слепая преданность

— Не думал, что ты поседеешь раньше меня, Тони. Локвуд оборачивается; в его глазах плещется ночь. На кухне горит одинокий ночник, и хозяин спящего дома сидит, сгорбившись, греет руки о чашку с чаем. Обычно за столом ведутся шумные разговоры, раздается смех — хотя и немного натужный, потому что после где-то десятого призрака ты уже разучиваешься хохотать так по-детски, как совсем недавно. Но сейчас здесь тихо, темно и тоскливо. Шелестит дождь, в окно бьется ветка из заросшего сада — такой приземленный, спокойный звук по сравнению с призрачными завываниями. Лицо Локвуда устало кривится, и Квилл прикусывает язык. — Черт, я это… прости. Я знаю, тебе эта кличка не нравится. — Все нормально, Киппс, садись. Хочешь чаю? Квилл пожимает плечами и осторожно присаживается напротив. В темноте плохо видно — возможно, это стул Каббинса. С другой стороны, терять ему уже нечего… Квилл рассеянно рассматривает эту их скатерть для размышлений, путается взглядом в рисунках и надписях, списках покупок и изощренных оскорблений, пока Локвуд, как учтивый хозяин, возится с чаем. — Сколько сахара предпочитаешь? — глухо окликает его Локвуд. — Закинь один кубик. — Это не имеет смысла, — вскользь замечает Локвуд. — Одного недостаточно, чтобы сделать чай сладким, но и горьким он уже не совсем будет. — Вообще-то мне больше нравится кофе. — Ясно, дело раскрыто, — сухо смеется Локвуд. — Ты извращенец, Киппс. Еще пару месяцев назад Квилл попытался бы напасть на него с рапирой после этих надменных слов, как раз в стиле Локвуда, но сейчас он только посмеивается, когда бывший соперник ставит перед ним кружку. У Квилла даже появляется собственная кружка в доме на Портленд-Роу, 35, которую он тщательно охраняет от чужих рук. Возможно, это свидетельствует о том, что он сошел с ума. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Локвуд, и Квилл невольно подбирается, готовый к тому, что его собираются вышвырнуть прочь из этого удивительного загадочного дома, возможно — не прямо сейчас, все же Тони… Энтони не маньяк, чтобы выгонять слепца в глухую лондонскую ночь, полную ужасов и бродящих мертвецов, но с утра — так точно. Пауза на самом деле гораздо короче, чем Квиллу кажется; Локвуд усмехается и продолжает: — Не спится? Тебе, может, в библиотеке неудобно? — Удобно мне. И матрас меня устраивает, — ворчливо отвечает Квилл, отхлебывая крепкий чай. — По крайней мере, там на меня эти жуткие морды со стен не пялятся. — Это шаманские маски из… — Да мне нахер не интересно, откуда они! Просто не люблю, когда на меня что-то смотрит черными глазами, — огрызается Квилл. — Обычно это заканчивается тем, что мне пытаются оторвать лицо призрачными руками. Локвуд не смеется, — да Квилл и не собирался его смешить, еще чего, он тут клоуном работать не нанимался… Он к Локвуду вообще не нанимался, просто остался почему-то, прибился, как бездомная псина, которой и комнаты свободной не нашлось, вот его и выдворили спать в окружении мертвецов. Безвредных, тех, кто остался в вечности не злобными духами, а строками на пожелтевших страницах. В библиотеку, то есть. В бессонные ночи Квилл стаскивает себе какую-нибудь старую книжицу и ненадолго забывает о том, какой его окружает безнадежный мир, пытаясь разгадать, кто убийца в дешевом детективе. — Я услышал какие-то шорохи и решил проверить, — признается Квилл. — Гости, правда, обычно не топают и не ругаются, натыкаясь на угол, да и я тот еще Слухач, но ты меня понял. Этот дом выводит его из себя. Банка Люси, в которой обитает злобная тварь, опечатанная комната сестры Локвуда, от которой разит призрачным холодом… Кто знает, что еще может бродить по темным коридорам. Да и врагов у них и так хватает. Квилл устало напоминает себе, что это враги «Локвуда и компании», что к нему это не имеет никакого отношения. Эти придурки вечно влезают в дела, в которые не следовало. Но теперь в глазах агентства «Фиттис», на службу которому он положил большую часть своей жизни и десятки чужих, он такая же безнадежно глупая помеха. Может быть, теперь он тоже — «компания». — Ты дерьмово спишь с тех пор, как прогулялся на Той Стороне, — прямо говорит Квилл; он сюсюкаться даже со своими агентами не привык, тем более — с Локвудом. — Тебе нужно оставаться лидером, если ты не хочешь подвести их всех. Возможно, Люси умеет обращаться с призраками, Каббинс — рыться в книжках, а Холли — выглядеть хорошей девочкой и контролировать все, но ты направляешь их. Ты им нужен. — Ты не представляешь, что было Там, — мрачно говорит Локвуд, повесив голову. Свет странно падает на его тонкое лицо, превращая его в расколотый череп… или в одну из пугающих масок со стены. Волосы серебрятся сединой — гораздо больше, чем при нормальном дневном свете. Локвуд теперь кажется