Орден Чертополоха

Церемония вручения сертификатов об окончании школы проходила на закате теплого июльского дня в Большом зале. Пора уже было бы начать зажигать в зале свечи, но эльфы почему-то не спешили этого делать. Закатное небо за высокими стрельчатыми окнами сделалось багровым, что придало особой торжественности проводимой церемонии. Профессор Дамблдор держал в руках недлинный свиток пергамента, неспешно вызывал к себе выпускников и вручал им документы об окончании школы. Он пожал руку взволнованному Дэвиду, который, взяв свой сертификат, сбивчиво пробормотал слова благодарности. Поправив на носу очки-половинки, Дамблдор кашлянул и позвал приятным бархатным голосом:

— Минерва Макгонагалл!

Он произнес ее имя и фамилию, и Минерва тут же мысленно перенеслась на семь лет назад. Именно таким же голосом Дамблдор тогда пригласил ее, уверенную в себе первокурсницу, присесть на старый покосившийся табурет и надеть на голову Распределяющую шляпу. Только тогда Дамблдор был на семь лет моложе, на голове его было на несколько седых прядок меньше, список в его руках почти достигал пола, а зал, казавшийся первогодкам необъятным, был наполнен шумом и гамом из-за присутствия на празднике всех учащихся. Сейчас же Минерва степенно шла к Дамблдору за документом об окончании школы — билетом во взрослую жизнь. Табурета со Шляпой сегодня не было, стоял лишь небольшой столик, на котором высилась горка свернутых сертификатов, постепенно становившаяся все ниже и ниже.

Улыбался Дамблдор, как всегда, сдержанно, зато его яркие голубые глаза лучились светом, когда он вручал Минерве ее свеженький, еще пахнущий типографской краской, сертификат. Минерва поблагодарила декана, директора, остальных учителей, а затем, крепко сжав в руке документ, под оглушительные аплодисменты проследовала к своему месту.

Когда сертификаты были вручены всем выпускникам, Армандо Диппет громко хлопнул в ладоши, и в зале одновременно зажглись все праздничные свечи, что привело учеников в неописуемый восторг, и многие на радостях подбросили свои остроконечные шляпы в воздух. Этот памятный момент запечатлел колдограф, традиционно приглашенный на праздничную церемонию членами Попечительского совета Хогвартса.

Молодой симпатичный колдограф велел выпускникам встать рядом друг с другом так, чтобы можно было сделать общий снимок. Девушки тут же засыпали колдографа вопросами о том, как им правильно позировать, дабы удачно получиться на колдографиях. Парни со скучающим видом встали позади однокурсниц, рассаженных на скамейках. После десяти вспышек камеры нужные кадры были готовы. Колдограф весело пообещал взволнованным девушкам, что непременно применит к колдографиям особые корректирующие чары, так что на снимках все выпускники получатся идеально красивыми. Минерва, наблюдая за суетой однокурсниц, недовольно поджала губы: вроде окончили школу, а все как дети малые, ей-богу! Это выпускная колдография, а не снимок для журнала мод!

— Не ворчи, дорогая, ведь специально пригласили колдографа из издания «Ведьмин досуг», — похлопала Минерву по плечу Августа. — Тетя Элизабет лично знакома с этим волшебником, говорит, он профессионал своего дела. Должны получиться отличные колдографии. Не хочу на выпускном снимке видеть у себя на лице ни единого изъяна!

Минерва хмыкнула и заправила за ухо выбившийся из прически локон. Остроконечные шляпы можно было больше не надевать, а строгие черные мантии позволялось сменить на нарядные парадные, что все выпускники и сделали, отлучившись на время в спальни своих факультетов. То же сделала и Минерва. Когда она вместе с однокурсниками вошла в Большой зал, на ней уже была парадная мантия изумрудного цвета, а в волосах, скрученных на затылке в аккуратный узел, сверкала серебряная заколка в виде цветка чертополоха — подарок Дугала Макгрегора. «Чертополох отгоняет нечисть, ты в курсе, Минни?» — еще в далеком детстве со смехом спросил у нее Дугал, и Минерва тогда изобразила удивление, хотя давно знала от мамы, что колдуны с незапамятных времен используют это растение в качестве оберега.

Минерва подумала о другой заколке, что осталась лежать в бархатной коробочке в прикроватной тумбочке. Серебряная заколка в виде веточки была усыпана темными изумрудами, которые в самом деле были того же оттенка, что и глаза Минервы. Столь роскошной вещи у Минервы еще не было. Заколка наверняка была тонкой гоблинской работы и подошла бы какой-нибудь утонченной аристократке вроде Миранды Макмиллан. Но не ей. Совершенно слизеринское украшение. И на какие только средства Риддл его приобрел? На скромное жалование учителя? Минерве же, строгой выпускнице Гриффиндора, больше подходило недорогое кельтское украшение, выполненное каким-нибудь неизвестным шотландским умельцем — человеком из ее народа. Скромная вещица, от всей души подаренная другом детства, оказалась куда милее сердцу, нежели дорогая заколка, которую с издевкой преподнес ей любимый мужчина.

Большой зал заметно преобразился к возвращению выпускников: повсюду оказались развешаны гирлянды из свежих цветов, длинные дубовые столы и скамейки исчезли, а на их месте у стен появились небольшие столики, которые были уставлены блюдами, заполненными праздничными закусками. Хрустальные бокалы моментально наполнялись напитками, стоило только пожелать утолить жажду.

Профессор Флитвик взмахнул волшебной палочкой, и старый патефон заиграл первую мелодию. Старосты стали робко приглашать своих наставников исполнить первый танец, остальные ученики находили себе партнеров среди однокурсников. Минерва подошла к профессору Дамблдору, и он, конечно же, не смог ей отказать.

Танцевать с деканом оказалось легко и спокойно, как если бы Минерва танцевала с собственным отцом. Да еще Дамблдор совершенно по-отечески сообщил ей, что уже договорился с любезной Арабеллой Фигг, и та в конце августа с радостью примет Минерву у себя в коттедже в пригороде Лондона за символическую плату. Дом Арабеллы Фигг был подключен к волшебной каминной сети, так что Минерва сможет с легкостью добираться из него прямиком в Министерство магии на работу, а также оказываться в любом другом месте, связанном каминной сетью.

