…в апреле всегда кажется, ещё немножко, и всё наконец-то будет хорошо. И в мае, когда начинают цвести вишни, кажется: да-да-да, вот-вот-вот, оно, оно, ещё чуть-чуть — и… И! Неизвестно что, непонятно как, неведомо зачем, но будет-будет-будет, сбудется, и тогда начнется настоящая жизнь, сейчас и вообразить невозможно, какая она, только тосковать оттого, что ещё не началась.
3
Преодолев долгий путь, мы всё-таки пришли к залитому утренним светом пирсу. Перед нами расстелилось спокойное море с его глубоким синим цветом. Позади просыпался небольшой город: замудренный пазл домиков разложил свои яркие кусочки прямо до подножья длинных, высоких гор. Снег почти растаял, и ветер стал добрее: весна окутала Морио плавно, коснулась чуть заметно, завлекая в свои нежные объятия. Мики закрыла глаза, подставляя лицо первым тёплым лучам. Выпрямилась, расправляя плечи, ― всё тело отдала дуновениям, ― красиво напевая: ― Не плачь сегодня, ведь над тобою целое небо, милая! Не плачь сегодня… Она радостно кружилась и улыбалась: каждый шаг отдавался звучным скрипом досок под ногами. Крыльями разносилась в сторону ткань распахнутого пальто. Мики не нужна была настоящая музыка, чтобы наслаждаться мелодиями инструментов и голосов. Ей стоило лишь сомкнуть ресницы, чтобы воспарить высоко-высоко над облаками и очутиться в желанном мире: ― Шепни мне что-нибудь на ухо, вздохни с облегчением. Я стоял неподалеку. Не мог отвести взгляд от блестящих под солнцем волос; от мягких прядей, которыми ласково играл приветливый ветер. Почему только природе дозволено перебирать их? За прошедшую зиму мы с Мики сблизились, но я ни разу не осмелился коснуться её волос. Даже в тот нелегкий день, когда она поссорилась с дядей и из злости покрасила некоторые пряди в ярко-фиолетовый цвет (а мне, между прочим, очень хотелось!). У пирса растёкся длинный берег. Мы сели на прохладные камни, подложив под себя рюкзаки. Погода к подобным посиделкам была нерасполагающая, ещё холодная, но Мики такие «мелочи» никогда не мешали наслаждаться задуманным. Да и я как-то неосознанно, незаметно, стал вести себя так же безрассудно. Узнай об этом моя мама или дедушка Утияма, долгой нравоучительной беседой мы бы не отделались. Я заранее достал из портфеля небольшую баночку с домашними дораяки, а Мики вытащила два пластиковых стаканчика и маленький термос, полностью заклеенный цветными картинками с рок-группами. С доброй ухмылкой на меня смотрел длинноволосый парень в модной красной повязке на голове. ― Это Эксл… ― я придержал термос, неловко всматриваясь в наклейку. ― Роуз. Эксл Роуз,― Утияма кивнула и откусила большущий кусок от блинчика, ― он нереально клафный! ― как всегда ела и болтала одновременно. ― Однафды мы выступим фместе… Мики шустро дожевала дораяки и радостно подскочила на ноги, вручив мне свой стакан. ― Ты только представь! ― она широко раскинула руки: ― В ярком свете прожекторов, под громкие крики и аплодисменты выходит Роуз, а за ним и я, держа в руках новую и супер-редкую модель Гибсон! Сначала все усомнятся во мне… но я замахну такое соло! Меня назовут новым Джими Хендриксом! Вот это будет шоу! А потом мы откатаем мировой тур, ― Мики подпрыгнула, наигрывая на воображаемой гитаре. ― Ты же будешь рядом? Я обещаю допуск за кулисы! Я познакомлю тебя со всеми самыми крутыми ребятами! ― А как иначе? ― я бодро кивал, воображая огромный стадион, радостные крики фанатов и эхо гитарных соло на дальних рядах. Это было несложно: мы частенько пересматривали выступления с различных рок-туров и выступлений. Кажется, Утияма дарила мне сд-диски с записями… ― Невероятно жду этого дня, ― она села обратно на рюкзак и забрала свой чай. ― А ты? ― И я. Мики могла долго болтать про мечты о сцене и встречи с кумирами. Она знала много песен, много имён, много разных историй и новостей из жизни любимой музыки. У меня плохо получалось запоминать псевдонимы гитаристов (а вот сейчас бы она надулась и уточнила: ритм, бас или соло?), но я правда старался запомнить побольше. Каждый день перед школой я ходил на ранний завтрак с Мики и слушал рассказы о том, как спустя несколько лет увижу её выступление по телевизору. И я поверил. Поверил так, словно это стало и моей мечтой тоже: слышать её голос и игру по всем радиостанциям. Словно.4
