***
Вечером Анна нагревает несколько котлов воды, а солдаты прикатывают здоровенную лохань. Едва они покидают палатку, Шарлотта сбрасывает одежду и садится в воду, зябко ежась, когда сквозняк пробегает холодными лапками по груди и лопаткам. Анна усердно трет плечи госпожи мыльным корнем, ни на мгновение не прекращая болтать. – Сглазила я вас, – с досадой говорит она. – Стоило только подумать, что вы стали радостнее, и вот – все глазки себе выплакали. Ну-ка, куда годится это опухшее личико. Потом, когда ополоснемся, я вас умою ключевой водичкой... – Почему он так холоден со мной, Анна? Почему он ко мне не приходит? – перебивает ее Шарлотта, размазывая мыло по ладоням. – Не приходит? – уточняет служанка, изумленно таращась на принцессу. – Он все время находится в гуще народа. Либо со своими адъютантами, либо с просителями, либо же уходит в лес, в самую чащу, где скрываются эти его странные солдаты... – Шарлотта судорожно вздыхает, краснеет: до чего она дошла, исповедоваться перед служанкой. – Но он ни разу не зашел поговорить со мной. Просто недолго посидеть рядом, как раньше... – Ваша светлость, мы в военном походе, – пожимает плечами Анна. – Здесь не больно-то насидишься. Чудо, что у нас с вами есть отдельный шатер, чудо, что я могу искупать вас перед сном – спим-то мы, как все, почитай, на земле, лапнике, попонах и одеялах. Ужин готовим над костром, одеваемся по-простому... – Ты считаешь, я стала нехорошо выглядеть? Подурнела? – Шарлотта в отчаянии резко встает на ноги. Пена стекает по животу и ногам принцессы, усеивает все вокруг брызгами. – Да нет же! – Анна с укором качает головой, утираясь передником. – Я хотела сказать: сейчас у сира Гриффита другие заботы. И все воины, и этот лагерь – беженцы, освобожденные рабы, женщины, дети – тоже на нем, – Анна переходит на шепот. – И те странные солдаты, что больше похожи на зверей. Все эти твари, шарахающиеся вокруг лагеря в сумерках, тот мохнатый, страшный, что участвовал в нашем похищении – всеми ими командует сир Гриффит. Разумеется, это отнимает много сил, поэтому он вечно занят, от самого рассвета и до заката... – Но он мог бы приходить ко мне ночью! – перебивает ее Шарлотта, чувствуя, как от собственных слов к щекам снова приливает краска – не от стыда, но от сладкого темного чувства, что родилось в ней на вершине холма, когда она смотрела на Гриффита. – Принцесса! – Анна машет руками. Шарлотте смешно ее возмущение. Она выбирается из лохани и терпеливо ждет, пока Анна накинет ей на плечи полотенце. Анна старательно вытирает ей ноги, а потом разгибается и шепчет в самое ухо: – Ну, сами подумайте. Стал бы он вас спасать из плена, если бы не любил? – Он благородный, – не соглашается будущая королева, вытирая повлажневший нос уголком полотенца. – Он не мог меня оставить. Ведь он и я... Мы уже были... – Не говорите вслух! – шипит служанка. – Людям незачем знать всякое. Пусть для них он будет просто героем Мидланда. – Да, – твердо говорит Шарлотта, как можно ровнее держа спину. – Гриффит и есть освободитель Мидланда. Он – Ястреб Света из пророчества, которому суждено изменить мир... – И он – ваш нареченный, – напоминает служанка.. – Мой нареченный, – кивает Шарлотта, невидяще глядя перед собой, представляя до боли знакомые черты, которые она не меньше сотни раз вышивала на пяльцах, пока была в плену у кушанского узурпатора. Если бы он только любил меня. Хоть немножечко. Как же мне приручить эту гордую птицу?***