— Минерва, в письмах вы обсудите с миссис Фигг детали вашего переезда, а еще будет просто замечательно, если вы привезете этой милой даме вкуснейшее овсяное печенье вашей матушки — такого не найти ни в Лондоне, ни во всей Англии, — напутствовал Дамблдор, аккуратно ведя ее в танце.

Минерва сердечно поблагодарила его за хлопоты, ведь теперь ей не придется самостоятельно искать себе квартиру в Лондоне, куда ей предстоит переехать из-за работы. Она направлена к надежному человеку. Дамблдор продолжал рассказывать ей об Арабелле Фигг, но сам при этом посматривал на кое-кого, кто неустанно за ними следил — на Риддла. Минерва пару раз ловила на себе его пристальные взгляды, хоть он при этом и вел оживленную беседу со Слагхорном.

Дамблдор с Минервой чуть отклонились в сторону, уворачиваясь от пронесшихся рядом в безумном танце Дэвида и Августы, которые, казалось, не замечали никого вокруг. До Минервы донеслись отрывки их веселого разговора:

— Почему я все-таки выбрала тебя, Дэйв? — Августа хитро прищурилась, глядя на своего возлюбленного. — Дело в том, что твой уютный лондонский особнячок привлекает меня куда больше, нежели мрачный замок Булстроудов в Брайерли-Хилл. И сад ваш наверняка лучше, чем у них. Одна мимбулус мимблетония Элджи чего стоит! И вообще, я столичная дама.

— В самом деле? И тебя не смущает то, что этот лондонский особнячок нам придется делить с моими родителями, а также братом и его женой? — недоверчиво спросил ее Дэвид.

— Ты еще забыл про свою жабу, — напомнила Августа. — Думаю, мы уживемся. Будет весело!

Под ее «уживемся» стоило понимать, что родственникам Дэвида придется подстраиваться под своенравную невестку.

— Благодарю за дивный танец, Минерва! — сказал Дамблдор, когда их танец уже подходил к концу. — Но теперь мне просто необходимо пригласить профессора астрономии, я всегда на выпускных вечерах отдаю ей второй танец. Да и для вас, я полагаю, уже нашелся новый кавалер…

Он подвел ее к Риддлу, который прямо-таки сверлил их взглядом. Затем тихо произнес так, чтобы было слышно только Риддлу и Минерве:

— Вы ведь сгораете от желания… — Дамблдор сделал странную паузу, пристально глядя на Риддла и вкладывая в ладонь того руку Минервы, — потанцевать с нашей лучшей ученицей, правда, Том?

Риддл кивнул и вежливо улыбнулся сначала Дамблдору, а затем и Минерве. Он выглядел неотразимо в выходной черной мантии в сочетании с белоснежной рубашкой, а аккуратно повязанный черный галстук-бабочка придавал ему дополнительного шарма. Когда Риддл мягко сжал ее руку, Минерва занервничала. Ей бы очень хотелось отказаться от танца с ним, но это выглядело бы некрасиво.

У патефона Флитвика сменил Руперт, который прихватил на праздник несколько современных магловских пластинок. Заиграла смутно знакомая медленная мелодия, и приятный женский голос запел: «Тайная жила любовь однажды в сердце у меня…» Минерва плохо разбиралась в современной музыке, зато Руперт знал абсолютно все магловские хиты. По рассказам Дэвида, тот ежедневно ставил на патефоне в спальне мальчиков какую-нибудь очередную свежую пластинку. Но Минерве стало плевать на то, о чем пелось в песне, потому что Риддл, поведя ее в медленном танце, игриво спросил:

— Так вы подумали над моим предложением?

— Непристойным, что ли? — она вся так и затрепетала, но продолжила как можно более холодным тоном: — Подумала. Подумала о том, какая же это все-таки жертвенность с вашей стороны, какая поразительная готовность отдать всего себя работе, уважаемый профессор! Такие жертвы ради того, чтобы некая ученица таки до конца освоила факультативный курс полетов? Просто уму непостижимо! Цель настолько оправдывает средства?

— Вы сегодня язвительны, мисс Макгонагалл! Стремительно взрослеете и становитесь не похожи на ту наивную школьницу, что я повстречал в начале учебного года. Выпускница! — он скривил губы в усмешке, а затем с энтузиазмом добавил: — А вы готовы всю себя отдать работе и довести-таки начатое дело до конца? Или и дальше будете скучно висеть в воздухе без всякого движения? Сама по себе левитация — это, конечно, зрелище красивое на первых порах, но быстро наскучивает.

— Вы в самом деле считаете, что интрижка с вами вознесет меня до небес? Так уверены, что справитесь с поставленной задачей? Считаете, что настолько хороши, неотразимы, умелы и непременно доведете девицу до экстаза? — Минерва сама не верила, что смеет говорить столь непотребные вещи учителю. Но было нечто сладостно-извращенное в том, чтобы поддевать этого самовлюбленного красавца-мужчину.

— Попытка не пытка, — обольстительно улыбнулся Риддл, крепче сжав рукой ее талию.

У Минервы перехватывало дыхание. Близость Риддла невероятно волновала, а слова песни не удавалось игнорировать. Певица пела нежным голосом:

«Как мечтатели порой,

Звезде-подружке пела я,

Как прекрасен милый мой,

И почему люблю тебя…»

— Вы понятия не имеете о том, что в действительности способно довести меня до состояния благоговения! — запальчиво ответила Минерва. — Будучи легилиментом, вы лишь выхватываете отдельные поверхностные эмоции человека и на их основе делаете ошибочные выводы. И все же почему вы так настаиваете на своем и готовы пойти на подобные жертвы? Что вы хотите получить взамен? Какова цена ваших услуг?

— Так уж и быть, скажу, — игривые нотки исчезли из его голоса. — Взамен я хочу получить вашу безграничную преданность мне.

Вот так просто? Минерве захотелось отдавить ему ногу.