Иногда мне казалось, что у Мики где-то припрятана огромная невидимая батарейка. Она пришла утром. В то воскресенье отменилась школьная поездка с классом, поэтому у меня освободилось всё время до наступления вечерних «посиделок» с учебником. Когда я уже привёл в порядок удобное местечко, достал пару пачек любимых чипсов и уселся со стаканом любимой газировки перед экраном, распахнулась дверь. Я понятия не имел, как реагировать на Мики, стоящую со стопкой книг и тетрадей, поэтому молча раскрыл рот. Она подошла ближе. ― Ты же уже успел отдохнуть? Готов оторваться сегодня вечером? ― я пытался кивать. ― Сегодня у нас куча планов. Я хочу зажигать! ― Сначала математика, и вечер ваш! Мы договорились! ― крикнула из коридора мама. Они опять сговорились без моего ведома. ― Конечно, Томоко-сама! ― Мики многозначно повертела на обозрение учебником. ― Но математика не может быть вечной, да? ― обратилась уже тише и ко мне. Мне осталось только вздохнуть и отложить все вкусности. Утияма смотрела мне в глаза. Её чистое, без единого намёка на тоску и печаль, лицо как всегда сияло. Мики представлялась мне диким цветком сакуры ― мягкая, сладкая и независимая от всего мира. С её появлением любые тревоги отходили куда-то за кулисы, в тени. Непонятно почему, но рядом с ней я всегда верил в лучшее будущее, даже в тяжёлые дни. Она была из тех, кто отвергал существование грусти и кто умело мог доказать это другим. Она шустро придвинула к нам журнальный столик и разложила на нём все учебные принадлежности. ― Что ты придумала? ― тяжко спросил я, переползая на пол. ― Сначала разберём твои тесты и выясним, какую тему ты не понял, ― она говорила, рассматривала бумажки перед собой и снимала свитер. ― Если хочешь сдать вступительные хорошо, тебе стоит посерьёзнее за это взяться. ― Я про то, что будет сегодня после учёбы, ― не смог отвести довольного взгляда от её объёмной чёрной футболки с надписью «AC/DC». Это был мой подарок на её семнадцатый день рождения, прошедший две недели назад. Мики широко заулыбалась. ― Пойдём ко мне домой. Хочу показать тебе кое-что очень крутое! ― А твой дядя? Он ведь не любит гостей в выходные... ― Нет. Он сегодня с друзьями в баре. Вернётся, как обычно, ночью. Дома только дедушка. ― Ладно, ― начал я, но Мики хлопнула передо мной тетрадью с уравнениями и тыкнула ручкой в первое. ― Понял… Мики-отличница-умница нравилась мне чуточку меньше ― больше пугала. Всегда удивлялся, как она умудрялась учиться самостоятельно и сдавать все экзамены на высший балл. В конце прошлого семестра у неё был самый высокий показатель среди всей параллели. У той, кто занималась почти без помощи преподавателей! Она являлась в школу только на срезы и итоговые экзамены. Возможно, поэтому моя мама так обрадовалась, когда Мики предложила помочь с некоторыми предметами.4.1
Время подходило к четырём. По пути мы заглянули в ближайший комбини и купили три маленькие бутылочки зелёного чая. Мики ступала большими шагами, изредка перескакивая с носка на пятку и неторопливо кружась, поскрипывая кожаными берцами. Я шёл следом, медленнее, чуть уставший после долгого сидения на одном месте. Занятия дома не изматывали так же сильно, как в школе, но всё равно отнимали много сил (особенно в единственный выходной!). Меня волновал и потеплевший ветер: я ежеминутно ворчал из-за надетой шапки. Вместо слов поддержки Утияма только хихикала. Сама она шапки не носила ― как ни уговаривай. Калитка оказалась открыта, мы прошли на участок, а затем в дом. Со скрипом двери я услышал и тихое мяуканье. Шустро соскочив с лестницы, нас встретил — ну очень! — пушистый трехцветный кот. Он шумно замурчал, назойливо обтираясь об ноги Мики. ― Привет, Пол Стэнли! ― она подхватила кота и прижала его к груди. ― Скучал тут без меня, да? ― она осторожно чмокнула его в нос. ― Дедушка совсем с тобой не играл? ― Ещё как играл! ― дедушка Утияма вышел медленно, недовольно поджав губы. ― Приветик, Джоске! ― Доброго дня, Акио-сама! Я знал, что дедушка не слишком любил официальностей и серьёзных обращений, но всё равно поклонился. Было в его внешности и манерах что-то влиятельное, серьезное, что невольно хотелось уважить. Однажды далеко поздним вечером (почти ночью), когда они с Мики провожали меня домой, он попросил называть его Акио-куном, отчего я потерял дар речи, испугавшись. Чего именно боялся, я ещё не понимал. Сейчас мне кажется, дело вовсе не