Для Элиз

Зеркальная арабеска — значилось название на самом верху листа кудрявым почерком. Элиз разглаживала тетрадную страницу, раскладывала зеркальные квадраты на черном бархате, обводила их пальцами, с трепетом, осторожностью. Она создала три из шести основных зеркальных арабесок для Оминиса, пока ноябрь взваливал на земли чугунную тяжесть неба, настилы снега, заметал берега Черного озера и сковывал реки льдом. Если Элиз не занималась арабесками, то училась танцевать вальс или терялась в школьных занятиях, как все обычные учащиеся Хогвартса. Если она не сидела в своей комнате с Мариной, которая с открытым ртом слушала Элиз о её успехах, то делала наброски платья для Святочного бала. Марина настояла, сама возилась с ней, помогая выбрать крой, ткань и говорила о том, что черное или синее платье будет изумительно на ней смотреться. Улыбалась при этом так хитро, с затаенным блеском во взгляде, что Элиз понимала — подруга знала то, чего не знала она, и это было связано с Оминисом. — Стыдно спрашивать, но ты прячешься от меня? — хмыкнул Оминис, пересаживаясь к ней на Истории магии. Он выглядел расслабленным, подперев рукой голову в её сторону, листал страницы учебника. Его колено плотно примкнуло к её бедру. Элиз почувствовала странный задор. Он казался таким привлекательным в своей новой манере закатывать рукава, — рубашки или джемпера, — оголяя руки с бледно-голубыми, вздутыми венами, молочными запястьями и выпирающими на них косточками. Он был весь в родинках, это Элиз подметила ещё когда пыталась забраться к нему под рубашку возле озера. Оминис вскинул бровь, улыбнулся. — Я чувствую, как ты смотришь и мнешься, — хрипло сказал он, наклонившись к ней, задел своим плечом её. — Я тебя не избегаю, — прошептала сухими губами Элиз; не переставая чувствовала возбуждение своего тела. Она реагировала на него бурно. На каждое его действие, пусть он даже ничего не делал. — Я занята своим проектом… — Да, это я уже слышал, — он кивнул, отлипая от её плеча. В аудиторию вплыл профессор Бинс. Время тянулось будто целые сутки. Элиз увидела, как Оминис задремал на пару минут, улыбнулась, но тут же ощутила разочарование. Наверняка, Оминис думал, что она отдалилась из-за того поцелуя. Ей стало стыдно и неловко за своё сокрытие, за то, что перестала обращать на него своё внимание. — Идём со мной, — сказал он ей после занятия, крепко взял за руку, будто Элиз собиралась убегать. Она торопливо шла рядом, игнорируя вкинутые на них взгляды. Всё что она успела увидеть на лицах девчонок — зависть. Это было приятно, но ей всё равно не нравилось излишнее внимание. — Ты хочешь наказать меня? — в шутку спросила, когда Оминис привёл её в Башню Защиты от тёмных искусств. Оминис мягко улыбнулся, очерчивая волшебной палочкой себе путь. — Хочу поделиться секретом. Они остановились под лестницей, возле не то часовой конструкции, не то просто обыкновенной декорированной стены. Элиз заозиралась, пока Оминис, вскинув вверх палочку не взмахнул ею. Послышался короткий треск, и перед ними распахнулась дверь. Потянуло сырым камнем и пылью. — После вас, — сказал Оминис, лукаво улыбаясь, и закрыл за ними дверь, когда они вошли. Тьма обволокла снизу доверху, застряла выдохом между ребер. — Спокойно, держи меня за руку. Он услышал её волнение, сжал ладонь Элиз, пока она пыталась дотянуться до своей палочки. Люмос вытянул их тени, выхватил светом каменные стены, высокий, промозглый коридор и кованую решетку впереди. — Это секретная крипта. О ней никому неизвестно. Только определенному кругу лиц — мне, Себастьяну, Джейку и теперь тебе, — сказал он, заступая в широкий зал с колоннами. — Это семейная тайна. Всем Мраксам известно о крипте. Оминис зажег жаровни, показал ей каждый угол крипты, рассказал о том, насколько важным было это место для него. Элиз без лишних слов поняла, что он делился с ней сокровенным, тайным, потому что она тоже была для него ценностью, которую он берег в своём сердце. — Ты так яро избегала меня, что я не имел возможности пригласить тебя на бал, — сказал он, опускаясь на диван, который Элиз трансфигурировала из полого ящика. Она неловко улыбнулась, проведя по велюровому подлокотнику рукой. — Извини, я совсем забылась с этими чарами. Обещаю рассказать чуть больше, когда мне позволит профессор Ронен, — она бессовестно врала ему и это её убивало. — Тогда, раз уж я сумел тебя поймать… — начал Оминис, улыбаясь, и вынул откуда-то сбоку бархатную коробочку. — Элиз, ты пойдешь со мной на бал? Элиз ощутила чувство дежавю. Её странно замкнуло, когда она приняла из рук подарок. Сидела тихая, оглушенная, поглаживая шероховатые грани, почти не дыша. — Оминис… — сказала она, так тихо, что еле услышала саму себя. Её руки похолодели, грудь сжалась, когда она откинула бархат крышки. Она почувствовала, как затряслись руки, как весь воздух смялся в легких. — Ты… Она отдышалась, боясь коснуться подарка. Камни призывно поблескивали, заглатывая свет крипты. Это были драгоценности, изумительные, роскошные. Такое могли позволить дарить ей только родители. — Я пойду с тобой на бал, — всё еще так тихо, что Оминис склонился ближе, нахмурив брови. — Элиз, в чём дело? — Это… слишком дорогой подарок, я не могу его принять, Оминис, — сказала она, с твердостью вручая бархатную шкатулку назад. Оминис закачал головой. — Нет, Элиз, это мой тебе подарок на Рождество! — запротестовал он, смыкая свои ладони вокруг её запястий. Она вспомнила о письме Джейка, где он, наверное, невзначай, упоминал, что Оминис потратил половину своего наследства от тёти Ноктуа на дом, а другую рассчитывал на школьные принадлежности, необходимые траты для дома, на себя, на остаток этого года. Ей стало так больно и стыдно. — Зачем же… это очень дорого, Оминис, я не… не хочу, чтобы ты тратился на меня. Мне это не нужно, — она тяжело сглотнула, наблюдая за его напряженным лицом. По челюсти забегали желваки. Он прикрыл глаза, коротко выдохнул, отпустил её руки. — Я знаю, над чем ты работаешь в Выручай-комнате, — вдруг ровным, бесцветным тоном сказал Оминис. Элиз вздрогнула, будто он ударил её. В её голове тут же поселилась злобная, колючая мысль - я прибью Портера и Марину! — Это моя благодарность, мой тебе подарок, который останется у тебя в память о последнем курсе, о твоей неоценимой помощи мне. Она так сильно сжимала бархатные бока коробки, что они вмялись. Её трясло от злости, от стыда и горечи, собирающейся под горлом. Ей было невыносимо обидно. Элиз не терпелось найти Джейка и Марину, и… — Элиз, пожалуйста, давай обойдемся без крови, — сказал Оминис, протягивая к ней ладонь, дотрагиваясь до её дрожащего плеча. Она тяжело дышала, сглатывая все острые, отдающие металлом, слова. — Это я выболтал у Марины секрет. Она очень долго не хотела говорить мне, и я случайно поймал её на слове, догадался, что ты занята совсем не по напутствию профессора Ронен… Элиз? Элиз молчала, не в силах даже выдавить и звука. Она врала ему, а он всё знал. — Почему ты не сказал, что знаешь? — охрипшим голосом спросила Элиз, с громким хлопком закрыла крышку, отрезая блеск камней. — Зачем? Это бы тебя расстроило. Я не думал, что и подарок так тебя огорчит… — он покачал головой, фиксируя слепой взгляд на её подрагивающих ладонях. — Он чудесный, правда, спасибо, но ты не обязан был… Оминис, пообещай, что больше не станешь тратиться на меня. Он печально улыбнулся, потянув её на себя. Элиз положила голову ему на плечо, судорожно вздохнула, ощущая себя такой измотанной, расстроенной. Оминис ничего не ответил, пригладил пальцами вихры волос, оголенную шею, пока Элиз не почувствовала себя чуть лучше. Элиз не позволила Оминису проводить её до башни Когтеврана, только поцеловала его жарко в щеку на прощание, заверив этим, что не злится. Не на него. — Знаешь чего мне хочется сейчас, Марина? — спросила Элиз, войдя в их комнату и увидев сидящую на своей койке подругу. Она, ничего не подозревая, улыбнулась ей, заметила в руках коробочку, покивала. — Чего же, позволь спросить, — её не насторожило бледное, почти восковое лицо Элиз. Марина продолжала наблюдать за ней, пока Элиз положила почтальонку и подарок на свою кровать, скинула с плеч мантию, повернулась, с холодностью цедя: — Убивать! Марина с визгом вскочила, когда Элиз подошла к ней, вытягивая руки. — Я придушу тебя, Крофтон! Завяжу тебе язык узлом и скину в озеро тритонам! ЧТО ЗА ЧЁРТ? — Элиз! Элиз, спокойно! — Марина схватила подушку, обороняясь. Её лицо раскраснелось, светлые пряди рассыпались по плечам. — Мне правда очень жаль, я случайно… Я