color crash

Они встретились в самом начале зимы. Столкнулись неловко в узком переулке старого квартала, зацепившись друг за друга сначала плечами, а потом и полными досады взглядами. Лил ледяной дождь, весь мир был привычно окрашен во все оттенки серого, а одетый во всё чёрное Китэк идеально вписывался во всегда монохромную реальность Усона. Усон даже не сразу понял, что на самом деле произошло, потому что всё было как обычно: чёрная куртка, пасмурное небо, тёмный мокрый асфальт, светло-серые ободранные стены невысоких домов со стальными лианами водосточных труб, графитовые росчерки проводов, тянущиеся от одного бетонного столба к другому. А потом в окне за спиной Китэка зажегся свет и выжег своим ярким цветом сетчатку. Цветом, которого Усон никогда не знал. Усон очнулся только в приёмном покое больницы, укрытый белым тонким одеялом и с холодным компрессом на лбу. Голова болела как после хорошей студенческой попойки, и сильно мутило, хотелось тишины и покоя, но за темно-серой шторкой никак не могли заткнуться. — Мы уже звонили по номеру, указанному в страховке, но… — Так позвоните ещё раз. Должен же быть кто-то, кто сможет его забрать. — Она не приедет, — проскрипел Усон сухим горлом и осторожно сел, поморщившись. Всё вокруг начало закручиваться по спирали и раздваиваться, но только на миг. — Моя мать не приедет. Её нет в стране. Шторка сдвинулась влево, медсестра с чёрной планшеткой в руках шустро шагнула внутрь. Она была совсем молодой и, наверное, хорошенькой, но Усон смотрел мимо неё, туда, где чёрно-белой башней возвышался в накинутом на широкие плечи медицинском халате мужик. Он был в угольного цвета водолазке с закатанными до локтей рукавами, и ничто не скрывало его забитое чернильной татуировкой правое предплечье и тыльную сторону ладони. Нетронутая рисунком кожа виделась серебристой, и Усон с облегчением выдохнул, переводя взгляд на прошитое кривоватыми ромбиками одеяло. Всё нормально. — Господин Чон? Посмотрите на меня. Медсестра осторожно направила ему в левый глаз белый луч света небольшого фонарика, потом в правый. Её лицо было закрыто маской, но Усон всё равно понял, что она удивилась и чуть смутилась. И, предвосхищая сотни раз слышанный раньше вопрос, он сложил руки на груди и спокойно сказал: — Я монохроматик. Стоящий до этого молча мужик вдруг чертыхнулся. Отпихнув с дороги стул для посетителей, он бесцеремонно плюхнулся на край скрипнувшей кровати и под протестующие причитания медсестры решительно сдёрнул на подбородок купленную в больничном автомате одноразовую маску. Ничего не произошло, Усон просто пялился на поблёскивающее колечко пирсинга в чужом носу, широкие скулы и какой-то змеиный разрез чёрных глаз. Глаза напротив нервно моргнули, и Усон непроизвольно моргнул тоже, а когда поднял веки, уже всё изменилось. Казалось, будто кто-то резко выкрутил насыщенность окружающей его реальности на максимум, едва унявшаяся головная боль вспыхнула вновь, а из носа хлынула кровь и запачкала оставшимся белым одеяло незнакомым ярким цветом. Усон заматерился и зажмурился, но под смежёнными веками всё продолжало вспыхивать и переливаться цветным калейдоскопом. Он слепо рванул вперёд, скуля от боли, и влетел своим горящим где-то там внутри лбом ровно в чужую переносицу. Раздались хруст, отборная ругань и женский вопль, и сразу следом на грудь Усона навалилось что-то тяжёлое, поверх лица закапало горячим. — Ну всё, всё, уймись, — услышал он сквозь шум в ушах спустя долгое мгновение, когда перестал брыкаться. — Давай потихоньку… Усона аккуратно подняли, поддерживая горячей ладонью под затылок, и прижали к себе. Сильно пахнуло терпкой туалетной водой, потом и дешевыми сигаретами, ткань и правда угольной водолазки уколола щёку, привычный глазу чёрный цвет понемногу успокаивал перегруженный обилием новой информацией мозг. — Ты кто такой? — пробулькал Усон и закашлялся. — Какого хрена всё такое яркое… — Меня зовут Ли Китэк, — произнёс хрипло тот ему в макушку. — И, кажется, я твой реагент. *** За окном такси стремительно проносился чёрно-белый город, сияющий ночными огнями. Дождь, что лил вечером, уже закончился, и кое-где на тротуаре поблёскивали тронутые первыми заморозками лужи. Красиво даже так, в монохроме. Усон достал из кармана телефон и, дождавшись, когда машина притормозит на светофоре, сделал пару снимков. Фокус слабенькой камеры сбился, и на дисплее