Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет…
А.С. Пушкин «Евгений Онегин»
Мистер Дарси (ой, бога ради, только не ждите от меня Колина Фёрта в мокрой рубашке и белых гамашах!) свалился на мою больную голову в середине мая, войдя в наш питерский филиал в на редкость гадкий, отвратно-промозглый, то есть, совершенно типичный майский день. Знаете, такой хрестоматийно-скучный английский сэр: плащ от Бёрберри поверх сшитого на заказ, видно аж на Сэвил-роу, костюма-тройки мышиного серого цвета, накрахмаленные до морозного скрипа воротничок и манжеты – само собой, никаких плебейских пуговиц, только запонки от Дюпон, шёлковый галстук от Эрмес под цвет глаз… Вот глаза, следует признать ради любви к искусству, красивые серо-голубые – чисто Нева в редкий погожий денёк! Но стоп, а то решите ещё, что интурист мне приглянулся! Нетушки! С потенциальным конкурентом отношения у меня сразу не задались, ещё когда я, на работу опаздывающая (чёртов дождь! чёртово такси!) и заляпавшая своё новое пальто о дверку машины, в фойе с ним столкнулась. Столкнулась в буквальном смысле – а нечего столбом замирать перед дверями! Правда, некоторые потом смели утверждать, что мистер Дарси просто для меня, несущейся фурией, галантно дверь придержал. Но что в этой галантности смысла, если итог всё равно был один: листы из моей дражайшей папочки, хранящей Идею (именно так, с придыханием и с заглавной буквы, по ходу повествования поймёте, почему), взлетели белыми птицами, хаотично усеяв мраморный пол фойе. Прекрасно! Во-первых, эти листы никто не должен был видеть, а интурист, засуетившись вокруг и присыпая извинения то акцентированными русскими, то музыкально-английскими восклицаниями, с каким-то нездоровым интересом впился взглядом в очередной поднятый с полу листочек. Во-вторых, о существовании Идеи, которая, как я надеялась, может не только принести мне просто сказочные дивиденды, но и (мечты-мечты, где ваша сладость?) навсегда избавить от работы на дядю, вообще никто пока даже догадываться не должен был. И, в-третьих, да пошёл он со своими извинениями! И со своими глазами, с живым интересом, вроде бы, совсем не характерным для сдержанных жителей Туманного Альбиона, рассматривающими интерьер фойе, поднятые листы… меня, в конце концов! Но от сэра, так не вовремя встрявшего со своей галантностью, меня неожиданно спас Костик. Подрулил, убитыми кроссами чуть не перетоптав половину всё ещё не подобранных листочков. Деловито и, вроде как, не особо церемонясь, однако ж, и не сказать, чтоб невежливо, всё ж с совершенно искренней улыбочкой (и как только получается? но работает же: морду Костику за такое улыбчивое хамство так пока ни разу и не набили!) отобрал мои записи у англичанина, молча собрал остатки листов в папочку, а потом, под белы рученьки, увёл с глаз долой, из фойе (и из сердца, как я рано понадеялась) – вон, по лабиринту беломраморных кабинетов «Цифрослова». Справедливости ради, нужно сказать пару слов о Костике, то есть Константине ИгорЬевиче. Да-да, вот такой лингвистический прикол полуграмотной паспортистки в том отдалённом посёлке, из которого Костик, обладающий непонятно откуда взявшимися в нём недюжинными способностями к информационным технологиям, и выбрался к нам! Там, в посёлке, как Костик мне потом рассказывал, все мужики вместо гордого Даниила именовались просто «Данил», бабы – «Аксана» и «Алеся» вместо соответствующих литературных аналогов… Короче, принцип работы паспортного стола вы поняли. Так вот, Константин Игорьевич, гордый выкормыш Тмутаракани, не имея высшего образования, писал такие коды, что, будь он художником, был бы, как минимум, Рафаэлем или