Мы будем счастливы теперь и навсегда

— И зачем вам здесь диван? — ревниво поинтересовалась Алекс, ковыряя пальцем видавшую виды кожаную обивку. Диван был старый, заслуженный и скрипучий, местами продавленный, весь в изысканных потертостях и варварских следах от затушенных сигарет. Потертости и ожоги Шеннон стыдливо прикрыл куцым пледом, который сейчас почти полностью съехал на пол. — Затем, — невнятно пробубнил Шеннон ей в затылок. — Ужасно! — фальшиво вздохнула Александра. — Гнездо порока! — Угу, — согласился Шеннон, — ты бы видела, с каким удовольствием мы предаемся пороку после двенадцатичасовых репетиций. Тут уж кто первый добежал. А то и свальный грех случается. Свалился, ноги вытянул, подушку под спину — чистый экстаз! Александра ловко повернулась в кольце его рук и ног, которыми он ухитрялся оплетать ее всю так, что не оставалось ни малейшего участка неоккупированного тела. Телу под оккупацией было хорошо, тепло и уютно, и Алекс слегка повозилась, придвигаясь еще ближе. — Я не спросила, как все прошло вчера, — виновато проговорила она. Шеннон пожал плечами, вздернул выразительные брови. — Прошло… да нормально прошло. Наверное, даже хорошо, — подумав, добавил он. — Джа был в ударе. Жаль, что ты не слышала. — Жаль, — согласилась Александра, — хотя, сам понимаешь, мое суждение вряд ли представляло бы хоть какую-то ценность для вас. Шеннон хмыкнул. То, что у Алекс напрочь отсутствовал музыкальный слух, он обнаружил в самом начале их отношений, подслушав, как немилосердно она перевирает простенький попсовый мотивчик. — Ну да, — не стала тогда отпираться Алекс, — у нас говорят — медведь на ухо наступил. Подозреваю, что в моем случае это был зверь покрупнее. Обладавший слухом, близким к абсолютному, Шеннон был поражен. — Как такое возможно? — Возможно, как видишь! — Алекс особой трагедии в своем недостатке не видела. — Петь мне это совершенно не мешает! — Еще бы! Страдают ведь уши слушателей, — язвил музыкант. — Не любо — не слушай! — Ничего, — в Шенноне просыпался оптимист. — Бог с ним, со слухом. Куда важнее чувство ритма. Его можно и нужно развивать. Путем тренировок, — многозначительно добавлял он и тащил не особо упирающуюся Алекс в постель. Алекс не была уверена, что частота и качество тренировок хоть как-то отражались на ее ущербном чувстве ритма, но сам процесс был захватывающим до умопомрачения. … — И что теперь? — поинтересовалась Алекс. — Какие планы? — Тур продолжим, если, конечно, удастся вщемиться в перерывы между съемками у Джареда. А там, глядишь, и родится, наконец, наше переношенное дитя. С новой обложкой. — Джаред одобрил? — затаив дыхание, поинтересовалась Александра. — Хм, даже не знаю, как сказать... — протянул он и не без самодовольства закончил: — По-моему, он был в восторге! Алекс радостно взвизгнула. Новая концепция обложки, над которой они с Шенноном безуспешно бились уже почти месяц, явилась ей посреди ночи. Александра до сих пор хихикала при воспоминании о том, как едва не довела компаньона до заикания своим воплем по телефону: «Ребенок!» Она долго не могла понять, отчего Шеннон молчит и лишь нервно дышит в трубку, пока он мрачно не выдавил: — Ты уверена? Как это могло случиться? Алекс оторопела, потом, сообразив, что невольно ввела его в заблуждение, рассмеялась и принялась сбивчиво излагать только что посетившую ее идею: ребенок, начало пути, первые шаги, первый альбом, символ нового поколения… — Уж не знаю, как там на счет «корреляции и семантически значимой целостности текста и обложки»… — наконец изрек Шеннон, — но мысль дельная. Дельную мысль они обсасывали, причмокивая от удовольствия, полночи, а спустя неделю черновой вариант был готов. И вот теперь выяснилось, что Джареду понравилось! — Что он сказал? — затеребила Александра Шеннона. — Говорю тебе, худсовет в его лице принял эскиз безоговорочно. А значение невербальных символов и прочую лабуду можешь обсудить с ним как-нибудь сама. Позже. Завтра. Или послезавтра. Шеннон опрокинул Алекс на спину, навалился сверху и, сосредоточенно рассматривая ее вишневые от поцелуев губы, пробормотал: — По-моему, мы зря теряем время! — Шеннон! — запротестовала было Александра, чье тщеславие жаждало фанфар и дифирамбов, но уже очень скоро позабыла обо всем на свете, так как штиль в океане, где они безмятежно дрейфовали, сменился стремительно надвигающимся штормом, который в очередной раз грозил разлучить душу с телом. И когда шум бури медленно затих в ушах Александры, оставив ее покачиваться на теплой лазурной волне, внезапно пришло осознание того, что в тропическом раю они не одни. Возле двери двумя монументальными изваяниями застыли совершенно ошарашенные Мэтт и Солон. Александра ахнула и с истерическим смешком зажмурилась — спряталась. — Сцена следующая: те же и внезапные друзья, — невозмутимо прокомментировал Шеннон, не делая никакой попытки сменить весьма недвусмысленную позицию. — Валите отсюда! — Твою мать, Шеннон! — возмущенно рявкнул Мэтт, запоздало отворачиваясь и тесня отчаянно вытягивающего шею невысокого Солона. — Предупреждать надо! И, вообще, ты что — бомж? У тебя жилища с приличной кроватью нет? Чего здесь-то? — закончил он уже за дверью. — Ушли? — прошептала Александра. — Вылезай из укрытия, герильеро, я принял удар на себя. Алекс открыла глаза и, встретившись с его насмешливым взглядом, спросила: — Скажи, тебя возможно хоть чем-то смутить? — Наверняка возможно, — ухмыльнулся Шеннон. — Но пока не представилось случая в этом убедиться.