появилось фото тёмной поверхности стекла с размытым профилем Китэка в отражении. Китэк сидел у противоположного окна, запрокинув голову на подголовник, и, вроде, дремал. А может просто делал вид, что дремлет. По требованию медсестры половину его лица снова закрывала медицинская маска, под нею у него должно быть уже прилично разнесло расквашенный нос. Усон не испытывал по этому поводу ни капли раскаяния, этот безмозглый урод заслужил. Голова и глаза до сих пор болели после устроенного Китэком аттракциона, даже отсыпанные ему в больничной аптеке таблетки не глушили боль до конца. Врач, который смотрел Усона, обещал, что после адаптации такой чувствительности к цветам не будет, но первое время, конечно, придётся потерпеть. Усон ничего не собирался терпеть. — Что будешь делать? — спросил Китэк неожиданно громко в тишине автомобильного салона. Значит, всё-таки притворялся, что спит. — Ничего, — буркнул Усон, не оборачиваясь, и накинул капюшон толстовки. — Приду домой, лягу спать. Башка сейчас лопнет… — Ты же понял, о чём я. — Ответ тот же. Навигатор водителя предупредил, что маршрут перестроен из-за ремонта на дороге, и время в пути увеличено. Усон цыкнул недовольно и прислонился виском к холодному стеклу, а Китэк, скосив на него глаза, фыркнул. — Как-то ты не рад. Я думал, все монохроматики спят и видят, как они встретят своего реагента, и жизнь их буквально заиграет красками. Усон вздохнул и, бросив на Китэка раздражённый взгляд, произнёс: — Только не когда их реагент — страшный престарелый мужик. — Ну прости, малыш, что не оправдал твоих ожиданий. Я тоже не рассчитывал сегодня, что на меня посреди улицы рухнет какой-то припадочный пиздюк, а потом ещё и сломает мне нос. Знал бы, поехал бы в магазин на машине… — Не слушайте его, — встрял вдруг таксист, поглядывая на них двоих через зеркало, — вовсе вы не выглядите старым. — Всё нормально, — Китэк кивнул ему и, кажется, улыбнулся под маской, — вы же знаете детей; всех, кому едва перевалило за двадцать пять, они тут же переводят в разряд дряхлых стариков. — Я не ребёнок, — огрызнулся Усон. — Мне восемнадцать. — А мне всего двадцать семь, я нихрена не старый. Усон устало прикрыл глаза и подтянул затёкшие ноги повыше. Девять лет разницы между монохроматиком и реагентом казались чем-то диким, абсолютно неестественным и лишённым хоть какого-то смысла, но этот факт на самом деле не трогал так сильно, как мог бы. Природная неспособность различать цвета доставляла Усону некоторые неудобства — вроде покупки одежды или букета для мамы на день рождения, — но так жили пятнадцать процентов всего населения, и он давно принял правила игры и не планировал что-то менять. Его устраивала его чёрно-белая реальность куда больше перспективы до конца жизни зависеть от чьей-то маячащей рядом физиономии, обеспечивающей ему восприятие всей цветовой палитры, а не только оттенков серого. — Дай свой номер телефона. Усон, только что открывший дверь машины и ступивший ногой ровно в покрывшуюся коркой льда лужу, едва не рухнул спиной обратно в салон и ругнулся. — Пацан? В норме? — Нахрена тебе мой номер? — пропыхтел Усон, всё-таки встав ровно, и с тоской оглядел тускло освещённую фонарями дорогу впереди. До дома оставалась пара кварталов в горку, и идея стопнуть такси здесь — около комбини, уже не казалась очень умной. — Вали домой. Китэк вылез со своей стороны и оперся локтем о крышу нетерпеливо тарахтящей машины. Вид у него был задолбанный и не внушающий доверия. Со своими татуировками, пирсингом и бритыми висками Китэк вообще выглядел как стереотипный криминальный элемент из сводки новостей Мокпо. Пистолета в руке только и не хватало для полноты картины. — Хочу убедиться, что с тобой всё будет в порядке. — Со мной будет всё просто прекрасно, если я никогда больше не увижу твою рожу, — проговорил Усон и хлопнул дверцей сильнее, чем хотелось бы. Перед таксистом стало стыдно, и Усон пробурчал неразборчиво “Простите”. — Тебя отпустили из больницы с условием, что я довезу тебя до дома. Если утром тебя найдут с пробитой головой где-то в этих ебенях, меня затаскают по участкам. Так что либо ты даёшь мне свой номер, чтобы я мог тебе набрать через полчаса, и топаешь, либо я веду тебя до квартиры за руку. Китэк был очень упрямым в своём желании причинять добро до конца, и Усон сдался, нехотя продиктовал цифры номера и дождавшись, пока такси скроется за