странно старше, и дело не только в побелевших прядях, а в том, как он смотрит и говорит. Голос Локвуда хрипит: — Я думал, что я не вернусь, а когда оказался по ту сторону железного круга, то понял, что мир стал другим. Или сам поменялся… Я пока не придумал, что с этим делать. — Ты всегда выдумываешь план в последний момент. Но какая разница, если он срабатывает, — пожимает плечами Квилл. Возможно, Локвуду сейчас кажется, что он как-то легко относится ко всему, но Квилл видел слишком много и помнил столько мертвецов, что мысли иногда путались. Каббинс попрекал его тем, что в его отряде самая высокая смертность. Он и не догадывался, что Квилл напоминает себе об этом перед каждым новым заданием. Если бы он мог, вырезал бы эти слова на своей коже, но в «Фиттис» всегда с подозрением относились к психически нестабильным агентам. Это сделало бы им плохую рекламу. Квилл Киппс был всего лишь пятном на их репутации. Никто не вспомнит о нем, если он убьет себя или сопьется, как многие другие бывшие агенты. Локвуд приютил его в приступе внезапного человеколюбия, но рано или поздно его доброта окончится — когда Квилл снова ошибется и подставит кого-то под удар. Он пытался их спасти. До того, как умер Нэд, ему даже казалось, что у него получается. — Я рад, что ты остался, — негромко говорит Локвуд. Чай колышется в кружке черной жижей, он не пьет, словно пытается угадать свою судьбу в бледном отражении. — И остальные рады, Люси и Холли ты точно нравишься, а Джордж… он медленно привыкает к чужим людям, дай ему еще время. — Я же не смогу работать ни с каким другим агентством. Не только из-за этой суки Фиттис, а потому что не могу раскрывать наши драгоценные очки. Вы — моя единственная надежда. — Это звучит так, будто мы держим тебя в заложниках! Квилл все-таки тянется до сахарницы и докидывает себе еще кубик. Все же Локвуд был прав насчет чая. Может, прав и насчет многого другого. Они никогда не разговаривали по душам. Каждая их встреча заканчивалась перепалкой; когда у них были силы и настроение побравировать — это были ироничные диалоги, достойные одной из детективных книжек, которые валяются в библиотеке, а когда случались плохие дни — оскорбления доходили чуть ли не до драки. Локвуд заставлял его быть лучше, работать на пределе сил, потому что Квилла всегда вымораживало то, как один мальчишка может управлять агентством и превосходить его идеальную команду из «Фиттис». Теперь Квилл понимал, что команда не была идеальной. Они действовали только по заведенному порядку, не доверяли интуиции, не интересовались причинами появления призраков, стремясь только засыпать все солью, чтобы потом приписать себе удачное дело в годовом отчете. Они боялись самих себя, не хотели привязываться и были как чужие. Может быть, он был жесток с агентами, но он желал им лучшего. Может быть, они ненавидели его и боялись. От этих мыслей больнее, чем раньше. — Если мы сражаемся против «Фиттис», мы можем встретить на пути твоих бывших друзей, — замечает Локвуд, как будто прощупывая почву. — Например, Кэт Годвин. Она не отступит. Она… — Слишком практичная для этого, — соглашается Квилл, удивленно отмечая, что улыбается при мысли о сухой ухмылке Кэт. — Она с удовольствием продырявит меня рапирой за то, что я оставил их с Бобби сейчас, после того как… После всего, что мы пережили в Челси. Я их бросил. Он помнит ужас, который сковал его, когда он понял, что Нэд мертв. Квилл стоял и смотрел. Он ничего не мог сделать; он уже был почти слеп. Все, что он видел, это живая горячая кровь его агентов. К тому времени он уже успел поверить, что наконец-то жизнь начала налаживаться, трагедий в его команде не случалось несколько лет, и эта смерть стала тяжелым ударом по голове, словно кто заехал ему обухом топора. Квиллу хотелось выть, и он выбрал уйти, отвернуться от суровой Кэт и испуганного Бобби с вечно дрожащими губами. Наверняка о них позаботятся другие, те, кто не отправляет детей на смерть. Может, это он приносил несчастья. Все же Каббинс прав: статистика всегда была против него. — Я в порядке, — врет он, — я это пережил. И это гораздо проще, чем путешествие на Ту Сторону, например, так что… я не стал бы жаловаться, Локвуд. Я понимаю, что слишком многое поставлено на кон, чтобы обращать внимание на то, что… я чувствую, — тяжело говорит Квилл. — Я справлюсь. — Нет, ты не прав, — вдруг прерывает его Локвуд. Это не Локвуд-заносчивый-ублюдок, которого хочется достать рапирой промеж лопаток. Это тот Локвуд, которого Квилл едва знает — готовый сражаться за своих друзей до последнего вздоха. Он негромко говорит: — Ты не можешь просто наплевать на то, что ты чувствуешь. Мы здесь так не работаем. — Я вас не подведу. Слепая преданность своему делу — это все, что у него осталось. Локвуд