Мы будем счастливы теперь и навсегда

— Ещё немного, Вент, и со спиной мы закончим, — ободряюще произнесла Кейт и ловко отлепила верхний слой с наклейки, имитирующей тату.       Что там сейчас появилось на его многострадальной спине? Крыло ангела, рогатая голова поверженного дьявола или фрагмент стрельчатого готического окна? Он всё ещё ориентировался в географии собственной татуировки куда хуже художника по гриму Кейт Мориц — вдохновительницы, автора и бессменного исполнителя всей той вакханалии, что последние месяцы творилась на его теле. Спору нет, сюжетообразующая идея скрыть под яркими визуальными эффектами карту тюрьмы и подземных коммуникаций, необходимую для организации побега, поначалу казалась ему исключительно оригинальной и новаторской. Теперь, спустя почти два месяца съёмок, восторгов у него значительно поубавилось. Мало того что от постоянного использования спирта и клея кожа адски чесалась и шелушилась, так ещё и сам процесс нанесения татуировки занимал почти пять часов неподвижного лежания и сидения на кушетке. Конечно, он пытался использовать это время, чтобы слушать музыку или аудиокниги, доучивать реплики, а то и просто дремать, но ощущение вырванных из жизни часов его не покидало. — Ну-ну, бро, искусство требует жертв! — хмыкнул как-то Доминик и ободряюще похлопал его по плечу.       Как же, от коллеги искусство всего-то потребовало состричь длинные патлы и сбросить пяток килограммов! А тут… — Готово!       Вентворт, кряхтя, поднялся с кушетки, повёл затёкшей шеей и со вздохом оседлал стул. Сейчас Кейт займётся руками. К этому процессу она милостиво допускала своего ассистента — субтильное молчаливое существо со щедро подведёнными глазами и забранными тонким ободком малиновыми волосами. Выяснить половую принадлежность существа до сих пор не представлялось возможным, так как оно облачалось исключительно в джинсы и худи на три размера больше, в редких репликах ловко избегало личных окончаний, да и имя Терри никакой ясности не вносило.       Мурлыча под нос популярную песенку, Кейт склонилась над столом, где были разложены оставшиеся фрагменты рисунка. Терри вежливо маячило у неё за спиной. Дверь распахнулась, и в гримёрную ввалился сияющий свежевыбритой головой Доминик. В комнате сразу же стало тесно. — Привет, бро! — радостно прогудел он. — Кейт, Терри!       Плюхнувшись на низкий диван напротив Вентворта, он ловко сунул ему в руку стакан Starbucks с обжигающим эспрессо. — Какие новости? — кивнув благодарно, поинтересовался Вент.       Доминик повозился, пытаясь с удобством разместить длинные конечности, не преуспел и, как обычно, закинул ногу на колено другой ноги. Был он в синем тюремном комбинезоне, стало быть, прямиком со съёмочной площадки. — А новости у нас такие: работа на третьей площадке застопорилась намертво, — с удовольствием сообщил Доминик. — Это в твоей камере? — удивился Вент, осторожно отпивая кофе и стараясь особо не шевелиться, так как Кейт уже колдовала над его правой рукой. — Ага. Помнишь, нам рассказывали, что в моей одиночке сидел этот «клоун-убийца», как его… Гейси? Точно, Джон Уэйн Гейси — маньячелло, которого к смертной казни приговорили за то, что он тридцать человек порешил… — Тридцать три, — машинально уточнил Вентворт. — И что? — Так вот, — Доминик шумно отхлебнул из своего стакана и откинулся на спинку дивана. — Фил, ну тот чернокожий парень, который надзирателя играет, наотрез отказался заходить в камеру. Мол, там призрак этого Гейси видели. И неоднократно. И никакие уверения, что такое количество людей и техники давным-давно распугало даже самых стойких призраков, на него не подействовали. Упёрся — не пойду, и всё. Бобби его сначала уговаривал, потом орал и угрожал, только всё без толку. Короче, всех погнали на перерыв, а Фила к мозгоправу отправили и замену ему искать стали. Только, думаю, гиблое это дело. Паранойя — она, знаешь, заразная. — Неужели и тебя зацепила? — Я для таких тонких материй чересчур толстокожий, — хмыкнул Доминик. — Хотя, если уж совсем откровенно, эта камера — не самое уютное местечко на земле. — Ещё бы, это камера смертников, Дом! — Так пусть священника позовут, — вмешалась Кейт. — Святой водой помещение окропит — и всё, вопрос с призраком решён. — А что, это мысль! — оживился Доминик. — Можно для надёжности ещё и раввина пригласить. — Зачем? — удивился Вентворт. — Так Гейси вроде как еврей. Кому, как не раввину, его по месту вечного пребывания отправлять.       