поворотом, поплёлся домой, то и дело поскальзываясь в своих кедах на наледи. Телефон зазвонил ровно через тридцать минут, Усон как раз успел подняться на свой этаж, отпереть дверь и, толком не раздевшись, рухнуть на несобранный утром диван. Трубку брать не хотелось, но Усон был почти уверен, что Китэк будет трезвонить до тех пор, пока он ему не ответит. — Добрался? — Угу. Сбрасываю. — Эй, пацан, — донеслось глухо из динамика. — Погоди. — Ну чего тебе, дядь? — Что за фамильярный тон… — без особого возмущения отозвался Китэк. У него на фоне шумела вода и что-то гремело. Ложки? Кажется, он мыл у себя посуду. — Я просто хотел сказать, что… — он неловко запнулся, — если вдруг захочешь посмотреть что-нибудь цветное, то не стесняйся. Звони или пиши, ладно? Договоримся. Усон перевернулся на спину и посмотрел на привычно серый потолок, на котором в виде медленно двигающихся звёздочек отражался белый свет от включенного старого ночника. Виски ломило даже от этого бесцветного мерцания, и не хотелось даже представлять, как бы ощущалось, будь эти переливы всех оттенков радуги. — Пацан? — Это вряд ли, — отозвался тихо Усон и нажал на отбой. *** В аудитории, где первогодки архитектурного факультета занимались рисунком и живописью, было так холодно, что держащие карандаш пальцы Усона побелели и онемели. Последние две пары в этом году были чистой формальностью — все экзамены и просмотры кончились ещё в прошлую пятницу, — но за посещаемостью всё равно следили, и весь первый курс с утра до вечера послушно мёрз в стенах колледжа. Последнюю учебную неделю предполагалось досдавать хвосты и оттирать кабинеты перед долгими каникулами, но Усон, умудрившийся каким-то чудом закрыть сессию в срок и отмазаться от уборки, смотрел одним глазом Ютуб и бездумно рисовал в скетчбуке кривоватую копию домика с открытки, присланной на его день рождения в сентябре. На открытке с обратной стороны по-немецки было мелко напечатано, что построенное в стиле “фахверк” здание находится в историческом центре Лимбурга. Где-то там же находилась мать Усона, уехавшая преподавать живопись в Германию ещё до ковида. Усон был единственным монохроматиком на потоке, и одногруппники, все вместе планирующие вечером поход на новую выставку современной живописи в центральной галерее, его с собой по понятной причине не звали. Обидно не было. Они в целом неплохо ладили, просто не ходили вместе в выставочные комплексы, чтобы не смущать друг друга. Ещё Усон не посещал парочку учебных дисциплин, заполнив освободившиеся часы курсом немецкого и литературы, и не помогал преподавателям делать скучные цветовые раскладки для подготовительной группы. Будни его были буквально серыми, но это никак не мешало ему жить полную разных оттенков жизнь. — Учишься готовить? Заданный из-за спины вопрос перепугал до смерти, запаниковав, Усон попытался одновременно спрятать скетчбук и отключить видео, на котором одетый в белый костюм шефа Китэк вдохновенно вещал про тонкости выпечки, но в итоге только вырвал штекер наушников из телефона, и по всей аудитории раздался перечень продуктов для приготовления чизкейка в домашних условиях. — Какой он секси. Даже с этой нашлёпкой на носу — секси. — С придыханием протянула Ёнджи и ткнула наманикюренным пальцем в экран, — ещё и готовит. Только имей в виду: эта марка сыра люто дорогущая, можно найти и дешевле. — Учту, — Усон тапнул наконец по кнопке паузы и немного нервно перевернул телефон экраном вниз. — Чего тебе? Ли Ёнджи была старостой их группы. Очень приставучей старостой, постоянно сующей свой аккуратный нос не в свои дела, из-за чего её знал весь колледж — от преподов до прошлогодних выпускников. Она выглядела гораздо старше своих восемнадцати и активно этим пользовалась, закупая в каких-то сомнительных магазинчиках для половины потока сигареты и выпивку. И ещё до того, как Ёнджи бухнула на подоконник непрозрачный пакет, Усон вспомнил, что пару дней назад просил её достать ему блок сигарет на время каникул. — Посылочку примите, — пробасила она самодовольно и перекинула длинные волосы за плечо. — Мы собираемся завтра часиков в пять у меня. Подвалишь? — Отвалю, — в тон ей ответил Усон и зачем-то перевернул телефон обратно. На экране так и остался поставленный на паузу Китэк с упаковкой “люто дорогущей” филадельфии в руке. — У меня планы. — Блин, ну ты задрал со своими планами, — искренне расстроилась Ёнджи