теперь были не самые приятные ассоциации с озером, но возражать Уэнсдей он не собирался. К радости Вещи, она отправилась не туда, где в прошлый раз её столкнули в воду, а пошла вдоль берега в другую сторону. Прежняя Уэнсдей обязательно вернулась бы на место преступления, чтобы досконально всё изучить и собрать улики, но теперешняя не могла разобраться даже в себе — что говорить о хитроумных злодеях.
— Полагаю, меня сбросило с мостика то самое существо с фотографии Дивины, — вяло сообщила она для очистки совести.
Вещь заметил, что существо на фотографии было всё-таки видимым, хоть и почти прозрачным.
— Иногда на плёнку удаётся запечатлеть то, что обычному глазу не различить.
Однако развивать тему она не стала. На душе было так паршиво, как не было даже в тот день, когда Лорел Гейтс чуть не отправила её в мир иной. Ноги несли Уэнсдей к самому тихому уголку — под ивой, которая образовала естественное убежище, изящной аркой спустив ветви к воде.
Вещь едва не подскочил от радости, увидев, что место уже занято Ксавье. А Уэнсдей сбилась с шага. Такое совпадение уже случалось в начале семестра, но теперь, после ссоры с Торпом, оно казалось насмешкой судьбы. «Может, на этот раз я всё-таки успею скрыться до того, как он меня заметит?» — мелькнула малодушная мысль, которую Уэнсдей нашла в себе смелость отвергнуть. Ксавье не оборачивался, так что у неё имелись все шансы уйти, но…
Сжав челюсти, Уэнсдей чеканным шагом приблизилась. Ксавье не шелохнулся, хотя с такого расстояния никак не мог её не заметить. Нырнув под переплетение ветвей, Уэнсдей, немного помешкав, опустилась рядом с ним.
Они сидели молча, глядя на тёмную гладь воды. Тихий ветерок веял над озером, обволакивая весенней чистой свежестью. Солнце и правда грело, птицы и правда радостно щебетали, природа постепенно просыпалась — и при должном усилии Уэнсдей могла бы даже проникнуться всем этим. Ей подумалось — как такой пейзаж выглядел бы в чёрно-белом воплощении? Растерял бы всю прелесть или приобрёл бы новую? Но обсуждать это с Ксавье после того, как разругалась с ним как раз после предложения порисовать, казалось нелепым.
Затянувшееся молчание никто не спешил нарушить. Ксавье на правах первого занявшего укромный уголок мог и вовсе ничего не говорить, а вот Уэнсдей подмывало что-нибудь сказать ему, только она не знала, с чего начать. «Просто посмотри на него», — жестами посоветовал Вещь.
Уэнсдей так и сделала.
Вглядевшись, она поняла, что у Ксавье было необычное выражение лица. По-прежнему измождённое и болезненное, как всегда в последнее время, но с незнакомыми нотками. Лицо человека, который обречён, который придавлен обрушившимся грузом, но устал настолько, что сил не хватает даже на отчаяние.
— Что тебя гложет? Что не даёт спать? — тихо спросила Уэнсдей, вспоминая его слова, которые он бросил ей в прошлый раз.
Однако Ксавье больше не стремился ничем делиться.
— Я готова послушать, — сказала Уэнсдей, едва заставив одеревеневшие губы смыкаться и размыкаться.
Но и такой подвиг с её стороны ничего не изменил. Ксавье даже не посмотрел на неё, продолжая тонуть взглядом в водной глади. Когда тишина уж совсем затянулась, он всё-таки проронил:
— Неважно.
Кто-то другой на месте Уэнсдей мог бы подумать, что Ксавье ведёт себя так, чтобы насолить ей за предыдущий разговор. Нарочно заставляет себя упрашивать. Да и сама Уэнсдей могла бы так подумать, потому что различать грани чужих эмоций, равно как и своих, никогда не было её сильной стороной. Однако сейчас она ощущала — Ксавье не делает ничего умышленно.
— Ладно. А что важно?
