Я не знаю...

Лекарь давно ушёл, а Рейнольд сидел около кровати Пенелопы. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь задёрнутые шторы, освещали бледное лицо юноши. Взгляд голубых глаз скользил по всё ещё заплаканному личику девушки, по забинтованному предплечью, по слишком худощавому телу… Как они раньше не замечали её изнеможённого состояния? Неужели они были настолько слепыми? Синяки на руке, голод даже рядом с ними за столом, бледность и худощавость… Какими же нужно быть, чтобы не видеть всего этого у себя прямо под носом?.. Все события и ссоры с Пенелопой теперь предстали в совершенно ином свете. Получается… Это действительно начали слуги? А она лишь защищалась? – «Не слуги начали травлю,» – проснулся внутренний ехидный голос совести. – «А ты.» Рейнольд побледнел ещё сильнее. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладонь, оставляя следы. Его начало трясти. Дышать стало безумно тяжело, словно нос и горло накрыла подушка, не давая доступа к кислороду. Голова заболела. Сердце болезненно бьётся о рёбра. Он закашлялся. – «Успокойся,» – с трудом пробилась здравая мысль. – «Нужно успокоиться. Ну же.» – Рей, – зовёт его кто-то. Нет, не кто-то. Пенелопа проснулась и обеспокоенно смотрела на него. Её на удивление тёплые руки коснулись его щёк. Взгляд бирюзовых глаз гипнотизировал, успокаивал. – Успокойся, Рейнольд, – снова слышит он её голос. – Всё хорошо, смотри на меня. Давай, вдох-выдох… Эккарту оставалось лишь подчиниться. Почему-то именно сейчас, когда ладони, казалось бы, ненавистной ему девушки лежали на щеках, согревая. Когда он слышал её тихий и мягкий голос вместо привычных криков и визгов. Когда он смотрел в её бирюзовые глаза, так не похожие на глаза Ивонн, но такие же прекрасные. Ему становилось легче. Прошло немало времени, прежде чем юноша достаточно пришёл в себя. Пенелопа убрала руки от его лица. – Полегчало? – Да… Спасибо… Она вдруг цокнула языком, нахмурившись, и полезла в ящик тумбочки, стоящей рядом с кроватью. Достав оттуда чистый платок, Пенелопа взяла руку Рейнольда, который как-то запоздало посмотрел на неё. На ладони было пару отметин от ногтей, из которых шла кровь. – Почему это у тебя вдруг, ну… Такое состояние? – спросила Пенелопа, перевязывая его руку. – Это иногда бывает… Когда я… Неважно! Почему ты вообще сейчас заботишься обо мне?! Мы же враги! – А почему ты в этот раз прислушался? – парировала она, серьёзно смотря ему в глаза. – Почему прогнал ту служанку, выслушал меня, не бросил, позвал ко мне лекаря? – Я… – сказать было нечего. Действительно, зачем он это сделал? Мог просто пройти мимо. Эта герцогская сучка всё равно заслужила. Но почему-то при одной мысли о том, что она действительно может перерезать себе вены или спрыгнуть с окна, ему становится тошно. Почему? Почему ему больше не плевать на Пенелопу? Или ему всегда было не плевать? Рейнольд невольно вспомнил то вечно терзающее его чувство вины, когда он видел страдания сводной сестры, но он всегда заглушал его, подпитывая горечью и обидой из-за той сцены на чердаке. Она это заслужила! Вот его вечное оправдание. А если подумать, чем она заслужила? Привёл её в особняк отец. Возможно, это она его уговорила, но есть вероятность и обратного. Отец не объяснил им ничего, и они решили, что Пенелопа просто замена Ивонн, из-за этого возненавидев девочку. А особенно её возненавидели, кажется, именно из-за его подставы с ожерельем. Я не хотел этого. Я ведь правда не хотел… Разве он хотел, чтобы над ней издевалась даже собственная прислуга? Разве хотел, чтобы её заставляли голодать? Разве хотел, чтобы