Идея Доминику понравилась, и он громогласно принялся разглагольствовать на тему не самой психологически комфортной атмосферы на съёмочной площадке, которая располагалась хоть и в много лет не действующей, но всё-таки тюрьме. А Вентворт неожиданно подумал, что его-то атмосфера вообще никак не тяготит. Для него, замкнутого по натуре, проблемой всегда были люди и выстраивание отношений с ними. На этом же проекте он поразительно легко нашёл общий язык со всеми коллегами и даже ухитрился стать неким центром притяжения для остальных. Изумлённый Вентворт списывал это на харизматичность личности его персонажа, однако Доминик только рассмеялся: — Ну ты даёшь, бро! Людям именно ты импонируешь, а вовсе не твой Майкл. Хотя, слов нет, он обаятельный тип.       На диване негромко зажужжал телефон. Доминик скосился на экран, многозначительно вскинул брови и протянул телефон приятелю, отобрав у того стакан с недопитым кофе.       Звонила Саша. Звонила через мессенджер, и это могло означать только одно… Вентворт поспешно нажал на иконку приёма вызова. — Привет! — улыбнулась Александра. — Привет! — проговорил он неожиданно севшим голосом, с тревогой и затаённой надеждой всматриваясь в её лицо.       Александра выглядела уставшей, но глаза светились от радости. — Я в Дубае, Вент! — с ходу заявила она и добавила чуть тише: — Я возвращаюсь.       Вентворт длинно выдохнул. Оказывается, всё это время он сидел, затаив дыхание. Этих ее слов он ожидал каждый их сеанс связи последние полтора месяца. — Я рад! — только и смог произнести он. — Мне шесть часов пришлось ждать пересадки. Со скуки изучила ассортимент всех магазинов дьюти-фри, три раза попила кофе и два раза поела, сфотографировала всё, что можно, и, по-моему, даже то, что нельзя, — перечислила скороговоркой Саша и вздохнула: — Но всё равно ещё целый час остаётся. И это самый быстрый вариант из всех предложенных. Всего одна пересадка. Так что через пятнадцать часов я буду в Нью-Йорке. — Что ж, это уже значительно ближе к Чикаго, — сдерживая улыбку, сказал Вент. — Я не собираюсь оставаться в Нью-Йорке, даже не надейся! — безапелляционно заявила она. — Я уже связалась с Саулом, мне положен двухнедельный отпуск. Хочешь ты этого или нет, но у меня есть намерение провести его в Чикаго!       Вентворт покосился на Доминика, который отлично всё слышал и отчаянно гримасничал, подавая недвусмысленные знаки. У Вента на этот случай тоже был припасён соответствующий знак для приятеля, но соорудить его не получалось, так как одна рука находилась в распоряжении Кейт, а второй он держал телефон. — Куда ты смотришь? — заинтересовалась Александра. — Дом тебе привет передаёт.       Доминик тут же подскочил и, заглянув в экран сверху, помахал рукой. — Алекс! Здорово, что ты возвращаешься, давно пора. Может Афганистан и живописное место, но у нас тут тоже виды не дурняцкие. Да и надо бы нам уже познакомиться вживую. В натуре, так сказать. — Привет, Дом! — рассмеялась Саша.