Крокодилы и миротворцы

18 мая 799 года, Хайнессен Она шла к нему и светилась той самой улыбкой, — искренней, но немного отрешенной, — которую он никогда не видел на телеэкране и встречах с избирателями. Ян почувствовал, как в груди что-то болезненно провернулось и знакомо заныло. Так всегда происходило, когда он видел ее. Джессика торопилась навстречу, рассекая толпу, пока он, как дурак, не в силах сдвинуться с места столбом стоял на тротуаре. Он так давно ее не видел. Думал, что больше никогда не увидит. После подавления путча Гринхилла Ян сразу с космопорта помчался в больницу, по дороге спохватившись и купив самый большой букет, который тогда можно было найти в Хайнессенполисе. Он долго не мог попасть в палату, пока заведующий отделением не узнал адмирала и не распорядился пропустить. Этот доктор даже лично провел его к отдельной палате, отмахнувшись от журналов регистрации, еще и благодарил, что-то рассказывая про своего племянника, — арестованного путчистами военного врача. Ян вежливо кивал, ничего ничего не слыша и не соображая, а потом долго мялся у дверей, — тискал в руках нелепый букет, мусоря на стерильный пол лепестками. Когда он все же решился и вошел, то даже на мгновение почувствовал облегчение. А затем увидел на огромной белоснежной кровати спящую Джессику. Он тихо стоял рядом и слушая мерное попискивание каких-то медицинских приборов. Смотрел, как она спит. И вдруг вспомнил, как когда-то давно, в детстве на корабле отца читал книжку про девочку, которая забралась на небо, потому что очень хотела подружиться с солнцем и сделать так, чтобы тучи больше никогда не плакали. Во всей этой больничной белизне Джессика и правда казалась уснувшей на облаке. Ян тогда тихонько положил букет на тумбочку, рядом с другими цветами, коробками, какими-то открытками, и вышел из палаты. Ссутулившись, он поспешил прочь от больницы, укоряя себя за трусость и за то, что не остался, чтобы просто сказать ей «привет». Только через два квартала Ян вспомнил, что не оставил в букете карточки. Он сбежал, зная, что эту битву ему не выиграть, потому что если бы он дождался ее пробуждения, то совершенно точно не выдержал — и сказал бы ей все. Так силен был тот ужас, который Ян испытал на «Гиперионе», услышав про расстрелянный митинг и ее ранение. Но он не был Жаном-Робером, — тем человеком, который на самом деле делал Джессику счастливой. Ян был просто неуклюжим лучшим другом жениха, третьим лишним, который со смертью Жана-Робера стал еще более лишним. Напоминанием о несбывшемся. И пусть тогда, у здания военной академии на Тернуссене, ему на миг и показалось, что она хочет поцеловать его, что ее глаза наконец-то смотрели на него и видели только его, Ян понимал — это лишь иллюзия и самообман. Они вспоминали про Жана-Робера тогда, и он не мог воспользоваться ее слабостью. Его лучший друг и Джессика всегда были идеальной парой. Умный, мужественный, веселый, — в отличие от него, Яна, Жан-Робер был хорошим человеком. И там, у Вермиллиона, он бы не колебался, зная, как поступить правильно. Сама мысль о том, что сейчас, в толпе, Джессика улыбается не своим мыслям, не воспоминаниям о женихе, а ему, казалась такой же нелепой, как тот огромный аляповатый больничный букет. Смотреть на нее было почти больно, до рези в глазах, как будто смотришь на солнце. «Ты никогда не был ее достоин, пора уже успокоиться». Прошло столько лет, а для Яна все еще ничего не кончилось. Однако здесь у него все еще есть работа. «Она не просто любовь всей твой жизни и невеста твоего покойного лучшего друга. Она твой друг тоже. А еще — известный политик. И именно это ее качество и должно тебя интересовать прямо сейчас», — привычно отодвинув тоску в сторону, Ян постарался улыбнуться ей в ответ. — Привет, — она уже стояла рядом, сияя глазами, одетая в строгий голубой тренч, и крепко прижимала к груди сумочку. — Привет, — ответил он, снова чувствуя себя идиотом. Два человека замерли посреди обтекающей их толпы, поедая друг друга глазами. — Хорошо, что ты жив — они сказали это в один голос, нарушив затянувшееся неловкое молчание, и так же вместе с облегчением рассмеялись, потешаясь над собственным смущением. Ян вдруг почувствовал себя очень легко и свободно. — Прогуляемся? — спросил