и, обернувшись, с характерной для неё непосредственностью зычно крикнула ребятам в другом конце аудитории, — прикиньте, он нас променял на секси-парня с тортиками. Усон смутился, но оправдываться не стал. С Китэком он вообще-то не встречался после той ночи, а его кулинарный канал на Ютубе нашёл пару недель назад случайно, когда пытался осторожно проверить, сработают ли фотки реагента с таким же успехом, как и живое воплощение. Фотки из с трудом найденного профиля Инстаграма не сработали, а вот коротенькие кулинарные бэкстейджи оказались прикольными, и Усон сам не понял, как подписался на Ютуб-канал Китэка. Видео там обычно выходили с периодичностью раз в неделю, но прошлые две на канале была тишина видимо из-за сломанного у Китэка носа, и только этим утром на почту упал увед о новом выпуске. Но на пати завтра вечером Усон не собирался, конечно, не из-за свеженького рецепта чизкейка. *** — Чего?.. — Сходи со мной на выставку, — ещё раз, только медленнее, повторил Усон и, чуть подумав, добавил вежливо, — хён. — Ты что, бухой? — прохрипел сонно в трубку Китэк и закашлялся. — Два часа ночи, какая нахуй выставка… — Ты говорил, что, если я захочу куда-нибудь сходить, ты меня отведёшь, — немного стушевавшись, напомнил ему Усон. — Хочу на выставку современной немецкой живописи. — Когда? — Завтра вечером, — выпалил Усон сразу же и даже подпрыгнул на диване, — то есть уже сегодня. В трубке долго было тихо. — Хён? Ты что, уснул? — Не получится, — голос Китэка звучал действительно виновато. — Я на днях ногу сломал и… — О, да ладно тебе, можешь не выдумать, — Усон закатил глаза и раздражённо пихнул ком одеяла. — Мог бы просто сказать, что не хочешь, я же не идиот. — Я реально навернулся около дома и сломал ногу, — Китэк вроде щёлкнул зажигалкой, потом затянулся и шумно выдохнул. — Мне и за сигаретами теперь не выйти без приключений. Хер знает, что буду делать, когда эту пачку добью. — Звучит стрёмно. И сколько тебе так прыгать? — Недели четыре, — Китэк трагично вздохнул, — у меня, блин, только нос зажил… Эй, пацан, потерпит твоя выставка, пока мне гипс снимут? — Завтра последний день, — как можно безразличнее протянул Усон. — Забей, это не так уж и важно. — Хреновый из тебя врун, — хмыкнул Китэк и опять затянулся сигаретой. Немного помолчал. — Ладно, приезжай ко мне, как проснёшься. — А? — не понял Усон. — Зачем? — Возьмём такси и съездим на твою выставку. Потерплю я пару часов, пока ты там будешь приобщаться к прекрасному. — А зачем к тебе ехать? Можно же сразу… — Затем, малыш, что вряд ли сотрудники комплекса будут в восторге от твоих воплей, когда ты увидишь этот мир во всех красках, — проговорил Китэк устало. — Забыл уже, что у тебя едва мозги не вытекли в прошлый раз? Начнём твою адаптацию у меня, а там — как пойдёт. Может вместо выставки опять придётся везти тебя в больницу… Об этом Усон на самом деле как-то не подумал и теперь чувствовал себя если и не полным идиотом, то беспечным ребёнком, которым хотел выглядеть в последнюю очередь. — Пацан? Думай быстрее, спать хочется — пиздец. — Я приеду. Усон так больше и не заснул, проворочался с боку на бок до самого рассвета, а утром, едва дождавшись начала курсирования нужного автобуса, рванул по адресу, который ночью ему скинул Китэк. Район был тот же самый, где они с ним столкнулись впервые. Там было всё так же серо во всех смыслах и очень скользко; немудрено, что Китэк сломал ногу где-то в этих переулках. У нужной квартиры Усон отчего-то замялся, хотя минут пять назад уже успел скинуть сообщение, что почти добрался. Китэк ничего не ответил, но вход в немолодой и очень чистый жилой комплекс открылся практически молниеносно и без лишних вопросов. Пискнул замок, дверь с номером «Девяносто девять» приоткрылась, Китэк, одетый в светло-серые штаны и в чёрную маску, предусмотрительно прикрывающую его заспанную физиономию, недовольно привалился к косяку. — Ты поднял меня в такую рань с постели, чтобы я слушал твоё сопение за дверью? Усон пялился на все его ничем не прикрытые татуировки на груди и руках и, если уж быть честным, даже не слышал толком вопрос. Китэк, как оказалось, и сам был похож на выставку современного искусства. — Холодно, — Китэк поёжился и приоткрыл дверь шире, — ты заходишь или уходишь? У Китэка было… уютно. Его небольшая квартира не производила впечатление запущенной холостяцкой берлоги, скорее обустроенного гнезда, где