«Тогда лишь двое тайну соблюдают,
Когда один из них её не знает».
У. Шекспир. «Ромео и Джульетта»
- Сборище идиотов! Цесаревич должен был уже здесь, в кабинете, чай сидеть пить, да пирожными заедать, а в итоге… А в итоге здесь не то, что цесаревича – мужчина со всей силы ударил по столу рукой – здесь даже предположений о его местонахождении нет! - Ваше сиятельство, мы ищем, но улик…. – полноватый, низенький мужичок средних лет с пышными, немного нелепыми, усами развёл руками – их нет… - Улик…улик у них нет. Да у вас не улик нет, а головы, видимо - послышался ехидный смешок – так в том то и дело, что вы должны их найти. Или хотите сказать, что наследник императорского престола испарился? Сквозь землю провалился? - Н-нет конечно же. Мы ищем, но никто ничего не говорит, слышали шум, но не более – начал оправдываться усач. - Вы себя то, слышите?! Шум и не более – раздраженно, подражая лепечущему говору усача, ответил мужчина – и-с-к-а-ть, слышите меня? - Да, сиятельство, слушаемся-с… - Отлично, так не стойте же здесь, а идите работать. - Слушаемся-с, ваше сиятельство. Завтра же всё и всех вам отыщем-с…. - Ну, так подите же уже прочь, Лавман! Что вы стоите, точно памятник на кладбище?! Усач тут же посеменил назад и шмыгнул за двери раньше, чем его начальник вновь стукнул по столу и выругался – у графа Юрьева сегодня был ужасный день, хотя бы потому, что он был не первый со дня пропажи цесаревича Павла. - Всё самому делать нужно, всё самому. Иначе и пятидесяти лет на его поиски не хватит, этим то бездарям… - тяжело вздохнул граф, судорожно убирая со лба тёмные кудрявые пряди волос, выбившиеся из укладки. С того самого дня, как явившись в покои цесаревича, они никого в них не обнаружили, Яков, как он больше любил – «просто граф Юрьев», не находил себе места. Замучила совсем бессонница – стоило закрыть глаза, как виделся испуганный цесаревич, звавший на помощь. Сердце стучало так, словно норовило вот-вот выпрыгнуть из груди или вовсе остановиться. Врачи лишь качали головой и все, как один, твердили – покой, нужно перестать гнать себя попусту, так сильно переживать. Хах, перестать переживать. Как он мог «не переживать», когда о сорванце ни слуху, ни духу. Император с Императрицей места себе не находят, вся «верхушка» панику развела не шуточную, в народе уж слухи о пропаже цесаревича пошли, как не кстати. Он и так винит себя в том, что тогда не забрал его сам, а доверил всё Георгию, умудрившемуся опоздать на целых два часа, а тут ещё и все эти на него навалились. Что ему сказать волнующейся матери, переживающим сёстрам, князю Власову, беспокоившемуся о будущем зяте и дочке, заметно приунывшей после пропажи жениха. Никто из дворцовых обитателей, работавших в тот день, ничего не говорит, точно их запугали или же они сами не желают выдавать похитителя. В этом случае возникает лишь больше вопросов… .А ответ - нет. Ни одного ответа, ни одной подсказки. У него нет ничего… С уходом Лавмана в кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь размерным тиканьем больших напольных часов и шарканьем пера о бумагу – граф писал Императору, к сожалению, совершенно не то, что хотел бы. Минута за минутой, буква за буквой, и вот весь лист исписан красивым текстом, но Юрьев всё равно его рвёт, а клочки «жалких письменных проб» он бросает в ящик к остальным, точно также разорванным, письмам. Граф мог написать Императору, что они ничего не нашли, но был не в силах сказать отцу, что нет ничего, что указывало бы на его сына… - Чёрт бы их побрал, как найду, лично всех по каторгам разошлю – гневно прошептал Яков, тяжело вставая из-за стола и направляясь к окну. Как странно было наблюдать счастье, истинное ликованье жизни в мире за оконными ставнями, когда на душе так особенно паршиво. Дабы не лицезреть всё это возмутительное спокойствие и чужое блаженство, граф задернул шторы, устало оглянулся на стопку бумаги и неаккуратно