он. — Папарацци, — понизила голос Джессика, оглядываясь и делая страшные глаза. Ян спохватился. Флот-адмирал Альянса, встречающийся с руководителем крупнейшей лоялистской фракции в парламенте сразу после поражения в войне. Он определенно не хотел, чтобы такие фотографии появились в завтрашней прессе. — У тебя есть какие-то идеи? — Здесь неподалеку тихое заведение, и хозяин — надежный человек и мой друг. Считай, что я тебя приглашаю. Намного лучше, чем наоборот, ведь ты уже официальный жених. Джессика странно замялась и добавила: — Я читала в газетах. Поздравляю, Вэньли, — и она все так же светло улыбнулась ему. — Спасибо тебе за тот букет. Перетерпев очередную вспышку душевной боли, Ян подумал, что идея неплохая. Вряд ли к нему успели приставить «хвост», но в маленьком зале среди завсегдатаев намного легче вычислить чужой интерес. Поплутав узкими улочками, в которых можно было потерять дюжину «хвостов», Ян и Джессика устроились в глубине уютного затененного зала. Хозяин ресторачика под неприметной вывеской лично встретил их, и, ни слова не говоря, провел за дальний столик в самом темном углу у стены, рядом с ведущей в кухню служебной дверью. Оттуда наверняка в случае чего можно незаметно выскользнуть на соседнюю улицу и быстро исчезнуть в мешанине переулков. Ян посмотрел на Джессику с новым уважением. У нее была своя война, она выжила и не теряла времени даром. Ян не особо помнил, что именно из еды появилось на столике, и, борясь с желанием заказать себе порцию бренди, смотрел, как теплое приглушенное сияние настенных ламп красиво подсвечивает прическу Джессики. Некоторое время они говорили о пустяках, потом перешли на общих друзей и знакомых, тщательно стараясь не замечать слона, застывшего прямо в середине зала. Наконец, Джессика, задержав дыхание, как перед броском в воду, решительно сказала: — Итак, Лоэнграмм. Какой он? Ты же встречался с ним? — ее лицо посуровело, и с него начисто пропал тот мягкий внутренний свет, которым Ян украдкой любовался. Он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и с неудовольствием подумал, что ему понадобилось слишком много времени, чтобы переключиться. — Лоэнграмм — ну, он гений. И при этом… Блестящие мозги, воля, харизма — а глубоко внутри — мальчишка. Который топает в гневе ногами, требуя, чтобы мир изменился — и мир меняется. И он не остановится, не умеет останавливаться. Такие вообще идут до конца — расшибить лоб им недостаточно. Джессика помолчала, сдвинув брови и о чем-то напряженно размышляя. Затем вскинула на него глаза: — Мира не будет? — коротко спросила она. — Нет, мира не будет. Над столиком повисло тяжелое молчание. Ян напряженно размышлял о том, с какой бы стороны зайти, с чего начать и как осторожно прощупать почву. Официальный курс ее партии, неофициальные договоренности, обязательство, люди и связи. Сейчас все изменится, она не могла не думать об этом. Если только они думали об одном и том же… — Этот Кристиан, — внезапно сказала Джессика. — Майор, который начал бойню на стадионе. Первое, что они сделали, Комитет спасения, — это вовсе не объявили, как они собираются давать отпор Империи. Они начали с того, что запретили критику, митинги и свободу слова. В общем то же самое, что сейчас в мирном договоре навязывает нам Лоэнграмм. Гениальный благородный лидер в белом плаще и брызгающее слюной ничтожество майор Кристиан — абсолютно одинаковы по сути своей, — в голосе Джессики была горечь и сдержанный гнев. Ян подумал, что там был еще его бывший командир, адмирал Гринхилл. Порядочный человек. Который допустил на митинге убийство тысяч гражданских. И поставил под удар собственную семью. Яну тогда стоило немало трудов убедить профессионально параноидальных «безопасников» из секторального отделения не начинать против Фредерики внутреннее расследование. Что ж, порядочный имперский семьянин Миттермайер ударил по законной военной цели, в результате чего погибли тысячи мирных жителей посреди густонаселенной столицы. Бомбардировка с орбиты только называется точечной. Будто прочитав его мысли, Джессика внезапно протянула руку и крепко сжала его ладонь. Ян вздрогнул, благословляя про себя скрадывающий вспыхнувшее лицо тусклый свет ресторанного зала, и низко опустил голову. Он определенно не стоил