– И я рада тебя видеть! — Иди уже, твою натуру наверняка на площадке заждались, — проворчал Вентворт, разворачивая к себе телефон. — Собственник! — констатировал Доминик, обращаясь почему-то к Кейт и Терри. — Ревнивый к тому же. До встречи, Алекс! — повысил он голос и, махнув на прощание, удалился. — Шут! — Он классный! Ты знаешь, что вы с ним даже чем-то похожи внешне? И в самом деле, как братья. — Только внешне. Это говорит лишь о том, что у проекта хороший кастинг-директор. — Он мне нравится. — А я собственник. И ревнивый к тому же! — процитировал Вентворт. — И это мне нравится тоже. — Александра повернула голову вполоборота прислушиваясь. — Объявили регистрацию. Мне пора. — Сообщи мне, когда будешь вылетать в Чикаго, я тебя встречу, — Вентворт на мгновение замолчал и честно уточнил: — По крайней мере, постараюсь.       Александра, засмеявшись, покачала головой и отключилась. Он ещё некоторое время задумчиво смотрел в потемневший экран, пока Кейт аккуратно не вытащила телефон у него из ладони. — Мы на финишной прямой, — бодро произнесла она.       Вентворт тягостно вздохнул.       …В тот августовский вечер вместе с последней летней грозой она вернулась в его жизнь навсегда.       Пресловутый самоконтроль, удерживавший его всё это время на краю, в конце концов дал трещину, сравнимую с Большим каньоном. Он падал в этот разлом, остатками здравого смысла понимая, что сейчас, в эту самую секунду преступает черту, совершает нечто запретное, прежде всего для самого себя, и ничего, абсолютно ничего не мог поделать. Стихия, подобная той, что бушевала снаружи, завладела им, и противостоять ей не оставалось уже ни сил, ни желания. Он выпивал этот поцелуй до дна, до последней капли, с недоверием и преступной радостью ощущая и её жажду тоже.       И спустя бесконечность, произнося такие насквозь фальшивые слова раскаяния, он больше всего на свете желал, чтобы она не приняла его оправдания и извинения, чтобы возразила. Потому что иначе это означало бы разрыв здесь, сейчас и навсегда. И она возразила.       Он и сам не смог бы объяснить, что почувствовал в тот момент. Недоверие? Гнев? Обиду? Облегчение? Обжигающую радость? Или весь этот невообразимый коктейль сразу? Ему одновременно хотелось хорошенько встряхнуть её, заорав обличительно «Лгунья!», и сжать ее в объятиях, до боли, до хруста в костях — «Не чужая — моя!». Он стоял и молчал, раздираемый этими противоречивыми чувствами. А она… Она произнесла те самые, единственно правильные слова. Произнесла так просто, без ложного пафоса, надрыва и мелодрамы. И эти слова решили всё.       Той ночью он узнавал её заново. Оказывается, его память всё ещё хранила образ той юной девочки, полной неуёмной жажды жизни, но совершенно неопытной и неискушенной. Да и сам он, подобно многим семнадцатилетним подросткам хорошо подкованный исключительно в теории, совершенно не мог похвастаться сверхвыдающимися навыками и умениями. Если уж совсем откровенно, вообще никакими навыками он не обладал. Разве что голодной юношеской страсти было в избытке, и это, признаться, не всегда шло на пользу.       Теперь же он держал в объятиях незнакомку. Её тело, утратившее подростковую угловатость, безупречное в своём совершенстве, будило в нём прежний голод. Её прикосновения больше не были робкими и неумелыми. Она знала — как, она знала — где, она знала — когда, и это заставляло его терять голову. От наслаждения и благодарности. От чувства, которое, как оказалось, так никуда и не ушло за эти годы.       Позже, лёжа без сна и прижимая к себе задремавшую Сашу, он сознательно глушил шевельнувшуюся где-то в глубине ревность. Ведь такой раскованной и свободной, умеющей самой дарить удовольствие и готовой без ложной стыдливости принимать ответные ласки, она стала не с ним. Девять лет — большой срок. Особенно если он приходится на третье десятилетие жизни — самый яркий, самый деятельный, самый событийный период. Именно это время они провели порознь, в окружении других людей, с другими людьми. И в том, что их жизни превратились в параллельные прямые, был виноват только он один. Не пришла ли пора наконец попросить прощения?       