— Нет — вот мой ответ! Предложенное вами — это ничтожно малая плата за мою преданность.

— Безграничные возможности, уникальные умения, обладание желанным мужчиной наконец? Этого мало?

— Чертовски мало! Я уже озвучивала вам, что мне нужно, — она взглянула на него с вызовом.

Голос певицы особенно пленительно звучал на словах:

«Я распахнула в сердце дверь,

И моя тайная любовь не тайная уже теперь».

Что же, ее, Минервы, любовь уже наверняка перестала быть тайной. Минерва ощущала на себе любопытные взгляды, слышала шепотки, но ей в кои веки стало все равно. Ее интересовали лишь мысли одного единственного человек в этом зале — того, с кем она сейчас танцевала. Лицо же Риддла посерьезнело.

— Минерва, я не могу дать вам то, о чем вы просили, — тихо, с несвойственной ему безнадежностью ответил он. — Я также вам об этом уже говорил.

— Вы постоянно твердите, что нет ничего невозможного. Так почему же сами опускаете руки? Докажите, что ваши убеждения имеют практическое подтверждение. Мужчина вы или кто? Могущественный волшебник или сквиб? Докажите, что заблуждаюсь я! И помните, путь от тьмы к свету никогда и не был легким. Вы же преподаватель защиты от темных искусств. Как вы можете кого-то обучить защититься от темных сил, если не в состоянии побороть тьму в себе самом? Кнат вам тогда цена как специалисту! — Минерва испытующе посмотрела на него. — И я отлично знаю, чего хочу от отношений с любимым человеком. Так что вам меня с толку сбить не удастся. Изощренные убивающие заклинания, беспалочковая магия, полеты без метлы — это, по сути, такие мелочи, просто занятные фокусы, если вы претендуете на что-то большее в жизни. А можете ли вы показать поистине сильное, подлинное, всепоглощающее, сметающее на своем пути все преграды волшебство? Волшебство, которое шло бы от самого сердца. Мне необходимо сияние вокруг вас, а иного мне не нужно. Только свет вокруг вас заставит меня уверовать в чудеса так, как верите в них вы. Песня подходит к концу, и следующий танец я бы хотела провести не в вашей компании.

Риддл подвел ее к одному из резных стульев, и она присела отдохнуть. Затем подал ей кубок с охлажденным тыквенным соком и спросил с некоторым замешательством в голосе:

— Что же такого дал вам он, — указал взглядом на Дамблдора, — что заслужил вашу преданность?

— Свет. Что же еще, мистер Риддл.

Когда Минерва осталась одна, то вдруг услышала мерзкое хихиканье слизеринок и отрывок разговора, от которого ей моментально стало не по себе:

— Видели? Да она влюбилась как кошка!

— Так она и есть кошка! Хи-хи!

Минерва пару раз ловила на себе завистливые взгляды этих девушек, когда танцевала с Риддлом. Подошла Августа, также услышавшая смешки девчонок.

— Не обращай внимание на этих змеюк! Шипят, но вряд ли укусят. Они тебе позавидовали! С кем из них Том танцевал? Только с тобой и, кажется, больше ни с кем и не собирается больше… — она, поправив рукава своей мантии цвета пыльной розы, указала на Риддла, который уже присоединился к оживленной беседе учителей о необоснованном росте цен на кровь валлийского зеленого дракона. Танцы Риддла уже явно не интересовали. — Кстати, если ты вдруг сомневалась насчет отношения к тебе Тома… Теперь все очевидно: он от тебя без ума!

— Что? — Минерва опешила от услышанного. Вдобавок поймала на себе тревожный взгляд Дэвида.

— Том тебя любит! Он так на тебя смотрел! Огонь, а не взгляд! — Августа ободряюще ей улыбнулась, а затем подскочила к Руперту, который собирался менять пластинку. — Оставь ту, что играла! Впервые слышу эту песню. Это что-то из вашего, магловского?

— Да это же «Тайная любовь» Дорис Дэй! Моя сестренка обожает эту песню и заслушала пластинку практически до дыр, — Руперт повертел в руках пластинку. — Кстати, а ты очень похожа на певицу, исполнившую этот хит!

С обложки пластинки лучезарно улыбалась хорошенькая певица с коротко остриженными светлыми волосами. Сходство Августы с упомянутой Дорис Дэй действительно было поразительным. Августа осталась весьма довольна этим фактом и воодушевленная упорхнула танцевать дальше. Похоже, ей весь вечер предстояло танцевать лишь с двумя кавалерами: Дэвидом и Милтоном, которые ожесточенно отнимали ее друг у друга после каждой песни.

— Напиши мне сразу, как только Лонгботтом надоест тебе своим занудством. Я тотчас прилечу и утешу тебя! — говорил Булстроуд, кружа Августу в танце. Помня об анимагической форме Булстроуда, его обещание «Прилечу и утешу!» стоило воспринимать буквально. Эти слова заставили изрядно понервничать Дэвида, готовившегося в очередной раз перехватить у соперника свою возлюбленную для следующего танца.

Минерва с интересом наблюдала за другими выпускниками. Хит Дорис Дэй явно очень нравился Джозефу Смиту, который с удовольствием танцевал под него с Помоной. Когда «Тайная любовь» по заказу выпускников была поставлена уже в третий раз, и Джозеф снова потянул Помону танцевать, то та мягко ему отказала, напомнив, что и другие девушки мечтают о танце с ним. Ей словно стало неудобно от повышенного внимания к своей скромной персоне со стороны популярного парня. Джозеф пожал плечами и неохотно пригласил танцевать слизеринку, что особенно громко насмехалась над Минервой.

У Минервы все еще звенел в ушах язвительный смех этой девушки. Звенели и бокалы с шампанским, музыка играла все громче и громче, выпускники отплясывали все зажигательнее под последние магловские хиты. А Минерва мечтала о том, чтобы этот безумный вечер наконец закончился.