не хотела-а!.. Она выбежала из комнаты, звонко вытягивая гласную «а», застучала босыми ступнями по лестнице вниз. Перьевая подушка плевалась маленькими, белыми пёрышки, всё еще оставаясь в руках Марины. По этим следам её Элиз и нашла. Сбежала вниз в общую гостиную, находящуюся посередине. Все уставились на них. — Элиз, здесь много свидетелей, одумайся! — крикнула Марина, замечая в руках Элиз палочку. Побледнела, вспомнив, что оставила свою в комнате. — Ты не посмеешь! Элиз со злорадной ухмылкой кивнула, повертела головой, замечая всю сборную по сплетням. — На что уставились? — злобно прошипела, отвлекаясь всего на пару секунд, как Марина проскользнула мимо неё, с новым визгом летя вниз по лестнице. Всё это было бы забавным представлением, но Элиз чувствовала такую сокрушающую ярость, что ей было не до смеха. Она готова была отлупить Марину, как маленького, пакостного ребенка. Элиз побежала вниз, крича расступиться всем глазеющим студентам, они с улыбками, с изумлением следили, как Элиз Арно гналась за своей подругой Мариной Крофтон. Настоящий цирк. Марина успела добежать до другого крыла с охрипшим от визга голосом, с рассыпанной по всем этажам подушкой — разодрала где-то, пока бежала от Элиз. Их наказали. На целых два месяца. Грозились не пустить на Святочный бал, но профессор Уизли сжалилась над ними, заставила прибрать за собой, снабдив метлами и совком. Отобрала у Элиз палочку, у Марины — сдувшуюся подушку. — Прости меня, пожалуйста! — сказала Марина, когда они убирали уже третий лестничный пролёт, на смех всем проходящим курсам. Она так и была босой, с перьями в волосах и покрасневшими от слёз глазами. — Я хотела как лучше. Оминис попросил меня сходить с ним в Хогсмид, выбрать для тебя украшение к Святочному балу… Элиз надулась, но слушала, сгребая перья в холщовый мешок. — Мы с ним разговорились. Он, в принципе, неплохой, с ним даже есть о чём пообщаться… Она упорно молчала, держа мешок для Марины. — Я не заметила, как он вывел меня на чистую воду. Развел, как ребенка! Я даже заволноваться не успела, как он уже обо всём догадался… Он заверил, что не расскажет ни тебе, ни Джейку!.. Они прошлись вдоль коридора, под железный стук и смешки рыцарей. Это еще можно было стерпеть, хорошо, что на этаже не было дурашливого Пивза. — Тебе понравился подарок? — спросила Марина, с влажным блеском заглядывая ей в глаза. Элиз хмуро кивнула. — Благородное серебро, глубокий сапфир и прозрачная, как слеза, шпинель. Мы с Оминисом выбирали для тебя; знаю, тебе не нравится громоздкое и вычурное, именно поэтому Оминис со мной все время советовался… Он правда хороший, Элиз, очень хотел тебе угодить. Марина застыла с совком в одной руке, другой схватила ладонь Элиз, со слезами заговорила: — Мне так жаль, что я подорвала твоё доверие. Я хотела, как лучше. Я бы никогда, ни за что в жизни не стала делать это намеренно или чтобы всё испортить. Прости меня, Элиз, пожалуйста. Элиз почувствовала себя так плохо, рассматривая покрасневшую от слёз Марину. Как она могла на неё злиться! Это самый преданный и лучший друг, который делил с ней всё, с самого поступления в Хогвартс и до нынешнего времени. У них столько всего было, плохого и хорошего. Такое не забывалось. Она обняла её, крепко, вздрагивая от каждого Марининого всхлипа. Ну и устроили. На смену злости пришло чувство опустошающего стыда. — Ты ведь не хотела убить меня взаправду, да? — спросила Марина, пока они дометали еще один пролет. — Конечно, нет, палочка была для устрашения, я бы никогда не причинила тебе вред. Мне просто очень хотелось тебя пристыдить. — У тебя вышло. Они рассмеялись, сбрасывая напряжение, с улыбкой смахивали перья в одну кучу. — Я думал это шутка, но вы действительно устроили погоню с подушками? — раздался сверху голос Джейка. Он спустился к ним, ошарашенно разглядывая — растрепанные, красные, обе плакали, в волосах перья. — Давай я помогу. Он одним взмахом палочки смел перья и забрал у них метлы. — Так что случилось? — спросил Портер. Они спускались вниз, чтобы отчитаться у профессора Уизли и забрать палочку. — Подушку тоже заберем, — сказала Марина Элиз, кинув ему жест «позже» или вроде того. Джейк кивнул. Элиз удивленно улыбнулась. Они понимали друг друга с полуслова. Она, со странным, мимолётным желанием, подхватила их обоих за локти и улыбнулась, шагая с ними под руку, как делала в детстве с родителями. — Мы встретились в удачное время, правда? — Правда, — в один голос они согласились.

***

До Святочного бала оставалось чуть меньше двух недель. Для Элиз он ровным счетом не имел значения, в это время, на этом курсе. Было столько дел — подготовиться к ЖАБА, разузнать о втором испытании и придумать как помочь Портеру не умереть и на этот раз, и, естественно, закончить с арабесками. Ей оставалось всего две. Вечерами она выкладывала их и диагностировала, просматривала, чтобы всё было идеально. И всё было идеально. — Тебе посылка! — крикнула Марина, стоило Элиз войти в гостиную Когтеврана. — Я перехватила Ио на подлете к Хогвартсу, покормила и отправила обратно. Давай смотреть! Большой крафтовый сверток, перетянутый веревкой, таил в себе то, что Элиз так долго ждала. Она отправила матери письмо с эскизом и мерками больше трех недель назад, этого должно было хватить пошить ей идеальное платье. Родители отбыли в командировку в Италию, наверняка, там бы точно нашлась талантливая швея. — Ну что? Ну что? — нетерпеливо ждала Марина, покачиваясь на носках в их комнате. Элиз, с коротким смехом и трясущимися от нетерпения ладонями, разодрала обертку одну, потом вторую, следом еще коробка. — Надежно запечатали. Платье вывалилось на койку, расшвыряв по сторонам фатиновую, черную юбку. Они с Мариной охнули от неожиданности, с благоговением потянулись, щупая. Элиз взяла его, примеряя к себе, провела пальцами по шелковым складкам лифа, по мелким, ажурным оборкам на вырезе, по цветам с сердцевиной из черного жемчуга. Они взвизгнули, крутясь по комнате, подметая юбкой пол, совсем по-девчачьему. Элиз светилась улыбкой, не могла насмотреться, прощупывая каждую деталь платья. Оно было черным, элегантным, кокетливым, сказочным — то, что Элиз хотела. Жемчуг зачарованно поблескивал, шелковый корсет с совершенством подчеркнул её изгибы и достойно выделял. Элиз крутилась уже в платье, на радостях путаясь в длинном, многослойном подоле. Они радовались до самой ночи. Элиз раскопала в свёртках туфли, черные, прюнелевые, с золотым и голубым узором на носке, и небольшим, устойчивым каблуком, обула их. Раскрыла шкатулку, подаренную Оминисом и, наконец, внимательнее рассмотрела ожерелье и серьги. Как и говорила Марина: благородное серебро, глубокий сапфир и прозрачная, как слеза, шпинель. Небольшие капли сапфировых камней были сцеплены под прозрачной шпинелью полукругом. Тонкая работа, изумительно красивая и безумно дорогая, в этом Элиз не сомневалась. Аккуратные серьги, капля сапфира и по четыре капли шпинели над ними. Такие украшения были достойны самой Королевы. Она примерила, заглянув в зеркало. Отражение улыбалось, касаясь камней, ощупывая затянутую в корсет талию, приподняло к затылку кольца смольных, длинных кудрей. — Ты красавица, — с улыбкой сказала Марина. — Оминис еще не знает, как ему повезло в этой жизни заполучить именно тебя, Элиз Арно. Все следующие дни у неё горели сроки по сдаче долгов. Она так увлеклась зеркальными арабесками, что забыла об учёбе, и теперь старательно исправлялась. И в таком смятенном, предпразничном настроении проходили её дни. Она с нервозностью отмечала про себя, что ей вовсе не хотелось на бал, что всё это было таким не важным для неё, и всё же, в назначенный день, она бежала по лестнице в туфлях, нарядная, сверкающая, подминая руками пышную юбку и стараясь не свалиться головой вниз. Элиз опаздывала. — Явилась, — не упустила момент Марина, завидев Элиз на верху лестницы. — Мы подумали, что тебя Пивз по дороге в чулане закрыл. Элиз остановилась, всё еще не сходя вниз, откинула с лица упавшие кудри. Перевела дух и медленно сошла, со всем изяществом и с широкой, яркой от помады улыбкой. Оминис стоял прислонившись к перилам, вскинул голову, услышав стук её каблуков. Она на секунду застыла, почувствовала на себе чужие взгляды, но её был прикован только к Оминису. — Ты прекрасно выглядишь, — прошептала она, касаясь его руки, и сошла с последней ступеньки. Оминис улыбнулся, приобнимая её за талию. — Уверен, ты тоже. — Подтверждаем! — кивнули им Джейк и Марина, наблюдая за ними не мигающим взглядом. Элиз коротко