Шарлотту берут на военный совет: она должна присутствовать – она, Шарлотта-Беатриса-Мария-Роди Виндхейм, последняя из законных владык Мидланда. Шарлотта сидит во главе стола, строго напротив Гриффита, и изо всех сил пытается сосредоточиться на том, что говорит рыцарь Локус: огромное войско кушан движется по суше на запад, их цель – портовый город Вританнис, где собирается флот Альянса. С моря к Вританнису направляются демонические твари под командованием какого-то Даибы, ужасного кушанского мага. Если не вмешаться, Вританнис будет атакован сразу с двух сторон, флот сожжен, а Альянс – разбит... У нее плохо получается: сложно заставить себя оторваться от созерцания Гриффита. Гриффит, сидящий во главе стола, так отрешен и задумчив, что Шарлотте хочется плакать. Она не может сдержать досады, когда в шатре появляются юные адъютанты – Соня и Мьюл. Эта ужасная девочка так звонко смеется! Соня не входит – влетает, прижимается к Гриффиту, на мгновение кладет ему голову на плечо. Будь Соня старше, Шарлотта бы заподозрила дурное, но Соня – почти дитя... Дитя войны. Шарлотта вздрагивает, встретившись с девочкой глазами: взгляд Сони подернут тайной, как поверхность пруда – ряской. (Это сравнение, вычитанное в какой-то книге, кажется Шарлотте верным). Шарлотта представляет себе тонкую прослойку мха на болоте, под которой скрывается трясина. Или же чудовища... Про Соню вроде бы говорили, что она пророчица. Медиум Гриффита. Я дура. Я просто ревную. – Ваше высочество? – сделав паузу, повторяет Гриффит. Шарлотта заливается краской, поняв, что он уже дважды обращался к ней. – Ваше высочество, нам донесли, что глава Святого Престола собирается покинуть Ватикан с кортежем, чтобы лично прибыть ко Вританнису. Думаю, мы пошлем Соню встретить его... – Это означает, что скоро битва? – тихо говорит Шарлотта. Гриффит кивает и улыбается. А потом – Шарлотта замирает, не веря своему счастью – он встает и на глазах у всех подходит к ней. Склонив белокурую голову, Гриффит прижимается губами к ее мизинцу, как в день ее освобождения. – Это означает, что после битвы мы поженимся.***
Ночью Шарлотта лежит без сна, прислушиваясь к звукам затихающего лагеря: фыркают лошади, звенит струя – кто-то шумно отливает на камни прямо позади шатра, где-то поодаль рычит собака, бряцает железо, когда мимо проходят караульные, кто-то кашляет, кто-то лениво трогает струны лютни, слышится усталый плач младенца, раскапризничавшегося перед сном, и испуганное шиканье матери. Звонко зудят налетевшие со стороны леса комары. Похрапывает Анна. Где-то там, за тонким пологом, за линией костров – Гриффит.***
Его шатер, простой, ничем не украшенный, разбит возле самого леса. Шарлотта с тревожно бьющимся сердцем замирает у входа. Ей, конечно, достанется сейчас, но... Но она столько вытерпела. Она так долго мечтала о нем. Уместно ли будить его сейчас, перед большим сражением... Не лучше ли дать ему отдохнуть и набраться сил? Шарлотта топчется на месте, то протягивая руку вперед, то отдергивая. Если Анна проснется и увидит, что принцесса исчезла, прихватив один только темный плащ с капюшоном, она завоет так, что на крики сбежится весь лагерь. И что скажет на все это Гриффит? Шлеп. Шлеп. Шарлотта стремительно оборачивается: давешняя жаба, подскакивая на вытоптанной конями земле, тащит в зубах что-то, больше всего похожее на длинную кость со свисающими ошметками жил... При виде принцессы жаба издает глухое утробное рычание. Этого хватает, чтобы Шарлотта птичкой влетела в шатер, тут же оказавшись в кольце чужих сильных рук. Больно!***
– Принцесса... – пальцы Гриффита гладят ее по щеке. – Что случилось, раз вы решили бежать ко мне среди ночи? Шарлотта молчит, завороженная прикосновением, только изо всех сил цепляется за руки Гриффита. Она сидит у него на коленях в маленьком переносном кресле. Бог знает, где Гриффит раздобыл его. Наверное, там же, где и лохань. Он одет. Он в доспехе, как днем, как каждый раз, что она видела его после возвращения. Шарлотта боялась неловкости, боялась, что застанет его несобранным, раздетым – и желала этого. – Прости меня, – говорит она, осторожно дотрагиваясь до металлических пластинок панциря на его груди. – Я такая глупая... Мне стыдно... Гриффит молчит, продолжая поглаживать тыльную сторону ее кисти. Это придает Шарлотте уверенности. – Я там одна умираю, – по-детски просто шепчет она, пряча лицо у него на