В ту ночь он так и не уснул. Смотрел в её спокойное и расслабленное лицо, с которого сон стёр обычное ироничное выражение, и ждал её пробуждения. Саша мягко завозилась, потёрлась носом о его руку, на которой лежала и которую он уже совершенно не чувствовал, и открыла глаза. — Доброе утро! — прошептал он.       Она сонно выдохнула, потянулась всем телом, прижимаясь к нему, и приникла к его губам. Все мысли, которые он пытался привести в порядок и выстроить в систему, тут же перемешались у него в голове, а ещё спустя несколько секунд и вовсе радостно шуганулись врассыпную, стоило её пальцам скользнуть вниз по его груди и мгновенно поджавшемуся животу. Терпеть долго столь вопиющий произвол он не стал и легко вернул себе доминирующую роль.       Когда они наконец оторвались друг от друга, солнечные лучи вовсю резвились на разорённой постели. Похоже, утро давно утратило свои права. Хотелось пить. И немного есть. И совершенно не хотелось вставать ради этого. — Ты должен знать ещё кое-что, — негромко произнесла Саша.       Она села на кровати, развернувшись к нему. Её лицо было серьёзно. Наверное, он должен был бы заволноваться. Или хотя бы насторожиться. Но ресурс эмоций был исчерпан ещё вчера. — Не хочу, чтобы что-то стояло между нами… Есть человек, с которым меня связывали близкие отношения. — Ещё один муж? — ляпнул он и тут же пожалел — прозвучало глупо. — Не могу сказать, что между нами было что-то серьёзное. По большей части каждый жил своей жизнью. Мы не виделись уже больше месяца, но… — она посмотрела ему прямо в глаза: — Точка в наших отношениях не поставлена. То есть для меня всё однозначно кончено, только он об этом не знает. — Ты… собираешься сказать ему? — Собираюсь. Просто он сейчас далеко, и я не хочу делать это через телефонный звонок или сообщение. Он не заслуживает, чтобы с ним так поступили.       Вопрос просто рвался наружу: — Это… из-за меня?       Саша растянулась рядом, положила подбородок ему на грудь и спросила: — Если я скажу — не только, что-то изменится? — Ещё бы, — пробормотал он, — это сильно подорвёт мою самооценку. — В таком случае твоей самооценке ничто не угрожает, — проникновенно сообщила она.       Следующие две недели сохранились у него в памяти наполненными не событиями, а ощущениями. Точнее, ощущением какого-то по-детски безмятежного счастья. Нет, они не посвящали всё время друг другу, у каждого продолжалась своя жизнь. Он был занят подготовкой к съёмкам, она — своей работой. Расставаясь рано утром, встречались они лишь ближе к ночи. Эти ночи были наполнены необузданной страстью, сменяющейся умиротворяющей нежностью, когда она засыпала, переплетясь с ним ногами и руками. Тогда ему казалось, что так будет всегда.       В одну из таких ночей Саша сообщила, что виза готова. Он не сразу понял, о чём она говорит. А когда понял — неожиданно для самого себя испугался. По-настоящему. И этот страх, слегка притупившись, уже не покидал его. Непреходящий страх за жизнь близкого человека, которому ежечасно угрожала опасность. — …Закончили! — объявила Кейт и, отступив на пару шагов, полюбовалась своим творением: — По-моему, идеально.       Вентворт встал, непроизвольно передёрнул плечами — наклеенная татуировка всякий раз ощущалась чем-то инородным. Сегодня она ещё была покрыта водонепроницаемым слоем, так как ему предстояла длинная по времени сцена в душе. Поблагодарив Кейт и Терри, он натянул через голову худи, и вышел из гримёрной.       Петляя мрачными коридорами недействующей тюрьмы Жольет, отданной на время телевизионщикам, Вентворт шёл на съёмочную площадку. Навстречу попадались знакомые, смутно знакомые и вовсе не знакомые личности, которые были членами большой команды, делающей одно дело. С Вентвортом здоровались, он кивал в ответ, не замечая озадаченных взглядов, которыми обменивались некоторые коллеги. И только подойдя к массивной металлической двери, ведущей в блок А, где располагалась камера его героя, он вдруг осознал, что улыбается. Широко, чуть ли не до ушей.       Александра возвращалась.