Он не ответил — и Уэнсдей даже не была уверена в том, что вообще услышал её. Не зная, как подступиться, она решила попробовать другой вариант — не задавать вопросы, а говорить самой.
— В этом семестре я составлю тебе компанию на родительском дне, — она попыталась улыбнуться, но вышла кривая усмешка.
Зато Ксавье наконец-то повернулся к ней, и в пустых до этого момента глазах промелькнули отголоски непонимания.
— То есть?
— Родители на этот раз не смогут приехать.
Уэнсдей казалось, что это может сойти за поддержку. Ведь Ксавье не навещали ни отец, ни мать, а теперь Уэнсдей будет с ним в одной лодке. Но почему-то её слова произвели противоположный эффект. Ксавье откинул голову и глухо, исступленно рассмеялся. В этом смехе Уэнсдей послышались совершенно безумные нотки, и впервые она задумалась над тем, что состояние Ксавье, возможно, сродни её собственному: на грани помешательства.
— Выходит, что не составишь, — слегка охрипшим после смеха голосом сказал он. — Мой драгоценный папаша как раз соизволит явиться.
Ей сразу стало ясно, почему ему
настолько плохо.
— Я скажу мистеру Торпу, что тебя арестовали по моей вине, — молниеносно отреагировала Уэнсдей. — Поэтому весь день напролёт он будет ругать меня, на чём свет стоит, а до тебя не доберётся.
— Впечатляющий план. И очень самоотверженно с твоей стороны.
— Я серьёзно.
Ксавье посмотрел на неё, раздумывая, ввязываться ли в обсуждение или спрятаться за молчанием. Искренность, с которой Уэнсдей предлагала помощь, осознанно готовясь взять удар на себя, в конце концов победила.
— Ты не понимаешь, что из себя представляет мой отец.
— Но я объясню ему, это была не твоя, а моя ошибка!
То, что она даже не запнулась, признавая ошибку, обрадовало Ксавье, хотя ещё пару мгновений назад он полагал, что уже не способен радоваться. Но улыбка не успела коснуться его губ, и он лишь покачал головой.
— Отец не станет принимать это в расчёт. В его глазах промах всё равно останется моим, ведь я так глупо подставился. На то, что делала ты, ему плевать. И я… Мне не хотелось бы… — Ксавье поморщился. — Не надо общаться с моим отцом, ладно? Он не из тех, кого можно записать в любезные собеседники.
Уэнсдей мрачно усмехнулась.
— Я бы посоревновалась с ним на этом поле.
— И вряд ли победила бы.
Её так и подмывало возразить и заверить Ксавье, что она вполне способна составить достойную конкуренцию кому угодно, если речь идёт о нелюбезности. Однако Уэнсдей учла его очевидное нежелание знакомить её с отцом.
— По крайней мере, знай, что если тебе понадобится устроить случайное падение чего-то тяжёлого на голову мистера Торпа или…
— Спасибо, — усмехнулся Ксавье. — Я очень ценю твоё рвение.
Он вновь отвернулся к озеру и ушёл в себя, поэтому Уэнсдей не смогла определить, была ли это ирония или неподдельная благодарность. Впрочем, определённая ирония точно имелась в ситуации в целом: раньше Ксавье приходилось искать подход к Уэнсдей и гадать, что у неё на уме, а теперь уже она не знала, как к нему подступиться.
«Мы как причудливые монструозные сущности с офортов Гойи, — подумала она. — Кружим в темноте и запутываемся всё сильнее. Когда же разум выйдет из оцепенения?..»
Чутко уловив, какие нерадостные раздумья её тяготят, Вещь приложил палец к месту, где у него могло бы находиться сердце. По его мнению, именно в этом крылся выход. Но, поскольку Уэнсдей не привыкла обращаться к сердцу вместо разума, она только с горечью поджала губы.
***
В этом году погода побаловала семьи, собравшиеся на родительский день в Неверморе. Весеннее солнце ласково пригревало, безоблачное небо очаровывало синевой. Если бы не расправа над Донованом Галпином, жуткой тучей нависшая над всеми, встреча могла бы получиться просто идиллической.