***

Устроив себе внеплановые каникулы, Александра извлекала из них максимум удовольствия, наслаждаясь свободой от обязательств и занимаясь бездельем и любовью. Шеннон поддерживал все пункты программы, последний — с особым энтузиазмом. Отключенные телефоны весьма этому способствовали, ровно до тех пор, пока на третий день в квартиру не ворвался кипящий от негодования Джаред. Братья, не стесняясь особо в выражениях, долго и с наслаждением орали друг на друга, потом, слегка выдохшись и сменив тон на деловой, перешли к обсуждению рабочих вопросов, а в конце как ни в чем не бывало попрощались, тепло обнявшись у двери. Совершенно сбитая с толку Александра робко поинтересовалась у Шеннона: — Все в порядке? — А? — рассеянно отозвался он и махнул рукой: — Не парься. Ты же видишь, все нормально. Лучше скажи мне… Твоя подруга уже уехала? — Алиса? — удивилась Александра. — Я же тебе говорила: мы летим вместе послезавтра. — Это хорошо, — задумчиво пробормотал Шеннон. — Шеннон, — строго сказала Алекс, подходя ближе, — у тебя паранойя. — Очень на это надеюсь, — с чувством произнес он. Александра лишь закатила глаза. Она, как никто другой, знала Алису и не могла представить себе тот катаклизм, который вырвал бы подругу из уверенных объятий любимого ирландца и швырнул к другому мужчине. Алиса и Колин были вместе уже лет семь, и, несмотря на скандальную репутацию Фаррелла, которую тот старательно и не без удовольствия поддерживал, их союз казался прочным и незыблемым. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда! — завершая внутренний монолог этим умозаключением, весомо произнесла Алекс и с присущей ей легкостью выбросила не стоящие внимания мысли из головы. Некоторое время Шеннон наблюдал за деловито собирающейся Александрой. — Ты куда? — наконец не выдержал он. — На пленэр, — заявила та, цепляя ремень камеры на шею. — Ну что ты стоишь? Одевайся, будешь сегодня моей моделью! Модель из Шеннона вышла никудышная. Он кривлялся, гримасничал и лез с поцелуями к фотографу, никак не желая относиться к делу серьезно. В конце концов Александра махнула рукой на несостоявшуюся фотосессию и, сменив «портретник» на длиннофокусный «телевик», переключилась на street photo — любимейшее занятие, то единственное, что приносило в последнее время глубокое удовлетворение ее избирательной и прихотливой душе. Компактные и удобные для пешеходов улицы Западного Голливуда, словно мелкие капилляры, разбегающиеся от главной артерии Сансет-стрип, дарили богатый материал. Вот, к примеру, бредет по улице бомж, колоритный до кинематографичности: у него борода с непременными крошками застрявшей еды, футболка, найденная, похоже, совсем недавно, так как не успела утратить первоначальный желтый цвет, бурая вязаная шапка, натянутая почти до самого носа. Он толкает перед собой скрипучую магазинную тележку, набитую всяким барахлом: рваными одеялами, пластиковыми бутылками, коробками и бумажными пакетами. И вот этот самый бомжистый бомж неторопливо тащится в тени финиковых пальм, мимо яркой череды бутиков, студии йоги, книжного магазина и галереи искусств, мимо гейского кинотеатра с соответствующей афишей, на которую никто не обращает внимания в городе, где сексуальное меньшинство уже давно стало большинством. Или еще один персонаж — типичный «белый воротничок», каким изображает его Голливуд: безупречный косой пробор темных волос, правильные черты лица, дежурная вежливая улыбка. На нем безукоризненный серый костюм с однотонной сорочкой, черные дерби, отливающий глянцем кожаный портфель в руке — атрибуты записного карьериста, такие же как дорогие часы, мобильный телефон и лэптоп последней модели. Они были почти гротескны в своей узнаваемости — и бомж, и яппи, и девушка в яркой беговой экипировке, потягивающая оздоровительный сок с хлорофиллом за столиком