Love Never Dies (Reprise)

      Кристин хочет сохранять невозмутимость, хочет, хотя в этом нет смысла. Она одна в этой ложе. Другие артисты Оперы Гарнье выбрали соседнюю, она думала, что идет с сыном и супругом, Вентури и Мартан остались с двумя другими артистами, руководители в следующей ложе. Они здесь, в Театре Её Величества, совсем не большие — всего на несколько мест. Общую, для больших компаний заняли кто-то из других почетных гостей на премьере мюзикла, который британцы привезут в Нью-Йорк, на Выставку.       Даае была в восторге от замка-головоломки, от многих других выставок, авторы которых, тем не менее, носили имена. Подписывали свои творения. И этот мюзикл носил имя автора. Некий "Мистер W". Да, этот псевдоним имел оттенок тайны, но он не был безымянным.       Потому что вчерашний поход во дворец не страшил её. Автором была некая "Организация Игрек", как латинская буква-рогатка.       Сегодня же ещё один автор скрывался за единственной буквой своего имени или быть может фамилии. И в своём мюзикле он рассказывал историю, которую столь подробно знать могли лишь только её участники, а во всех деталях только один человек. Эрик.       Эрик — имя необычное. Для человека его склада ума, характера и наружности разумеется. Оно не было вовсе столь драматичным, какое можно было бы ожидать от Призрака Оперы, раз уж он сам выбрал для себя это имя. Кристин он сказал, что выбрал его случайно, на деле же девушка была более, чем уверена, что этот выбор случайным быть не мог.       "Ко всему нужно привыкать, даже к вечности," - говорил он, объясняя почему спал в гробу.       "Бедный Эрик". Какое-то время она едва понимала за что его возненавидел мир прежде, чем её учитель отверг его в ответ, отказался считаться его частью. И это "Бедный Эрик" не выходило у неё из головы.       Позже потому что крылатые выражения действительно имеют свойство застревать в уме. А всё связанное с Призраком Оперы имело связь с её памятью. Он тянулся к каждой из нитей воспоминаний, к которым имел доступ, и создавал новую связь. Теперь Кристин Даае вынуждена сосуществовать с собственным духом, который целиком и полностью был связан с Эриком.       "Бедный Йорик!" - говорил Гамлет. Кристин вспоминала этот фрагмент множество раз. Рауль вел с ней беседы, ответа на которых не ждал, Густав рос стремительно, даже быстрее желаемого, Опера Гарнье процветала, а Даае время от времени продолжала повторять Шекспира про себя:       "Бедный Эрик! Я знал его: это был человек с дивною фантазией. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь… Как ранят моё воображение эти останки! Тут были уста — я целовал их так часто. Где теперь твои песни, молнии острот? Кто сострит теперь над твоею же костяной улыбкой? Всё пропало."       Именем Эрика могло быть имя черепа из Гамлета. В конце концов, едва ли он не любил Шекспира. Это было в его вкусе — носить имя самого известного в театре мертвеца.       И букву "Y-игрек" можно было отнести к нему.       Кристин стало дурно тогда, когда сообщили название постановки, которое хранилось в секрете до премьеры.. Не было ни либретто в свободном доступе, ни даже названия. Таинственность подкреплял псевдоним автора.       И быть может музыка была авторства другого человека, но мюзикл "Музыка ночи" рассказывал историю, которую пережила Кристин. Историю Призрака Оперы, загадку, никогда не имевшую полного объяснения. — Нам сказали, леди и джентльмены, что это та самая люстра, фигурировавшая в известной катастрофе, - сообщает со сцены аукционист, - Наши мастера отреставрировали её и оснастили электричеством, чтобы мы имели представление о том, как она могла выглядеть. Возможно нам даже удастся отпугнуть Призрака столь дальней истории с толикой света, джентльмены!       И если до сих пор тишина голосов аукциониста и мужчины, купившего музыкальную шкатулку с мартышкой, играющей на цимбалах, создавала кокон затаенных дыханий зрителей, не желавших прослушать ни слова новой постановки, то после "с толикой света!" музыка разорвала этот купол тишины, как рой бабочек паутину, заставляя весь зал зрителей вздрогнуть, обронить вздохи.       Музыка ночи. Он назвал этот мюзикл музыкой ночи, и на актере-англичанине была полумаска, в точности как маска Эрика.       Эта история не была широко освещена вне Парижа, даже внутри Франции её знали далеко не все. Конечно же не стоило ожидать, что кто-либо в Лондоне, десять лет спустя вспомнит ту "известную катастрофу". Имена в постановке изменены.       Но в зале были сотрудники того самого театра оперы, они могли догадаться.       Музыка была написана не Эриком. Не могла быть написана им — так сильно его стиль измениться не мог. И это должно было стать успокоением для Кристин. Автор мог слышать историю Призрака Оперы и интерпретировать её, но от сцены к сцене актриса говорила словами Даае, актеры слово в слово повторяли за Эриком, Раулем, директорами...       Кристин вжалась в спинку кресла, надеясь спрятаться, а когда в конце первого акта на зрительский зал чуть было не обрушилась люстра, остановившаяся на тросах в метрах от чужих голов, но устроившая панику среди неподготовленного и не предупрежденного зрителя, ей понадобилось какое-то время, чтобы понять — наступил антракт.       Она побоялась покидать ложу — знала, что духу не хватит вернуться, а она должна была досмотреть. Она хотела знать чем кончилась эта история для Призрака. Как он умер или где спрятался, что произошло после того, как шведское сопрано со сцены отвергла его.       Она была женщиной и была актрисой, но ничто в жизни прежде не вызывало в ней такого жуткого страха. Она никогда не давилась слезами в зале, никогда не сидела два с половиной часа едва живая от того, что ей хотелось подорваться с места и бежать отсюда.       Они рассорились с Раулем сегодня днём. Кристин думала, что это расстраивает её, но сам Господь уберег её, отправив на этот мюзикл в одиночестве.

