Браконьер

Уилл сидел на истории магии, положив подбородок на сцепленные руки. Бубнеж профессора Бинса звучал успокаивающе, как фоновый гул ветра или шелест дождя. Отлично для погружения в мысли. События с Дэвидом погрузили его в смятение. После их разговора Уилл был настолько взбудоражен, что прямиком полетел к нескольким лагерям гоблинов и темных волшебников. Битвы были не самыми простыми, но и он всегда держал при себе запас рябинового отвара. Он раскидал всех темных магов и неторопливо подошел к последнему живому. Тот лежал на земле, рыдая и умоляя остановить боль. Уилл использовал круциатус еще раз и завороженно затаил дыхание, когда человек снова начал кричать. Что-то любопытное пробуждалось в его груди и с робким восхищением следило за процессом. Что-то мясное, жадное и сердобольное, с влечением к жалости. Что-то древнее и властное, но лёгкое, как щекотный порыв шутливого ветра. Маг уже был на пределе смерти, и Уилл использовал империо, заставив того подползти к обрыву и упасть. Он отлично знал, что чувствует другой человек. Он навсегда запомнил ту невыносимую, невыразимую боль, когда Себастьян использовал на нем непростительное. Как если бы он переместился в тот многоликий беспощадный Ад, который с ужасающим восторгом описывают магглы. Трудно представить, что человек может воспринять такой уровень страданий, это казалось вне границ чувств. Боль за пределами боли. Уилл был благодарен Себастьяну, что тот подарил ему такой опыт. После того случая он чувствовал с ним особую связь. Раньше он честно считал, что враги заслуживают такого обращения. Почему бы не дать немного тайного удовольствия перед своей смертью? Почему бы не прикоснуться к этой загадочной искренней связи между ним и жертвой? В конце концов, они сами нападают и отлично знают, чем кончаются битвы. Однако, Дэвид в чем-то был прав. Суть была не в справедливости: ему нравилась жестокость, и это было заметно даже в его применении древней магии. Боль врагов смягчала его эмоции, как смягчается засушливая почва во время дождя. Он ощущал себя распарившимся, ласковым и чистым после очередного боя. Враги были удобной мишенью для обхода внутренних запретов. Уилл никогда не ощущал желания навредить кому-то близкому или даже неприятному, но неагрессивному человеку. Он мог это сделать с Себастьяном в том скриптории, но даже сама мысль об этом казалась чудовищной и безмерно глубокой, скрывающей в себе точку невозврата. Он боялся даже исследовать эту мысль, избегая случайно найти в ней двойные смыслы. Запретная область была надежно запечатана под семью замками, а Уилл был исключительно верен тем, кто видел в нем хорошее. Если бы Себастьян когда-то в будущем стал темным магом, он бы скорее примкнул к нему, чем стал сражаться. Себастьян был единственным, кому он мог показать и доверить свою иную сторону. При других обстоятельствах, таким близким мог бы стать и Дэвид. Прямолинейный, открытый и нуждающийся в помощи. Уилл не чувствовал вины за то, что сделал с ним, зато ощущал легкий интерес. Он больше не казался врагом, но чем-то цеплял разум Уилла, поселился в мыслях. Дэвид выглядел так, будто сама жизнь вела его сквозь лабиринт боли, где не было выходов. Он был молодым и здоровым парнем, но на нем словно закрепилась печать страданий. Это виднелось в каждом маленьком жесте, в потухших глазах, торопливой походке, нервном сцеплении рук, привычке горбиться и смотреть снизу вверх; это сквозило в его словах и голосе. Именно Уилл усугубил его состояние. Интересно, потеря магии окончательно погубит его или он продолжит барахтаться? Ему определенно нравилось, как Дэвид видел его сквозь его привычную болтовню и был честен, несмотря на страх. Обычно его не читали настолько легко. Основное большинство людей верило, что за добрыми словами скрываются добрые намерения. Уилл и сам позволял себе увлечься сказкой: своей показной добротой, героизмом, щедрой храбростью, но тайное всегда приходило напомнить о себе искривленным от боли лицом, трепетом судорог, последними затухающими вздохами. Он снова знал, что он обманщик, ненадежный проблематичный ребенок, которого когда-нибудь раскроют. Древняя магия решила оставить Дэвиду жизнь. Или это было решение Уилла? Восторженное волнение от древней магии все чаще стало заземляться беспокойством. Чем больше очагов магии Уилл находил, тем больше он мог черпать из нее. Она стала могущественней, легче, текла сквозь него так послушно и нетребовательно. Древняя магия влияла на весь его магический потенциал. Он учил новые заклинания так просто, словно знал их всю жизнь. Он ощущал себя старше сверстников, словно внутреннее время ускорилось, а обычное отставало. Все вокруг жили так медленно и успевали так мало, будто их жизни окутывала гипнотическая меланхоличная дымка. Чем чаще Уилл использовал древнюю магию, тем глубже погружался в ее загадочный шепот, ее неясные наставления, ее далекие стоны. Она пролилась даже во сны. Уилл плохо их запоминал, но в нем отложилось ощущение старинного ужаса, он помнил образы съедавшего тьму пламени; идолов в огне и копошащихся в них бессмертных червей; искр серебра от черной крови; белеющего ока луны в ночи, окруженной шрамами звезд; методичных сердечных ударов раскаленного железа; пролитой лужицы воды, скрывающей внутри океан. Он просыпался иногда возбужденным и деятельным, полным решимости сделать что-то; иногда же его видения выгорали, оставляя его в пустоте и неправдоподобной реальности. Иногда ему хотелось забыть о древней магии и вести обычный образ жизни, как все вокруг него. Но часто он становился ненасытен, пристрастен к безмерной чаще могущества. Она переполнялась, разливалась, вызывала возбуждение. Битвы с врагами помогали немного умерить неясный голод, напоминая о смертности и близости к земле. Профессор Фиг был бы в нем разочарован. Может, это пройдет. Может, он вырастет в хорошего, доброго, законопослушного члена общества, как думают профессоры. Будет защищать других и помогать им, ведь это тоже приносит ему удовольствие, пусть и другого вида. Темная тропа лишит его цельности, нарушит баланс. Ему не хотелось быть тем, кого ненавидят. Он хотел сохранить контроль, быть хорошим. Он хотел чувствовать себя хорошим. Рядом начали подниматься ученики. Уилл встрепенулся, осознав, что урок закончился. У выхода его догнал Себастьян и поймал за локоть. - Эй, привет! У тебя все нормально? Уилл приподнял брови и мягко улыбнулся. - Конечно. Просто немного задумался. - О да, подробный анализ делегации гоблинов в поисках целебных трав в 1500-каком-то-там году - тема очень интригующая. Но серьезно, Уилл? Ты выглядел так напряженно, словно тебя что-то мучает. Себастьян понизил голос и проницательно заглянул в глаза. - Это опять Ранрок и его делишки? - Не совсем, - вздохнул Уилл. – Но, наверное, мне правда стоит поговорить с кем-то понимающим. Мы можем встретиться в крипте после занятий? - Конечно, - кивнул Себастьян. Он был доволен, что Уилл вроде бы искренне в нем нуждается. Обычно он просто исчезал куда-то и возвращался потом счастливый и в новой мантии.