уличного кафе, и две старлетки на пике юношеского негативизма, малинововолосые, в замше, коже, бахроме и металле. Александра обладала важнейшим качеством уличного фотографа — умением оперативно реагировать на изменения в окружающем пространстве, предугадывать состав кадра прежде, чем все аспекты потеряют свою значимость и сцена растворится. Она акцентировала внимание исключительно на людях, стараясь поймать идеальное сочетание человеческой фигуры с освещением. Алекс работала с азартом, позабыв даже на время о Шенноне, который держался в нескольких шагах позади, с удовольствием наблюдая за ней. Будучи и сам неплохим фотографом, он  прекрасно понимал такое полное погружение в процесс. Отвлечься заставило лишь ощутимое чувство голода. Накупив в ближайшей закусочной всевозможной снеди, они устроили пикник под раскидистым платаном, с типично американской непосредственностью растянувшись прямо на траве. — Вот черт, с тунцом! — возмутился Шеннон, откусив от сэндвича. — Я же с ветчиной просил! Александра молча сунула ему в руку свой многослойный бутерброд. — Другое дело! — удовлетворился он обменом и, оглядевшись, поинтересовался с набитым ртом: — Куда это нас занесло? — Это Пламмер Парк, — сообщила ему Александра. — Да? Никогда здесь не был. — Я вообще подозреваю, что ты не сильно отклонялся от прямой, именуемой Сансет-стрип. Бары, рестораны, ночные клубы. — Ты мне льстишь, — Шеннон отхлебнул кофе из стаканчика, взыскательно поморщился и откинулся на локти. — Я лентяй и консерватор, мне вполне хватает бара напротив дома. — Еще бы! Там такой обходительный персонал, — покивала головой Алекс. Персонал в лице официантки Ники — обладательницы бюста изумительной красоты — явно благоволил Шеннону, оказывая ему этим самым бюстом недвусмысленные знаки внимания. Шеннон был каменно-стоек, чем до чрезвычайности веселил Александру. — Если идти по этой аллее, — указала направление Алекс, — выйдешь к мосту Любви. Видел, такие горбатенькие мостики, сплошь увешанные замочками с надписями? — Откуда ты знаешь? — спросил подозрительно Шеннон. — Ты что была здесь раньше? Александра встала, отряхнула джинсы. — Давай проверим! — предложила она и, не дожидаясь согласия, пошла по вымощенной коричневым камнем дорожке. Шеннон пожал плечами и, выбросив в урну пустой стакан, догнал подругу. — Там за поворотом, — сообщила Алекс, — стояла палатка, в которой колоритнейший старичок-еврей торговал замками и замочками, предварительно по желанию заказчиков нанося на них гравировку. Всякие там «Пегги + Гарри = вместе навсегда» или «Кэрри и Ник — любовь навеки» — тут особо не пофантазируешь. Шеннон молчал, больше не пытаясь выяснять то, что Александра объяснять не желала. Никакой палатки за поворотом не оказалось, и Алекс почувствовала, что Шеннон едва ли не с облегчением переводит дух. Наверняка испугался, что ей взбрело в голову скреплять их чувства таким экстравагантным способом. — Наверное, умер, — задумчиво предположила Александра, — он уже десять лет назад выглядел ровесником столетия. Кованые ажурные перила декоративного мостика были увешаны разнокалиберными замками весьма щедро, что невольно вызывало опасения, как бы вся эта красота не рухнула в темные воды канала. Александра медленно шла по мосту, внимательно рассматривая вещественные атрибуты любви — старые, потемневшие от времени и совсем новые, яркие и блестящие, сияющие в лучах заходящего солнца золотом свежей гравировки. — Да, — пробормотал сзади Шеннон, — люди мечтали всегда быть вместе. Интересно, многие ли сдержали данное обещание? Александра остановилась. Коснулась пальцами простенького замка с длинной дужкой, ничем не выделяющегося из вереницы других, разве что более лаконичной надписью. На серой поверхности переплетались, почти сливаясь друг с другом, всего лишь две заглавные буквы «А» и «W».