груди. – Я уже все глаза выплакала. Ты так мил и любезен каждый раз, когда мы видимся... Но ты так же любезен с обозниками, с пехотинцами, со своими солдатами-демонами, я уверена, что и свою лошадь ты гладишь по морде, все так же рассеянно улыбаясь, как и сейчас! Но я помню тебя другим... Стоит это произнести, у Шарлотты пропадает дыхание. Она действительно помнит. Юношу с костылем на площадке мраморной лестницы в королевском саду. Сорванный листик, зажатый между его губ – незатейливую свистульку, издающую неблагозвучные скрипы. Серебристый смех после сорвавшегося покушения, то, как он похлопывал по плечам других наемников, выдернув стрелу из своего доспеха... Силуэт в проеме окна, мокрый синий камзол, капли на паркете, горячечные поцелуи, нетерпеливые прикосновения, непривычное ощущение жаркого мужского тела, втиснувшегося между ее ног, сильные руки, боль, сладость... Он стал сильнее и прекраснее. Он стал неуловимо другим. – Гриффит, – лепечет Шарлотта. Гриффит молча встает из кресла, так что принцессе тоже приходится встать. – Я была так счастлива, когда ты вернулся. Но теперь мне все чаще кажется, будто ты не любишь меня. Что случилось с тобой за эти годы? Или же со мной, – голос Шарлотты начинает дрожать. – Может быть, ты думаешь, что, пока я была в плену у Ганишки, он... Он и я... Шарлотта чувствует в горле комок, но все-таки заставляет себя продолжить: – Нравы кушан всем известны. Может, тебе наплели, что я осталась в живых только потому, что Ганишка... Знаешь, ему нужна была королева. А у меня не было никого, кто бы защитил меня, кроме Анны и сотни твоих портретов на пяльцах, и я все ждала, когда же однажды он потеряет терпение... Гриффит больше не улыбается, только искоса смотрит на принцессу, не прерывая ее. Шарлотте кажется, что ей наконец-то удалось поколебать его безмятежность. – ...тянула время, как могла. Он просил дать ему наследника, чтобы перед всеми богами стать властелином Мидланда, но я бы лучше убила себя, чем... – Т-с-с, – Гриффит кладет ей палец на губы. Но Шарлотта уже не может остановиться: – У меня был и будет только один мужчина, – заканчивает Шарлотта твердо глядя ему в глаза, сжимая маленькие кулаки. – Только тебе я хочу рожать сыновей. Но, Гриффит, мне надо знать, что я по-прежнему нужна тебе... И ты тоже мне нужен... Как мужчина... До того, как ты уйдешь в этот бой... – Как мужчина, – эхом отзывается Гриффит, и Шарлотта замирает: она никогда не видела, чтобы Гриффит так смотрел. В темноте его глаза кажутся почти черными, тьма в них словно живет собственной жизнью. Он наклоняет голову и тихо, едва слышно шепчет ей в ухо: – Ну а если не получится... Как мужчина? Сможешь ли ты по-прежнему любить меня, моя принцесса? – Ой, больно, – Шарлотта пытается разжать его пальцы – он слишком крепко стиснул ее запястье, – но Гриффит словно бы не слышит ее: – Как удивительно и забавно... Тогда я ввалился к тебе незваным, через окно. В этот раз ты сама явилась ко мне. Маленькая принцесса, – он перехватывает оба ее запястья одной рукой, а вторую кладет ей на поясницу. – Смелая птичка... Ни тогда, ни сейчас ты не была готова к тому, что может произойти. "Я ждала тебя, я готова", – хочет сказать Шарлотта, но смутное чувство, отголосок испытанного на улице страха, мешает ей говорить. Отчего-то ей вспоминаются иные вещи, связанные с Гриффитом, – те, которые она предпочла бы забыть навсегда: бесконечный спуск в подземелья Башни Отчаяния, сырость, холод, идущий откуда-то из глубин разлома, лязг железных цепей, крысы, пробегающие по ногам, мерзостный скрип отпираемой двери в темницу, вонь и скорчившееся у стены истерзанное тело, позорный шлем, запертый на замок и искусанный, в трещинах, безмолвный рот... – Поцелуй меня, – выдавливает она, зажмурившись. – Пожалу... Гриффит медлит. Приоткрыв один глаз, Шарлотта видит, как неуверенно шевелятся его губы. Гриффит наклоняется к лицу принцессы так осторожно, будто никогда этого раньше не делал, будто все, что он делает сейчас, ему внове. Поэтому она вздрагивает от неожиданности, когда Гриффит впивается ей в рот поцелуем, больше похожим на укус.***