её кололи иглой, что наверняка причиняло ужасную боль? Нет. Ужасную боль ей причиняет то, что ей не к кому обратиться за помощью… Рейнольд впился ногтями в ранки и сердито зашипел. Больно. Но что эта боль по сравнению с тем, что пережила Пенелопа? – Пенелопа, я… – слова горьким комом застряли в горле. А чем поможет его «прости»? Какой шанс, что она поверит, что ему правда жаль? Есть даже малейший шанс, что она его простит? По-крайней мере, у неё будет хоть один человек, который её защищает. Кажется, проходит вечность, когда он наконец выдавливает из себя: – Прости меня… Мне жаль… Правда… Пенелопа, я… – на щеке чувствуется что-то мокрое. Чёрт, кажется, он плачет. Что за слабак. Тёплые пальцы девушки касаются его лица, стирая скатившуюся слезинку. Эккарт осмеливается поднять на неё взгляд и замирает, не видя в её глазах ни злости, ни обиды. – Я прощаю тебя, брат, – всего лишь четыре слова, но когда Пенелопа их произнесла, на душе почему-то стало так тепло и радостно. Словно один из многочисленных камней, давящих на сердце, наконец упал. – И, Рейнольд… Прости меня за то глупое желание… Я не хотела, правда… Минута требуется юноше, чтобы понять о чём идёт речь. Именно то желание, чтобы Ивонн исчезла или умерла, и стало отправной точкой для всех издевательств. Она была ещё ребёнком, который просто хотел выжить. Рейнольд, не выдерживая, притягивает её к себе и прижимает к груди. Сильные руки обнимают её, совершенно нежданно даря чувство спокойствия и… Уюта? – Дурочка, – тихо шепчет юноша, боясь, что, если он начнёт говорить обычным голосом, сорвётся снова. – Не извиняйся за это. Я… Я понял, что ты лишь хотела выжить в этом мире… Если бы я… Если бы только я выслушал её тогда. Если бы выслушал, попытался понять, помог, ей бы не пришлось справляться с ненавистью окружающих в одиночку. Не пришлось бы терпеть столько боли. – Ничего уже не получиться вернуть, – еле слышно произносит Пенелопа. – Я не смогу ничего забыть. Ты не будешь в силах забыть этот день. – Я знаю, что не заслуживаю прощения, но я хочу хотя бы попытаться, – Рейнольд смотрит так серьёзно, как никогда не смотрел. – Что мне сделать, чтобы ты смогла простить меня? Скажи, и я сделаю это. Он сам не понимал, почему так хотел заслужить прощения ненавистной девушки. Душу сжимала горечь, злость и практически ненависть к самому себе. Сейчас его слова были совершенно искренними, идя от сердца. – Если ты скажешь мне есть эти помои – я не скажу ни слова против. Если скажешь весь день простоять перед тобой на коленях – я сделаю это. Если захочешь также колоть меня иглой, как тебя твоя служанка – я не возражу. Я сделаю всё, что ты хочешь, приму любое наказание, только прошу, прости меня. Дай мне последний шанс. Если бы Пенелопа сама не видела, как Рейнольд произнёс эти слова, решила бы, что ей послышалось. Но, видя его абсолютно серьёзный взгляд, она чувствовала, что он правда раскаивается. Что сейчас ему действительно горько, больно и стыдно из-за всего произошедшего по его вине. Иначе у него не случилось бы этого приступа. Иначе он бы не сидел сейчас рядом с ней, держа её руки. Иначе не умолял бы о прощении. – В общем, подумай над этим, – юноша осторожно отстранился от сестры. – Тебе по-хорошему надо поесть. Есть пожелания? – Что-нибудь лёгкое. Супа и пару сандвичей будет более чем достаточно. – Понял, – Эккарт чуть плотнее укрыл девушку одеялом и встал с кровати. – Тогда я пошёл. – Рей? – окликнула она, когда он уже взялся за дверную ручку. – Да? – он обернулся. – … Пообедаешь со мной? – после этого вопроса Рейнольд немного улыбнулся. – Конечно.