Неприкасаемая

      Паша оглядывается, приподнимает брови в немом вопросе, хотя и догадывается о том, чего она хочет. Он готов ждать ее столько сколько понадобится, решился еще тогда, впервые увидев ее такой перепуганной. Все бы отдал чтобы не мучили больше кошмары не пугали ни люди, ни внезапные звуки. И в этой своей готовности ждать, ее отчаянную поспешность он видеть не хочет, слишком много он видит в ней боли и страха. После всего случившегося они уже гораздо ближе, чем могли бы быть просто переспав. Но в ее глазах столько решительности, стойкости, будто увидел ту Арефьеву, из прошлого.  Это оказывается так приятно, сердце трепещет и на губах сама собой расплывается улыбка. Как же по-разному, оказывается, можно воспринимать одну и тут же ситуацию. Он ведь и понятия не имеет насколько она боится потерять его, насколько ближе хочет стать, перестать хвататься за безрассветное прошлое, прожить что-то вместе и рядом с ним. С тем первым и единственным, с которым хорошо засыпать и прятаться в объятиях, его и только его она хотела бы чувствовать. Только ему готова была признаться о том, насколько сильно можно желать другого человека.        Он все продолжает стоять, не двигаясь, завороженный внезапной переменой, когда Оля делает смелый шаг навстречу и жадно целует, хватаясь за крепкие плечи. Он отвечает с той же, если не с большей страстью, не увидев отпора брюнетка углубляет поцелуй, а внутри так привычно теплеет. Нет боли, нет страха, есть только он и она. Его губы чуть обветренные, сухие, теплые, с привкусом шоколадной конфеты, которую случайно нашел на кухне. Паша отстраняется и внимательным, чуть с поволокой взглядом смотрит ей прямо в глаза. Она тянется за новым поцелуем, как изголодавшаяся, но чувствует его руки на своей талии, которые будто не пускают дальше. В этот момент Оля пугается, все ее страхи и опасения выползают наружу: не хочет меня, противная, порченная, но в следующее мгновение слышит его тихий хрипловатый голос: -Уверена? – звуки вибрируют, отражаются от стен, проникают в каждую клеточку и напряжение отступает. Теперь они, словно одно целое, его страх ее страх, он тоже хочет, но перед ним хрустальная ваза, балансирующая на краю. Любое дуновение и она упадет. В нем столько щемящей заботы и теплоты, что в уголках глаз сами собой появляются слезинки. Она кивает и приподнявшись на носочки осторожно, все еще не до конца веря себе и окружающему миру припадает к его губам. Прикрывает глаза, утопая в нахлынувших чувствах и своих и его, как вдруг, словно призрак, из темноты перед глазами появляется лицо Ромы, покрасневшее, пыхтящее, гаденько посмеивающееся, он тянется к ней губами. Оля резко открывает глаза и отпихивает от себя Пашу. И она, и он сим фактом крайне ошарашены, но взгляд мужчины быстро теплеет, он делает шаг назад и грустно улыбается. - Я буду на кухне, - дверь захлопывается с тихим стуком, по ту сторону скрипят половицы, звук быстро удаляется, затихая. -Господи, - в один момент силы покидают ее, и она опускается прямо на кафельный пол, опираясь спиной о бортик ванной. Как бы сильно она чего-то не хотела, было бы глупо думать, что вот так в один миг все пропадет. И подсознание, и тело, будто какие-то отдельно живущие организмы, им глубоко плевать, что там хочет Ольга Арефьева. Истерика накатывает быстро: -Прости, прости меня, - шепчет она почти беззвучно, замерзая на холодном полу, давится горькими слезами, сдавливает руками горло, будто пытаясь протолкнуть застрявший там ком.              Паша ввалился на кухню, открыл окно настежь и умылся холодной водой. А ведь никогда на выдержку не жаловался, всегда был нежен и напористость включал, только если видел, что это необходимо, женщины ведь натуры тонкие и не поймешь порой, что на уме, всегда нужно отходные пути иметь, а тут утонул, отдался чувствам, как говорится завелся с пол оборота, а она небось плачет там, расстроилась. Он еще немного постоял у открытого окна, остужая голову, и пошел к двери ванной, прислушался: ни звука. Осторожно, глядя в пол глаза приоткрыл дверь и обнаружил Олю на полу. -Дурында моя, ну что же ты плачешь-то, - пара секунд на то, чтобы оказаться рядом и еще секунда чтобы поднять с холодного пола. -Прости меня…я так хотела…с тобой - жалостливо хнычет, стыдливо опустив глаза. Паша сгребает ее в охапку и смело залезает под душ. Прохладная вода отрезвляет ее. Одежда неприятно липнет к телу, но все, на что у нее есть сейчас силы — это прижаться к нему, он такой разительно горячий. Он выключает воду и слегка отстраняет ее от себя: -Что ты там хотела? – медленно поднимает голову, крепко вцепившись в его промокшую одежду, будто если отпустит он тут же исчезнет. -Хотела жизнь с тобой, все, что угодно, чувствовать тебя, любить тебя, - она громко шмыгает носом и смотрит так, будто сейчас снова заплачет -Господи, девочка моя, еще столько всего на свете есть, а это мы всегда успеем, куда ты ломишься вперед паровоза, - она недоверчиво смотрит на него, с остервенением стирает капельки со своих щек: -Скажи честно, ты инопланетянин, да? – от того насколько серьезно она это спросила он не удерживается и смеется в голос, наклоняется и целует в холодные влажные губы. -Самый, что ни на есть, а теперь, горячая ванна, не хватало еще простыть тебе. Он лихо вылезает, скидывает с себя мокрую одежду, оставшись в одних боксерах и уходит в комнату. Оля оглядывает себя, нехотя начинает стягивать рубашку, когда внутри появляется Паша, одетый в шорты и футболку, с полотенцем, просто наброшенным на голову и своей самой любимой футболкой в руках. -Давай-ка сюда, - он помогает ей выбраться и начинает набирать ванну, оборачивается и тут же натыкается на нее, полностью обнаженную, спокойно берет большое полотенце с крючка и закутывает, прижимая к себе. -Не торопись, прошу тебя, я здесь, никуда не уйду, мы справимся со всем, но это будет долгий путь, - она молчит, прижимаясь щекой к его груди. Отчего же так бешено бьется его сердце? -Хорошо, - она поднимает голову и встречается с его теплым взглядом -Но я хочу, чтобы ты знал, что...- слова застревают в горле, имеет ли она право говорить ему такое, привязывать к себе. -Я тоже люблю тебя, - мягко шепчет он и видит, как потерянность в ее глазах сменяется сначала шоком, а потом радостью