Его губы умелые и мягкие, и язык, ворочающийся во рту принцессы, делает то же, что и три года назад, и все равно, в то же самое мгновение, когда Гриффит прижимается к ней, Шарлотта понимает: что-то не так. Странное ощущение: как будто воздух вокруг них двоих сгущается, как будто снуют рядом прозрачные, легкие тени, скользят по груди, колышут подол, касаются кожи на икрах... Наверное, показалось. Сквозняк. "Подожди, – хочет она сказать, упираясь в доспех на его плече, царапая пальцы об острую кромку металлических перьев, украшающих кирасу. – Не могу дышать!" Глаза Гриффита широко открыты, и тьма, сгустившаяся в них, пульсирует, а взгляд устремлен сквозь Шарлотту. Он теснит ее вбок, и Шарлотта с каким-то даже облегчением обнаруживает перед собой скромную постель. Ладони, давящие ей на бедра, узкие и горячие. Пальцы слегка сгибаются, царапая кожу даже через ночную рубашку. От этого скребущего прикосновения позвоночник Шарлотты будто прошивает внезапной вспышкой желания. Она выгибается, пытаясь прижаться к Гриффиту грудью и животом. Гриффит чуть отстраняется, двигая бедрами, но не прерывает поцелуй. Язык Гриффита шевелится у Шарлотты во рту, точно скользкий моллюск, точно умное ожившее щупальце. "Это странно", – едва успевает подумать Шарлотта, прежде чем Гриффит дергает завязки на ее плаще, и тот падает к ногам. Это ни на что не похоже. Гриффит наконец-то отодвигается. И стремительно разворачивает Шарлотту спиной к себе, предупреждая попытку протянуть к нему руки. Когда он спускает с ее плеч ночную рубашку, Шарлотта принимается дрожать. Гриффит начинает покрывать ее плечи и руки короткими сухими поцелуями, больше похожими на клевки, и она до крови закусывает кожу на кисти. Поцелуи спускаются ниже: лопатки, позвонки и эти особенные места на пояснице, от одного прикосновения к которым бросает в жар... Когда Гриффит окончательно стягивает рубашку вниз и опускается сзади на колени, Шарлотта начинает тоненько скулить в ладонь, прижатую к губам. Она чувствует влажный теплый язык, рисующий круги на ее коже. Чувствует его в ложбинке между ягодиц. Шарлотта пытается отпрянуть, но сильные, будто железные, пальцы не позволяют. В тот момент, когда язык Гриффита касается участка более нежной кожицы и принимается скользить по нему туда-сюда, легонько надавливая, Шарлотте кажется: она сейчас потеряет сознание. Гриффит вылизывает самое срамное место, которое только могло найтись на ее теле, непринужденно, точно аристократ, нюхающий розу в оранжерее. Шарлотта не может сдержать растерянный смешок. Это потому, что я принцесса. У принцессы все места должны пахнуть, как розы, убежденно говаривала когда-то старая нянюшка... Как ему не противно?! Теперь он добрался до ее самого драгоценного "цветка", погружаясь в него языком и посасывая текущие из него соки... Господи! Знай о таком отец, перевернулся бы тотчас в своем гробу... При мысли об отце Шарлотте немедленно становится противно и страшно, а еще – холодно. Ей хочется поскорее прижать к себе Гриффита, обхватить ногами и спрятаться за ним от всего мира – может быть тогда, наконец, все эти страхи уйдут, останется только простое, понятное, знакомое... Тепло. Ох! Гриффит надавливает ей на плечо, заставляя и ее опуститься на колени. Левой рукой он по-прежнему придерживает Шарлотту, а палец правой, сухой и твердый, просовывает между нежных складок сзади. Шарлотта запрокидывает голову, прогибается в пояснице, раздвигает ноги: палец ритмично движется взад-вперед, упираясь в какую-то точку внутри нее, вызывая сладкое напряжение и желание податься навстречу... – Давай же, – жалобно говорит Шарлотта через плечо. – Почему ты одет? Ты не хочешь?.. Рука Гриффита, удерживающая ее, ослабевает, а потом Шарлотта даже в темноте