Ахромат, или трудности воспитания детей

Ребят, скорее всего это пока будет одна часть, но вообще планируется их как минимум три, однако как пойдет. Надеюсь, вам понравится моя задумка и вы оцените ее по достоинству. Дети семьи Винсмоук заслуживают самого лучшего, и Чуя вполне мог бы им это дать))) Приятного чтения)

***

Ахромат — объектив, у которого хроматическая аберрация полностью устранена для двух длин волн света, а для остальных значительно уменьшена.

Чуя умирает. Конечно, он всегда знал, что долго не проживет, потому что его смерть от Порчи была лишь вопросом времени. Это было уже давно предсказуемо, но он на самом деле был безумно рад, что ему удалось прожить больше пятнадцати безумно прекрасных и насыщенных лет, но он все равно умирает. Накахара не совсем уверен, как ему вообще удалось продержаться столь долго, учитывая, что он из раза в раз доверял свою жизнь в руки Дазая. В конце концов, как вообще можно доверить свою жизнь тому, кто и свою-то совершенно не ценит, только и мечтая, что уйти на вечный покой? Однако, несмотря на то, что они друг друга ненавидели и терпеть не могли, Осаму его ни разу не подводил. Ну, кроме вот этого последнего раза, который и отправил его на тот свет. Но тут шатен уж точно не мог вмешаться и что-то исправить. Может, он бы и хотел. Однако, мужчина прекрасно знает эту суицидальную скумбрию, поэтому и привычно уже сомневается. Так, совсем слегка. Тем не менее, это не отменяет того факта, что рыжий умирает. Ему немного грустно и очень больно, но он быстро смиряется с происходящим. Учитывая, что мир переписывался и стирал эсперов из существования, было лишь вопросом времени, когда именно Арахабаки попытается вырваться на свободу, а его будет некому остановить. Так что свою смерть владелец Смутной печали принял с некоторой грустью, но облегчением из-за того, что он не уничтожит весь мир. Он смутно помнит множество криков, когда его отчаянно зовут, но на тот момент Чуя уже слишком слаб и слишком далеко, чтобы суметь ответить. Он лишь надеется, что его быстро отпустят и смирятся с его смертью, а не будут всю жизнь по нему грустить. Накахара, несмотря на всю свою неприязнь, очень надеется, что Дазай будет счастлив, сможет жить нормальной жизнью и, может даже, заведет себе семью. Тем не менее, такой вариант кажется слишком несбыточным и пугающим, потому что мужчина не знает, что случится, если такой, как Осаму, попробует воспитать детей. У него перед глазами отчетливо сияют примеры Йосано, самого Дазая и Кью, поэтому рыжий думает, что это определенно самая дурацкая и сумасшедшая идея из тех, которые вообще приходили к нему в голову. Однако, это не значит, что в последние свои секунды эспер от всей души не желает для бывшего напарника счастья. Пусть между ними было много плохого, много ненависти, боли, обид и недоразумений, это не значит, что владелец Смутной печали собирается утащить весь этот багаж с собой. Именно поэтому он делает над собой усилия и окончательно прощает этой скумбрии ходячей все то, что было между ними. В конце концов, на том свете его это волновать уже не будет, а на последок нужно же сделать что-то хорошее. На удивление, Арахабаки в голове почему-то не хохочет радостно и не заходится ликующими криками о том, что именно этого момента он ждал; что он вырвется и уничтожит этот мир; что наконец-то ненавистный сосуд умрет, даруя ему долгожданную свободу. Почему-то Чуя чувствует от него только горе и бесконечные сожаления, которые топят его, словно он оказался в болоте. Накахаре бы выплыть, выбраться из этих зыбучих песков, вдохнуть свежего воздуха и хорошенько обдумать все происходящее, но времени и сил у него уже нет. И мужчина окончательно умирает, переставая существовать. Ну, или рыжий думает, что умирает и перестает существовать, потому что в дальнейшем в памяти только провал. А потом он внезапно просыпается, оказавшись непозволительно и неприлично живым. Эспер недоуменно моргает, чувствуя слишком много всего одновременно. Он отчетливо ощущает исходящие от Бога Хаоса и Разрушений волны вины и облегчения и совершенно ничего не понимает. «Тебе и не нужно… Главное, что я понимаю, что делаю.» — глухо гремит Арахабаки, и владелец Смутной печали — вот ужас! — слышит в его голосе ту самую ласку, которые этот Бог испытывать уж точно не может. Ну, или, по крайней мере, не должен, и это очень сильно сбивает с толку. Впрочем, вокруг слишком много всего, что Чуя должен узнать, поэтому он полностью отвлекается от тех чувств, которые уловил, потому что они совершенно отказываются