Но, во-первых, Донован Галпин всё же был убит.
А во-вторых, Винсент Торп воплотил угрозу в жизнь и приехал, поэтому никакой идиллией и не пахло — по крайней мере, для Ксавье.
Некоторые родители вместо того, чтобы провести время с детьми, в первую очередь поспешили к мистеру Черити, желая услышать от него объяснения. Директор, вырядившийся в лучший из своих старомодных костюмов, принимал всех желающих, с впечатляющей стойкостью и безупречной любезностью отвечая на расспросы. Его витиеватые ответы и мастерское умение уходить от острых тем уберегли родительский день от полного провала, не дав выплеснуться коллективным страхам и гневу, однако не развеяли тревожную, напряжённую атмосферу, витавшую среди собравшихся.
— Господин директор уверяет, что и он, и полиция Джерико делают всё возможное, но… — мамы Юджина, которых разговор с мистером Черити не избавил от опасений, сидели за столом напротив сына и осторожно пытались подтолкнуть его к верному решению. — Милый, в прошлый раз самое страшное лишь чудом миновало. Может, не стоит искушать судьбу?
— Уэнсдей никуда не уезжает, — стойко заявил Юджин. — Значит, и я останусь. Я её не брошу.
Он не хотел причинять мамам боль и прекрасно понимал, как они переживают. Но что поделать, если они сами воспитали Юджина человеком, твёрдо верящим в дружбу.
А вот Бьянка даже не села за общий стол с матерью. Сколько Габриэль ни ждала дочь, та так и не появилась. Тогда женщина сама отправилась на поиски Бьянки, не желая тратить день впустую, и вскоре обнаружила её на заднем дворе школы.
— И давно тебе нравится быть на задворках, а не в центре внимания?
С этими словами мать Бьянки смерила её тяжёлым сканирующим взглядом.
— Мы же договорились, что ты дашь мне спокойно доучиться, — процедила Бьянка.
— Мне нельзя просто навестить свою малышку? — наигранно-слащаво удивилась Габриэль. — Поинтересоваться, как её дела? Я тут услышала кое-какие сплетни, у тебя появился парень?
На это щебетание Бьянка ни за что бы не купилась. Она знала, что нужна матери только как приманка для наивных адептов секты, знала, что матери плевать на всех, кроме Гидеона, знала, что не найдёт в семье никакой любви. И не стала отвечать на вопрос.
Кент и Дивина тоже говорили неохотно, но по другой причине. Им легче было выразить чувства объятиями, они чертовски соскучились по домашнему уюту и теплу, поэтому сразу после общего обеда утянули родителей на пикник. Любые разговоры свелись бы к хайду и угрозе, исходящей от него, а близнецам ужасно не хотелось портить этот день. И родители почувствовали, что лучше оставить расспросы, которые лишь усилят тревогу. Поэтому говорили о другом.
— Ваш хор выступил просто блестяще, — заметила миссис Уотсон.
Дивина внимательно взглянула на маму, силясь понять, действительно ли ей запомнился мини-концерт, которым открывался родительский день — или она просто не хочет расстраивать детей, а сама, как и остальные, переживает только о возможном нападении хайда.
— Особенно «Etas auri reditur», — добавил мистер Уотсон. — Многоголосие пробирает до мурашек.
— Это я предложил Бьянке взять этот кондукт в репертуар — вспомнил, как вы рассказывали, что пели его в школьном хоре, — довольно заявил Кент.
Миссис Уотсон прильнула к мужу и ласково посмотрела на близнецов — так, что сразу стало очевидно: ей действительно понравилось.
— Кстати, да, — неожиданно присоединился к беседе один из многочисленных Петрополусов (их семья устроилась поблизости, и Кент с Дивиной даже не предпринимали заведомо провальных попыток запомнить, кто есть кто). — На мой вкус, репертуар мрачноват, но как звучали голоса, просто чудо!
