Корпорация «Цифрослов», или букшифтинг для начинающих

Глядит на Ленского Евгений.

«Ну, что ж? убит», – решил сосед.

А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      «… Пока вдали       Зарецкий наш и честный малой       Вступили в важный договор,       Враги стоят, потупя взор».       Ах, Александр Сергеевич! Вот Вы три с половиной строки написали, а я за это время, что мы с Дарси стояли друг напротив друга, молча и, вовсе не отводя взглядов, успела целую жизнь, как кино, перед глазами пересмотреть!       Да, умом-то я понимала, что дуэль мне, в отличие от «спасённого» Владимира Ленского, грозит вовсе не мгновенной смертью, а комой. Но разве есть что-то успокаивающее в мыслях о коме?        — Что ж? Начинать?       Фраза-пощёчина, фраза-оплеуха. Оброненная между делом, фраза, столь обыденно решающая судьбу и отметающая последний шанс на спасение.       А в голове, как назло в самый неподходящий момент, мельтешили навязчивые мысли. О том, что дуэли запрещены законами всех государств – кроме Парагвая. О том, что, как говорят у нас, в народе, не ту страну назвали Гондура…, пардон, Парагваем. О том, что, по старинному дуэльному кодексу, участниками дуэли не могли быть недееспособные, немощные и женщины. О том, что женщина, практически «добровольно» полезшая в дуэльные дела, явно и немощна, и недееспособна. И вообще, умом скорбна.       Да что я делаю?       «Как в страшном, непонятном сне,       Они друг другу в тишине       Готовят гибель хладнокровно...»       Дарси! Да приди ж ты в себя! Ну, заигрался ты в героя XIX века, но ты ж – не «цифра», над тобой не тяготеет канон, так и зачем тебе всё это?       «Вот пистолеты уж блеснули,       Гремит о шомпол молоток.       В гранёный ствол уходят пули,       И щёлкнул в первый раз курок.       Вот порох струйкой сероватой       На полок сыплется. Зубчатый,       Надёжно ввинченный кремень       Взведён ещё».       Секундант Ленского деловито и с явным удовольствием, едва не насвистывая, отмерял шагами требуемую дистанцию. Тридцать два шага! Вот какое расстояние разделило нас с шотландцем, и не было никакого шанса это расстояние преодолеть.       А мсье Гильо-то, честный малый, оказался трусоват. Спрятался за пень – всё, как метко описал Пушкин, вот из таких крошечных стёклышек сложивший страшную мозаику этого переломного для романа момента.       Нет, у меня нет ни малейшего самоубийственного намерения одним из этих хрупких стёклышек сломаться под гнётом канона!       И, тем не менее, вот я, стою, молча поджав губы, напротив него.       — Теперь сходитесь.       Боже мой, если ты есть и если ты слышишь нас-атеистов, прости меня-неразумную и помоги!       «Хладнокровно,       Ещё не целя, два врага       Походкой твёрдой, тихо, ровно       Четыре перешли шага,       Четыре смертные ступени».       Я, ведомая чьей-то недоброй волей, сделала шаг. Ещё один.       Дарси, словно зеркальное отображение меня, повторил, не отводя взгляда.       И тут, по заказу, по молитве ли, над головой пророкотало. И, разверзнув хляби небесные, Бог – или, скорее, Демиюрг, ну кто же ещё? – обрушил на нас июньский ливень.       По благородному лицу Иэна Дарси бежали дождевые капли, сливаясь по цвету со сложным оттенком его глаз. Одежда – многочисленные жилеты, фрак, – всё промокло насквозь за мгновения, и мы – два изваяния в почерневшей от избытка влаги одежде – замерли, отгороженные от невольных зрителей пеленой дождя.       Дарси разомкнул уста первым.       — Ты думала, этот жалкий маскарад меня обманет?       Я шутливо развела руками.       — Конечно, нет! Ты же монополизировал право на обман!       Иэн вскинул подбородок, что, как я уже успела изучить, являлось у него верным признаком разгорающегося гнева. Лей, дождик, лей! Может, ты хоть сможешь этот пожар залить?       — Где Владимир?       Я неопределённо махнула рукой за спину, нагло ухмыльнувшись.       — Ромео в безопасности, и свою Джульетту преждевременной кончиной не расстроит.       Почему, зачем я решила, что вот такое глупое фиглярство – лучший способ успокоить вспыхивающего, словно спичку, мужчину? Ой, зря!       Глаза Дарси сузились, поджатые губы превратились в тоненькую ниточку. Но голос всё ещё звучал спокойно – так спокойно, что у меня вдоль позвоночника побежали мурашки – и вовсе не от холода и промочившего насквозь дождя.       