Сонечка

Она милей, чем яркий смех небес… Недели через две после переселения Ксеня попросила у меня разрешения привести в свою комнату (мою бывшую гостиную) трёх своих подруг. Будто бы у них какой-то там творческий кружок, а собраться вечером негде. Есть у меня такое качество – сначала согласиться, а после начать задумываться. Малая про это знает, потому и спрашивает всегда в моменты моей наибольшей рассеянности. Только потом я подумал, что на её филфаке есть чудесная большая столовая, где можно сидеть чуть ли не до самой ночи. Что не обязательно тащить всех в мой дом и не давать мне спокойно работать. Ну, что сделано, то сделано. Только бы не били посуду. В четверг, ровно в восемь вечера Ксеня пришла с тремя своими ровесницами. Они прошмыгнули в гостиную тихонько, как мыши, и что-то там обсуждали часов до девяти, после переместились на кухню. Я же тем временем сидел в кабинете и не слишком-то интересовался чем-либо, кроме своей диссертации. Пришло время наконец-то её дописать. Так я и существовал где-то в мире кризиса западной философии, пока не понял, что голова пухнет от работы – пора выпить чаю. На кухне я увидел четырёх девушек – и то одну мог бы назвать парнем, если бы не знал её с рождения. Одна из них, блондинка, худенькая, бледненькая, з лихорадочно алеющими щеками, видно, довольно болезненная, закрыв глаза, на удивление низким для её хрупкой внешности голосом выводила что-то из народных песен. Ксеня вместе с двумя остальными внимательно слушала и пила чай. Должен признаться, я и сам заслушался тогда, да настолько, что забыл, зачем пришёл на кухню. И тут огромные серые глаза растерянно взглянули на меня, и пение стихло. Пришло время смущаться мне. Я попросил прощения, что побеспокоил девушек и неуверенно, будто бы не у себя дома, пошёл ставить чайник. Поликсена рассмеялась. — Эй, серьёзно? Ты нам не мешаешь, не парься. Садись к нам, книжный червяк, я тебя сейчас со всеми познакомлю. Чёр-р-ртова Поликсена! Мне 33, и я имею право не представать перед её подругами растерянным младшим братом-заучкой! Я старший преподаватель, а не восьмилетнее дитя! Впрочем, после слов Ксени напряжение на кухне исчезло. Наверное, малая знает, что и как делает. Тем временем чайник закипел, и я, заварив себе чаю, подсел к девушкам. — Знакомься, это Юляша, — Ксеня указала на черноволосую девушку слева от меня. Юляша коротко кивнула, усмехнувшись одними глазами, почти такими же тёмными, как и её волосы. — Юляша поёт сопрано и рисует в духе стакизма. Я кивнул головой, отметив про себя, что стоит погуглить последнее слово. Тем временем Ксеня представляла мне гостью прямо напротив меня. Это была ярко-рыжая голубоглазая юная леди, и веснушки на её лице нисколько не портили впечатления, что я смотрю на какую-нибудь правнучку британской королевы. Она даже чай пила с какой-то королевской грацией, не говоря уже о её осанке и взгляде — холодноватом, но без враждебности. Девушка явно знала себе цену. Ну, а я не знал стоимости её платья, однако мог догадаться, что одевается она явно не там, где моя малая. — А это Наташка, наша сказочница. Ешё Наташка чудесно вышивает, я тебе потом покажу её картины. — Приятно познакомиться, — произнесла сама Наташка. О да, как можна уже было понять, голос у неё также был по-королевски важным, но без излишнего пафоса. Возможно, это особый талант — быть уместной, оставаясь королевой. Наконец настал черёд и той хрупкой певицы, что сидела между мной и Ксеней. Девушка всё ещё выглядела растерянной, но не так, как сначала. — И, наконец, Соня. Поэтка и, как ты заметил, певица. Соня вежливо и слегка смущённо улыбнулась мне. Что-то шевельнулось в моей душе, но что – я не знал. Решил подумать о том когда-нибудь после. — Ну, а меня ты знаешь, надеюсь. — Знаю, куда же я денусь. — Угу. Рисую, пишу стихи и сказки. И председательствую в нашем кружке “Скрыжаванні”. — Интересно. — Ксень, может, ты нам и спадара тоже представишь? — к беседе присоединилась королева Наташка. — Володька, мой старший брат. 33 года, женат. Жену зовут Философия, и развод с ней невозможен. А-а-а-а, малая, ты невыносима! Справа от меня послышался тихий смех. Соня смеялась. И от этой милой детали я даже перестал злиться на Ксеню. Этот смех меня разоружил. Что-то всё-таки было в этой хрупкой девочке.