вздыхает, словно это не совсем то, чего он рассчитывал добиться, но ничего не говорит. Молчать с Локвудом странно удобно, почти что уютно — или, возможно, Квилл заразился всеобщим безумием, и теперь эта неопрятная захламленная кухня кажется ему комфортной. В любом случае, они в уважительной тишине допивают чай, не перебивая мрачные мысли друг друга, роящиеся, как злые духи. — На что оно похоже? — любопытно спрашивает Квилл, когда чай заканчивается. — Там темно, глухо и очень холодно, — отвечает Локвуд, невольно обхватывая себя руками. — Кажется, что все вымерли, но потом духи выходят на улицу, и становится еще хуже. Они не похожи на людей. Такие… отрешенные, неземные. Там совсем не течет вода, а земля вся в инее. Я не хотел бы там оказаться снова, но… хочешь рассмешить судьбу — выскажи свои желания, не так ли? Возможно, окажись Квилл на Той Стороне, он обернулся бы и увидел за своей спиной всех тех детей, которых не уберег. Они не разорвали бы его на части ледяными руками, просто стояли бы и смотрели — немигающие, страшные глаза. Прямо как в его снах. — В следующий раз я вас одних не отпущу, — говорит Квилл, и Локвуд вскидывает на него удивленный взгляд. — Я здесь самый взрослый, а значит… а значит… — Эти слова обычно работали с испуганными новобранцами в «Фиттис», но не с Локвудом, однако Квилл так просто не сдается: — Вам нужен кто-то ответственный там. — Это мое агентство, и мне не нужны взрослые надзиратели. Но не откажусь от еще одного друга рядом. Квилл не умеет говорит благодарности, поэтому он просто забирает их кружки и бережно ополаскивает в раковине — в основном чтобы не трогать стопку грязных тарелок, оставшихся после ужина. Потом они как-то неловко проходят в библиотеку — Квилл все-таки думает поспать, а Локвуд увязывается следом. Обходит матрас, осматривает книжные стопки — со стороны может показаться, что Квилл строит себе дом в углу. Рядом валяются вещи, зато рапира заботливо воткнута в старую подставку для зонтиков, которая как-то тут оказалась. На инкрустированную рукоятку теперь жалко смотреть… — Я вот подумываю сюда диван поставить, — Локвуд меряет шагами пространство у стены. — Или раскладное кресло, я присмотрел одно, ты на нем как раз поместишься… — «Козел», — бормочет себе под нос Квилл. — Холли говорит, новую мебель мы себе можем позволить, учитывая наши растущие доходы. И, я надеюсь, тебя никто не потерял, пока ты у нас живешь? Семья или?.. — Я сирота, — пожимает плечами Квилл и зачем-то добавляет, как будто его кто за язык дергал: — Моим первым Гостем был отец, который решил повеситься на кухне. Как понимаешь, мне повезло, что солонка оказалась под рукой. Локвуд смотрит на него настороженно. Такими вещами не шутят, поэтому он решает поверить — и говорит, как будто они чем-то обмениваются. Правду на правду: — Моими тоже. — А? Чего тоже? — Я в саду родителей увидел, когда они разбились. На мгновение всего, с тех пор они не появлялись. Тебе, похоже, больше не повезло. Не повезло — явно преуменьшение. Про родителей Локвуда, выдающихся исследователей, даже в газетах писали, а что некий мистер Киппс по синьке решил со всем покончить — об этом никто никогда не узнает. Мать с тех пор перестала обращать на него внимание, считая, что в агентстве, куда его рекомендовал инспектор, приехавший на труп, о Квилле как-нибудь позаботятся. Она и до смерти отца гуляла (Квилл это давно знал, там никакого сверхъестественного зрения не нужно), может, он потому в петлю и полез… А потом она потерялась, вдруг снова появилась, опять нашла себе какого-то опасного человека, продала их дом на окраине и уехала куда-то с концами. Так что Квилл перебивался квартирами, которые для сотрудников арендовало агентство — его и каморка устраивала, он все равно туда приходил только поспать с шести утра до десяти, иногда — и того меньше. — Давай диван, только не подержанный какой-нибудь, — попросил Квилл. — У них пружины все наружу. Неудобно и для спины вредно. В моем-то возрасте. Локвуд призрачно улыбается и кивает. — Вот и отлично, а сам иди спать, — Квилл снова пытается изобразить ответственного взрослого. — Твои темные круги под глазами меня каждый раз стремают — они, конечно, идут к образу чахоточного аристократа, но долго ты так не протянешь, поверь моему опыту, — кривится Квилл. С Локвудом в его агентстве так никто никогда не разговаривал, поэтому сейчас он косится на Квилла немного опасливо, как будто тот его покусать может. Но соглашается: — Наверное, ты прав. Спокойной ночи, Киппс. — Спокойной, Локвуд, — отвечает он. Завтра будет очередной день, не лучше и не хуже прочих. Благодаря «Локвуду и компании» и этим нескольким неделям, проведенным под одной крышей, впервые с тех пор, как он потерял Зрение, Квиллу кажется, что он живет.