* * *

Гордая дочь Шотландии вернула мне мой скромный подарок, не обманув моих ожиданий. Иная девица горделиво надела бы его на праздник, но только не Макгонагалл, которая предпочла остаться верна себе. Безделушка, прихваченная в качестве чаевых у барахольщицы Хэпзибы Смит, так и осталась никому не нужной. Вещь, которая, как мне казалось, должна была украшать блестящие черные косы невинной девушки, а не надушенные букли молодящейся безобразной старухи.

Минерва была робкой, как голубка. Такой чистой и неискушенной. Она изо всех сил подавляла в себе обуревавшую ее страсть. Руки Минервы отталкивали меня, глаза же говорили: «Да!» И это лишь сильнее распаляло меня. Поцелуй, конечно, не грех… Однако дочь пастора есть дочь пастора… Я опомниться не успел, как Минерва выскользнула из моих объятий и упала на пол, как созревший плод.

Вдоволь натанцевавшись, разгоряченные выпускники высыпали на улицу и продолжили веселье уже во дворе замка. Минерва же быстрым шагом шла в направлении кабинета по защите от темных искусств. Карман ее мантии утяжелял предмет, который она намеревалась вернуть дарителю.

Было необычно идти по полупустому замку и осознавать, что через несколько часов она, уже будучи выпускницей, покинет это место. Удастся ли ей вообще сюда когда-нибудь вернуться? В школе оставался ее наставник, с ним Минерва рассчитывала продолжить общение на научные темы. Да и с остальными преподавателями имелось желание и дальше общаться…

Она резко остановилась на месте, когда перед ней внезапно буквально из воздуха возникла Плакса Миртл. Привидение повисло у высокого стрельчатого окна в полном молчании и будто даже не заметило Минерву. Бросилось в глаза, что Миртл стала еще прозрачнее, чем раньше, казалось, что еще немного, и она попросту превратится в невидимку. Ее полненькие руки, косички, небрежно перевязанные бантами, плиссированная юбка, ноги в белых носочках и стоптанных туфельках — все почти сливалось с каменными стенами. Миртл будто таяла на глазах, она уже так мало походила на сияющих жемчужным светом других призраков, увлеченных своими повседневными хлопотами. Но самым необычным было то, что Миртл не издавала ни звука, она не плакала, не хихикала, не болтала о всякой чепухе, а просто висела в воздухе, чуть покачиваясь. Рядом с ней почему-то парил старый дорожный сундук. Серое личико Миртл не выражало ни скорби, ни радости, на нем просто читалось некое спокойное ожидание. Она до странности напоминала человека, терпеливо дожидавшегося на перроне своего поезда — так обычно на платформе Хогсмида вели себя серьезные взрослые, дожидавшиеся Хогвартс-экспресса, который обещал с ветерком домчать их до Лондона. Мыслями Миртл словно уже была не здесь, а где-то далеко-далеко, там, куда бы ее увез ее поезд…

— Миртл? — ласково позвала Минерва, но привидение даже не посмотрело в ее сторону.

Минерва моргнула, и призрак исчез так, словно его и не было.

Минерва покачала головой. Так остался незакрытый гештальт. Ее гештальт или все же Риддла? Его! Как бы он ни пытался показать, что решительно покончил со всей этой историей с Миртл. Вот только Риддл обидел ни в чем не повинную девочку-призрака, а стыд по сей день испытывала Минерва. Но что она могла поделать? Глядя на Миртл, Минерва понимала, что все же есть на свете вещи, которые никак не изменить, их надо принять, как бы ни было тяжело. Порой куски разбитой вазы все же стоит отложить в сторону и не пытаться их склеить даже при помощи Репаро, поскольку в редчайших случаях и это заклинание оказывается бесполезным.

Как и всегда, стучать в кабинет по защите от темных искусств не пришлось, ибо дверь сама собой привычно отворилась перед гостьей. Риддл возился со своими бесконечными фолиантами, как истинный книжный червь, и даже не взглянул на вошедшую Минерву.

— Я должна вернуть вам ваш подарок, — она положила перед ним на стол коробочку с изумрудной заколкой. — Эта вещь не для меня. Вы можете преподнести ее любой другой девушке, потерявшей от вас голову. Возможно, кому-то это украшение доставит больше радости. Меня оно только огорчило.

Риддл равнодушно повертел коробочку в руках и небрежно сунул ее в один из ящичков стола.

— Я заметил, что вы не стали ее надевать, и меня это несказанно расстроило, — сухо ответил он так, словно и не ожидал, что Минерва действительно примет его подарок.

Риддл выдвинул другой ящичек в столе, достал оттуда знакомую черную тетрадь и извлек из нее колдографию. Затем поманил к себе Минерву, чтобы она смогла получше рассмотреть снимок. Это оказалась выпускная колдография, на которой был изображен весь курс Риддла. На потрепанном краешке снимка был указан золотыми цифрами год выпуска: «1945». С колдографии натянуто улыбались юноши и девушки. Минерва быстро отыскала среди учеников Риддла, поскольку он превосходил остальных ребят ростом и вообще отличался спокойным взглядом уверенного в себе человека, а также редкой красотой. Рядом с ним вертелся светловолосый парнишка тщедушного вида, но при этом с бесовским огоньком в глазах. Перед этим подвижным юношей сидела девушка, которую даже миловидной назвать было бы трудно, настолько природа отдохнула на ее внешности.

— Эдгар Розье, — Риддл назвал имя светловолосого юноши, который взял и дернул неказистую девушку за косу, из-за чего та поморщилась, и это сделало ее еще некрасивее. — Дернул за косу он Эмили Миджен, у них в школьные годы были некоторые хм… трения, как часто случается у слизеринцев с гриффиндорцами.

Рядом с юным Риддлом стояли еще двое слизеринцев.

— Мордред Эйвери, кстати, как и ваша Помона Спраут, очень любит растения и теперь трудится в столичной оранжерее, — Риддл указал на чуть полноватого юношу с задумчивым взглядом. — Такой же не от мира сего, как и ваша подруга. Немало же у меня ушло времени и сил на то, чтобы только привлечь его внимание… А вот и Ральф Лестрейндж, уж больно серьезный на вид получился, можно подумать, его на паспорт снимали… Впрочем, никто в те годы не выглядел особо веселым, ибо поводов для радости появлялось не так чтобы много.