— А ты, Энид, не думала позаниматься пением? — требовательно поинтересовалась миссис Синклер. Родители Аякса пригласили родителей Энид присоединиться к ним и, хотя целая компания горгон слегка смущала оборотней, в целом против выбора дочери миссис Синклер ничего не имела. — Не помешало бы разработать связки.
— Чтобы громче выть на луну? — скривилась Энид.
Не дожидаясь возмущённого ответа миссис Синклер, в разговор не очень умело, но очень вовремя вклинилась миссис Петрополус.
— Эстер, насчёт греческого кофе… Раз он так пришёлся вам по вкусу, хотите рецепт?
Мама Энид хотела отчитать дочь, а вовсе не получить рецепт кофе, но она милостиво обернулась к миссис Петрополус, выпустив Энид из своей поистине волчьей хватки.
— О, это было бы чудесно.
— Чудесно — то, что есть кто-то, кто готов отвлечь мою маму на себя, — прошептала Энид Аяксу. — У тебя просто мировые родители.
Он растроганно улыбнулся. Похвала семье была одним из самых верных способов завоевать его сердце, и сейчас этого не произошло исключительно потому, что оно уже и так принадлежало Энид.
***
Вещь укоризненно смотрел на Уэнсдей. Отсутствие глаз ему ничуть в этом не мешало. Стоял перед ней на письменном столе, не шелохнувшись, опираясь на все пальцы, и воплощал собой живое олицетворение упрёка.
— Что? — хмуро спросила она, откладывая книгу.
Вещь всё равно не поменял положение.
— Я не отказываюсь от своих слов, ты это знаешь. Но Ксавье сам сказал сегодня утром, что просит меня не вмешиваться. Значит, ему так лучше.
Вещь не дрогнул.
— Это не малодушие, — Уэнсдей никогда не сдавалась без боя. — И не трусость. Ты же не думаешь, что я спасовала перед Винсентом Торпом?
Однако на этот раз Вещь твёрдо вознамерился отстоять свою точку зрения. Уэнсдей, поджав губы, демонстративно продолжила чтение, но оказалось, что это не так-то просто, когда на периферии зрения маячит упрямая рука, застывшая истуканом.
— В конце концов, если человек не в состоянии справиться со своим собственным отцом… — воинственно начала было Уэнсдей, но осеклась, вспомнив опустошённый вид Ксавье, которого новость о приезде Торпа-старшего как будто выпотрошила. Втянув воздух через крепко стиснутые зубы, Уэнсдей встала из-за стола.
В этот же момент раздался деликатный стук в дверь. Не представляя, кому бы она могла понадобиться в разгар родительского дня, Уэнсдей с подозрением открыла. На пороге стояла Йоко.
— Что тебе здесь нужно? — недоверчиво оглядев её, спросила Уэнсдей.
— Мой отец просит о дозволении познакомиться с Вещью. В прошлый визит он не знал, что у тебя живёт такое редкое существо, а сегодня я обмолвилась об этом, и…
Несколько обескураженная, Уэнсдей обернулась к Вещи. Тот оказался весьма доволен вниманием к своей персоне и, спрыгнув со стола, засеменил к Йоко.
— Будь аккуратнее, — Уэнсдей только и осталось предупредить его. Затем она, прищурившись, потребовала у Йоко: — Вы должны вернуть Вещь в целости и сохранности.
— Безусловно.
Когда Йоко с Вещью уже вышли в коридор, в памяти Уэнсдей вдруг всплыл самый чудовищный фильм, который ей когда-либо доводилось видеть (по вине Энид, разумеется) — «Сумерки». В ней пробудилось любопытство исследователя, и с языка само сорвалось:
— Родители-вампиры производят на свет себе подобных, или…
— Нет, — хмыкнула Йоко, обернувшись. — По крови Кеничи Танака мне не отец. Он тот, кто меня обратил и вырастил. Родиться вампиром нельзя, можно лишь стать им. Но…
Она взяла паузу, и когда Уэнсдей уже показалось, что продолжения не последует, проронила напоследок:
— Насколько я могу заметить, наблюдая за собравшимися семьями…. Человек, воспитавший ребёнка, может стать ему настоящим родителем. И наоборот. «Родная кровь» ещё не значит «родной человек».