давно и надёжно всё стояло на своих местах: забитая книгами полка, компьютерный стол с двумя мониторами и удобным креслом, наспех укрытый пледом широкий диван с напольной лампой рядом, не новая, но опрятная кухонная зона, которая изредка светилась в видосах на Ютубе. Возможно, месту недоставало какого-то декора, но Китэк не выглядел человеком, коллекционирующим статуэтки котиков или настенные фарфоровые тарелки. А ещё здесь очень пахло сигаретным дымом. Кстати про сигареты. — Я тебе привёз гуманитарную помощь, — сказал Усон, расшнуровывая свои кеды у порога, и сразу же вытряхнул из рюкзака пару пачек Кэмела из блока, что достала для него Ёнджи, — считай, от сердца отрываю. — Даже не буду спрашивать, как ты их достал, мелкий нарушитель закона, но — спасибо, — хмыкнул Китэк, забирая сигареты. Он уже успел натянуть толстовку и выставить перед Усоном пепельного цвета тапки. — Ел? Усон мотнул отрицательно головой и, не зная куда себя приткнуть, влез с ногами на диван. Китэк промычал что-то себе под нос и тяжело проскакал в сторону гудящего холодильника. Его закованная от колена и ниже в гипс нога едва касалась пола и издавала глухой “бумкс” каждый раз, когда он задевал ею неосторожно о край полки или о ножку высокого стула, выдвинутого из-под барной стойки. Перелом и правда был, и выглядел грандиозно. — Болит? Инспектирующий содержимое своего холодильника Китэк пожал плечами. — Я на обезболе вторые сутки. В основном просто чешется, — он всунул нос в несколько затянутых плёнкой мисок и спросил, — а что ты хочешь? — Что-нибудь домашнее?.. — неуверенно произнёс Усон. С тех пор, как его мать уехала, он постоянно питался либо рамёном, либо едой из студенческой столовой. — Максимально незапарное. Я вообще всё ем. — Я тоже ел всё, когда был студентом, — Китэк прикрыл дверцу начавшего протестующе ныть холодильника. — Жареный рис? Усон кивнул, а потом подозрительно нахмурился. — Я не говорил, что студент. Сталкерил? — У меня есть твой номер телефона, дурень, — фыркнул Китэк, запуская рисоварку. — Инстаграм сам сдал тебя с потрохами, даже искать не пришлось. Интересная, кстати, идея, выкладывать только чёрно-белые фотки. — Было бы странно, выкладывай я их цветными, разве нет? Я же так не вижу. — Обычно такие как ты скрывают, что они моно. — Они просто идиоты. — Идиоты, — согласился с ним задумчиво Китэк и облокотился о стол. Стоять на одной ноге ему было заметно тяжело и, наверное, всё равно больно. — Эй, Усон, а можно я сниму маску? Усон вздрогнул от звучания своего имени и только в этот момент понял, что ни разу ещё Китэк не звал его вот так. Было странно и немного смущающе. Его постоянные обращения «Пацан» и «Мелкий» изрядно подбешивали из-за ощущения непреодолимой границы между ними, но Усон сам заложил первый камень в эту стену, обозвав Китэка старым, и вроде как глупо и по-детски было бы требовать от него считать его себе равным теперь. — Сколько у нас есть времени? — Всё время мира, — высокопарно изрёк Китэк и хохотнул, когда Усон скривился. — Рис сварится через тридцать минут. Как раз успею тебя откачать. — Ха-ха, очень смешно, — Усон глубоко вдохнул и шумно выдохнул носом. Он сам напросился и сам сюда пришёл, будет максимально по-идиотски сейчас дать задний ход. — Ладно. Только как-нибудь не резко. В прошлый раз мне не понравилось. — В прошлый раз мне тоже не понравилось. Я две недели не мог толком работать из-за синяка на половину рожи, — пропыхтел Китэк, доковыляв до дивана и осторожно усевшись. Свою многострадальную ногу он аккуратно устроил на валяющейся поверх низкого столика подушке. — Так что давай сам, как только будешь готов. Глядя на всё ещё немного сонное лицо Китэка напротив, Усон думал, что, возможно, никогда и не будет готов. Ему было любопытно, но одновременно и страшно. Он боялся не боли адаптации, а зависимости, того тёмного всеобъемлющего чувства одержимости, которое, бывало, против воли поглощало монохроматиков, встретивших своего реагента. Но Китэк даже со сломанной ногой не производил впечатление слабого и беззащитного; он был взрослым, Усон был на его территории и, пожалуй, это снижало градус тревоги до её привычной температуры. — Смелее, не укушу, — Китэк обхватил чуть подрагивающее запястье Усона ладонью — той самой, с набитой головой змеи. — Чего ты боишься? — Твоей уродливой физиономии, не скрытой маской, — огрызнулся на автомате Усон и нервно