Леонардо… ИгорЬевичем. И, конечно, такого самородка (полудурка) не мог просмотреть падкий на таланты дядя Демид. Подобрал (обобрал), обогрел (подогрел), айтишными благами обласкал-обеспечил. Так и стал прыщавый и вечно словно кем-то пожёванный и выплюнутый, но, всё ж, абсурдно обаятельный Костик царствовать над всей айтишной (читай «задрипанной») братией «Цифрослова». И попутно стал моим лучшим другом. — Нет, ну ты видел этого засланца лощёного? – тем временем изливала я на Костика весь негатив, спеша на своих шпильках за широко и вольготно шагающим приятелем. – Видел, как он бумаги рассматривал? Видел, впился, как клещ иностранный? — Видел-видел, – флегматично кивал Костик, с похабной улыбочкой добавляя: – Только не на бумажки твои заветные мужик загляделся, а в декольте пялился – признавайся, ты ж для меня так нарядилась? Что, мой статус независимого самодостаточного альфа-самца покоя не даёт? Но получив в качестве традиционного ответа на традиционный подкат (наша с Костиком фишка, не первый год знакомы) локтем под рёбра, Константин Игорьевич привычно присмирел, и дальше мы поехали на лифте в уютном молчании. Кстати, пока мы вот так уютно молчим, вкратце об Идее из заветной папочки: если совсем уж сокращённую версию, то меня, через месяц готовящуюся со всем «Цифрословом» отметить десятилетний юбилей, уже просто достали все эти картонные Вронские-Дубровские! Нет, вы не думайте, это я сейчас не камешек в огород российских классиков так изящно закинула: написано, вынуждена признать, гениально. Но, вот, как я уже говорила, биосимулятор-то дядин работает по канону-сценарию, не отступая от него ни на шаг. А отсюда и мои придирки. Да, конечно, клиент часто этот самый сценарий по своему желанию меняет – например, был у нас случай: один сумасшедший чиновник заказал Демиюргу… охоту на бегемотиков с больными животиками. Помните «Айболита»? «И бежит Айболит к бегемотикам, и хлопает их по животикам, и всем по порядку даёт шоколадку, и ставит и ставит им градусники!» Эх, кровавая, я слышала, баня была в тот день «в Африке, в Африке, на чёрной Лимпопо»! Или вот ещё вам пример: год назад один протоиерей заказал в «Цифрослове» суд. Над бродячим философом Иешуа Га-Ноцри. Угадайте, в какой роли выступил поп? А вот и не угадали: в роли прокуратора Понтия Пилата. Шептались, что приговор отличался особой жестокостью. Да-да. Но вся биосимуляция прописана так, что волей обладает только наш клиент, остальные «цифры» (то есть литературные герои, пусть и наделённые внешностью вполне живых моделек из нашего каталога) играют роли, прописанные для них автором канона, откликаясь лишь на малейшие изменения. То есть симуляция всегда стремится к прописанному сценарию! Иначе что? Иначе она не закончится никогда, а герои, без навязанных им сюжетных линий, просто истончатся и растают в цифровом поле. Литературный турист обязательно должен вернуться из игры до конца, до титров, роль которых в биосимуляции выполняет «солнечное затмение», иначе никто не знает, что будет, но дядя предполагает (и это официальная версия), что турист тоже истончится, а в реальном мире его тело впадёт в кому. Ну так вот: кажется, я нашла способ, скажем так, если не полностью убрать эту картонность и шаблонность литмира, то хотя бы раздвинуть его границы, дать большую волю героям. А раз так… Вы только представьте себе масштабы! Это ж как Америку заново открыть, да ещё и визы туда отменить! В общем, всё это пока лишь здесь, в моей голове и в этой папочке, то бишь, на стадии умозрительных заключений, практикой и экспериментом не подкреплённых. И я трепетно храню эту мою Идею, пока лишь в общих чертах обрисовав её Костику, который