рассмеялась, почувствовала, что покраснела. Окинула их такими же восхищенными глазами. Джейк в классическом черном фраке и белоснежной рубашке, с мягкими волнами волос, высокий, ладный. В любой из дней он выглядел, как наследник баснословного состояния, с прекрасными манерами и обаятельной улыбкой. И Марина. Элиз ощутила щемящее чувство нежности, разглядывая подругу в её нежно-розовом (это должен быть пурпурно-розовый или лиловато-розовый, но бледный! не персиковый, фу; такой, чтобы оттенял цвет моей кожи, чтобы я не сливалась с платьем, понимаешь? — говорила ей Марина) платье, как она и хотела; юбка из лиловато-розового фатина, бледного, лиф был расшит розовыми камнями с ажурными растительными узорами, это было платье-кейп — по спине спадал пурпурно-розовый атлас, и эта комбинация смотрелась на ней самым лучшим и прелестным образом. Марине не требовалось много пудры или помады, она была естественно красива, но её длинные ресницы стали ещё длиннее, подкрашенные черной тушью, губы приобрели легкий, розовый блеск, а веснушки скрывались под слоем пудры. — Нам пора, — поторопил всех Джейк, протянул Марине локоть, и они с шорохом поспешили к Большому залу. — Прекрасно, вас я и ищу, — с ходу начала профессор Уизли, неизменно в элегантном черном, волосы убраны в изящную прическу. Улыбнулась всем, с одобрением покивала. — Джейк, Марина — вы первые. Участники Турнира и их партнеры открывают бал, поэтому прошу следовать за мной. Они с Оминисом остались вдвоем. Элиз примкнула к его боку, намертво вцепилась в рукав, когда они вошли в зал под холодный блеск млечного пути и застеленных дымчатой вуалью звёзд. Зал горел, сверкал, дышал каждым метром, убранный в теплый, синий бархат, в перламутр, хрусталь и отполированное серебро. Это напомнило Элиз, посещенный ей бал в Вене, когда ей было четырнадцать. Сказочная роскошь и исключительная презентабельность. — Всё хорошо? — спросил Оминис, склоняясь к ней, когда они остановились, где было посвободнее. Элиз растягивала губы в улыбке; пальцы вспархивали в приветственном жесте знакомым с курса, с её факультета; на зависть сплетницам и ущемленным самолюбам. — На нас все смотрят. Мне непривычно, — сказала, напомнила себе выпрямить плечи. Обнаженные ключицы и руки знобило от неестественного света, и острых взглядов; юбка шуршала, сминаясь под нервными пальцами. Теплая ладонь Оминиса перехватила её руку. Он прижал Элиз ближе к себе, запечатав коротким поцелуем висок. — Расслабься. Пусть смотрят и наслаждаются, — усмехнулся с такой легкостью, что Элиз отпустило. Она взглянула на него, осторожно ведя пальцами по лацканам черного фрака, выправила завернутый край воротника рубашки. Оминис был хорош настолько, что ей становилось физически больно. В груди всё поджималось от томления, от его близости. Он переплел их пальцы, прижав к своей груди, задумчиво склонил голову, уперев слепой взгляд в пол. — О чём ты думаешь? — спросила Элиз, с любопытством рассматривая пляшущие по его лицу тени. Волосы были зачесаны назад, отливали потемневшим золотом. В глазах, не видящих, разливалась туманная пустошь. — О тебе, — улыбнулся мягко, прошёлся пальцами от её узких запястий к локтям, выше, задевая пышный рукав. Коснулся своим теплом бледной шеи. — Я бы отдал всё, чтобы увидеть тебя. Я ничего не смыслю в красоте, о которой все бесперебойно твердят, но я уверен, что Джейк и Марина говорили мне правду. Элиз растерянно заморгала, бегая взглядом от его лица к сверкающему ребру запонки на рукаве. Шумно сглотнула, почувствовала, как внутри горячим приливом сместилась слабость, на её место встало то самое чувство обожания и гордости. — У тебя будет такая возможность, — сказала Элиз, сдерживая порыв поцеловать его прямо у всех на глазах. Ей со страшным, удушающим чувством хотелось заявить на весь зал, что Оминис Мракс с ней. Он мой, улыбнулась каждому обращенному ей лицу с колючими, оценивающими взглядами. Это было так по-детски глупо, что ей хотелось рассмеяться. Оминис не был вещью, дорогой, ценной, но он был ценным и дорогим для неё человеком. Элиз бы никогда не позволила себе этой слабости, поэтому она просто улыбалась, держала его руку в своей и светилась, как раскинутая над ними звёздная гладь. Участники Турнира вели свои пары под руку, под звонкие аплодисменты. Они открывали бал танцем. Элиз видела светящихся от счастья Марину и Джейка, красивых, неотразимых на фоне всего рукоплещущего народа. Она подумала о том, как они правильно смотрелись вместе, со всей уверенностью подходящие другу другу; она не могла представить кого-то другого на месте Портера рядом с подругой. — Станцуем? — предложил Оминис, вытягивая их из толпы. Элиз неуверенно зашагала, не теряя из виду танцующие пары. Все разные, в красивых нарядах, молодые, яркие, словно парад цветов. — Я не очень уверена, что была старательной в вальсе, — призналась, кладя руку ему на плечо. Оминис улыбнулся, вскинул голову, выпрямился. — Не переживай, кто из нас двоих способен оттоптать ноги, так это я, — и он смело повёл её, плавно, быстро, Элиз охнула, испугавшись, что они запутаются в её юбке, но Оминис был так умел и осторожен, что волнение пропало. Его руки твердо держали её, вели в точном направлении, он кружил её, уверенно, легко, будто Оминис лишь притворялся незрячим. Она восхищенно улыбалась, не переставая чувствовала себя такой воздушной, счастливой, что ей хотелось смеяться. Она не пожалела ни на минуту, что оказалась здесь. С ним. В это время. Это чувствовалось правильным. Вечер шёл своим чередом. Они танцевали, веселились, запоминая на весь остаток жизни этот короткий, беспечный миг. Последний год. Больше не будет бала, не будет Хогвартса. Скоро они покинут школу, пойдут своими путями, но Элиз точно была уверена, что эта связь не оборвется. Они останутся с ней, её самые близкие друзья. Оминис. Теперь она не отпустит его, если он сам того не пожелает. — Позволишь украсть твоего спутника на танец? — весело спросила Марина, когда они отошли к столу с пуншем. Оминис вскинул бровь. — А спутника спросить не хочешь, Крофтон? — У тебя выбора нет, Мракс, либо танцуешь со мной либо стоишь в стороне, пока Элиз танцует с Джейком, — усмехнулась Марина (вариант танцевать только с Элиз не рассматривался), переглядываясь с широко улыбающейся Элиз. Еще раз спросила: — Ты не против? — Нет, — ответила Элиз, прикусила губу, наблюдая за тем, как Оминис покачивал головой, но улыбался. — Хочу убедиться, насколько ты хорош, и не отдавил… — начала Марина, и её голос утонул в ворохе других. Они затерялись в толпе. Элиз приложила к горячим щекам прохладные пальцы. — Не хочешь станцевать? — Джейк кивнул ей на кружащиеся пары, заложив руки за спину, мягко улыбнулся. Элиз покачала головой, вынула ленту из волос, разметав пряди по плечам. — Через пару минут, — сказала, наматывая ленточку на запястье, подхватила со стола фужер с пуншем. К ним подошли двое мужчин, увидев Джейка они заулыбались. — А, мистер Портер, можно ли вас украсть у вашей прелестной спутницы на разговор? — они мимолётом окинули её взглядом, почтенно кивнули. Джейк легко сжал её плечо, сказал «я на минуту» и отошёл. Все норовили обокрасть сегодня Элиз. Она с легким весельем наблюдала за далёкими фигурами Оминиса и Марины. Неожиданно к ним подлетел Гаррет Уизли со своей партнершей, что-то быстро предложил, и вот они, растолкав всех локтями, начали танцевать не то канкан, не то что-то другое, завлекая к себе другие пары. Все смеялись, выделывая непонятные движения, шуршали юбками, откидывали в сторону фраки. Музыка свистела над залом, полным восторга, энергии, задора. — Я думала меня подводят глаза, но вы с Оминисом Мраксом вместе? — вдруг услышала она голос. Повернулась, увидев свою сокурсницу, когтевранку, Аниту Маллик. Она была в ярко-красном бархате, шея окольцована гранатом. Улыбалась, разглядывая её в упор. По её смуглому лицу скользнула странная эмоция, и Элиз внутренне напряглась, предчувствуя что-то нехорошее. Анита была без своего верного, мерзкого друга Конана Уилкинса. — Без слёз на вас, конечно, не взглянешь. Помяни чёрта, подумала Элиз, сжимая фужер в руке так сильно, что его выпуклые грани впились в руку. Конан встал рядом с Анитой. Он был красивым парнем, но гнилым. Слизеринец. Много спеси и гонора. На прошлых курсах ей уже приходилось выносить эту мерзкую личность. Он не брезговал доводить малышей до слёз, отбирал у них конфеты, галеоны, смеялся над всеми и сплетничал не хуже девчонок. Ей всегда хотелось спросить его напрямую — кто тебя обидел, что ты стал