хихикнул, — прости, хён. — “Хёнишь” только когда тебе удобно, сопляк, — не остался Китэк в долгу и вроде оскалился. — Закрой глаза и снимай. Усон зажмурился и сдёрнул с Китэка маску, под веками расплывались чёрно-белые круги, и это была последняя преграда перед окружающей его безумной пестротой. Поверх глаз легла горячая мозолистая ладонь, и Усон придавил её сверху своей. Может, к чёрту её, эту выставку? К чёрту Китэка? — Убирай свою руку и открывай глаза. Всё нормально будет, обещаю. Усон глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, послушно убрал руку и распахнул веки. Сквозь пальцы ладони Китэка было видно его лицо, но не ярко, не чётко, совсем не больно. Перед глазами всё двоилось и никак не выходило сфокусироваться, но, наверное, именно это и давало возможность привыкнуть к тому, что мир вокруг на самом деле не состоял из десяти выученных Усоном оттенков серого. — Это твой настоящий цвет волос? — Что? — прохрипел Китэк растерянно, а потом лающе засмеялся: — Нет, конечно, это краска. — И как называется этот цвет? — Усон бесцеремонно дёрнул светлую прядь его недочелки и потёр в пальцах. Жестко. — Блонд. — Это же жёлтый? — Жёлтый, — кивнул Китэк и спустил ладонь чуть ниже, давая больше обзора. — Такого же цвета эээ… лимоны. И цветущие одуванчики. Немного другого оттенка… — Мне нравится, — оборвал его путанные объяснения Усон и поморщился. Виски ломило, но не так, чтобы его могло отключить, как в тот первый раз. — Круто. — Хочешь, отвезу тебя в салон? Покрасишься так же. Тебе пойдёт. — Не думаю. — Не пойдёт? — Не отвезёшь. — Не сейчас, это правда, — улыбнулся открыто Китэк. Улыбка ему на удивление очень шла и делала его мягче, стирала впечатление плохого парня. — Только когда эту хуйню с ноги снимут. Он спустил ладонь ещё ниже, а Усона затошнило. Но скорее не от цветного света напольной лампы, а от того, что он и правда хотел, чтобы Китэк его отвёз. Съездить в салон и попросить покрасить волосы в любой известный цвет и раньше было не невыполнимой задачей, но теперь — абсолютно не имеющей смысла без Китэка. В чёрно-белой реальности Усон никогда не думал о том, какой цвет ему идёт, а какой — нет; он покупал в магазине нейтральные серые футболки и не задумывался, действительно ли они ему подходят, действительно ли они серые, а не какого-то вырвиглазного оттенка, который наверняка сделал бы Усона нелепым. На плечи навалилось ощущение совершённой ошибки: не нужно было приезжать. И лучше бы им с Китэком никогда не встречаться. Вдруг это простое желание — первый звоночек того сумасшествия, которого он так надеялся избежать? Вдруг он уже на пороге безумия?.. — Усон, — донёсся до него спокойный голос, — а теперь медленно выдохни и снова вдохни. Лёгкие горели, а горло перехватило, ни выдохнуть, ни вдохнуть никак не получалось, тяжёлой волной накатывала паника; так уже было однажды, когда мать только-только уехала в Германию. Усон тогда едва не задохнулся прямо в своей постели. Китэк — очень цветной Китэк — коротко произнёс “извини”, щёку обожгло из-за пощёчины, Усон резко выдохнул и понял, что его вот-вот стошнит прямо на колени. — Белая дверь справа, — проинформировал заметно побледневший Китэк. — И не смей блевать мимо. *** Китэк курил в приоткрытое окно рядом с плитой, на которой разбрызгивала раскалённое масло сковорода. Его широкая спина была заметно напряжена, а сам он матерился каждый раз, когда обжигал пальцы то о сигарету, то о край сковороды. Окружающая действительность всё ещё была цветной. Линяло цветной. Всё в квартире Китэка было белым, светло-серым, пепельным, пасмурным, бетонным, асфальтовым, стальным, графитовым, угольным и чёрным; единственные два ярких пятна — тёплый свет лампы и его жёлтая макушка. — У тебя здесь очень монохромно, — просипел расцарапанным горлом Усон и выбил себе из брошенной на стойке пачки сигарету, прикурил. — Так странно. — Это квартира моего отца, — не оборачиваясь проговорил Китэк. — Он был монохроматиком, ему жить вот так было удобно. Я перебрался сюда, когда он улетел работать во Вьетнам. Думал, что он вернётся, и ничего не переделывал. Отец так и не вернулся, а я привык. — Он умолк, всыпал что-то в сковороду и ловко прикрыл её крышкой. — Ты нормально? — Да, только щека горит. — Сорян, — Китэк скованно развернулся к нему и облокотился спиной о столешницу. Он едва заметно поморщился, но тут же криво ухмыльнулся. — В