брошенное перо, заляпавшее верхние листки чернильными кляксами. Написать Императору было нужно, даже если и не хотелось, и не получалось. - Ваше сиятельство! – точно гром в мае, в кабинет графа Юрьева влетел барон Флейзелен – Ваше сиятельство! Вы не поверите, что мы для вас откапали, так сказать. - Сударь, что же должно случится в мире нашем, чтобы вы, наконец таки научились стучаться, прежде чем входите в мой кабинет – холодно проговорил граф, наблюдая за каждым движением своего шумного гостя. Барон Флейзелен, любимый не только в кругах армейских, но и дворянских, графу очень не нравился. Вечно громкий, знающий лишь самые основы этикета, но даже ими не пользующийся, он не упускал момента похвастаться новыми охотничьими псами или вином, привезенным с юга. Он носил то же имя, что и цесаревич, даже внешность его была схожа с юным солнцем империи, но это было единственное, что их объединяло. Человек, не имеющий никакого отношения к тому, чем он ныне обладает, такой мерзкий и ужасный человек, не мог быть ровней человеку чести. И как должно быть оскорбительно делить с подобным сбродом имя, про внешность уж и говорить не стоит… Да, граф не просто не любил Павла, он его презирал так, как презирали свою культуру господы прошлых веков. - Прошу прощения, забылся на радостях то – весело прокричал барон и, совершенно не обращая внимания ни на настроение Юрьева, ни на его замечания, без всякого разрешения прошествовал к его столу – вот! – ещё громче сказал он, бросив перед графом тоненькую папочку бумаг, перевязанную холщовой ниткой. - Ну, и что это? – брезгуя дотронуться до папки, спросил Яков. - Показания свидетелей, Ваше сиятельство. Эти слова заставили графа вздрогнуть. «Неужели, что-то есть?» - пронеслось в мыслях. В ту же секунду он вцепился в бумаги, которые барон уж собирался забрать назад, быстрым и точным движением перерезал верёвку миниатюрным складным ножичком, что всегда лежал подле, и, добравшись до бумаг, жадно принялся читать текст, выискивая хоть что-то. «Господин» Флейзелен лишь надменно усмехнулся, наблюдая за столь резкой переменой настроения. Впрочем, графа он вполне понимал, ибо и сам испытывал к нему, пусть и не столь сильное, но презрение, зародившееся ещё в самом начале их службы Бог весть из-за чего. Но даже эта вражда отходила на задний план, когда дело касалось государства, а особенно его будущего, которое во многом зависело от цесаревича. Спустя пару минут напряженной тишины, нарушаемой лишь шелестом переворачивающихся листов бумаги, граф Юрьев, как показалось барону, облегчённо выдохнул, и небрежно бросил собранные данные на стол. - Я так понимаю, господин Юрьев увидел то, что ему было нужно? – по-кошачьи улыбаясь, поинтересовался барон, поднимая несколько разлетевшихся бумаг. - Ровно то, что я и ожидал – Яков недолго помолчал, вдохнул поглубже, и с той же издевательской интонацией в голосе, ответил – ничего! Впрочем, я был бы удивлён, найди твои люди хоть что-нибудь дельное – еле слышно добавил он, доставая из ящика стола портсигар, украшенный вензелями из слоновой кости и позолота. - Папироску изволите? – непринужденно спросил граф, совсем не глядя на барона, явно ожидавшего указаний по делу. - Благодарю, не курю - … - Ваше сиятельство, коль глаз меня не обманывает…вы сбрили усы? - Ох-хох, весьма польщён, барон, что вы заметили. Уже недели две как, если не больше хожу так – всё также отвернувшись от Павла, отвечал граф – вполне порядочно смотрится, не думаете? - Честно? Вам не идёт. С усами было лучше. - Спасибо, за столь объективную оценку, что, я предполагаю, была вызвана беспокойством касательно того, что обо мне скажет общество… - Не стоит благодарностей, я ведь поданный Империи, мой долг хранить покой на этих землях, в этом обществе, как и ваш, я полагаю. Так что, во исполнение долга, советовал бы отрастить усы снова, не стоит людей по чём зря пугать … - Спасибо, за верный совет - поблагодарил граф, резко обернувшись к барону и напустив на того табачного дыму. - Кхе-кхем – обмахиваясь рукой, закашлялся Павел – так что-же скажите, по делу-то. - По делу… – вновь отворачиваясь от собеседника, повторил за ним Яков – а что по делу-то я могу сказать? Что вы, бездари этакие, за столько дней ничего путного не нарыли? Тут и без вашего этого «расследования» всё ясно было…. - Так что-ж ясно-то, ваше сиятельство? Граф закатил глаза, медленно смял папиросу и оставил её в пепельнице. - То и ясно, что они либо явились сюда по зову какого-нибудь «медиума», либо по зову крыс…. – прошипел Яков, гневно глядя на подчинённого – я, думаю, объяснять, какие именно это были крысы, не нужно? - Нет, Ваше сиятельство, нет нужды – хитро блеснув глазами и улыбнувшись, словно промурлыкав, ответил Павел и вместе с найденной информацией, лишь слегка поклонившись графу, покинул его кабинет. Он прекрасно знал и понимал, о каких крысах шла речь, это понимали все, но говорить об этом никто не решался. Слишком уж была велика вероятность нарваться на ответ от этих обитателей зловонных подворотен. И слишком реальна была перспектива не только пострадать от их лап, но и стать за это преступником в глазах закона, к которому эти серые твари наверняка успели подобраться давным- давно. Главным ключом к разгадке, верёвочкой, дёрнув за которую можно было бы распутать весь этот серый и вонючий клубок, был «Крысиный король». Человек, который не просто стоял за всеми беспорядками, творившимися в стране (а в том, что за ними стоит кто-то, а не что-то можно было уже не сомневаться), но и имел связи во дворце, свои глаза и уши, своих крысиных подручных. Хотя в последнее время всё чаще на ум приходил и иной вариант – «крысиным подручным» был сам «король», что всё время находился во дворце, знал его как свои пять пальцев, слышал всё, что здесь происходило и лишь намечалось. Предатель. Скорее всего, именно он и впустил посторонних во дворец, открыл двери покоев цесаревича. Но как подтвердить хотя бы одну из этих версий? Того, что принёс Павел было ой как недостаточно, особенно, если истинным окажется второй вариант событий… Как только дверь за бароном со скрипом и шумом захлопнулась, Юрьев, немного постояв у пустого стола с такими же пустыми бумагами, покинул кабинет и устремился вслед за Павлом, явно что-то для себя решив.* * *
«Терпеть не могу этот кабинет, точно склеп какой, в нём ещё вечно прохлаждается этот, этот… Угрх, даже слова не подобрать, чтобы описать этого мерзавца, очевидно считающего себя выше и умнее других. Не дворец, а точно рынок какой – всех без разбору нанимают, а потом сами же страдают от этих «князей», да «графов». Честным людям проходу нет, они работают, работают, пашут столько, сколько и кобыла крестьянская не пашет, а потом –раз! – и все почести, да похвала князю-графу, который только головкой кивнул и ручкой по столу хлопнул. Угрх, ненавижу! Будь моя воля, будь у меня хоть капля той власти, которой обладают эти «благородные», я бы всё здесь изменил и самих же властителей в первую очередь, впрочем, последнее и без «мира» неплохо случается…» От осознания собственно превосходства над тем, кто был выше, осознания того, что ему были доступны те тайны и знания, коих и самому Императору вовек не прознать, от предвкушения совершения «дела» его бросало в лёгкую дрожь. Мысли вихрем кружились в голове и всё шептали и шептали о скором счастье, о скором успехе, о скором наступлении дня в его жизни, что, казалось, с первого дня жила в ночи. О возможном провале он и думать не смел: нет, слишком хорошо он всё устроил, тщательно подготовил это «дело», нашёл старые раны большинства обитателей дворца, отыскал их слабое место…. Да и разве сможет ему помешать этот недоаристократ, ему… - Павел! – знакомый голос окликнул его – Барон Флейзелен, постойте минутку! Юрьев, видимо всё это время следовавший за ним, подбежал и по-дружески