***

— Это наш последний вечер в Лондоне перед отправкой, - говорила Виконтесса, - Я понимаю, что вчерашний поход тебя вымотал, но возможно я могла бы взять хотя бы Густава?       Рауль отказывается от похода в оперу, потому что последний культурный вечер окончательно его доканал. Кристина предложила взять Густава с собой или не пойти совсем, чтобы составить мужу компанию, на что Рауль сказал, что юный Виконт не станет смотреть постановку, тем более не классическую, и ему нужно сосредоточить внимание на более важных вещах, а не на музыке и нелепых механических сооружениях, вроде того замка-головоломки, а Кристина может идти и делать что хочет. Они поссорились.

***

      Разум бьётся против тебя,       Но моя душа подчинилась       Умом Даае понимала, что должна уйти, но что-то в ней пригвоздило её к месту. Словно сердце остановилось бы, не увидь она финал постановки. Как будто пустота и вакуум, образовавшиеся в Кристин за десять лет, заполнились хлынувшим чувством. Она не знала что это было за чувство. Отчаяние или быть может та тоска, которую Даае запирала в себе годами.       Печаль по утраченному другу и наставнику. По собственной похороненной любви.       Лучиано Вентури зашел за ней, когда половина зала и все ложи уже опустели, после спектакля. Их ожидали на банкет. — Что с вами? - повторил он, прикрыв дверь, - Кристин, что произошло? - спрашивал мужчина.       Она не нашла слов, чтобы ответить ему, не нашла в себе сил не пугать Вентури этой паникой и слезами, она и сама не могла перестать испытывать ужас.       Её напугала не эта постановка, не воспоминания о том, что произошло.       Её пугало то, что этот мюзикл мог поставить Эрик.       Это мог быть и кто-то третий. Кто-то, забравшийся в его голову, в её душу, рассказывающий её историю его голосом. Некто выпотрошивший Эрика, бросивший результаты этой препарации прямо перед Даае.       Её пугало то, что он мог быть жив, а ещё больше её напугала его смерть много лет назад и этот страх так никуда и не делся.       Она боялась, что Вентури расскажет Раулю, что ей не удастся защитить Густава. Кристин боялась сойти с ума.       Сойти с ума от того, что смерть необратима. От того, что она навсегда заточила себя в этой клетке и не имела права покинуть её. От того, что жизнь, о которой она мечтала, сейчас кажется ей удавкой на горле.       От того, что всё светлое в этом мире противоречит её природе и она ненормальная изначально, и ей нет места среди этих людей.       Даае боялась за Густава. Господь, самым большим был страх за мальчика. — Пожалуйста, никому не говорите, - она давится словами, не уверенная, что мужчина слышит её. — Хорошо, - кивает он, осторожно приобнимая её руками, - Никому ни слова, мадам, обещаю.       Она неправильная. Ненормальная. Рауль был чудесным. И он должно быть был прав. На счёт её мрачных идей. На счёт Густава и музыки, он ведь желал мальчику только добра. Он рисковал для неё жизнью однажды. Он был с ней все эти годы, какой бы Кристин не была, даже если её поведение шло в разрез с его ожиданиями.       