На колдографии также присутствовал коренастый Аластор Муди, пытавшийся чуть расслабить на шее галстук. Раньше у Аластора волосы были короче, а на юном лице не имелось ни единой царапинки. Все-таки годы службы в Аврорате несколько потрепали его.

— Ваш земляк, между прочим, — Риддл проследил направление ее взгляда. — Дуэли с ним всегда оказывались особенно горячими, почти вся школа собиралась, чтобы посмотреть на наши с ним поединки. Стихией гриффиндорцев считается огонь? Ну так вот, Аластор Муди был воплощением огня. Горячим, беспощадным, отчаянным. Необузданным. Дуэлей с ним мне всегда оказывалось мало, — в его голосе послышалось сожаление, в котором угадывалось одно: Риддл бы хотел сделать Аластора своим приятелем, как Эдгара Розье или Мордреда Эйвери, но у него по каким-то причинам не получилось. И это его огорчало. — Теперь денно и нощно вкалывает как проклятый в Аврорате, кто бы сомневался?

Внимание Минервы привлек красивый темноволосый юноша с чуть усталым выражением лица. Будучи ниже Риддла почти на голову, он, однако же, умудрялся поглядывать на того свысока, с превосходством.

— Альфард Блэк — наследник благороднейшего и древнейшего семейства, — пояснил Риддл. — Будучи вратарем в школьной квиддичной команде, он, кажется, за все годы игры пропустил всего три мяча. Сейчас вот продолжает воплощать свои квиддичные мечты.

— Играет в какой-нибудь команде?

— Нет, Альфард все же слишком умен для столь пустого занятия. Да и не пристало отпрыску уважаемого семейства гоняться за мячами уже на потеху публике со всей страны. А еще он немного бунтарь, потому не осел и в теплом чиновничьем кресле, которое ему было уготовано почти с самого рождения. Применяет свой незаурядный ум в сфере предпринимательства: его небольшая компания производит не то квоффлы, не то бладжеры. А может, и то и другое. Альфард за время учебы в школе изучил квиддичные мячики вдоль и поперек. И на том спасибо.

Говорил Риддл с заметным пренебрежением, словно Альфарду Блэку стоило бы применить свой ум в другом направлении. Было примечательно, что Риддл говорил о своих однокурсниках, как коллекционер о редких желанных видах бабочек: одни экземпляры ему удалось заполучить в свою коллекцию, другие — пока нет.

— Здесь все ваши друзья?

— Нет, конечно.

У Минервы тоже не все друзья являлись ее сокурсниками. Поппи Помфри, например, закончила школу раньше Минервы. С каким же упоением Риддл рассматривал колдографию! Обычно люди везде с собой носят портреты родных и любимых, у Риддла же наверняка не имелось изображений родителей, а вот снимок с однокурсниками у него был всегда при себе вот уже десяток лет.

— Вы выглядите на колдографии очень уверенным в себе молодым человеком, которому все нипочем, — отметила Минерва.

— А мне и казалось тогда, что мне все нипочем. Но, как выяснилось в ближайшие дни после окончания школы, не все оказалось мне по плечу, не все двери распахнулись передо мной. Я предложил тогда свою кандидатуру на должность учителя и получил отказ из-за отсутствия у меня опыта.

— Но теперь должность ваша…

— Это так. Пожалуй, профессор Дамблдор оказался прав, опыта и знаний мне действительно в то время не хватало, я должен был учиться дальше, повышать компетенцию, чем я и занялся. Теперь даже благодарен Дамблдору за тот жесткий отказ, за то, как меня спустили с небес на грешную землю, — Риддл убрал колдографию обратно в тетрадь. — Альбус Дамблдор в принципе всегда был со мной неимоверно строг. Намного строже, чем с остальными учениками. Задрал для меня высоченную планку в первую очередь по своему предмету. Например, если обычные ученики должны были обратить жабу в простенький глиняный кувшин, то я был обязан наколдовать как минимум Портлендскую вазу.

— И что, вы не справлялись с подобными творческими заданиями своего учителя? — Минерва насмешливо изогнула бровь. — Вас считали лучшим учеником, так что вы должны были подавать остальным учащимся пример. Мне вот всегда было скучно трансфигурировать жабу в обычную вазу. Я сама, без каких-либо требований, стремилась создать что-то уникальное, тонкой работы. И чем сложнее оказывалась задача, тем было интереснее.

— Потому вы и любимица Альбуса Дамблдора! — сказал он и окинул Минерву тем самым взглядом, от которого ее неминуемо бросало в жар.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так, — пробормотала Минерва, и где-то глубоко внутри нее начал просыпаться страх.

— А как я на вас смотрю?

— С долей неприличия! — единственные слова, которые она смогла сейчас подобрать.

— С вожделением, вы хотели сказать? Называйте вещи своими именами. Вы девушка взрослая, окончили школу. К чему эти неловкие фразы, как у смутившейся третьекурсницы? Ах да, я и забыл, что вы стыдливая дочь священника, — Риддл хлопнул себя по лбу, будто вспомнив важную вещь. — Вот только похоть не в моем взгляде, а в ваших помыслах, Минерва, сказал бы вам ваш премудрый отец. Вот вам и мерещится всякое…

Минерва отвела глаза в сторону. Он опять вгонял ее в краску. Сам при этом так спокойно и раскованно говорил на неприличные темы. Что же до ее желаний… Риддл был для нее самым красивым мужчиной на свете, очаровательным и привлекательным. Порой она, предаваясь фантазиям, представляла себе, как Риддл мог бы ее приобнять и даже поцеловать. Ее сердце в минуты мечтаний сразу начинало отбивать бешеный ритм.

