Корпорация «Цифрослов», или букшифтинг для начинающих

«Скажите: где же ваш приятель?» Ему вопрос хозяйки был. «Он что-то нас совсем забыл». А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Удалившись в свою комнату накануне, я уже не спускалась ни к чаю, ни к ужину.       Акулька робко поскреблась в прикрытую створку. Тяжёлой поступью по коридору протопала Филипьевна, повздыхала-поохала под дверью, призывно, но совершенно бесполезно позвенела фарфором притараненного на подносе перекуса.       Спустя время, маман в своих мягких домашних туфлях бесшумно скользнула в комнату, присела на край кровати, нежно погладив меня, притворяющуюся спящей, по голове.       — Mon ange, чтоб ни приключилось, знай: и это тоже пройдёт. А теперь спи, доченька, завтра будет новый день!       «Доченька»!       В груди всколыхнулось давно забытое чувство. Даже не воспоминание – родителей я не помнила совсем – а, скорее, ощущение, щекотнувшее слезами где-то в области солнечного сплетения. Вот же она – семья! Мама, сестра… пусть обе «цифры», но, честное слово, реальнее многих людей! Да, такие экзальтированные, с тараканами и романтическим мякишем, вкладываемым в женские головки в XIX веке, но, всё-таки, свои, своей считающие и принимающие!       Так и чего мне, по большому счёту, тут не хватает?       Да просто я – та мышка, что не складывает лапки на груди и не тонет в молоке, систематически взбивая его в масло, по которому из горшка можно выбраться на поверхность. К тому же, семья у меня уже есть – та, которую я сама себе выбрала: а хоть бы и четырёхлапая-мяучая! И дом есть – тот, на который я сама заработала, сама себе купила, сама сделала ремонт и сама же обставила; всё с ударением на «сама».       И ещё у меня есть я – Евгения Пушная, зав отделом тестирования корпорации «Цифрослов», живущая и дышащая моим XXI веком. Евгения Пушная, которая сама выбирает своё будущее.       С мыслями о важности самости и о том, что я ни за что, никогда не потеряю себя и не променяю ни на что другое, пусть даже такое мягкое и уютное, я и уснула, бережно укрытая пуховым одеялом.       А проснулась в новом дне, солнечном и летне-ярком. Проснулась, полная желания действовать.       Первым делом, распахнув настежь окно, я устроилась на деревянном полу в позе лотоса. Йога всегда помогает мне проснуться, и сейчас, чувствуя, что мышцы после вчерашней поездки под ледяным дождём ноют и бастуют, я, прямо в ночной сорочке, поочерёдно сменила пару асан.       Так в позе «собака мордой вниз» меня застала вошедшая Акулина.       — Батюшки святы, эк Вас, барышня, перекосило! – вздрогнула служанка, однако с явным интересом рассматривающая, как я ловко вхожу в «позу дерева».       — А ты не стесняйся, попробуй – знаешь, как для здоровья полезно? – предложила я, решив, для разнообразия, понести светоч знания в крестьянские массы.       Ну а что? Льву Николаевичу Толстому можно, а чем мы хуже?       Через пятнадцать минут вошедшая в комнату Филипьевна застала уже нас двоих в эффектной «позе орла».       — Да разве ж так орёл выглядить? – возмущалась приобщаемая к древним таинствам йоги Акулька. – Клюва нету-ть? И крылов не видать! Кто такую дурь придумал, отродясь кречетов не видывал!       — Да не в похожести дело! – увещевала я неразумную. – А в философии! В традиции!       Что Акулина думает об индийских традициях, я узнать не успела, потому что в этот момент Филипьевна огрела крепостную своей тяжёлой дланью, снабдив всё ёмкими комментариями, из которых самым невинным было: «Срамота!»       Вот на этом и закончился весь мой педагогический толстовский порыв.       За завтраком Пашет милосердно не касалась моего вчерашнего явления насквозь промокшей, да ещё и верхом на чужом коне. Ольгу же явно терзало жесточайшее любопытство, вследствие чего она не могла спокойно усидеть на месте, то и дело бросая на меня красноречивые взгляды из-под длинных ресниц. Пыхтела, вздыхала, розовела щёчками, но в присутствии маман, очевидно сделавшей ей внушение, всё же молчала.       Но вот уж когда я после завтрака, выпросив на кухне морковку, отправилась в конюшню проведать моё давешнее «приобретение», сестрица догнала меня и тут же набросилась с вопросами. Что было? Чего не было? Неужели даже… за ручку подержались? Ах, какая же ты отчаянная, какая дерзкая, Танечка!       — Я – не я, и лошадь не моя! – напустив на себе как можно более таинственный вид, отделалась я от приставучей родственницы «домашней заготовочкой».       Вот, вроде, и правду сказала, а сколько вариантов трактовки она себе напридумывает! На полдня девицу заняла, какая я молодец!       Правда, оказалось, что эти полдня для мня будут неимоверно… скучными. Последнее время, с того самого момента, как я не по доброй воле попала в биосимуляцию, жизнь вокруг била ключом. Всё время кто-то приезжал, или достопочтенное семейство во главе с маман совершало какие-то «увеселительные» поездки – а хоть бы и в ту самую церковь!       Сегодня же время… просто остановилось.       Ну, позанималась я йогой. Ну, позавтракала. Ну, навестила Кельпи, вполне уютно устроенного в барской конюшне. А дальше что?       Но, по всей видимости, отсутствие движухи терзала только меня. Вот Пашет угнездилась на оттоманке в своём дамском кабинете в обнимку с любовным романом. Ольга сидела за фортепиано в музыкальной гостиной, наигрывая что-то меланхоличное. Филипьевна воцарилась на кухне, покрикивая на домашних слуг и повариху. Всем нашлось привычное занятие по сердцу. Всем, кроме меня.       Мелькнула крамольная мыслишка, что без визитов Ленского и, чёрт с ним, «Онегина», в имении тоска зелёная.       А «женихи» визит наносить как-то не торопились.       Зато, ближе к обеду, когда я уже успела, от нечего делать, и Татьянин гардероб перелопатить (нашлась пара вполне милых платьишек, которые я отвесила в сторону), и в библиотеку нос сунуть (большинство книг, к моему ужасу, было на французском – на языке, из которого я знаю лишь «мерси», «силь ву пле» и «мсье, жё не манж па сис жур, подайте что-нибудь на пропитание бывшему депутату Государственной Думы!»), и на кровати в своей комнате поваляться, внизу послышались голоса.       Я сорвалась с места, чуть не вприпрыжку скатываясь вниз по лестнице… и разочарованно вздохнула: в сенях переминался с ноги на ногу незнакомый молодой человек. Не то, чтобы внешность незнакомца отталкивала – нет, наоборот, уверена, что во времена татьяны Лариной его могли бы даже найти красавчиком – тонкие черты подвижного лица, осанка, куафюр по последней парижской моде, – но, в то же время, было в его внешности что-то неуловимо-плебейское, делающее поклоны чересчур низкими, а взгляд карих глаз – заискивающе-просящим.       Ну, вот я и становлюсь ханжой! Всего пара дней «во дворянстве» – и всё, поплыла, с досадой подумала я. А потому, чтобы в собственных глазах хоть как-то оправдаться за эту мгновенную неприязнь, я чрезмерно ласково улыбнулась прибывшему.       — Барышня, тут мсье Гильо от мсье Онегина прибыл, хочут коня барского назад возвернуть! – тоже без особой приязни оглядывая гостя и не считая нужным добавлять к глаголам извечное «-сь» (чай, невелика птица – слуга!), доложила мне Филипьевна, как и я, к дверям поспешившая.       Мсье Гильо глубоко поклонился, подтверждая суть своих намерений, но я уже широко лыбиться перестала.       Коня, значит, гад заигравшийся захотел «возвернуть»? А самому на глаза мне показаться что, совестно?       Так вот: шиш тебе с английским маргарином, а не конь!       — Мсье Гильо, передайте мсье Онегину, что Кельпи накормлен, напоен и всячески обихожен. И что я нашла неожиданное удовольствие в езде на таком прекрасном коне. А если мсье Онегину вздумалось забрать коня назад, пусть мсье Онегин сам за ним и приезжает. Или приходит пешком – ведь он, я уверена, оценил прелести пешей ходьбы по нашим лесам.       Камердинер Онегина, удивлённо хлопая длинными ресницами, залопотал что-то по-французски. Но слушать я не стала. Кивнула мсье Гильо – я всё сказала, разговор окончен; красноречиво посмотрела на Филипьевну – коня не отдавать, мсье с парадного крыльца гнать – а хоть бы и поганой метлой. И, с чувством удовлетворения, отправилась вглубь дома. В конце концов, сделал гадость – в сердце радость. А гадость, отсыпанная по заслугам – радость двойная. Так что день прошёл не зря, а чем до вечера заняться – я найду. А хоть бы и по парку Ларинскому прогуляюсь – вон, как жизнь новыми красками заиграла!