с изумлением видит, как он отрицательно качает головой. Он опять становится отрешенным и далеким, как тогда, на вершине холма. Недосягаемым, как ангел – или вольная птица. В уголках глаз Шарлотты скапливаются быстрые слезы. – Пожалуйста, будь со мной, – шепчет Шарлотта, ложась перед ним на спину и прижимая к груди кулаки. – Как угодно, как ты захочешь. Я все сделаю... И тогда, томительно медленно, словно сомневаясь в каждом своем движении, Гриффит встает и начинает раздеваться. С бьющимся сердцем Шарлотта следит, как он расстегивает крепления на панцире, ослабляет застежки ремней, удерживающих наручи и набедренники, стягивает сапоги. Без своих белых доспехов Гриффит кажется гораздо земнее и человечнее, но когда он расшнуровывает рубашку и через голову стаскивает ее, оставаясь по пояс голым, Шарлотта широко открывает глаза – в полумраке видна кожа, белая, как у мраморных статуй в Виндхейме, и изящный поворот шеи, и белые локоны, рассыпавшиеся по плечам... Гриффит сложен, как молодой бог. А потом Гриффит, едва заметно тряхнув волосами, нагибается, чтобы остаться без штанов – и когда он выпрямляется перед ней, слезы Шарлотты высыхают сами собой, зато всю ее, от макушки до пяток, заполняет страх. – Это как это? – шепчет Шарлотта, не отрывая взгляда от бедер возлюбленного. И дрожащей рукой принимается щипать себя за щеку. – Это невозможно! А потом, прежде чем она успела бы закричать, отшатнуться и отползти, Гриффит падает на нее, точно хищная птица – и, подмяв под себя, перекатывает ее на живот, впечатывает лицом в подушку, заглушающую все крики. Шарлотта лежит, придавленная его телом, стараясь приподняться, чтобы не задохнуться – и чувствует, как он ерзает по ней, трется о ягодицы... Трется гладким пахом, с одним лишь намеком на выпуклость. На этом идеальном, скульптурном, беломраморном теле больше нет ничего и близко похожего на то, что смутно запомнилось Шарлотте по единственной безумной ночи в Виндхейме, ничего, что должно было бы быть у нормального мужчины... Ничего стыдного, греховно-человеческого. "Я не понимаю! – кричит про себя Шарлотта, стиснув зубы и судорожно пытаясь ухватиться за простыни, чтобы выбраться, вырваться, отползти. – Я не понимаю, что это!" Гриффит просовывает одну руку под нее, запускает пальцы в мокрые завитки между ее ног, но Шарлотта не чувствует ничего кроме страха и отвращения. Даже когда он принимается второй рукой мять ее груди, она брыкается и оттопыривает зад, стараясь сбросить Гриффита. Она не понимает, чего он добивается. Воздух в шатре вновь становится густым, липким, как патока, Шарлотте опять чудятся прикосновения невидимых лапок – только на этот раз невидимки ведут себя жадней и нахальней, тычутся мордочками прямо туда, где еще недавно были губы Гриффита... Шарлотта вся в испарине, а Гриффит сухой, даже не вспотевший. "Принцесса". Ей показалось, или он правда произнес это ей в затылок? "Не надо бояться". Где-то над Шарлоттой, слегка шелестя, будто бы разворачиваются гигантские крылья. "Ястреб света спустился к тебе, благословенная". Она перестает вырываться и давиться слезами и пухом из лопнувшей подушки. Шарлотта вытягивается на подстилке плашмя, мелко дрожа и судорожно вздыхая. Поворачивает голову, насколько это возможно, и смотрит через плечо. У Гриффита за спиной правда виднеются крылья – огромные белые крылья, испускающие неяркий свет. Ей кажется, что она знает, каким они должны быть на ощупь – мягонькими и теплыми. Лицо с огромными, кажущимися почти черными глазами строго и печально. – Ты кто? – шепчет Шарлотта. – Ты – мой Гриффит? "Я твой воин, принцесса". Ястреб, божья птица, думает Шарлотта, до боли закусив палец. Разумеется, Ястреб не может быть подобен во всем человеку. Но зачем же тогда... Гриффит издает предупреждающий скрип. Шарлотта вздрагивает: точно такие же звуки порой долетают до нее из леса. Гриффит вытягивает одну руку и вцепляется Шарлотте в волосы на