Подобными прописными истинами Уэнсдей было не удивить и не пронять. Просто она и сама пришла к выводу, что стоило всё же поставить на место Винсента Торпа. Сейчас, когда её семья не смогла приехать, Уэнсдей особенно отчётливо ощутила, насколько это неправильно, если визит родственников ввергает в апатию. Если тошно без семьи — это можно понять, и она даже испытала это сегодня на собственном примере. Но если тошно внутри семьи — это совсем другой расклад.
Она не хотела, чтобы Ксавье оставался один на один с человеком, который пьёт из него всю кровь. В конце концов, у них же не семья вампиров!
На школьном дворе Торпов не оказалось. Среди переместившихся на пикник — тоже. Наконец, Уэнсдей решила наведаться в комнату Ксавье — и, заслышав ледяное «Войдите», произнесённое незнакомым голосом, поняла, что у цели.
— А вот и причина твоего окончательного отупения, верно? — едко улыбнулся Винсент Торп, бегло осмотрев Уэнсдей. — Мисс Аддамс.
Она исподлобья взглянула на него. Что-то общее у них с Ксавье имелось, определённо. Крупный нос, светлые, почти прозрачные глаза и непостижимым образом не портящие лицо мешки под глазами. Однако Торп-старший производил впечатление жёсткого и надменного человека, а Ксавье держался совсем иначе.
— Если кто-то здесь и отупел — то это человек, который считает нормой на каждом шагу унижать собственного сына, — спокойно сказала Уэнсдей.
Ксавье прикрыл лицо ладонью.
— Забавный экземпляр, — процедил Винсент. — Очевидно, вы приготовились к словесной дуэли, мисс Аддамс? А может, даже не словесной, учитывая ваши попытки освоить науку фехтования? Увы, придётся разочаровать вас. Мой визит уже подходит к концу. Оставляю вам моего несчастного сына, с которым я, по вашему мнению, обращаюсь как чудовище. Залечивайте его душевные раны, сколько вам угодно.
Не дав ей ни слова вставить, мистер Торп устремился к выходу. Но в самый последний момент замер и ещё раз пристально взглянул на Уэнсдей, наклонившись так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
— Вы плохо выглядите, мисс Аддамс. Какая-то болезнь? Дурная генетика? Бессонница? Впрочем, не имеет значения. Я не удивлён. Сын никогда не умел делать правильный выбор.
Припечатав их обоих, он вышел, хлопнув дверью. Ксавье со стоном сполз по стене.
— Я же просил не вмешиваться. Теперь он мне ещё и это будет припоминать до конца жизни…
Уэнсдей помолчала немного, пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации.
— Он посещает бассейны? Я знаю один надёжный способ…
— Если пираньи попробуют его сожрать, то подавятся, — мрачно пошутил Ксавье. Уэнсдей порадовалась тому, что он хотя бы в состоянии выдавить из себя подобие улыбки.
— Зачем приезжал твой отец? Ему же абсолютно чужды родительские чувства.
— Понятия не имею. Я бы предпочёл, чтобы всё было как в прошлый раз — никакого отца, только добродушная родня Аякса, пригласившая меня, неприкаянного, за свой столик.
— Они ведь сегодня снова все в сборе. Хочешь, пойдём к ним?
Ксавье устало покосился на неё и усмехнулся, представив себе нахохлившуюся Уэнсдей среди дружелюбных горгон.
— Хватит с тебя на сегодня подвигов.
Помедлив немного, она подошла и неловко опустилась рядом. Подняла ладонь и, задержав дыхание, положила её на плечо Ксавье. Все движения были скованными и неуверенными, но всё же Уэнсдей легче было сделать так, чем попытаться сказать что-нибудь утешительное. Ксавье наклонил голову, касаясь щекой её пальцев. Оба погрузились в тишину.
