Покой

— Я устал... — хрипит Сяо, пытаясь забраться в гнездо из сильных рук, благо его подхватывают и укладывают под боком сразу же, как только ноги предательски подгибаются. Боль и усталость накатывают волнами, карма путами сжимает-пережимает всё тело, и Сяо с тихим болезненным стоном роняет голову на подставленное крепкое плечо, пока Бэй Доу капает в пиалу что-то из непрозрачного бутылька, от которого очень чётко веет силой Адептов. Сяо втягивает носом воздух и чует запах лекарства, приготовленного господином Чжун Ли — ни с чем его не спутать. И Сяо, честно говоря, стыдно — господин до сих пор о нём заботится, хотя стоило бы уже забыть, отказавшись от всего связанного с нечеловеческим, стоило... оставить с проблемой ядовитой кармы наедине, но... — Пей. — Бэй Доу прислоняет край пиалы к его губам, осторожно её наклоняет, чтобы можно было глотать лекарство, растворённое в воде, не захлебываясь. Сяо, не открывая глаз, послушно пьёт — горло обжигает горечь цинсиня, а сердце — не менее горькое и тихое «что же ты делаешь с собой, моя неспокойная пташка?». Сяо прекрасно знает, что он с собой делает, знает почему — его работа, его бремя, его долг требуют исполнения. Неважно, сколько сил он на это истратит, сколько времени — он должен защищать Ли Юэ. А к празднику Морских Фонарей монстры испокон веков становятся яростнее и активнее. Пока люди празднуют, Сяо не до веселья и не до отдыха — он охотится за чудовищами от зари до зари, оправдывая звание Охотника на демонов. Но за тысячелетия истребления карма... берёт своё. Сяо знает — одна ошибка, и он превратится в одного из тех монстров, от которых защищает смертных. Тогда останется только надеяться, что господин подарит ему быструю — вряд ли безболезненную — смерть, освободив от вечных мук. И Сяо не может не чувствовать, как холодные когтистые руки из раза в раз — в реальности ли, во снах — тянут его вниз, хватая за горло, парализуя и лишая и воли, и сил. А потом отступают, почуяв живое тепло. Тепло, которое в его жизни появилось вместе с Бэй Доу. Сяо не отрицает — рядом с ней правда становится легче. Потому он всякий раз возвращается к ней в каюту после своей... работы, зная, что его там ждут, потому он всякий раз при удобной возможности ночует под горячим боком. И потому сейчас он пытается заклекотать в ответ на нежность, с которой за ухо заправляют выбившуюся прядь, но в груди всё ещё клокочет тьма кармы, и из горла вырывается лишь сдавленное сипение — боль отступает, но понемногу, оставляя за собой право вернуться хозяйкой, вновь сжать его тонкое птичье тело в своих когтях. — Молчи, не мучай себя, — шикает Бэй Доу, притягивая Сяо к широкой груди и гладя по голове. — Отдохни. Сяо может только кивнуть едва заметно, обмякая в крепких объятиях. Всё тело болит и ломит, в голове то и дело всплывают воспоминания, невзначай подброшенные скверной. Стоило ему лишь ослабить бдительность из-за усталости и боли, как яд усилил влияние на разум, обратил память во врага, а не союзника, как было всегда. В итоге Сяо остался бороться и против себя, и против полчищ выползающих изо всех щелей монстров — безжалостных в своих стремлениях оборвать жизни смертных. Но на их беду Сяо посвятил всё своё существование убийствам таких, как они. И научился забывать о своей боли во имя цели. Но сейчас... сейчас, когда его баюкают в тёплых руках, когда напряжение отпускает, когда становится легче дышать и действует лекарство, ослабляющее воздействие кармы, нужды в том, чтобы казаться сильным, наконец-то нет. Есть шанс побыть слабым — чтобы потом вновь стать сильным. — Боль пройдёт, — хрипло бормочет Бэй Доу на ухо, поглаживает по спине, когда он снова сползает к ней под бок и кладёт на живот голову, сворачиваясь клубком в гнезде из одеял, — и ты оправишься. Всё хорошо. Отдыхай, я рядом.