следующий раз сделаю тебе вентиляцию лёгких. Усон открыл было рот, чтобы сказать ему, что следующего раза не будет, но вспомнил, что, в общем-то, и этого раза тоже быть было не должно, но он же всё равно случился. Поэтому только пустил носом дым и проговорил тихо: — Сядь уже. Я сам всё доделаю. На тебя смотреть больно. Китэк вскинул брови и, тяжело подтянувшись на руках, уселся прямо на стол рядом со встроенной миниатюрной плитой. — А ты справишься? — Я много лет живу один, — фыркнул Усон и зачесал вечно падающую на глаза чёлку назад. Признаваться, что видео, где Китэк учит готовить жареный рис, смотрел трижды, он не собирался. — Уж разбить яйца и всыпать рис у меня получится. Китэк поднял ладони в сдающемся жесте и кивнул на угрожающе урчащую сковороду. Сковорода пугала, но, затушив сигарету в пепельнице, Усон всё равно потянулся снять с неё крышку, чтобы перемешать уже сильно пахнущие чесноком и специями овощи. — От себя открывай, — подсказал Китэк и передал ему видавшую виды прихватку, — так не обожжёшься паром и маслом. Китэк продолжал мягко давать советы, Усон — медленно и немного неуклюже готовить, казалось, будто он просто слушает очередной выпуск кулинарного видео на Ютубе и готовит у себя на кухне. Цветность привычных продуктов обескураживала, и Усон попутно пытался зачем-то запомнить, какого цвета морковь, лук, кунжутное масло. В горле так и стоял тревожный ком, а руки тряслись, нож ходил ходуном и всё норовил попасть по пальцу, а не по пучку зелени на разделочной доске перед ним, и это нервировало ещё больше. — Бросай, пока пальцы целы, — сказал поглядывающий на него Китэк и погасил огонь под сковородой, растёр лицо ладонями устало. — Иди сюда. Стоило шагнуть ближе, как его руки легли на плечи и тронули приободряюще затылок, Усон по инерции ткнулся лбом Китэку в грудь и так застыл от охватившего его оцепенения. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что последний раз его кто-то обнимал в прошлой жизни, да и сам он обнимал кого-то тоже бесконечно давно, наверное, в тот день, когда провожал мать на самолёт. — Перепугался? — Нет, всё в порядке, хён, — произнёс Усон и зажмурился. Щёки горели, было очень стыдно. — Просто непривычно готовить под надзором, вот и… — Хреновый из тебя врун, — снова повторил Китэк и растрепал Усону волосы. — Я не дал бы тебе задохнуться. И от своих слов не отказываюсь: если тебе с чем-то нужна помощь — говори, хорошо? Это всё звучало так глупо и нереально, но Усон всё равно кивнул и приглушённо угукнул. Китэк передразнил очень похоже это угуканье и, прежде чем отпустить, ткнул пальцем в кончик носа. Усон против воли рассмеялся и в ответ пихнул его кулаком в плечо, потому что нужно было срочно куда-то деть руки. Дурацкий Китэк, абсолютно дурацкий. Жареный рис получился ровно таким, каким готовила его мама. У самого Усона дома так никогда не получалось, наверное, дело было в пропорциях специй, которые он всегда сыпал просто наугад. У Китэка в холодильнике даже оказалась баночка маринованных крабов, и от этого чувство, что Усон вернулся во времена детства, только стало сильнее. Они завтракали там же — у плиты, сидя на столешнице рядом и переговариваясь лениво о какой-то неважной ерунде типа последнего сезона «Деньги на бочку», который, как выяснилось, они оба смотрели последние года три, и ужасной погоды в этом декабре. Китэк снова курил, выпуская дым в узкую щелку между рамой и сдвинутой в сторону створкой окна, и разглядывал задумчиво свою ногу. Гипс на ней выглядел основательным и пока что очень чистым и белым. Вряд ли надолго, к концу недели обещали оттепель, а Китэку рано или поздно придётся выйти из квартиры. — Ты же на художника учишься? — спросил вдруг Китэк и утопил окурок в кружке с остатками кофе на дне. — На архитектора, вообще-то, — почти обиделся Усон, — это круче и сложнее. — То-то ты постоянно хуй пойми что из себя строишь, — поддел его беззлобно Китэк и тут же проговорил быстро, — это просто шутка, честное слово! Убери это устрашающее выражение со своего миленького лица! — Да тебя только тронь, хён — рассыпешься же, — усмехнулся Усон и спихнул их тарелки в раковину, — а у меня на тебя ещё планы есть. — У меня тоже на тебя планы, — Китэк осторожно сполз со столешницы на пол, оглядел гору грязной посуды и решительно проковылял мимо. — Раскрасишь гипс, ладно? Эта колодка ужасно бесит своей унылостью, а носить