И теперь её переламывает пополам от одних только воспоминаний. И она знает, что её держит в узде. Густав. Его благополучие. Но Даае так же знает — будь у неё шанс, она бы не обратила внимание на отсутствие права. Она бы не раздумывала. Поэтому она так благодарна за Густава. Остатки благоразумия в ней — её любовь к нему.       Когда Кристин удается успокоиться, она осторожно отстраняется от Вентури. Мужчина смотрит на неё с сожалением, с каким глядят на маленьких детей, ободравших колени. — Хотите на банкет не пойдём? — Нет-нет, - качает головой Кристин, - Вы должно быть хотели бы познакомиться с композитором, я не могу... — Композитора я итак знаю. Его жена — младшая сестра моей супруги. Нам потому и выделили ложи, немецкий театр вон внизу сидели, - Лучиано поджимает губы, сводя густые черные брови, - Я не хочу лезть не в своё дело, но мы с вами в одной Опере работаем всё таки.       Даае поднимает на него встревоженный взгляд. — Насколько я понял, никто больше не догадался. Слишком молоды. Почти вся Опера с того момента состоит из новых кадров, потому я не думаю, что кому-то ещё в голову пришла мысль о вас. Я потому и пришел.       Вентури был старше Кристин. Забавный крупный мужчина с пышными бровями и бородой при аккуратно, гладко убранной прическе. Из-за своих размеров он должен был бы выглядеть устрашающим, но у него было всегда или очень мирное, или радостное выражение лица, кроме разумеется сцены. К балеринам и певицам относился, как старший дядюшка. — Посмотрите на меня — ещё один банкет и во фрак не влезу. Мне не обязательно туда ехать, - отшучивается он, - Я мог бы сопроводить вас до дома, раз уж Виконт не изволил явиться, и после поеду на праздник, если вы настаиваете и видимо без этого условия не согласитесь принять помощь. — Я жутко выгляжу. — Нет же! Вам повезло — вы абсолютно не опухаете от слёз, а если и плакали, спишем это на драматизм финала мюзикла. Жена постановщика, Сара, сегодня пела, проведу вас по служебной лестнице, она бы одолжила вам немного косметики, и вы смогли бы отправиться домой. Или, кто знает, может быть вам полегчает достаточно, чтобы даже посетить этот банкет! Не могу утверждать, но возможно небольшое веселье пошло бы вам на пользу.       Вентури говорил без умолку до самых гримерных. Он коротко представил женщин друг другу. Сара знала Кристин, а Кристин слышала о Саре, кажется ещё год назад, и после этого её имя мелькало в газетах.       Оба, Лучиано и Сара, пригласили Кристин поехать вместе с ними в одной карете, и должно быть они были правы. Компания жизнерадостных людей, наслаждавшихся вечером заставили Даае отвлечься. Она заставила саму себя. Потому что через пару часов она снова должна быть Виконтессой де Шаньи для Рауля и в своем уме ради Густава.       Ей в конце концов уже давно ничего не стоить наступить на свое горло и заново запереть это помешательство глубоко внутри.       Она только всё вспоминала ещё один трюк с декорациями — во время номера "Музыка ночи" в первом акте, занавес-задник из синего газа с нарисованными на нем звездами и луной, срывает со сцены трос с крюком, который проносит легчайшую ткань над всем залом и головами зрителей, как ночное небо.