Уж не понятно, как за пеленой барабанящего по земле, траве, листьям, стенам старой мельницы дождя наш странный диалог удалось услышать Зарецкому.       — Позвольте: что за шутки? Если это – не мсье Ленский, то кто же?       Но Дарси не дал старому дуэлянту и шанса договорить. Твёрдой рукой наведя пистолет на секунданта, замершего на месте от неожиданности, шотландец процедил:       — Мсье Зарецкий! Настоятельно не рекомендую Вам вновь вмешиваться в нашу беседу. А, коль скоро у Вас возникнут вопросы ко мне – милости прошу, готов ответить на картель.       Ой, какой смелый! Ведь верит же, что ничем ему-то этот вызов не грозит.       Да к чёрту! Тут я хоть любовь своей «сестры» спасаю, а за этого наглого, невоспитанного, хитрого я ни на какие дуэли не пойду…       Вспышка молнии прорезала тёмное небо, и, через пару мгновений, за которые Зарецкий, страшно побледневший от такого же гнева, что терзал душу Дарси, с достоинством удалился, нас оглушил очередной раскат грома. Ах вы, гневливые мужчины! Ах вы, храбрецы-безумцы, готовые при первом намёке на оскорбление, защищать свою честь немыслимой ценой!       Задрав голову вверх, я содрала с лица опостылевшую кошачью маску, подставив горящие щёки дождевой влаге. Долой полетел и цилиндр, удерживающий мои волосы.       Даже сквозь рокот настоящей летней бури я услышала удивлённый вздох – мсье Гильо и мсье Зарецкий, только что занявший за мной очередь на «убийство» Дарси, со стороны наблюдали диковинное шоу – дуэль мужчины с женщиной. По сути, шоу, не столь уж и уникальное, если просмотреть историю от сотворения времён.       — Дядя! – закричала я, обращаясь к тучам. – Слышишь меня? Я сделала, как ты хотел. Смотри: нет никакой дуэли! Я свою часть договора выполнила, а хватит ли смелости у тебя выполнить свою часть?       Со стороны я, должно быть, смотрелась дико: с раскинутыми руками, под струями дождя, эдакая ведьма с распущенными волосами, кричащая, подначивающая своего Создателя.         Но ответил мне вовсе не Он.       Меня, словно тряпичную куклу, смяли в неожиданных медвежьих объятиях, а рот, разверзнутый в крике, накрыли горячим поцелуем, от которого, наверное, как от удара электричества, посыпались искры. Дарси снова целовал меня – и каждый раз, каждый новый поцелуй был уникален, словно рассказывая мне новую историю о нём, таком непостижимом, непонятном, чуждом и чужеродном моему сложившемуся, устоявшемуся уже миру.       Ливень, мощный и безжалостный, хлестал с остервенением, окончательно размывая грань между страстью и реальностью. Я целовала в ответ, а он, отрываясь от моих губ, шепнул, по-шотландски произнеся «love» через «о»:       — Евгения, моя Галатея, I love you!       Я желала ответить, томимая стремлением удержаться в этом сладком миге. Да, понимаю, со стороны это может показаться ванильным романтизмом, но ведь букшифтинг, по сути своей, и перенёс меня, пусть и против моей воли, в те времена, когда романтизм ещё не считался чем-то позорным, набивая оскомину пресыщенному читателю. Да и сама атмосфера, почти-сценическая, когда этот гром, как непреклонный судья, выносит свой вердикт, так ли уж сложно поддаться порыву, отпустить голову и начать уже слушать сердце и, самое главное, это сердце слышать?       Глаза Дарси вблизи вовсе не казались холодными. Сейчас я смотрела и, наконец, видела его: взрослого, уверенного, но такого впервые по-настоящему открывшегося и, вследствие этого, столь ранимого человека. Может, ту самую половинку, к которой меня тянуло, словно бы магнитом?       Дарси молчал, Дарси, словно робкий юноша, ждал моего вердикта.       И вот я, скользнув рукой по его гладко выбритой щеке, слегка согнув пальцы, будто намереваясь нежно почесать большого кота за ушком, вздохнула, чтобы впервые произнести такие важные для каждого человека слова…       Новая вспышка молнии, сияющим мечом разрезав воздух прямо перед моим лицом, мгновенно ослепила, лишив привычный мир цвета, звука, запаха, вкуса – всего того, что так правдоподобно имитирует в биосимуляции реальность. Боли я не почувствовала – лишь ощущение полёта, когда что-то с неимоверной, немыслимой силой ударило мне в грудь. А потом я спиной, уже обездвиженная, ударилась о промоченную дождём землю.       Последним, что мой угасающий мозг преподнёс мне в виде подарка, по какой-то извращённой иронии оказались строки из совсем иного романа: «Князь Андрей лежал и смотрел в высокое небо Аустерлица. Над ним не было ничего уже, кроме неба...»