Лицом к лицу

— Пустите нас, пожалуйста! — умоляла юная мадмуазель. Молодой еще парень, лет двадцати с лишним, вальяжно шагал вдоль парапета, постукивая по нему ладонью. Развеселое настроение поддатого типа и угрюмое молчание извозчика довели девушку до слез; она тщетно взывала к совести первого, по наивности предполагая, что та у него есть. — Прошу вас! Мне нужно ехать, отец ждет дома! Блондин развернулся к ней с театральным взмахом рукой. — Папочка ее ждет! — передразнил он. — Ничего, подождет. Таких, как ты, птичка, должен ждать не отец, а муж... муж, говорю! Он у тебя, надеюсь, есть? Едва не задохнувшись от подобной вульгарности, несчастное создание замерло перед обидчиком со смирением побежденной. — Моя славная... — прошептал он, схватив ее под локоть. — А поехали со мной... поехали, не дуйся: живем-то один раз! Ты папочку не бойся... если что, я с ним потолкую... Девушка отпрянула, тщетно пытаясь вырваться из нетвердой, но цепкой хватки. В те напряженные мгновения она видела лишь его галстук, повязанный косо. Этот ужасный пестрый галстук был для нее страшнее всего, что только может представить человек. Стук сапог по мостовой отмерил неспешные шаги. Девушка вскинула голову, глядя в золотистый туман с последней надеждой на спасение. Блондину было наплевать, идет к ним кто-то или нет; уверенность в том, что он выйдет сухим из воды, крылась не столько в выпивке, сколько в ином обстоятельстве, похоже, известном извозчику. Темнота расступилась, свет фонаря очертил фигуру — высокую, пожалуй, даже слишком. Длинная шинель добавляла гротеска его облику, но мадмуазель боялась лишь одного — что он предпочтет их не заметить. — Прошу вас, месье! — взмолилась она. — Он, этот человек, остановил нас — выбежал прямо на дорогу — и требует куда-то его везти! Но поймите, мне нужно домой, отец подумает, что со мной случилась беда! Пожалейте его сердце! Мгновенья неопределенности казались хуже самой отчаянной борьбы. Гротескная фигура не шевельнулась, чужой голос не произнес ни слова, и огонек надежды почти угас в ее душе, когда незнакомец вдруг поравнялся с ними в несколько длинных шагов. Она успела заметить лишь густые бакенбарды и глаза — очень темные, почти зловещие. Блондин выдал короткий, презрительный смешок, прежде чем незнакомец отчеканил: — Кто вы такой? — Не твое дело! — фыркнул блондин, упираясь в бока. — Хотя, знаешь... иди сюда, поближе, и я тебе на ушко все скажу. — Прекрасно. Девушка испуганно вскрикнула: безо всяких предостережений и угроз незнакомец схватил обидчика за плечи и швырнул на мостовую. Движение его казалось очень легким, однако бросок был такой силы, что наглец не смог и застонать — так крепко он был оглушен. — Вы убили его, — шепнула девушка, отступив на шаг. — Вы ошибаетесь, он жив. Тон незнакомца был сухим, малоприятным, но его бесстрашие не могло не вселять уверенность. Мадмуазель осмелилась взглянуть на него, пока незнакомец обходил тело, распростертое у его ног, — словно часовой, не торопясь. Он был немолод — около сорока или чуть старше, худощав — но при этом, как видимо, очень силен. Шинель, покрой которой было сложно разобрать в полутьме, была надета прямо на рубашку с расстегнутым воротом. Вопреки внешней невозмутимости, плечи его вздымались слишком часто, чтобы в нее можно было поверить. — Вы бы, месье, уходили отсюда, — подал голос извозчик. — А то ведь, думаете, чего я с ним тут церемонился? Не стал бы, так ведь это сын господина префекта Лемерже. — Прекрасно. Казалось, у человека в шинели это слово было на особом счету. Поглядев на свою жертву с почти скучающим лицом, он вдруг подметил, что блондин шевельнулся и уперся локтями в мостовую, пытаясь привстать. Едва тот поднял голову, как человек в шинели ударил его ногой в лицо — быстро и коротко, но при этом беспощадно. Блондин распластался на спине с залитой кровью губой. — Зря вы так, месье, — вздохнул извозчик. — Сын префекта! Вас могут разыскать... — Это научит господина Лемерже отвечать, когда его спрашивают, — последовал спокойный ответ, словно все предостережения ничего не значили. Их отвлек легкий вздох: ужасы последних минут оказались слишком тяжелым испытанием для нервов мадмуазель — она едва держалась на ногах, пряча в ладонях хорошенькое личико. — Я так благодарна вам... — шепнула она, когда сильная рука незнакомца поддержала ее и помогла забраться внутрь. — Не стоит, это мой долг, — произнес он прежним ровным тоном, словно говорил о сущих пустяках. — Ваш долг? — переспросила она, но человек в шинели успел вылезти наружу, чтобы переговорить с извозчиком. — Мадмуазель сообщила ее адрес? — Сообщила, месье. — Туда нас и отвезешь. — Уж простите, месье, но здесь я пас. Деньги, не деньги, а мне с полицией проблемы не нужны. Незнакомец не сдвинулся с места. Чувствуя, что разговор не окончен, извозчик глубоко вздохнул. — У них, у полиции, у самих забот полон рот. Вы, верно, военный? Слыхали, как у нас в прошлом месяце подрезали инспектора на баррикадах? Недели три назад, когда была здесь эта их, революция... Он, значит, туда полез за каким-то чертом, там и остался. А инспектор был зверь, не человек. От него никому было не скрыться. Вороная бровь незнакомца медленно изогнулась. Если это и было удивление, то лишь ничтожная его часть. — Ты точно знаешь, что этот инспектор умер? — флегматично спросил он. — А как же. Об этом знает, вон, весь город! Незнакомец подошел к нему вплотную. Уличный фонарь светил ему в спину, но свет самого экипажа теперь падал на лицо, которое казалось еще суровее от игры теней. — В таком случае, — отчеканил Жавер, — я, должно быть, его призрак.