Риддл встал из-за стола и прогулялся до окна. Затем ехидно заговорил:

— Ну да ладно, мне не привыкать к нескромным мыслям и взглядам людей вокруг. Со мной это лет с двенадцати. Впрочем, на мне люди всегда останавливали взгляды дольше обычного, даже когда я еще был совсем малышом. И, боюсь, мне сейчас придется свергнуть с пьедестала почета вашего кумира… — он резко повернулся к ней лицом, на котором читалось злорадство, и у Минервы желудок сделал кульбит. — Да-да, я однажды поймал на себе нескромный взгляд вашего дражайшего наставника, еще когда сам был его учеником. Тяжелый взгляд, полный похоти! Это случилось в один из вечеров, когда я привычно патрулировал коридоры. Как же он, наверное, меня возненавидел тогда за то, что я вызвал в нем столь низменные чувства! Вот и сдирал с меня три шкуры на уроках, задавая мне задания в три раза сложнее, чем остальным ученикам. Кстати, как бы он ни противился, но был вынужден ставить мне высокие баллы по трансфигурации. И как бы ни сопротивлялся, но плоть подводила его, такого великого и недосягаемого! Сколько же мучительного желания слышалось в этих его притворно усталых: «Том, мой мальчик, не желаете ли вы мне что-то рассказать?» — Риддл попытался изобразить голос и манеру держаться Дамблдора, и Минерву чуть не стошнило от увиденного и услышанного. — Я был рядом, но был доступнее для любой легкомысленной студентки, нежели для него — уважаемого профессора, светоча науки, борца за благополучие в нашем зыбком мире!

Он желчно рассмеялся. С таким самодовольством мог смеяться лишь человек, который знал, что невероятно хорош собой, и благодаря этому преимуществу разбил немало сердец. Ему явно до сих пор льстило, что к нему когда-то испытывал слабость видный профессор.

— Вы невесть чего нафантазировали себе в подростковые годы, целиком отдавшись черной зависти и ненависти, что уже тогда испытывали к нему! Но даже если в этом вашем пассаже и содержится тысячная доля правды, то тот, о ком вы смеете говорить столь глумливо и неуважительно… Он живой человек со своими слабостями и переживаниями! Не смейте насмехаться над ним! — не выдержала Минерва, до глубины души возмущенная столь мерзкими высказываниями о ее наставнике. — Наверное, вы также насмехаетесь и надо мной, ведь слабости и желания есть и у меня, как и у всякого человека, при этом я не намерена…

— Поддаться искушению и провести со мной незабываемую ночь? — перебил ее Риддл. Минерва пребывала в ужасе от того, что говорит с ним на подобные темы. Его же это все явно забавляло. — Хотя мне и забавно получить отказ от той, что и так немало позволила с собой сделать. Страсть, знаете ли, реализуется по-разному. Самая что ни на есть близость у нас с вами уже была, кстати, — он сделал паузу, давая ей возможность вспомнить. — Волшебный танец в Хэллоуин, благодаря которому на краткий миг мы с вами стали единым магическим целым. И примечателен был сам процесс, с чем он ассоциировался. Прелюдия, жар объятий, блаженство, возносящее в небеса! Достойное волшебников соитие. Имей вы опыт с мужчинами, вы бы несомненно провели аналогию.

У Минервы не было этого самого опыта, но изначально имелось смутное подозрение насчет того самого необычного танца в Хэллоуин.

— Вы испытали жуткое смущение, но у вас при этом наверняка возникло желание повторить, правда? — продолжал свою бессовестную речь Риддл, с удовольствием отмечая в ее глазах ужас. — Вам было хорошо со мной в те мгновения?

Она не удержалась и влепила ему звонкую пощечину. Бесстыдник! Риддл же резко ступил к ней и обхватил руками ее талию. Происходящее было чистым безумием.

— Сейчас же уберите руки! — потребовала Минерва, уперевшись ладонями в его горячую грудь.

— Иначе что? — он лишь сильнее сдавил ладонями ее талию. Кажется, сопротивление только больше раздразнило его. — Снова превратитесь в кошку и попытаетесь ускользнуть?

— Да!

Так они и стояли, пожирая друг друга глазами, но Минерва не превращалась в кошку, а Риддл замер, крепко сжимая ее в своих объятиях. И тут он впился в ее губы поцелуем. Так змея вонзает острые зубы в плоть жертвы. Наверное, Риддл по-другому и не умел.

Минерва всегда старалась сдерживать свои чувства. Ровно до этого момента. Теперь же чувства накатили на нее сильнейшей, сшибающей с ног волной. Поцелуй змеи же был полон сладкого нежного яда. Яд этот обездвиживал, принуждал сдаться. Голова закружилась, колени подкосились. И Минерва лишилась чувств.

* * *

Риддл привел ее в сознание при помощи нюхательной соли. Когда Минерва очнулась, то обнаружила себя лежащей на викторианской кушетке, которая, видимо, была трансфигурирована из школьной скамьи. Минерва приподнялась и увидела Риддла, рядом с которым парил в воздухе поднос, уставленный чайными чашками и тарелками с легкими закусками.

— Вы очнулись. Выпейте чая с Животворящим эликсиром. Давайте, мисс Макгонагалл, вам необходимо восстановить силы, — он отлевитировал ей расписную чашку.

Сейчас еще угостит пирожными?

— За вечер вы не съели ни крошки. Все глаз не спускали с Пивза, который объявился к середине праздника, когда учителя уже поуходили, и все грозился посрывать со стен гирлянды. Но претворить в жизнь свои угрозы так и не решился. Видимо, таки вас побаивается. Подкрепитесь сейчас, — словно прочитав ее мысли, сладчайшим голосом предложил Риддл, и тарелки с едой подплыли прямиком к ее кушетке. — После я провожу вас до вашего факультета. Не беспокойтесь, ваша девичья честь не пострадала.

Он улыбался, глядя на то, как Минерва судорожно ощупывала пуговицы на своем наглухо застегнутом платье. Пить чай она наотрез отказалась.

— Не нужно, я сама в состоянии дойти, — она поправила в волосах кельтскую заколку. Чертополох охранял от нечисти, вот только от Риддла он Минерву так и не защитил. Впрочем, она сама виновата, что вообще пришла к этому человеку.

Риддл пропустил мимо ушей ее возражения и сопроводил ее.