сначала поднял меня на смех, потом начал горячо спорить, своим айтишным умом просчитывая многочисленные слабые места… А потом, кажется, даже заинтересовался. Но дальше наших с ним обсуждений дело пока не идёт. Вот теперь-то понимаете, почему я так разволновалась? Уж конечно не от красивых английских глаз и дорогого прикида (я тут на наших клиентов в Гуччах-Диорах уже до тошноты насмотрелась, поэтому нет, давно не впечатляет). Просто никому, а, особенно, дяде пока (а, может, не «пока», а вообще «никогда»!) не следовало знать об этих моих наработках. Это ж, на минуточку, какая конкуренция-угроза и, как мне иногда бессонными ночам мечтается, какие материальные возможности! Так что ш-ш-ш, молчок. Лифт с мелодичным «Дзынь!» мягко остановился на минус седьмом этаже (да, дядины рабочие, как кроты, свою норку под землёй обустроили, что в болотистых условиях Питера кажется ещё большей фантастикой, чем сама концепция библиошифтинга), и мы с Костиком побрели на еженедельный расстрел – то бишь, на планёрку. Дядя у меня старой закалки, эту дурацкую привычку «планёрок» в «Цифрослов» из своего бывшего НИИ притащил, а нам теперь каждый понедельник приходится по любому поводу огребать люлей (дядя любит цитировать старый советский кинохит: «Нет, товарищи, у нас не может быть хорошей работы. Бывает удовлетворительная и неудовлетворительная», а, по сему, «лещей» получает глава каждого отдела, независимо от того, как хорошо он знает своё дело), чисто чтобы в тонусе держаться. А теперь представьте мою реакцию, когда давешний интурист с совершенно невозмутимым лицом устроился в мягком кожаном кресле за круглым стеклянным столом прямо напротив меня в конференц-зале «Цифрослова»! Это что же, он на планёрке присутствовать собрался? Кто разрешил? Кто вообще его пустил? Костик тоже сделал страшные глаза и красноречиво скосился мне в декольте – я под столом сложила пальцы в исконно-русскую комбинацию из пальцев, «дуля» называется. Англичанин, заметив наш культурный обмен, удивлённо поднял брови – я, наверное, забыла упомянуть, что он, кажется, лет на десять минимум меня старше, так чего ж так пялиться? Не по возрасту вам, сэр! И тут, эффектно постукивая тростью (она моему прекрасно самостоятельно передвигающемуся дядюшке нужна только «для понта», то есть, чтобы производить впечатление при встрече, что-то типа отличительного знака, запоминающейся детали – так ему имиджмейкер в самом начале бизнес-карьеры посоветовал, я знаю), в конференц-зал порывистой молодецкой походкой вошёл мой горячо любимый родственник: Демид Юрьевич Пушной собственной персоной. Дядя привычно встряхнул своей хоть и ухоженной в самом эксклюзивном барбер-шопе Питера, а, всё ж, настоящей львиной (а-ля Эйнштейн) гривой, цепкие голубые глаза по привычке почти физически ощутимо обшарили комнату, сразу ухватив множество неочевидных деталей – ещё одна полезная привычка. Коротко пожав пару протянутых рук, Демиюрг, сжимая набалдашник трости, направился к нам, поднявшимся навстречу. Я с пока ещё непонятной (не особо люблю анализировать чувства, особенно свои!) досадой наблюдала за тем, как дядя мало того, что руку англичанину жал чуть дольше своих привычных двух секунд, но ещё и (о невиданный знак расположения!) похлопал вежливо улыбнувшегося сэра по плечу. И совсем уж обалдела, когда Демиюрг, резко обернувшись ко мне, с сардонической улыбкой сказал: — Женечка, знакомься: будущий деловой партнёр «Цифрослова», сэр Иэн Дарси! И продолжил, обращаясь уже к англичанину: — Гена, моя племянница Евгения, зав отделом тестирования. Она-то тебе тут всё и покажет. …! Я уже говорила, что просто ненавижу, когда меня зовут «Женечкой»?