невыносимой сволочью? Элиз почувствовала, как от лица отхлынула вся кровь, а от злости перед глазами всё поплыло. — Я был уверен, что ты найдешь кого получше. А ты, я погляжу, коллекционируешь себе ущербных, — он улыбнулся, отпивая из своего фужера. Вздох застрял в горле, сердце заколотилось со всей силы, до глухой боли в груди. — Тоже набиваешься в мою коллекцию? — её трясло. Она уже хотела потянуться за палочкой, но вспомнила, что пришла без неё. От досады скрипнула зубами. Даже подумала, что фужер может стать неплохим оружием, если она разобьёт его и всадит острым краем ему в горло. От этой мысли она отошла, почувствовала, что это чересчур. Они не стоили ни единого её нерва. И всё же, Элиз трясло от гнева. Конана её слова не задели, он так и стоял с улыбкой, оглядывая её с ног до головы. Сзади бурлило веселье, никто не обращал на них внимания. Вечер скатывался в шумную боль в голове. — Почему ты здесь, а он там с твоей идиоткой-подружкой? — вновь попытался он, внимательно следя за её реакцией. Анита улыбнулась, кинула взгляд через плечо. — Клянусь, Уилкинс, если ты сейчас не заткнешь рот, то пожалеешь, — бокал трясся в пальцах, воздух в груди загустел. Элиз шагнула ближе, взяла фужер в руку поудобнее, готовая раскромсать ему лицо. Она ощущала только тёмную, опасную даже для неё ярость. — Мы оба знаем, Элиз, что ты ничего мне не сделаешь, — широко улыбнулся он, сузив глаза. Он наслаждался, он выводил её на эмоции, и Элиз с огорчением подумала, что ведется. Она была готова к любому наказанию, ко всем последствиям. Её заполнила такая ярость, что она еле различала окружное пространство, его гадливую ухмылку перед собой. Фужер плеснулся через край, её рука напряглась… — А что насчет меня, Уилкинс? …Джейк взял её запястье, мягко отодвинул назад. Конан презрительно закатил глаза, переглянулся с Анитой. Лицо Джейка было абсолютно спокойным, только глаза… Элиз никогда не видела такого взгляда у него. Она испуганно взглянула на Портера. Воздух вокруг них словно смялся в плотную, густую массу. Конан нервно усмехнулся, смотрел прямо ему в глаза. — И что, ударишь меня, Портер? Всем на потеху? А что, давай! — Конан раскинул руки в сторону, его фужер выплеснулся на кого-то сзади, послышался негромкий вскрик. Он дернул подбородком. — Или ты хочешь выйти? Джейк оставался бесстрастным. Его лицо потемнело, заострилось, глаза сверкали угрожающе, пустотой, силой. Элиз вспомнила слова Марины — Джейк убивал людей, ему пришлось, и то, что он имел в своём дуэльном мастерстве список из Непростительных вдруг её напугало. — Будет лучше, если ты отвалишь, Уилкинс. Для твоего же блага, — он был так спокоен, и это нисколько не успокоило саму Элиз. Она сглотнула, тяжело дыша. Ярость утихала, слабо билась о грудь, почти не больно, только жутко разболелась голова. Её вечер был успорчен. — Что у вас здесь? — к ним подошла профессор Когава, грозно обвела всех взглядом. Конан дёрнул головой, улыбнулся, кинув Джейку: — Мы еще не закончили. Джейк усмехнулся, его лицо приобрело обычную мягкость. — Конечно. Они ушли, только ярко-красное пятно платья Аниты мелькало между людьми. Элиз натянула улыбку, сверкнув серьгами из-под густых прядей. — Всё в порядке. Кажется, Уилкинс перебрал с алкоголем, — сказала, почувствовав, как Джейк забрал из её рук фужер. Тоже кивнул. Мадам Когава вскинула брови, взглянула назад, сделав какой-то жест рукой другим преподавателям, и ушла. — Ты в порядке? — спросил Портер, бегло осматривая её. Элиз была бледной и растерянной. На руках остались розовые вмятины. — Нет, — честно призналась. Плечи тряслись, горло схватывало. Ей хотелось уйти. Она поймала глаза Джейка, внимательно вгляделась. Тот же зеленый, мягкий взгляд, ни намека на то, что она видела. — Я что-нибудь придумаю, ему это с рук не сойдет. Портер закачал головой. — Не беспокойся, я сам с ним разберусь. — Ты же не убьешь его? — спросила и потом сама поняла, какая это глупость. Джейк только хмыкнул, водружая её фужер на столик. — Есть много других способов. Ты потом узнаешь, — он улыбнулся и перевел взгляд на нахмуренную Марину и Оминиса. Они только подошли, взмыленные, тяжело дышали. — Что у вас тут произошло? — Марина посмотрела прямо на Элиз, заметила её бледное лицо и трясущиеся руки. Оминис нахмурился, подошел ближе, касаясь плеча Элиз. Она опустила глаза. — Не хочу об этом говорить. Давайте уйдем, — попросила, принимая протянутую руку Оминиса. Он словно всё понял, без слов повёл за собой прямиком из зала, вскинув палочку. — Элиз, что случилось? — сзади шла Марина, пытаясь обогнуть тянущийся за кем-то шлейф. Они вышли в прохладу коридора. Элиз было так горько, что этот вечер ей испортили. Она сглотнула собирающийся ком. Оминис обнял её, положил руку на голову, проскальзывая пальцами по кудрям. — Тебя и на минуту нельзя оставить, как к тебе пристают всякие кретины, — тихо сказал он и спросил, чуть поведя головой в сторону: — Кто это был? — Уилкинс, — ответил Джейк, смахнул пятерней волосы. Посмотрел на Марину. — К вам пристал этот придурок? Что он сказал? — Марина, нахмуренная, серьезная, скинула туфли, взяла по одной в руку, словно готовилась драться. — Как обычно, просто трепал нервы, — глухо ответила Элиз, отодвигаясь от Оминиса. — Мерзкий слизеринец, — зашипела Марина, но тут же посмотрела на Оминиса. — Без обид. — И не думал, — хмыкнул, не отпуская руку Элиз, держал в своей, будто она хотела убежать. Элиз улыбнулась, посмотрела на разгневанную Марину, та что-то очень быстро и горячо говорила, пока они шли по коридору, поднимались по лестницам, и остановились только в холле другого крыла. — …я считаю, надо преподать ему урок, — наконец заключила Марина, держа туфли за каблуки и размахивая ими. Портер улыбнулся ей, отвлёк на себя, смахивая ребром ладони её рассыпанные по плечам волосы. — Пойдешь бить его каблуками? — Не только. Заберу свою палочку из комнаты, и посмотрим такой же он крепкий, как Рейес… — Джейк не дал ей договорить, потянул на себя, обнимая. — Только давай не сегодня. Они втроем переглянулись, попрощались, и Элиз осталась стоять, обнимая Оминиса за руку. Она была ужасно расстроена. — Я не хочу возвращаться в башню, — тихо сказала. Оминис взял её руку в свою. — Пойдем, тоже подумаем над расправой мерзкого слизеринца, — он улыбнулся, и они зашагали в сторону Башни Защиты от темных искусств. Крипта встретила их мраком и прохладой. На удивление Элиз, диван так и остался стоять. Она упала на него, стряхнула с ног туфли, посмотрела на свою руку, все ещё в розовом отпечатке. — Если бы Джейк пришел секундой позже, я бы совершила убийство, — серьезно сказала она. — Ты бы придушила Конана голыми руками? — хмыкнул Оминис, наклонился к ней, нащупывая холодные пальцы. — У меня в руке был фужер. Я… Оминис, я действительно была готова ударить его им. Я так разозлилась. Этот тип может любого вывести из себя. Оминис молчаливо огладил её руки, скользнул вверх, прикладывая ладони к её горящему лицу. В голове явственно билась боль, медленно стекая по стенкам черепа. Элиз чувствовала себя разбитой и грязной, словно её облило плюй-камнем. — Это было бы ему уроком, но хорошо, что тебе не пришлось этого делать. Она подумала о том, что случилось бы, не будь с ней рядом Портера. Он вовремя успел остановить её. Вероятно, Элиз бы разбила самодовольную морду Уилкинса. Все бы всполошились, её бы наказали, отчитали, вызвали родителей, и всё бы повторилось, как в прошлом году, только уже с ней… — Забудь, Элиз. Он не стоит этого, — сказал Оминис, осторожно вплетая в её волосы пальцы, придвигаясь чуть ближе. Он был так спокоен, щеки розовели, от него исходил острый аромат её собственных духов. Элиз почувствовала, как сдаётся, как под его руками её боль сошла в слабую пульсацию. — Но если ты хочешь поговорить об этом… — Не хочу, — она качнула головой, попыталась ослабить стянутый по ребрам корсет. Неловко заёрзала. — Оминис… Он моргнул, вскинул брови. — Да? — Помоги мне расшнуровать платье… я не… дотягиваюсь. Улыбка, скользнувшая по его лицу, её повеселила, и поселила в ней чувство задора и возбуждения. Она повернулась к нему спиной, позволила ему найти и огладить поясницу, плечи. Он медленно, с тихим смешком, ослабил шнуровку, прошелся пальцами по её прядям, смахнув их в сторону. И Элиз почувствовала, как корсет отлип от груди. Мурашки бежали по коже от его тепла, от мягких, ощутимых касаний. Оминис обнял её плечи, наклонил ближе к себе. — Так лучше? — от его хриплого голос всё внутри сладко затрепетало, оборвалось. Он прижался щекой к её