— Вам все же стоит выпить хоть немного Животворящего эликсира, поскольку вам как старосте вряд ли удастся этой ночью сомкнуть глаза. Мне вот в свое время пришлось присматривать за ребятами, устроившими бурную вечеринку уже в стенах нашего факультета. На рассвете, перед тем как мы сели в лодки, мне пришлось взбодриться чаем с эликсиром.

Он говорил без умолку, а Минерва избегала смотреть ему в глаза. Отчаянно хотелось, чтобы Риддл оставил ее наконец в покое. К счастью, по пути им встретился Джозеф Смит, разыскивавший Помону. Минерва ухватилась за возможность помочь однокурснику найти его подругу и таким образом наконец отделалась от Риддла. В руках у нее остался лишь флакончик с Животворящим эликсиром, который Риддл все же настойчиво ей сунул.

Когда они с Джозефом вышли во двор, то увидели хаффлпаффцев и гриффиндорцев, запускающих фейерверки. Слизеринцы, посмеиваясь, наблюдали сие зрелище и лениво попивали прихваченные из Большого зала сливочное пиво и шампанское. Помоны, как и ожидалось, среди празднующих не было. Минерва сделала однокурсникам замечание и потребовала, чтобы запускать фейерверки те отправились подальше от замка. Они неохотно подчинились.

Минерва и Джозеф переглянулись. Хорошо зная Помону, оба отлично понимали, где ее следовало искать. Они молча двинулись в сторону Запретного леса, уже не обращая особого внимания на грохот хлопушек и веселые крики выпускников.

Минерва за вечер не выпила ни бокала шампанского, однако же чувствовала себя пьяной. Она вспоминала, как Риддл притянул ее к себе, когда они находились вдвоем в его кабинете. И жалела, что не оттолкнула его и позволила себя поцеловать. Надо было разозлиться как следует, поджечь Риддла Адским пламенем прямо на месте, она же ведьма в конце-то концов! Тогда бы ей не пришлось сейчас мучиться от сожаления. Сгорать от стыда, вспоминая о жаре его объятий и страстности поцелуя, от которых у нее попросту закружилась голова.

Они с Джозефом уходили все дальше в лес, решив наплевать на все страшилки о Запретном лесе, которыми их пугали с первого курса. Они уже не дети малые, а выпускники, совершенно взрослые люди. А сейчас в лесу находилась их подруга, с некоторых пор практически поселившаяся в этом запретном месте. Помону теперь уже не пугали никакие мифические лесные чудовища. Потому что ею двигало огромное желание претворить в жизнь свою заветную мечту.

В Запретном лесу было так легко заблудиться, но Минерва с Джозефом шли так уверенно, словно отлично знали путь. И чем темнее и дремучее становился лес, тем ближе они становились к своей цели.

Похоже, Помона выбрала для своих научных экспериментов одно из самых глухих и темных мест во всем лесу. Однако многовековые деревья расступались перед путниками, чтобы затем плотно сомкнуться за ними, закрывая обратный путь. Папоротники высотой оказывались уже выше даже такого крупного человека, как Хагрид. Это были не те скромные светло-зеленые растения, что росли в теплице профессора Бири. Здесь властвовали темно-зеленые гиганты, беспрепятственно черпавшие особую бесконечную энергию из благодатной почвы.

Стояла невероятная тишина, казалось, замок и его обитатели остались далеко позади, будто в другом мире. Похоже, наверное, себя ощущал и юный Герберт Бири, когда очутился в лесах Трансильвании. Он тогда оказался словно в ином мире, ином измерении. Где-то здесь, в глубине леса, наверняка и обитали кентавры — загадочные, недосягаемые существа, великие предсказатели. Волшебники так до сих пор до конца и не изучили кентавров, а сами эти существа отнюдь не стремились поделиться своими великими тайнами с неблагодарными людьми. Тайны эти мудрые кентавры получали напрямую от далеких звезд, от самого Всевышнего.

Фигурка Помоны выглядела крохотной и хрупкой на фоне густой темной-зеленой растительности. Но Минерва с Джозефом так и застыли на месте, увидев, как их подруга склонилась над чем-то. Они подобрались ближе, и только тогда Помона вздрогнула, точно ее поймали на воровстве, и обернулась. На миг в ее округлившихся карих глазах отразилось изумление, но потом в них вернулось прежнее спокойствие.

— А я и не надеялась, что мне удастся разделить свою великую радость с друзьями... — молвила она. — Но вот вы здесь. Вы только посмотрите на это чудо!

Помона поднялась с колен, ее праздничное платье местами уже было испачкано влажной землей. Она отошла в сторону, чтобы друзья могли получше рассмотреть плоды ее трудов. Темно-зеленый папоротник раскинул перед ними свои мощные ветви, среди которых просматривался крохотный бутон алого цвета. От цветка исходило мягкое сияние, как от ночника.

— Чем глубже ночь, тем ярче он светится, — поделилась наблюдениями Помона. — Представляю, как он будет сиять, когда раскроется в ту самую ночь…

— Невероятно! — Джозеф не верил своим глазам. Он перевел ошарашенный взгляд с цветка на Помону. — Но как? Как у тебя получилось? Я думал, это все детские сказки…

— Папоротники в теплице профессора Бири не были обычными. Они представляли собой весьма редкий вид, тот самый, что можно найти лишь в лесах Трансильвании и еще в некоторых труднодоступных местах Восточной Европы. Только эти папоротники способны цвести всего одну ночь в году, — с придыханием рассказывала Помона. — Профессор Бири заразил меня идеей вырастить цветок папоротника. Профессор Риддл же помог мне реализовать мою заветную мечту. Теперь я верю, что на свете нет ничего невозможного!

Минерва смотрела на цветок папоротника и не могла отвести от него глаз. Он был такой скромный на вид, совсем крохотный, однако же освещал вокруг себя все, как самая яркая звезда. Он был огоньком в оконце для заблудившегося путника. Почему тот, кто посмеет сорвать сей цветок, должен будет скрываться от нечисти и может оказаться проклят на всю жизнь? Да потому что столь прекрасный цветок должен продолжать сиять лишь в самом темном лесу. Он должен продолжать скрывать все тайны мира от любопытных людей, не открывать последним путь ко всем кладам на свете. А что такое Эликсир бессмертия как не самое желанное сокровище на свете? Цветок папоротника вроде как не может существовать, а он существует вопреки всем естественным законам. Бессмертие человека вроде бы невозможно, но и оно, как показывает жизнь, вполне себе оказывается возможным.