в его влиянии: я просто не знал, каково это ― так скоро сближаться с другой семьей; тем более девушки, которая тебе небезразлична. Мики отпустила кота и убежала в ближайшую комнату, пока я снимал и вешал на крючок куртку. ― Держи, теперь ты можешь освободиться от коварной шапки, ― она вернулась с серой расчёской и протянула её мне в руки. Я благодарно кивнул и подошёл к небольшому зеркалу в коридоре, принимаясь за спасение причёски. ― А это тебе, ― Мики отдала дедушке бутылку с его любимым зелёным чаем. Акио-сама по-доброму улыбнулся: помню, с какой благодарностью и нежностью он смотрел на смущённую Мики. Их взаимоотношения очень отличались от всех тех, что мне приходилось видеть раньше. Моё общение с дедушкой или мамой никогда не получалось таким милым, пусть мы и были ближе, чем в других семьях.4.2
В комнате Мики всегда пахло деревом и бумагой из цветных журналов. Я прошёл внутрь и уселся на небольшой диван, застеленный клетчатым пледом. Все стены были заклеены разноцветными плакатами с рок-группами и эмблемами, а в противоположном от окна углу стояли гитары (тогда я уже знал, что их нельзя хранить у окна из-за высокой влажности). Утияма зашла следом и с разбега рухнула рядом, развалившись звёздочкой. Я улегся рядом. Так мы и лежали, молча слушая дыхание друг друга, пока я не осмелился сказать вслух: ― Так что ты там хотела мне показать? ― Да! Точно! ― Утияма приподнялась и наклонилась к полу, чем-то шурша под кроватью. ― Только обещай быть честным! ― она вытащила толстый потёртый блокнот и встала с кровати. ― Обещаю, ― слово лёгкое, но меня бросило в дрожь. Мики взяла в руки гитару (я уже знал, что она акустическая) и присела на стул напротив дивана, раскрыв на полу перед собой блокнот. ― Я написала песню… ― Песню? Сама? Ого! ― на самом деле я давно догадывался, что она пишет музыку и тексты, но очень хотел показать, как мне важна её честность передо мной. Обычно она исполняла мне только каверы любимых песен. Она покраснела и осмотрела меня чуть неловко, слегка насмешливо. ― Если не понравится ― говори прямо, ясно? Впервые на её лице появилось выражение, в котором не было и капли радости. Я кивнул. Её заклеенные пластырями пальцы нежно коснулись металлических струн, привлекая за собой задумчивую, хрупкую мелодию. Утияма глубоко вдохнула и начала напевать, сначала едва слышно, на грани шёпота и ясности. В звучании перебора растворялись обрывки фраз, какие-то неясные слова, сплетались во что-то невероятно печальное. Я слушал, но не мог заставить себя вслушаться. Голос Мики представился мне чёрной тканью. Я всегда немного терялся от её выступлений, но в тот миг меня словно вытолкнули в прошлое. Сердце сдавили забытые сожаления и тоска: я не услышал грубого отрывистого стука. Мики накрыла ладонью струны, отчего те единовременно звякнули, и повернулась к двери. У меня похолодело в груди от мимолетно проскочившего испуга в её глазах. Свободной рукой она прикрыла нос. Следом скрипнула дверная ручка, и в комнату заглянул невысокий мужчина, притащив с собой противный сладко-горький запах алкоголя. Её дядя. Его усталость и недовольство подчёркивали неприятные красноватые пятна на щеках и под глазами. Пошатываясь, он сделал шаг вперед. ― И чем вы тут занимаетесь? ― он облокотился плечом о стену. ― Не поздно петь? Учиться не думали? ― Уже заканчиваем, Тсутому-сан,― Мики среагировала быстро: кротко улыбнулась, опустив взгляд в пол. Лишь потом я стал понимать, что это служило выражением её полного и неприкрытого повиновения. ― Правильно, ― он окинул меня взглядом, но когда я попытался встать и поздороваться ― отмахнулся. Он чуть сощурился, смотря на Мики. ― Убери руку. Больше чтобы не видел, ― он указал пальцем на серёжку у неё в носу, ― и завязывайте, поздно уже, ― фальшиво-мягко прочеканил, выходя из помещения. ― Мики, ― неуверенно начал я, ― если он… ― Нет, ― она оборвала меня внезапно, ― забудь о его существовании. Дай минуту. Утияма прибрала гитару в тканевую сумку и вышла из комнаты. Не успел я и сообразить происходящее, как она уже стояла рядом, держа в руках нашу верхнюю одежду и обувь. ― Одевайся, ― спокойно сказала она. ― Что?.. ― Рок-н-ролл невозможно запретить, ― она шустро натянула пальто и закинула на плечо сумку с гитарой, ― давай же, пошли, ― отодвинула шторы и распахнула окно, впуская вечернюю свежесть.