виску, с лаской огладил руки, шелковые складки её корсета. Элиз сглотнула. — Да… — зашептала, позволяя ему касаться себя, вести его пальцы к самым чувствительным точкам на её коже. Ей с тревожным голодом хотелось, чтобы он коснулся её везде, оставил на ней своё тепло, нежность на кончиках его пальцев. Грудь вздымалась, внутри распускалось горячее, пульсирующее возбуждение, сплеталось в узел внизу живота. Его аромат, его близость… Они одни в размытом жаровнями свете крипты. Воздух ощутимо сжался в горле, она с тихим выдохом позволила забраться ему за край декольте. Не думая о стыде, о разнузданных его пальцами мыслях. Ей было нужно, чтобы он касался её, вот так, с нежностью, вязким, беспутным жестом, сжимая её грудь. Она шумно выдохнула, прижимаясь к нему крепче, повела влажной ладонью по его скуле. Он запечатал поцелуем её плечо, запечатал её в совершенно порочную эмоцию. Грудь от касания чувствительно запульсировала, и Элиз облизнула пересохшие губы. Его рука скользнула ко второй, и сосок набух под его пальцами. Она тихо охнула. — Тебе больно? — спросил Оминис, замерев на секунду. Элиз слабо качнула головой. — Нет… нет, продолжай. Он снова чувствительно мазнул по соску. Ох. Элиз зажмурилась, приоткрыла розовый рот, тяжело дыша. Оминис хмыкнул, поцеловал в скулу, спускаясь к шее, не переставая терзал сладкой мукой её грудь. Элиз ощутила, как плавится, рассыпается в его руках, движимая чем-то тёмным и порочным. Нетерпеливо заёрзала, прося больше ласки. — Так? — шептал он ей на ухо, целуя в шею. Она жалобно заскулила. Не в силах терпеть это, она мягко отняла его руки от своей груди, повернулась, и со всем жаром, с пульсирующим внизу живота комом, поцеловала его. Оминис улыбнулся ей в губы, смял руками бока, усаживая на свои колени. Юбка шуршала, мешалась, и Элиз, не переставая целовать его, с треском сдернула лишние слои. Оминис усмехнулся, на секунду остановившись. — Не жалко платье? Она скинула черный фатин, содрала еще слой. Коротко рассмеялась. — Оно здесь лишнее. — Согласен, — хмыкнул он, снова втягивая её в поцелуй, отвечая со всем трепетом на её торопливые касания, зарываясь пальцами в волосы. Он целовал её губы, щеки, пока Элиз не почувствовала, как задыхается от нежности, от горячего, исступленного желания. Его руки слепо водили по ней, распаляя и без того сильное чувство собственничества. Он её. Грудь терлась о прыгающий корсет, чувствительно натирая. Элиз с тихим стоном попробовала избавиться от платья, убрать тесные путы, оголить себя до самого тонкого нерва. Оминис понял, аккуратно оттеснил корсет от спины, помог торопливо выбраться из платья. Юбка сползла к ногам, по мягким округлым грудям скользнул жаркий свет крипты. Элиз замерла перед ним, её руки мелко трясло. Оминис потянулся к её талии, пробежался по изгибам гладкого, молочного тела, к спине, к острым лопаткам, притянул к себе, усаживая на колени. — Ох, Элиз… — его губы дотянулись до ключиц, осторожно целуя каждую тонкую косточку и вместе с этим дотягиваясь до её дрожащего сердца. Она прикрыла глаза, сомкнув пальцы в его мягких прядях. Оминис исследовал её руками, задевая самые чувствительные точки. Элиз тревожно сглотнула, пытаясь унять неуемно бьющее под горлом сердце. Она желала большего, но что-то так странно зудело в её сознании, не давая ослабить ком внутри. Оминис с влажным звуком поцеловал её грудь, лаская её. Она прикусила губу, притягивая его голову ближе. Он вобрал в рот набухший сосок. Ох. С её губ сорвался громкий вздох. Она истончалась под его руками, под его горячими поцелуями, бессовестно краснела, между ног было влажно. Элиз ощущала его возбуждение, его намерение. Он безудержно сжимал её, запечатывая поцелуями, скользя руками по ней, сминая до красных полос кожу. Её внезапно затрясло, когда Оминис уложил её на спину, подминая под себя. Элиз попыталась дышать ровнее, заталкивая глубже в себя, возникшее липкое волнение. Чёрт. Нет. Что со мной?, беспокойно думала она, принимая его поцелуи, жаркие, влажные. — Постой, Оминис… — попросила она, и Оминис остановился, отстранился. Пряди упали ему на лоб, рубашка была расстегнута, на губах смазанным красным осталась её помада. Он тяжело дышал, чуть нахмурив брови. — Элиз, всё хорошо? — спросил, касаясь её оголенной ноги. Она со стыдом прикрыла горящее лицо ладонями, отсекая от себя волны рыхлого света, розовое, нахмуренное лицо Оминиса. Тревога ударялась в голове наплывами, болезненно стекала по сжатому горлу. Струсила. Элиз хотелось расплакаться от досады, от этого неловкого, ужасного чувства. Её непрекращаемо трясло. — Элиз, — позвал её Оминис, осторожно приглаживая её трясущиеся колени. — Прости… прости меня… я… — глухо прошептала она, заставляя себя открыть лицо, взглянуть на него. — Я не могу… Оминис дотянулся до её руки, потянул на себя, она села, всё еще ощущая это странное, удушающее смятение. — Всё в порядке. Иди сюда, — он обнял её, прошелся по всклоченным прядям пальцами, осторожно, неуверенно поглаживая её спину. — Прости, прости, — шептала она, глубоко вдыхая, пытаясь успокоить скачущее сердце. Она испугалась. Она не представляла, что это напугает её настолько сильно. — Мне очень жаль… я просто… — Всё хорошо, Элиз. Нам не обязательно делать это сейчас, — он был так спокоен, но Элиз это ничего не дало. Она чувствовала себя ужасно. Она не могла понять, почему всё вдруг стало так. Откуда взялся этот страх в ней? Элиз сама этого хотела, она была готова. Как оказалось, не совсем. И это чувство теперь скреблось в ней, запутывая всё в увесистый ком вины перед Оминисом. — Мне так жаль… — она почувствовала, как от слёз засвербило в носу, дыхание участилось. — Пожалуйста, не извиняйся, — мягко сказал Оминис, прижал её крепче к себе. — Тебе не за что извиняться. — Но… — Элиз, не волнуйся об этом, — он поцеловал её в висок, наощупь дотянулся до своего фрака и накинул ей на плечи. — Это был прекрасный вечер, лучшее, что со мной было. Он говорил искренне, на его губах была тёплая улыбка. Элиз поняла, что Оминис не злился. Пригладил ладонями лацканы фрака, кутая её в него. Она судорожно выдохнула, торопливо стерла брызнувшие из глаз слёзы. Её настигло облегчение, тревожная радость. Кожа всё еще горела от его поцелуев. Она улыбнулась, аккуратно провела пальцами по его шее, потёрла смазанный след с губ, примкнула своим лбом к его. — Я хотела сказать, что испугалась не тебя, а себя. Я думала, что я готова к этому… но в какой-то момент всё стало казаться мне… — Я понял, — Оминис заправил ей прядь за ухо, горячо поцеловал в скулу. — Хотя сначала мне показалось, что я сделал что-то не так… — Нет, это была я… — она тяжело выдохнула, с болью в сердце отстранилась, вдевая руки в рукава. — Мне в любом случае понравилось, — его улыбка заставила её коротко усмехнуться. Она с уколом сожаления взглянула на своё платье. Здесь только Репаро, подумала, свесив ноги с дивана, а, да, у меня нет палочки… — Давай останемся здесь, — предложила, укладывая голову ему на плечо. Оминис кивнул, они откинулись на спинку. — Марина тебя не потеряет? Элиз прочертила взглядом жаровни, свет масляными разводами бегал по стенам, согревал прохладу серого камня крипты. — Думаю, ей сейчас не до меня. — Тогда останемся. Они легли на диван, недостаточно широкий для двоих, тесно прижавшись друг к другу. Элиз улыбнулась, всё еще с мелкой дрожью в пальцах, повела ими по линии челюсти, по розовым, в помаде, скулам Оминиса. Оминис прикрыл глаза, улыбнулся. — Ты знаешь, я кажется придумал подлянку для Уилкинса. — Какую? — Что, если натравить на него Пивза? — А это не слишком жестоко? — Там и узнаем, — сонно пробормотал он, обнял её, перекладывая себе на руку, Элиз перевернулась. Тихо рассмеялась, представляя себе, как Конан, весь бледный и испуганный, носится от полтергейста по Хогвартсу. — Элиз, — снова заговорил он, спустя долгую минуту тишины. Элиз не спала, следила за тенями по дальней стене, много думала о не случившемся между ними. — Что? — спросила, поглаживая его руку. — Если бы не Джейк, я бы никогда не решился. Я очень долго шёл к осознанию, что ты для меня не просто друг… я всё искал подвох, мне жаль, что я так плохо о тебе думал. Ты для меня самый важный человек. Я хочу, чтобы ты это знала, Элиз. Элиз почувствовала, как сердце ощутимо сжалось от его слов, задрожало. Это было признание. Он не сказал тех заветных трех слов, о которых написано столько книг, сказано столько пылких речей. Она прикрыла глаза, ощущая его так близко, прямо под своей кожей. — И ты для меня, Оминис. Самый важный.