— Какой прелестный цветок! — только и смогла вымолвить Минерва, и собственный голос показался ей чужим, не своим.

— О да! — согласился Джозеф, но Минерва проследила направление его взгляда и сделала для себя удивительное открытие: прелестным цветком для этого юноши являлась Помона, а не бутон папоротника. Таким взглядом, полным восхищения, Джозеф никогда не одаривал ни Миранду Макмиллан, ни какую-либо другую признанную красавицу школы.

* * *

Утром, когда настало время уезжать, я чувствовал себя разбитым, голову так и клонило к подушке — как староста я не сомкнул за ночь глаз, все следил за порядком по всей школе. Я выпил целый флакон Животворящего эликсира, мысленно негодуя на то, что организм мой недостаточно вынослив. Впрочем, мне не грозило заснуть в лодке, когда нас в них посадили. В то утро разразилась страшная гроза, волны на озере достигали гигантских размеров, некоторые выпускники даже хотели было отказаться от участия в символической процедуре отплытия на лодках. На что Дамблдор с присущим ему философским спокойствием заметил, что жизненный путь наш не только устлан лепестками роз и освещен солнечными лучами, он может быть омрачен и внезапной грозой, так что мы должны уметь найти радость и в ненастные времена и прочее, прочее в духе нашего чудаковатого заместителя директора.

Проводником нам тогда поставили Рубеуса Хагрида. Дамблдор еще с улыбкой назвал его нашим Вергилием.

— И вы доверите столь ответственную миссию этому недоучке? Да мы все очутимся на дне озера еще в начале пути! — возмутился Эдгар, и на это Дамблдор просто ответил, что доверил бы Хагриду собственную жизнь.

Тогда я выпрямился насколько мог и бодро скомандовал однокурсникам садиться по лодкам. Хагрид, как же…

— Вы чего струхнули-то? Мы что, не выпускники, на днях сдавшие ЖАБА? Разучились колдовать перед лицом стихии? Так и будем здесь стоять, пока тучи не соизволят убраться восвояси? Возьмем да разгоним их сами! Мы же волшебники! — мои увещевания подействовали на всех, как удар кнутом по мягкому месту.

— Верно! — вторил мне Аластор Муди. — Все по лодкам! Мы же не неумелые первогодки, которым только дали в руки волшебные палочки?

«Разве не мы пережили столько лет войны?» — явно вертелось у него на языке, но он не стал это озвучивать, ибо все и без того об этом подумали.

Я задержал взгляд на Дамблдоре и отметил, насколько его лицо выглядело озабоченным и даже постаревшим в последнее время. Видели, сколь серьзен и суров лик Атланта, удерживающего небосвод? Таков был лик и у Дамблдора. Всем пришлось непросто в годы ожесточенной войны, но для власть имущих бремя войны было особенно тяжким. От решений этих людей зависела судьба человечества. А Дамблдор, как никто другой, ощущал на себе весь груз ответственности.

Перевернулась всего одна лодка: в ней как раз плыли Розье и Миджен. Сами виноваты. Они даже в лодке умудрились повздорить, и Эдгар, желая напугать ненавистную ему гриффиндорку, еще сильнее раскачал лодку, та и перевернулась. В тот день я решил, что рано или поздно раздобуду или же изобрету чары влияния на погоду. И первым, что я изменю, станет дряная погода в Лондоне.

Прекраснее заката мог быть только рассвет, подумалось Минерве, когда, на миг позабыв о хлопотах по усадке выпускников в лодки, она окинула взглядом окрестности замка. Мгла неотвратимо отступала, занимался рассвет, от ночной прохлады было малость зябко, и выпускники кутались в свои дорожные мантии. Лодки легонько покачивались на воде, озеро нынче было спокойным и гладким, его поверхность напоминала венецианское зеркало. Завершались последние приготовления перед отплытием. Хагрид суетливо проверял все лодки на наличие повреждений, в пути не должно было произойти никакого досадного инцидента. Деканы говорили последние напутственные слова ученикам своих факультетов. У всех на лицах играли усталые улыбки — вряд ли кто-то ночью проспал хотя бы пару часов.

Выпускники расселись по лодкам, и те мягко заскользили по водной глади. Ученики взглянули на еще сероватое небо, на котором не виднелось ни облачка. Лодки все больше отдалялись от берега, где остались учителя, махавшие выпускникам с грустными улыбками. Минерва задержала взгляд на Риддле, на его лице улыбки не было, он выглядел крайне серьезным. Словно вспоминал о чем-то своем, глубоко личном.

Они преодолели половину пути, и замок предстал перед ними во всем своем величии. И тут показалось солнце. Минерве подумалось, что величайшим из чудес является то, что солнце каждый вечер закатывается, чтобы на следующий день взойти вновь. И так продолжается изо дня в день в течение... вечности? У Минервы прошел мороз по коже при внезапной мысли, что однажды солнце может не взойти.

Выпускники аплодисментами и радостными криками приветствовали появление светила. Наверное, трогательнее момента у них за всю жизнь больше не случится. У Минервы скатилась по щеке горячая слеза, у остальных выпускников глаза тоже были влажными. Минерва посмотрела на замерших Дэвида и Августу. Семь лет назад они, чуть взволнованные дети, также плыли в одной лодке и даже не подозревали, что впереди их ожидают долгие годы крепкой дружбы. Теперь же Дэвид и Августа плыли и держались за руки, уже будучи сложившейся парой влюбленных.

Лодки медленно увозили их, увозили во взрослую жизнь. Что ждало выпускников в будущем? Кому какая судьба была уготована? Кто каких успехов достигнет? Каких горестей хлебнет? Выпускники медленно рассекали на своих прочных зачарованных лодках спокойные воды Черного озера, оставляя позади Alma mater, а вместе с ней и свое беспечное детство.