загривке. Кажется, у него отросли преизрядные когти... Гриффит садится на корточки, широко разводя колени, и принимается тереться промежностью об оттопыренный зад принцессы. Шарлотта чувствует, как ее "женское место" соприкасается с чем-то влажным, хлюпающим. "Говорят, что у птиц нету мужского срама, – думает принцесса, зажмурившись и ойкая, пока Гриффит когтит ее плечи и спину. – Говорят, что самцы и самки во многом похожи, а их естественные пути для испражнений, семени и потомства неразделимы... Ох! Больно!" Гриффит беззвучно содрогается, вцепившись обеими руками ей в плечи. Шарлотта ощущает, как по внутренней стороне ее ляжки ползет густая длинная капля. Спину саднит от глубоких царапин, но эту боль можно перетерпеть. – Страшно, – шепчет Шарлотта, просовывая кулак под щеку. – Что теперь будет... Вместо ответа Гриффит ложится рядом и осторожно, почти нежно, целует ей пальцы. Никаких крыльев нет – будто бы и не было их вовсе. Может быть, померещилось? – Как же так вышло? – спрашивает измученная Шарлотта. – Ведь я помню тебя другим! Гриффит рассеянно, почти грустно улыбается. – Многое изменилось с тех пор, как я попал в темницу вашего отца. Шарлотте вдруг кажется, что она поняла. Она цепенеет от ужаса. – Отец и его ужасный тюремщик... Это они с тобой сделали? Они, да? Гриффит молчит, подложив руки под голову, и улыбается краешком рта. Его черные ресницы трепещут. Что бы ни случилось с ним, думает Шарлотта, в одном он не изменился: никогда не отвечает прямо на поставленный вопрос. И тогда Шарлотта, в который уже раз за эту ночь, заходится плачем и обеими руками обнимает Гриффита за шею. Перед глазами у нее – мраморная терраса, юноша с костылем, проем окна, за которым хлещет ливень, смятый синий камзол... Что бы ни случилось, я все равно люблю тебя. И я буду с тобой. Тени, ютящиеся по углам шатра, беззвучно хохочут. Снаружи лает собака.***
Над зелеными холмами, издревле принадлежащими Мидланду, гуляет ветер. С самой высокой точки принцесса Шарлотта спокойно озирает расположенный внизу Вританнис, лежащее за ним море и творящийся под городскими стенами ад. Полчища кушан сметены и разбиты, сотни и тысячи тварей гибнут под копытами конницы Мидланда, мечутся под градом стрел, воют, насаженные на пики чудовищных рыцарей Локуса, падают в ров в нелепой попытке спастись. Там, внизу – рев тысячи глоток, визг раненых лошадей и лязг железа, а здесь, наверху, только травы, ветер – и небо. Небо такое же синее, как глаза лорда Гриффита. В самой небесной выси кружит какая-то птица. – Ваше высочество, – зовут из эскорта, и Шарлотта разворачивает кобылу: исход сражения предрешен. Сидеть очень больно. Тянет поясницу, ноет низ живота, промежность отдает кинжальной болью. Шарлотта знает, что она сегодня бледна и некрасива, но, когда лошадь ступает на расчищенное пространство перед опущенным через ров мостом, невольно улыбается. Взгляды всех, от пехоты до знатных дворян прикованы к ней, к диадеме на ее волосах, к тонкой девичьей шее, изящному кардигану с меховой опушкой. И когда бежавшие из Мидланда аристократы преклоняют перед ней колени, Шарлотта продолжает улыбаться. Это ее земля. Это ее армия. Это ее... – Я... – говорит она. – Шарлотта-Беатриса-Мария-Роди Виндхейм, объявляю свою волю... Мой нареченный, лорд Гриффит, командир отряда Ястреба, назначается верховным главнокомандующим государственной армии Мидланда. Ей и грустно, и страшно, и радостно. Гриффит, застывший в седле по правую руку от нее, чуть поворачивает голову. В небесных глазах Шарлотте чудится молчаливое одобрение. И даже... Восхищение? Зрачок, вертикальный и узкий, едва заметно пульсирует. Белые кованые перья на доспехе сияют на солнце так, что больно смотреть. Она почти осуществила свою мечту. Не все ли равно, какой ценой. В личном фургоне принцессы, оставшемся в лагере, на красной бархатной подушке греются под наседкой три небольших, покрытых кровью и родовой слизью яйца.