***

Нога увязла в размокшем сугробе. Со стороны каменистого моста тянуло прохладой, промерзшей водой узкой речки. Она схватилась льдом только по краям, блестящая, быстрая, убегала вниз за спутанные, безлиственные косы плакучих ив. Голова кружилась от перемещения, и Элиз на пару секунд присела на корточки, стараясь глубже дышать. Место было красивое, укромное, дома видна не было, только сероватый дым клубами отпечатывался на чистом, голубого разлива, небе. Туда Элиз и последовала, пересекла мост, заглядывая за его край, речка изворачивалась под тонкими настилами льда. Тут было тихо, вместо снега мешалась рыхлая грязь по сторонам проложенной дороги. Деревья стояли обнаженные, разлапые, тянулись тонкими ветками друг к другу, провожая Элиз до самого дома. Дом правда был небольшим, с одного боку обвитый птичьим виноградом, увялым, высохшим; с другого белокаменный, с низкими, широкими окнами. Элиз взялась за молоточек на двери, но не успела постучаться, как её распахнули. — Добро пожаловать, мисс Арно! Ролли вас увидел, но не успел встретить на мосту. Ролли сожалеет, — заговорил домовой Оминиса. Он был маленький, хрупкий на вид, с огромными зелеными глазами и свисающими ушами. Элиз приветственно улыбнулась, отдала свои сумки, стянула с себя пальто, скинула грязные каблуки. — Хозяин Оминис вас ждет, идёмте, Ролли вас проводит. Домовик повел её вглубь дома. Здесь было натоплено, убрано, стены в не движущихся картинах, мебель из дерева, потертая. Элиз заступила на ворс ковра, огляделась, заметила Оминиса за столом у окна. Он вскинул голову в её сторону, услышал её мягкий шаг, поднялся с широкой улыбкой. — Элиз. Элиз расцеловала его в колючие щеки по-французски, крепко примкнула к груди, в распахнутые руки. — Я соскучился, — приглушенно сказал он, зарывшись носом в её волосы. Элиз рассмеялась, почувствовала себя невероятно счастливой. — Мы не виделись всего три дня, — сказала, отстранившись. Оминис остановил свой не видящий взгляд на пуговицах её жакета, нащупал руками её шею, улыбка озаряла его лицо, розовое, всё в родинках. Ей захотелось поцеловать его. Она почти готова была потянуться навстречу ему, захватить всеми силами его любовь и нежность, его разум. Но этого не требовалось, он и без этого был её. — Для меня они показались очень долгими. Здесь почти нечем заняться, даже море не сгладило моей тоски по тебе, — от его слов у неё загорелись щеки, в груди вспыхнуло сердце. Она закусила губу, разглядывая его мягкую улыбку, русые пряди волос в свободной, не как в школе, прическе. Он выглядел по-настоящему домашним, уютным, как и его дом. Это показалось ей странной мыслью, сравнением, но оно было таким точным. — Я тоже очень тосковала, — её руки огладили плечи в тонком хлопке рубашки, потянулись к его лицу. Оминис прикрыл глаза. Они стояли так еще пару минут, сцепленные друг с другом, не в силах надышаться, распуститься, словно два побега жимолости. Оминис заговорил первым, спохватился, что она с дороги, устала, голодна, позвал Ролли накрыть на стол. Элиз смотрела в окно, выходящее в сад, там всё было в прелой листве, желудях от огромного дуба и мокром сухостое сада. Участок был небольшой, но густо засаженный. Элиз не сомневалась, что весной здесь всё цветет и жужжит, сливы, вишня, яблони, кусты смородины, клубника и все цветочные клумбы. Ей было непривычно, что они сидели с Оминисом за одним столом, не как в Большом зале. Пили чай, ели свежеиспеченный яблочный пирог с курагой, изюмом и орехами, сэндвичи с ветчиной, редисом и огурцом, стейк с картошкой и грибами. Разговаривали о прошедших праздниках, о доме Оминиса, о маггловской деревне, которая стояла за мили раскидистого леса и вересковых пустошей отсюда. И Элиз ощущала этот момент настолько явно, так остро, что запомнила в малейших деталях. Ей было хорошо и спокойно рядом с ним, не только в стенах школы, но и его собственного дома. — Хочешь прогуляемся к морю? — предложил Оминис после обеда, и они закутались в шарфы, взяли с собой чай с молоком и мелиссой в зачарованной, стеклянной бутылке, и пошли по узкой тропе от дома, прямо на шелест моря. Элиз шла позади, разглядывая всю необъятную, исчерченную высокими деревьями местность, завялой травой. На неё внезапно налетел колючий, остро пахнущий морем ветер, и она улыбнулась, следя за спиной Оминиса. Всего десять минут неторопливого шага, и они спустились к берегу, широкому, с палевым песком и бесконечным, уходящим в просторные дали морем. Оно бесновалось, черные волны расшибались о скалистый выступ, зализывали песочную кромку. Она глубоко вдохнула, соль осела влажным холодом на коже, на волосах, в распахнутой от свежего воздуха груди. — Здесь изумительно красиво, — сказала, жадно вдыхая этот непривычный для неё морской дух. Она была на море, она видела океан, но сейчас был другой момент, совершенно восхитительный, распаляющий всю любовь к такому прекрасному, бескрайнему миру, который она так жаждала показать Оминису. — Мне нравится тут бывать, я часто гуляю по берегу. Чувствуешь себя иначе, словно отделенным от всех мирских забот и проблем. В каждый сезон море шумит по-своему, — Оминис улыбался. На его лице проступала легкая щетина, родинки ярко виднелись на молочной коже, волосы беспорядочно трепал влажный ветер. Элиз обняла его за руку, положила голову на плечо. Она пообещала себе запомнить этот день, оставить в своём сердце, плотно запечатать и вспоминать, когда ей это будет нужно. Она подумала о том, сколько счастливых минут проводила с ним, сколько вот таких моментов хранились в её памяти, она с легкостью могла вызвать патронус — рысь, почти не задумываясь, а что из этого будет для неё счастливым воспоминанием. — Тебе не холодно? — спросил он, протянул вынутую из глубокого кармана бутылку с чаем. Элиз отпила, сладкий, вкусный с мелиссой, словно такой была на вкус душа Оминиса. Вернула ему. — Мне не холодно, давай еще тут побудем. Они гуляли по взморью, пока пальцы не перестали гнуться от холода, пока небо не загустело ватагой стальных туч. Вечерело. В доме пахло сдобой. Ролли испёк к ужину еще пирог с мясом картошкой и грибами, и сладкие булочки с маком. Они пили чай с малиной и лимоном, листали старую, оставленную мадам Оукли книгу по садоводству. Элиз зачитывала краткие выжимки, будто они действительно собирались усеять всё к весне вербеной и попробовать взрастить в дальнем углу сада голубику. Оминис мягко отнял у неё книгу, когда Ролли зажёг в лампах свечи и оставил их в гостиной одних. Он наклонился к ней, нащупал её плечи, притягивая к себе. — Я даже не получил от тебя поцелуй, — прозвучало обиженное, но Элиз не купилась, взглянула на его хитрую улыбку. Мягкие переливы света оттеняли его лицо, ложились золотом на русые пряди. Поцеловала его, со всей нежностью, легкостью, размыкая его губы в улыбке, соскальзывая пальцами за ворот рубашки. Оминис поддался, сминая ладонями её лицо, с теплящейся на кончиках пальцев лаской провёл по волосам, углубляя поцелуй, властно, жадно. Он скучал, его поцелуи были именно такими, неутолимыми, глубокими, словно он хотел всеми силами показать, как разлука его истощила по её касаниями, по губам и улыбке. Она почувствовала жар, исходящий от него, пробивающий волнами всю её слабость, затравленно сбитую в груди. Элиз расстегнула жакет, ей было жарко, душно, даже в собственной коже. Его поцелуи перешли на оголенную шею, на вздрагивающую от частых вдохов грудь сквозь шелк блузы. — Мои рубашки до сих пор пахнут тобой, — признался он, оплетая руками её плечи, талию, усаживая к себе на колени. Он уткнулся носом в висок, провел колючей от щетины щекой по её. Элиз тихо рассмеялась, прикусила распухшую от поцелуев губу. — Это магнолия, дева весеннего сада, — сказала Элиз, распутывая прядь из звеньев его тонкой, серебряной цепочки на груди. — Какая точность в выборе, полностью соответствует тебе, — он улыбнулся, помог ей. Они так и остались сидеть, пока полночь не прокралась в дом холодным сиянием звездного всхода и пыльного полумесяца. Элиз всполошилась. Первое января осталось во вчера, наступило второе. День Рождения Оминиса. — Оминис, — заговорила, торопливо выуживая из дорожной сумки компактную, тёмно-синюю коробочку. — Наступил день твоего рождения! — Я родился чуть позже, но