ее сочувствия. — Ты не виноват в капитуляции Альянса, Вэньли. Ты все сделал правильно, — голос ее звучал твердо. — У вас своя ответственность, у нас — политиков, своя. Ты никого не подвел. Это мы не справились, а не ты. Мы позволили Трюнихту… допустили это. После захвата Феззана и исчезновения Рубинского и его администрации многое поменялось. Трюнихт решил… там на кону стояли большие деньги, большие долги. Мы еще поговорим об этом, если ты захочешь, но пока просто запомни, что я тебе сказала, хорошо? Ох, Вэньли, ты ненавидишь свою работу, а ведь на самом деле это мне надо ненавидеть свою. Ян молчал, не в силах ничего сказать или объяснить — что для него значили ее слова и она сама. Джессика, как и всегда, сказала именно, что ему надо было услышать. Он осознал, что все еще держит свою ладонь в ее и осторожно высвободился, скорчившись от неловкости и надеясь, что она ничего не заметила. Например, дикого биения пульса в его руке. — Что теперь будет? Политически? — собравшись, Ян внимательно посмотрел на нее. Ему все еще нужда была информация, и четкое понимание позиции ее партии и общего парламентского расклада. — Джесс, мне нужно знать все. Ииии еще … я официально приглашаю тебя на свою свадьбу. Ээээ, и неофициально тоже, — он замялся, внимательно разглядывая столешницу, и поэтому не увидел, как на мгновение исказилось ее лицо и задрожали губы. — Конечно, я приду, Вэньли, спасибо. Я так рада за тебя, — голос Джессики звучал мягко и приглушенно. Затем она резко выпрямилась в кресле. — И я так понимаю, что в приглашении будут вписаны еще люди. Я думаю, что знаю, кого привести с собой. — Детали мирного договора с Рейхом, я слышал, обнародуют со дня на день. Многие в курсе того, что мы старые друзья, но я должен знать сейчас, кому еще рассылать приглашения. Я все еще флот-адмирал, — Ян невесело усмехнулся. — Никто не удивится, если мою свадьбу почтят своим присутствием некоторые известные люди. Дальнейший разговор за столиком флот-адмирала армии Альянса и главы политической партии «Альянс за мир» был сугубо деловым. На Хайнессенполис медленно опускались прозрачные летние сумерки, на улицах зажигались фонари, а небольшой зальчик понемногу начинал заполняться посетителями. Хозяин заведения предупредительно приглашал их за столики подальше от Яна и Джессики. Наконец он поднял руку, прося принести счет. Джессика выложила на скатерть кошелек. — Я выйду первая через главный вход, — тихо проговорила она, низко наклонившись к Яну через стол. — Ты подожди еще четверть часа и выходи через кухню, хозяин тебя выведет. Она поднялась из-за стола и сдернула с вешалки на стене легкий летний плащ. Голубой рукав мазнул Яна по лицу. Торопливо отвернувшись, Джессика подхватила сумочку. На мгновение Яну показалось, что она не хочет, чтобы он видел ее лицо. — Спасибо за прекрасный вечер и за приглашение на свадьбу, — несколько громче, чем следовало, попрощалась она и зацокала каблуками вдоль стойки по направлению к двери. У Яна оставалось еще с четверть часа, и он, подумав, попросил у подошедшего официанта немного бренди. Еще полчаса спустя Ян неторопливо шагал по улице в сгущающихся сумерках и вслушивался в тихое шуршание кленов над головой. Он пытался думать о том, что рассказала ему Джессика, о «шервудском флоте», Кассельне, их планах, а вместо этого мысли разбегались, как юркие зверьки, и в памяти всплывали серьезные зеленые глаза, тепло ее руки, гладкая ткань плаща, скользнувшая по щеке. Совсем потерявшись в этих ощущениях, он дошел до конца улицы и внезапно уперся в реку. Широкая, ленивая, она медленно катила свои воды под выгнутыми мостами, и ей явно не было никакого дела до тех, кто рождался, любил и умирал на ее берегах. Уже совсем стемнело, на набережной зажглись оранжевые фонари. Стоило бы взять автоматическое такси и ехать домой. Ян на секунду представил коттедж, все еще кое-где пахнувший свежей краской и лаком, улыбающееся лицо Фредерики, которая наверняка выйдет на крыльцо его встречать в новом домашнем платье, и свой голос: «Нет, спасибо, я не буду бутерброды. Я хорошо поел в ресторане». Вздохнул и подумал, что сегодня прекрасный вечер, чтобы еще немного прогуляться вдоль набережной. В конце концов, он очень давно просто так не гулял в одиночестве.