вписываться в его картину мира. Накахара честно ожидал, что просто умрет, и, самое большее и самое лучшее, что сможет сделать для мира, который так сильно любит, утащит Божество Хаоса и Разрушений с собой. Он это сделал, поэтому и умирал с чистой совестью. Однако, он совершенно не ожидал переродиться в другом мире, оказавшись ребенком какого-то сумасшедшего психа, решившего с помощью экспериментов лишить своих детей человечности и превратить их в идеальных солдат. И у него, может, это бы и получилось, если бы не Сора — мать детей, и не Арахабаки, который почему-то, но как всегда, вмешался и полностью все испортил. (Нет) Теперь у мальчика (а ему в этом теле пять, не больше) старшая сестра и три младших брата. А еще они все пронумерованы, словно какой-то скот. Его старшая сестра и третий младший брат нормальные, а двум остальным не так повезло, поэтому они больше напоминают заводные игрушки или искусственных роботов без эмоций и чувств. И это еще одна причина, почему рыжеволосый ненавидит и ублюдка-отца, и сумасшедших ученых, как будто бы других причин было недостаточно. Он так и не стал полноценным генетически измененным ребенком, потому что Арахабаки этого бы не допустил, но и обычным человеком эспер не являлся. Даже Богу Хаоса и Разрушений не удалось до конца выдавить модификации из его нового тела, но так даже удобнее, потому что это сделало его выносливее и сильнее. А всех ученых, которые пытаются приблизиться к нему или что-то с ним сделать, Владелец Смутной печали убивает без малейшей жалости, лишь брезгливо кривясь. Он всегда ненавидел ученых. Он брезгливо морщится на новое имя «Ичиджи», что значит «Первый», и демонстративно отказывается на него отзываться. Он не собирается быть клейменным, как какой-то табурет или стол. Чуя — личность, и он никому не позволит это от него отнять. Разумеется, Накахара довольно быстро — ну, относительно — разбирается в том, что происходит. Он не прежний Накахара Чуя, один из руководителей исполнительного комитета Портовой мафии, самое грозное их оружие, А5158 и бывший напарник Дазая Осаму. Мальчик — не он, но и он одновременно. В конце концов, в новом теле просто не было прежней какой-либо личности, поэтому рыжий без особого труда занял место, образовав свою личность «Накахары Чуи» заново. Да, это сложно, и даже сам эспер так до конца и не понял, что умудрился натворить Арахабаки. В общем, это сложно, но владельцу Смутной печали совершенно все равно на все обстоятельства, потому что он — это он, и никто не сможет у него это отнять. Даже понимание того, что он стопроцентным Накахарой Чуей уже не является. В нем в любом случае очень много от его прошлой жизни (личности? воспоминаний? эмоций?), чтобы он пытался вообразить себя кем-то другим. Чуе нравится его новое тело и даже нравится жизнь, но совсем не нравится происходящее. Он видел, как рыдала от счастья Сора — его новая мать, когда поняла, что наконец-то еще один ее сын обрел человечность, даже если на волосах упрямо задерживается красный, не открывая полностью настоящий цвет. Но она была счастлива. Действительно, счастлива. Накахара знает, что его новый вроде как отец (если так вообще можно назвать этого монстра), которого он совершенно не воспринимает таким, тот еще мудак и псих, помешанный на беспрецедентном могуществе своей страны и превращении детей в идеальное оружие. Что его старшая сестра Рейджу и младший брат Санджи сохранили свою человечность (Санджи больше всех, и это делает его уникальным и драгоценным, пусть и физически более слабым), а вот Ниджи и Ёнджи не более, чем роботы, пусть их физическая сила и зашкаливает. Что Сора отчаянно хотела изменить это и спасти своих детей, но получилось у нее это только с одним. Ну, с двумя, если не учитывать, что вмешался Бог Хаоса и Разрушений. Его новая мама слабая, хрупкая, но при этом такая духовно сильная. Мальчик искренне ей восхищен, хотя и знает, что она очень хотела бы, но все равно ничего не может изменить. Ну, она не может, а вот рыжему это никто не запретит. Ну, вернее, запретить-то они ему могут, но он ведь не обязан их слушать, верно? Именно поэтому проходит меньше недели с тех пор, когда рыжий впервые все осознает, после чего он без зазрения совести в первый раз ломает Джаджу и нос, и челюсть, и правую руку, которой тот посмел замахнуться на Санджи. Эспер широко скалится, глядя в наполненные абсолютным ужасом глаза этого трусливого монстра (хотя не стоило оскорблять монстров сравнением с… этим), который по какому-то недоразумению родился человеком, и широко