ладно, — хмыкнул, принимая подарок. Он вдруг изменился в лице, чуть нахмурился, облизывая пересохшие губы. — Это то, над чем ты работала? — Да, — она взволнованно мяла край своей блузки, села ближе к нему. Элиз закончила прямиком к Новому году. Поместила остатки всех необходимых воспоминаний в зеркальные арабески, продиагностировала, проверила несколько раз, подписала каждую и сложила в бархатные выемки коробки. Это было то, что она так усердно и долго готовила для него. Вложила в каждую по кусочку своей души (фигурально в них содержались самые ценные отрезки её жизни), ей со всей любовью хотелось дать Оминису возможность, хотя бы на короткий миг, увидеть мир таким, каким видела его она. Оминис осторожно открыл коробку, провёл пальцами по зачарованную стеклу, по его лицу бегали тени. Он был напряжен, Элиз это заметила, вынула первую арабеску — «Хогвартс», отдала ему. — Это Хогвартс, — сказала, трясущимися пальцами откладывая коробку в сторону. Оминис ощупал зеркало, несколько раз моргнул. — Если ты почувствуешь себя плохо или что-то пойдет не так — сразу скажи! Он твердо кивнул, перебирая в руках арабеску. — Нужно произнести заклинание Ostende mihi, и она тебе откроется. Оминис снова кивнул. Элиз увидела, как мелко подрагивали его пальцы, как напряжение сковало плечи, дотронулась до его щеки. — Оминис, я помогу, я расскажу, что ты увидишь, не волнуйся. — Мы можем… можем видеть вместе? — спросил он, адамово яблоко двигалось вверх-вниз под кожей, слепой взгляд был направлен вниз на руки. Элиз не думала об этом, но это вполне могло быть. Она коснулась пальцами до зеркала, шумно выдохнула. — Мы попробуем. Ты готов? — Да. Ostende mihi прозвучало тихим шепотом одновременно. Перед глазами Элиз возвысился Хогвартс, его острые шпили. — Ох… — услышала она громкий вздох Оминиса, он вздрогнул. — Оминис? — спросила она взволнованно, сомкнула пальцы на его коленке. Он дрожал. — Я… это… Элиз, я что-то вижу! Это… — он говорил сбивчиво, в голосе проступало удивление, восторг, глухое волнение. — Это Хогвартс, Оминис, это замок, видишь его каменные башни? Длинные, вытянутые, с длинными острыми шпилями. Так он выглядит, так выглядит наша школа, — она услышала себя со стороны, дрожащий, глухой шепот. Её трясло, как и Оминиса. — Это… я не могу поверить… — его голос был приглушенный и растерянный. — Какой это цвет? — Серый, коричневый, такой по цвету камень, такая по цвету земля и крипта, — она сосредоточилась, отмела лишние эмоции. Сейчас нужно было поведать ему обо всём, рассказать, объяснить, не выказывая лишнего, только сосредоточенность. — Элиз… чёрт… чёрт возьми! — голос восторженный, неверящий, всё еще глухой. — Я не могу поверить, что я ВИЖУ это… у меня… в голове не укладывается… Он затих. Элиз предположила, что он рассматривал замок. В комнате стало очень тихо, только слышалось сбитое дыхание Оминиса и нервное ёрзанье Элиз. Она почувствовала, что улыбается, щеки заболели. — Это наш Хогвартс. Он большой, серый, очень большой. Ты видишь, что находится над ним? Это небо, этот цвет — голубой. Голубое, ясное небо… — Голубой… серый… — тихо повторил за ней Оминис. — Мы можем зайти внутрь, — сказала она. — Ты можешь мысленно подтолкнуть образ к другому изображению. Образ сменился школьным двором. — Это наш двор, фонтан, лестница… Оминис молчаливо смотрел. Она всё еще ощущала его дрожь, усмиряя собственную. — Большой зал. Обеденные столы. Зачарованный потолок… Они прошлись по всем кабинетам, по коридорам замка, по гобеленам. Красным, желтым, черным. Элиз поясняла, вела его по лестницам Хогвартса. Тёплым от света, тёмным от тени. Показала крипту, серую, тёмную, заваленную серыми, полыми ящиками, бесформенным хламом, черной решеткой, пляшущую в тенях от оранжево-красного света жаровень. Флаги факультетов. Когтевран — синий, как глубокая вода, сапфиры. Слизерин — зеленый, как трава, как деревья, как изумруды. Гриффиндор — красный, как огонь, как кровь, как рубины. Пуффендуй — желтый, как солнце, как янтарь, как одуванчики. Показала «Окрестности Хогвартса». Черное озеро, спокойное, глубокое; русалку из ванной старост, витражную, разноцветную, смеющуюся, с рыбьим хвостом; русалку из озера, увиденную лишь однажды, с большими злыми глазами, с длинными, зелеными, как тина, волосами; Хогсмид, серый, белый, коричневый, каменный, деревянный, с широкими и узкими улицами, Три метлы, со сливочным пивом, с деревянными лавками, с широкими столами, Сладкое королевство, пёстрое, шуршащее, многолюдное, с конфетами, с прилавками и длинными очередями. «Четыре времени года». Весну — зеленую, желтую, как мимозы, цветущую, как вишни, как яблони, мокрую, грязную, светлую, яркую, солнечную, дождливую в грозу, снежную в марте. Зиму — белую, заснеженную, синюю, как лёд, серую, как обнаженные стволы деревьев, яркую, как Рождество, зеленую, как нарядная ель, морозную, как узоры на стекле, прозрачную, как лёд на реках. Осень — грязную, промозглую от дождей, тёмную, серую от наплывших туч, увядающую, как раскинутые отгоревшие, иссохшие поля, оранжевую, как тыквы, как Хэллоуин, золотую, как листопад, как пшеница, плодоносную, как урожай, мёрзлую, как землю всю в инее, лужи в тонком льду. Лето — солнечное, яркое, зеленое, как цветущие поля, желтое, как одуванчиковые лужайки, синее, как бурлящие реки, как необъятные океаны, как море, черное в шторм, зеленое в ясный день, многоцветное, как сады с цветами, как поля лаванды, вереска, ромашек, мака, серое, как дождь, как гроза, как ветер. «Друзья». Себастьяна, высокого, в мантии, с каштановыми волосами, кареглазого, конопатого, улыбчивого, хмурого, задумчивого, в дуэли, в Большом зале, в крипте, в лесу. Анну, бледную, маленькую, с узкими плечами, с каштановыми волосами, кареглазую, улыбчивую, изможденную, смеющуюся, с букетом в руках, рядом с Соломоном, с Себастьяном, в Фельдкрофте. Джейка, высокого, темноволосого, зеленоглазого, улыбчивого, смешного, в гриффиндорской форме Квиддича, на метле, на лестницах Хогвартса, в Трех метлах. Марину, светлую, с золотыми кудрями, серыми глазами, в веснушках, улыбающуюся, хмурую, в Большом зале, в когтевранском галстуке и мантии, в полете над квиддичным полем. «Элиз». Высокую, с темными кудрями, зеленоглазую, бледную, улыбающуюся, смеющуюся, в когтевранской мантии, задумчивую, с книгой за столом, с книгой в коридоре, в реке, в шапке зимой, в коридорах Хогвартса, красную от стыда, с черными руками и лицом от котлов, в госпитале с повязкой на голове, с букетом мимоз, на самом верху лестницы в черном, пышном платье, румяную на Святочном балу с Оминисом. — Это… они? Так они выглядят? — спрашивал Оминис, когда они возвращались, меняя арабески на другую. — Зеленый, как трава. Желтый, как мимозы, как одуванчики, как сливочное пиво… Русалки, я не думал, что они такие… Это белый, как снег… холодный… зеленый, как рождественская ель… Он спрашивал, повторял за ней цвета, пытаясь уплотнить в голове бесценный поток изображений, новых, открытых для него знаний, видений. Он видел, он знал, как выглядят звезды, какие бывают закаты, какие по цвету розы, красные, розовые, желтые, белые, какие уродливые, крикливые мандрагоры. Какие синие сапфиры и прозрачная, сверкающая шпинель. Как выглядят его друзья, какого цвета их глаза, их волосы, как они смеются, как они грустят, как они живут. На предпоследней он вглядывался дольше остальных. Он смотрел на Элиз. На Святочном балу, на фоне Хогвартса, в купе Хогвартс-экспресс, с мокрыми волосами, с вьющимися волосами, розовую, смущенную, улыбчивую, красивую… — Элиз, — он отпустил изображения, коснулся её лица, очерчивая скулы, губы, дотрагиваясь до пушистых ресниц, до изгиба бровей, до носа. — Теперь я тебя вижу. Теперь я знаю… я знаю, что представляет собой красота… это ты… мне так тяжело подобрать слова, я… не могу поверить в это, что ВСЁ ЭТО окружает меня. — Да, Оминис, весь этот мир, я, ты, Марина, Джейк, мы такие, какими ты нас увидел. Это мы, рядом с тобой, каждый день. У меня зеленые глаза, как дубовые кроны, черные волосы, как вороньи крылья… — говорила она, смеясь, улыбаясь, целуя его в щеки, целуя его пальцы на своём лице. Оминис дрожал, тяжело дышал, не переставая протягивать к ней руки. Элиз обняла его, крепко, чувствуя каждый его вдох и