хлопнул по плечу. Весьма странный жест, не предвещающий ничего хорошо, по крайней мере от него. - Куда ж вы так летите? Наследство от богатого троюродного дядюшки получать, м? – всё также весело продолжал граф – пойдёмте, пойдёмте, не стойте столбом! Яков рукой приобнял Павла и повёл его дальше по коридору, при этом наклонившись к самому его лицу, точно собираясь поведать что-то важное, тайное поручение или задание, чёрт его знает, этого лиса. - Я не совсем понимаю, что такого произошло за эти несколько минут, дорого граф, что вы сами за мною направились – не без лёгкого волнения в голосе, тихо проговорил Флейзелен, наблюдая за лицом Юрьева. Тот лишь слащаво улыбнулся, ничего не ответил. То ли не знал, как начать, то ли создавал подходящую атмосферу таинственности для своего разговора. Странный человек, и как только графом стал? - Понимаете, барон… - приторным голосом, растягивая каждое слово, начал Яков. - Нет, не понимаю. Будьте добры объясниться нормально, без лишних букв. У Павла и без этого «величества» работы было на десять лет вперёд, а он ещё что-то ему подкинуть собирался. Боже мой, как же он устал от него, от всех них… -Какой же вы неинтересный, барон. Разве можно же так скучно жить? – всё с той же улыбкой на лице поинтересовался граф, но, не получив ни ответа, ни смешка, продолжил – я решил, что присоединяюсь к нашему расследованию пропажи цесаревича. Иначе, боюсь, вам и вашим подчинённым и ста лет не хватит, чтобы его отыскать, верно? Барон Флейзелен, всё это время медленно направляемый графом к входу в сад и слушавший этот «романс», замер и взглянул на Якова так, как чужие принцы не смотрят на невесть откуда взявшихся братьев-бастардов. Он и так сдерживал своё желание высказать этому «недоумку» всё, что думает о его реакции на отчёт, работа над которым, между прочим, отняла последние несколько дней жизни барона и всех его ближних. А тут ещё и это «я решил…» - единственным, кто мог принимать подобные решения официально был он, барон Флейзелен. И даже если бы этот человек пришёл к нему и подал официальное прошение, то он всё равно не допустил бы его непосредственно к расследованию. Даже под страхом повешения он бы его не допустил. Ни за что. Для этого у Павла причин было более чем достаточно – причин держать этого умного, пусть и не самого приятного человека, как можно дальше от расследования. Как можно дальше от его личных дел…. - Если память мне не изменяет, я не помню, чтобы мы с вами обсуждали подобный вариант работы, граф? – Павел старался говорить сухо, но раздражение, пожаром разгоравшееся внутри, улавливалось в тоне его голоса, в мимике лица. Барон нервничал. А ещё боялся.… Но, чего? -А что тут обсуждать? Всё уже решено, и решено в ваших интересах, между прочим – Яков точно добивался такой реакции, это было ясно и по его довольному лицу, и по повеселевшему голосу – несколько дней назад вы жаловались, что людей маловато для такого дела. Не помните? Павел лишь тяжко вздохнул, потёр пальцами переносицу и, просто кивнув графу, мол: «Хорошо», направился прочь – подальше от дворца. Юрьев провожал его взглядом до тех пор, пока барон не скрылся за массивными дверьми, ведущими в следующий зал, а затем улыбнулся, даже засмеялся. Ни то над комичностью всей ситуации, не то над реакцией Флейзелена, а может и над тем, что прекрасно знал истоки «барского гнева». Догадывался ли сам Павел, что Юрьеву о его жизни и делах известно много, гораздо больше, чем Императору и другим? Навряд ли, слишком высокие стены «белокурый мальчик» возвёл вокруг себя и своего дела. Такие башни и решётки возвышались вокруг его тайны, что несколько маленьких крыс, крадущихся по каналам, было почти невозможно заметить. Крысы, противные твари, если честно, но очень полезные – знают всех собак, что делами графа недовольны. Знают и своих «королей» и тайны их им ведомы, тайны, хранить которые властители, очевидно, не умеют…