ухмыляется, когда отчетливо произносит, разможжив голову каким-то особо ретивым солдатам и ученым, на которых точил зуб с того момента, когда вообще понял все происходящее: — Теперь мы будем жить по новому. — он довольствуется произведенным эффектом, после чего отчетливо произносит то, что хотел сказать вот уже неделю. — И если хочешь жить, советую мне не мешать. Иначе я тебя и любого из вас на атомы разберу. И это не шутка. Владелец Смутной печали не уверен, сколько в этом ужаса перед ним или желания просто выждать и усыпить его бдительность, но Джадж медленно кивает. Чуя не говорит ему, что пытаться его отравить или как-то иначе убить уже не получится — спасибо тем же модификациям от «заботливого» папочки. Тот должен и сам это помнить. А если не вспомнит… Ну, Накахара всегда успеет его убить. Как и немногих оставшихся в живых ученых, потому что он все еще хотел дать возможность другим его братьям жить более-менее нормальной и полноценной жизнью детей. Надежда, что ученые все исправят, была небольшой, но мальчик пока не хотел разбирать двух остальных на атомы, чтобы вынимать эти модификации, а потом собирать их обратно. Он оставит это на самый крайний случай. Чуя наблюдает за тем, как совершенно счастливый Санджи, которого больше не ограничивали в его желаниях и не били жестокие братья, веселится рядом с матерью и Рейджу. Ему теперь не запрещалось ходить к маме и разрешалось готовить под руководством Зеффа, которого Накахара как-то выловил с необитаемого острова, решив как-то прогуляться по морю, а также заниматься другими делами, которые раньше были под запретом. Да и Рейджу наконец-то получила право на свои собственные решения. И, конечно, теперь они могли проводить времени с матерью столько, сколько захотят. Эти двое выглядели очень счастливыми и довольными, наконец-то напоминая тех детей, которыми они и должны быть. Мальчик переводит взгляд на еще двух младших братьев — Ниджи и Ёнджи и тяжело вздыхает, потому что эти двое… Они понимали только язык силы, поэтому ему частенько приходилось их бить, швырять или вдавливать в землю гравитацией, пока те не сдадутся и снова не станут послушными. Их человечность все еще не вернулась — да и путь до нее все еще был невероятно долгим и трудным, но они делали первые подвижки, напоминая совершенно неуклюжих малышей, делающих свои первые шаги, а не кого-то всесильного и всемогущего, как задумывалось. Но, по крайней мере, им нравилось рисовать, да и проводить время с Сорой тоже. Рыжий поймал на себе чей-то пристальный взгляд и взглянул вверх, заметив как за ним наблюдает Джадж. Видимо, он все еще надеялся все вернуть на круги своя. Эспер с удовольствием продемонстрировал ему средний палец, с ехидством наблюдая за тем, как тот, будто ошпаренный, задергивает шторы. Тот его ужасно боялся, и поначалу это было действительно забавно, но владельцу Смутной печали быстро это надоело. Тем не менее, было действительно удовлетворительно видеть, как тиран в семье превратился в кроткого и дрожащего зайчонка. Однако, Чуя не расслаблялся, потому что прекрасно помнил, что загнанные в угол крысы могут еще ого-го как впиться в горло. Так что у них было что-то вроде вооруженного нейтралитета. Накахаре было слегка любопытно, что еще этот мудак попытается придумать, но его действия были серьезно ограничены тем, что Джадж не мог никому сказать о том, чем занимался. Да и время с новой семьей — даже с братьями-киборгами — мальчику нравилось проводить гораздо больше, чем наблюдать за этой жалкой пародией на человека. — Чуя, тебе! — Ёнджи протягивает ему сплетенный венок, на первый взгляд выглядя совершенно пусто, будто и не живой. Однако рыжий видел в его глазах легкие искры радости и довольства, когда он принимает его подарок и широко улыбается, ласково поглаживая его по голове. Ниджи тут же возмущенно бьет его, стремясь привлечь внимание к себе. Тут бы вспыхнула драка, но эспер быстро их разнял, напомнив, что никаких ссор и конфликтов. Для этого пару раз пришлось ударить по чугунным головам, но они, кажется, все поняли. На ближайшие пять минут. Владелец Смутной печали до сих пор не совсем понимает, каким это чудным образом умудрился стать для своих братьев и сестры кем-то вроде отца (он вообще может так восприниматься из-за его возраста?), но он не то чтобы сильно против. Он ловит на себе ласковый взгляд и улыбку Соры, после чего весело улыбается ей, подмигивая. Впрочем, главное, что все они очень счастливы и довольны. Ну, или, по крайней мере, испытывают что-то наиболее близкое к тому, что такое счастье.