выдох. — Осталась последняя, Оминис. В этой арабеске ты. «Оминис». Бледный, с русыми волосами, длинными ресницами, с туманным, светло-голубым взглядом опущенных глаз, с родинками на лице, в рубашке, в слизеринской мантии и галстуке, с палочкой, сверкающей кончиком красного, в коридорах, на занятиях, вполоборота, задумчивый, улыбчивый, скучающий, на уроках зельеварения, на уроках травологии, в крипте, румяный, весь в помаде от поцелуев, на Святочном балу, танцующий, уверенный, яркий, в тени коридора, в Большом зале за столом, с букетом мимоз, в госпитале с закатанными рукавами в теплом свете солнца, высокий, статный у лестниц, зацелованный, грустный, с книгой, с Себастьяном, с Джейком, с Мариной на Балу, в Трех метлах, совсем мальчишка третьекурсник, взрослый юноша шестикурсник, в распахнутой жилетке с всколоченными, русыми прядями, одинокий, танцующий с Элиз на Балу, сонный на диване в крипте, задремавший на истории магии, ухмыляющийся, злой, розовый от смущения, на берегу Черного озера. — Это я? — спросил он хрипло, медленно просматривая каждый образ. — Это ты, — кивнула Элиз. — Таким я вижу тебя. Прекрасным, иногда грустным, задумчивым на занятиях, уверенно идущим по коридорам Хогвартса, улыбчивым; у тебя на лице много родинок, из них можно сплести созвездия; длинные-длинные ресницы; красивые, узкие ладони, как у музыкантов, пианистов. Это всё ты, Оминис… Он много спрашивал, она много говорила, отвечала ему. Гладила его руки, его лицо, обнимала, целовала его скулы, глаза, пока всё вокруг не свернулось в тёмный, переливистый лист тени. Самый темный час перед рассветом. Они сидели до раннего утра, держались друг за друга. Оминис сжимал её так сильно, словно боялся, что Элиз уйдет, скроется из его памяти, поблекнет, если он её отпустит. — Элиз… — шептал он. — …я не знаю, как тебе удалось. Я никогда не был уверен, что увижу, хотя бы на секунду то, что скрывалось от меня… ты открыла мне глаза. Он усмехнулся на секунду, прошелся пятерней по волосам. Откинулся на спинку дивана. Его лицо было пустым, бледным в свете занимающегося рассвета. Глаза слепо осматривали потолок, словно вглядывались во что-то. — Я хотела поделиться с тобой всем тем, что у меня есть, — сказала она. — Своей любовью, всем светом, такой, какой он видится мне. Нам. Джейку и Марине. Я хотела подарить тебе эти знания, чтобы ты имел представление, даже самое малое, о том, что окружает тебя и кто. Я… мне жаль, что я не могу дать тебе чего-то большего. Оминис вскинул голову, дотронулся до её руки. — Большего? Элиз, ты шутишь? Ты уже сделала для меня столько всего, ты дала мне ВСЁ. Это по-твоему мало? — Я бы хотела подарить тебе зрение. — Ты уже это сделала, разве можно о БОЛЬШЕМ мечтать? — он тихо рассмеялся, примкнув к её лбу своим. — Элиз, я не думаю, что тут подойдет обычная благодарность. Ты подарила мне свет, я больше не буду блуждать в неизвестности. Я буду знать, как ты смеешься, как ты улыбаешься, как ты краснеешь… как мир меняется вокруг нас, осенью, зимой… теперь я знаю. Благодаря тебе! Спасибо тебе, Элиз. Они устало опустились на диван. Элиз убрала арабески, оставила их на столе для Оминиса, теперь в этом маленьком ящике хранились уникальные, неоценимые знания. В этом ящике хранилось его зрение, он будет видеть, в любой удобный для него момент, в любую минуту. Они уснули, и в эту ночь Оминису снился цветной сон.

***

Их разбудил Ролли ближе к обеду, когда солнце блекло разливалось по синему небу, и ветер густо трепал высохшие лозы винограда за окном. Скоро должны были прийти Джейк и Марина. Пока Элиз расчесывалась, вымывала сон горстями ледяной воды, в дверь постучались. — Добрый день, мистер Портер, мисс Крофтон… — послышался глухой голос Ролли за дверью ванной. Элиз встрепенулась, рассмотрела себя в зеркало повнимательнее, бледнее, чем обычно и растрепаннее. Быстро привела себя в порядок с помощью палочки, переоделась в малахитовый костюм, который родители подарили ей на прошлое Рождество, и вышла. — …это не абы что, а настоящая вишневая наливка! — говорил Джейк, стукая днищем бутылок о стол. — Так сегодня у нас будет разгульная пьянка? — весело спросила она. Улыбнулась, встретив Марину и Джейка объятьями. Они дружно заговорили вразнобой, сели за стол. Оминис много говорил о зеркальных арабесках, не преминул кольнуть Марину, что такой и представлял её заносчивую персону. — И почему у меня чувство, будто мы с тобой родственники? Ты случайно не мой потерянный брат? А то Палмер тоже не затыкаясь указывает на все мои явные достоинства, выделяя всё так, будто это что-то плохое! — Марина с прищуром посмотрела на Оминиса, на её губах играла тонкая улыбка. — Сомневаюсь, Крофтон, твой брат еще может быть, а вот ты, со своим когтевранским занудством, точно пролетаешь, — не моргнув сказал Оминис. Элиз испуганно застыла, переглядываясь с Джейком, который запивал смешок чашкой чая. — Хм, ты прав, в нашей семье нет места узколобым снобам, я точно ошиблась, — сказала Марина и звонко рассмеялась, увидев вытянутые лица Элиз и Джейка. — Да ладно, дежурные колкости, надо же с чего-то день начинать. Омнис усмехнулся. — На самом деле, я очень благодарен вам всем, что вы поучаствовали в разработке Элиз. Это многое для меня значит. — Мы тоже были рады участию. Давайте выпьем за это, — предложил Портер, разливая наливку. Они пили, смеялись, пока день сменялся за окном вечером, разбухал тьмой по покатому небу, по острым кронам нагих деревьев. Элиз вспомнила, что слышала что-то о Уилкинсе и его легком помешательстве. — О, да, забыл рассказать важное… Похоже, я немного перестарался, — скривил губы Джейк. — Вы ведь помните, у меня есть своя лавка в Хогсмиде. Вместе с ней в придачу мне достался очень шумный полтергейст. Так вот… — Да, забавно вышло, — усмехнулась Марина, повела плечом. — Так вот? — переспросила Элиз, внимательно слушая, что скажет Портер. Он неловко откашлялся. — Я сумел уговорить его, насолить Конану, не сильно, так, просто припугнуть… Всё немного вышло из-под контроля. Марина громко фыркнула, качнула головой. — Да его чуть в Мунго не отправили! Это очень жестоко, но, признаться, я нисколько ему не сочувствую. За все годы получил, нечего было сволочь из себя строить. Они покивали, заключили, что ничего плохого, в принципе, не случилось. Конан жив, цел, тронут головой немного, но всё в порядке. — Есть полтергейст похлеще Пивза? — с удивлением спросил Оминис. — Не думал, что такое возможно. — Мы тоже, — согласились Джейк и Марина. Они разлили остатки вечера по бокалам, решили, что пришла пора время тостов, настоящих, высокопарных. — Я начну, — заговорила Марина, поднимая свой бокал. Её щеки порозовели, глаза бликовали весельем, она быстрее всех захмелела. — Я, пусть и терялась в сомнениях, очень рада союзу моей дорогой, любимейшей подруги Элиз с тобой, Оминис. Вы вторая самая обсуждаемая пара, после нас с Джейком, в Хогвартсе. Это ли не успех? Элиз с сомнением покачала головой, поджимая губы в улыбке. — И я могу с гордостью сказать, что я рада, правда рада, тому, что все мы прошли этот долгий, нелегкий путь, чтобы оказаться здесь. В кругу близких, самым любимых моему сердцу людей. За нас! — За нас! — хором вскрикнули, не чокаясь. На этом тосты закончились, Элиз предложила всем прогуляться, пока Марина еще была в состоянии хоть что-то запомнить из их вечера. Оминис взял Элиз за руку, прокладывая им путь алым светом своей палочки. Ночь опускалась на разлитую безбрежную ширь моря, отражалась бледными краями полумесяца на звездной карте небосвода. Ей было хорошо, невероятно спокойно в эти самые моменты. Холод заползал колючим ознобом под горло, но наливка разгоняла по телу кровь, превозмогая любую погоду. Они шли по берегу, волны с тихим шелестом ласкались о кромку песка, масляно размывали далёкий край горизонта. — Ты представляешь море? — спросила Элиз, вглядываясь в бледный профиль Оминиса. Он улыбнулся, зажмурившись. — Наверняка, оно черное, блестящее, тихо шипит, как кот, да? — он открыл глаза, поворачиваясь к ней. Ей понравилось его сравнение, она мягко обняла его за руку. — Да. Как черный, сытый кот. Они шли по берегу, рука в руке, сливаясь с темными провалами ночи, пока море купало в черной глубине лунный серп. Ночь для них только начиналась.