её ещё месяц. У меня и краски где-то были, и маркеры цветные: племянники оставили в свой последний приезд. — Но… «Я же никогда не рисовал цветными красками», хотел возразить Усон, но Китэк, уже переворошивший содержимое ящичков рабочего стола, не оборачиваясь, протянул: — Да нормально получится, не ссы. Провозившись до самого вечера, Усон вынужден был признать: Китэк был прав. Получилось действительно нормально. Даже очень хорошо для человека, впервые рисующего цветной гуашью. Огромная зелёная анаконда в тропических листьях обвилась вокруг ноги Китэка объёмными лоснящимися атласом кольцами и сложила свою широкую голову на его ступне. Рисунок Усон без зазрения совести скопировал с найденой в интернете фотки граффити. — Нихрена себе бодиарт, — вынес свой вердикт Китэк, когда Усон наконец отложил лохматую кисточку и поднялся размять затёкшие ноги и спину. — Да у тебя талант, хоть сейчас на выставку современного искусства. Жаль только, всё размажется быстро. К слову о выставке… — Он поглядел на часы и зевнул, — если не поторопимся, то рискуем никуда не попасть. — Забей, — Усон отзеркалил его зевок и, забывшись, потёр испачканной в краске ладонью щёку, — на улице полный трэш, а ты еле ходишь, хён. Если б знал, что действительно так всё плохо, не приехал. — Значит, мне повезло, — Китэк опять зевнул и добавил, — что приехал. *** Мир начал выцветать почти сразу же. Усон ещё не успел выйти с территории жилого комплекса Китэка, а перед глазами уже всё вновь стало знакомых десяти оттенков серого. Пасмурное небо, тёмный мокрый асфальт, светло-серые ободранные стены невысоких домов со стальными лианами водосточных труб, графитовые росчерки проводов, тянущиеся от одного бетонного столба к другому. Действие эффекта присутствия реагента прошло быстро, но чувства невосполнимой потери не было, как не было и желания любыми способами вернуть все цвета обратно. Опция «Раскрасить» казалась легкодоступной и от того не вызывающей ощущения чего-то запретного и недостижимого: Китэк был рядом, всего в тридцати минутах езды. Возможно именно поэтому зависимости, которой бывают подвержены моно, не случилось. Усон ехал домой на автобусе в состоянии абсолютного спокойствия и грузил в Инстаграм фотки расписанного гипса, пёстрого жареного риса, испачканной в зелёной краске ладони с татуировкой. Пост со вполне однозначной подписью «color crash» был цветным, ярким, выбивающимся из общей ленты, но очень важным. Он был его манифестом, его признанием всем и себе: всё изменилось. И ему не страшно. В ответ на пост как обычно посыпались лайки и комменты, в личку прилетели сообщения, которые Усон смог прочесть только после набега на художественный магазин и посредственного ужина, заказанного из недавно открывшейся кафешки рядом с домом. Лёжа в кровати под тяжёлым одеялом, он краснел одновременно от негодования и смущения и клял себя за глупость. Ёнджи, эта вечно лезущая не в свои дела Ёнджи, прямо под постом написала «Всё-таки променял нас на секси-мужика с тортиками! Я узнала тату, кекекеке». Усон хотел удалить коммент, но — поздно: Китэк, этот абсолютно дурацкий Китэк, уже успел его лайкнуть и накидать сообщений в личку типа «Сам ты сталкер», «У меня почти кончились сигареты» и «Ты ел?». Усон долго выбирал что ответить, но в итоге отключил телефон. Утреннее солнце, отражаясь от выпавшего за ночь снега, слепило глаза. Усон не то шёл, не то скользил по нечищенной дорожке, прижимая к себе пластиковый тубус с несколькими туго свёрнутыми листами бумаги и пакет с купленной накануне профессиональной гуашью и лаком для покрытия гипсовых поверхностей. Две пачки сигарет были спрятаны в карманах куртки. Вход в жилой комплекс снова открылся без каких-либо вопросов, наводя на мысли, что Китэку в целом похрен кому открывать раньше полудня — лишь бы перестали трезвонить. Перед дверью с цифрой «Девяносто девять» Усон не медлил ни секунды, а сразу же стукнул пару раз костяшками пальцев. По ту сторону выругались, раздался тяжёлый топот ковылявшего к порогу Китэка. Усон прикрыл веки. Распахнулась дверь. — Привет, хён, — проговорил он и вслепую поправил лямку сползшего с плеча тубуса, — я принёс тебе сигареты. И ещё не ел. — Тогда с меня тортик, — хмыкнул Китэк после мучительно долгой паузы и, как и вчера, положил свою горячую ладонь Усону поверх глаз. — Открывай, не бойся. Всё будет хорошо. Усон не боялся. Всё было хорошо.