История Рагнелл

— Дурнушка, да? — сказал ей оруженосец. Он носил бархатную тунику с длинными заостренными рукавами, штаны, сплошь расшитые кругами и павлинами, а в золотистых кудрях — венок из виноградных листьев. При всем при том ему было, наверное, не больше четырнадцати — лет этак на десять моложе самой Рагнелл. Ей захотелось поправить парнишке венок, и, может быть, поплевать на рукав и протереть ему за ушами. — Я хорошая работница, сэр, — присев в реверансе, ответила Рагнелл. — Я умею печь хлеб, варить пиво и шить, и я ухаживала за рыбными прудами моего прежнего господина. Не могу похвалиться, что хоть раз чистила доспехи или сбрую, но могу научиться. Оруженосец покачал головой и, словно извиняясь, улыбнулся ей из-под копны кудрей — это напомнило Рагнелл о брате, которого она потеряла. Он тоже уехал из дома, чтобы стать оруженосцем, но по дороге пристал к шайке разбойников. — Я ищу служанку для возлюбленной моего рыцаря, и ты ей не сгодишься. — Скажи ей, что рядом со мной она будет смотреться еще краше, — предложила Рагнелл. День выдался длинным. Она встала до зари, чтобы успеть на ярмарку для найма. Здесь оказалось не так много людей, ищущих себе служанку, как она надеялась — кто-то сказал, что вся знать отправилась на турнир во владениях короля Малехотского — а из тех, кто пришел, оруженосец пока был самым добрым. Он покачал головой и отправился дальше. * * * — Дурнушка, да? — сказала горожанка с выщипанным лбом. Ее верхние юбки были собраны на заду, а от вышитого носового платка пахло французскими духами. — Впрочем, есть мужчины, охочие и до дурнушек… Прервавшись, она окинула Рагнелл жадным взглядом, склонив голову набок, будто ворона, высмотревшая оброненную блестящую монетку в траве. — Чрезвычайно непривлекательна, и с мощной правой рукой, если ты меня компренэ. У тебя одно плечо гораздо больше другого — оно сильно болит? Я не стану тебя кормить, если ты все время будешь валяться в постели, — она поднесла платок к носу. — Валяться в постели одна, вот что я считаю ужасной ситуэсьон. Рагнелл нахмурилась, пытаясь угнаться за ходом мысли этой женщины. Она никогда не вращалась в кругах, где люди приправляли свою речь французскими словами. Ближе всего Рагнелл прикоснулась к Франции, когда рыцарь по имени сэр Саграмор Желанный спросил у нее дорогу, и, что неудивительно, ее он не возжелал. Она решила пропустить вопрос о своем здоровье мимо ушей и перейти сразу к делу: — Мне никогда не хотелось стать шлюхой, мадам, и не думаю, что я хорошо бы с этим справилась. Но если вам нужен кто-то, чтобы печь хлеб вашим прекрасным дамам или стирать их платья, для этого мои руки крепки и сильны. — Они не носят платья так долго, чтобы их требовалось стирать, — огрызнулась горожанка. — Ты не подойдешь. Мне нужен кто-то с пониманием дела. Она двинулась дальше, вихляя на высоких деревянных подметках, обмахиваясь платком и что-то бормоча себе под нос на ломаном французском. * * * — Дурнушка, да? — сказал молодой йомен в жестком колете. Он приспустил платье Рагнелл с плеча, щипнув неровное тело так, будто проверял товар на тележке торговца фруктами. Лицо у него было из тех, какие можно счесть довольно миловидными, пока они еще свежи и румяны, но в изгибе его рта крылась жадность, а во взгляде — жестокость. Рагнелл знавала подобных ему. Он станет заливаться соловьем, будто сделает ей одолжение, распутничая с ней, а после резко переменится и назовет ее блудницей за то, что хватило глупости ему уступить, и, скорее всего, вдобавок обвинит в том, что она чуть не сгубила его бессмертную душу. — Я уже сказала той женщине с платком, что не стану шлюхой, а она платила бы мне больше, чем вы, — решительно заявила Рагнелл. — Я буду усердно работать на кухне, или в маслодельне, или возьмусь пасти гусей, но и пальцем не пошевелю, чтобы унять зуд в ваших штанах. Лицо у йомена сделалось таким, будто он не поверил своим ушам. Он сдвинул брови: — Как ты там говорила, тебя зовут? Рагвид, Рагворт?.. — Что за имя такое — Рагворт? — невинно переспросила Рагнелл. — Меня Линетой звать, как благородную девицу. — Я пожалуюсь распорядителю на твою дерзость, — бросив злобный взгляд, пригрозил йомен. — Я потащу тебя на ярмарочный суд. Он с отвращением поправил ей платье, чуть не залепив пощечину, и, сердито топая, ушел прочь. Рагнелл подумала, что теперь самое время сходить облегчиться, а когда вернулась, то заняла другое место, прямо в конце ряда. * * * — Дурнушка, да? — сказала женщина в накрахмаленном белом чепце, с лицом, похожим на печеное яблоко. — Ох, бедняжка. Я не могу взять тебя к себе в дом. Моя старуха-свекровь живет с нами, она примет тебя за гоблина. И перепугается до смерти. — Прошу прощения, — ответила Рагнелл, глядя на собственные бесформенные ступни в пыльной траве. — Ох, ты в этом не виновата, бедное дитя! — женщина склонилась к Рагнелл, чтобы поближе рассмотреть сыпь у нее на шее, и прищелкнула языком — в этом звуке, вероятно, было больше сочувствия, чем отвращения. — Это «королевская болезнь»? — Если так, то король волен прийти в любое время и забрать свое добро, мадам, — с сарказмом ответила Рагнелл. — Ну-ну, не надо так говорить о нашем добром короле, — пожурила ее женщина. — Тебе не приходило в голову отправиться в паломничество и помолиться святым об исцелении? Мать Рагнелл как-то раз взяла ее с собой в паломничество к гробнице блаженной матери короля в Камелоте. По пути обе подцепили вшей, переночевав рядом со слугой торговца индульгенциями, а когда они добрались, Рагнелл свалилась в святой источник — ее пришлось выуживать проходившим мимо каменщикам, которые трудились в соборе. В конце концов, получив благословение епископа, мать Рагнелл сказала, что никакой пользы оно не принесло. И, конечно, не остановило сыпь, возвращавшуюся раз за разом в прошедшие с тех пор годы. Рагнелл считала, что это было потрясающее приключение. Потому что, когда каменщики завернули ее в одеяло и посадили на недостроенную стену, чтобы дать обсохнуть, она увидела, как мимо проезжает отряд королевских рыцарей. Один из них был выше и шире в плечах, чем остальные, и люди говорили, что он — племянник короля. Он посмотрел на нее и чуть не упал с коня. Увидев это, Рагнелл расхохоталась и замолотила пятками по стене так сильно, что свалилась сама. Красивый рыцарь, немного устыдившись, послал своего оруженосца спросить, не ушиблась ли она. Но Рагнелл не ушиблась — не сильнее, чем когда упала в источник, в любом случае. — Ну вот видишь, одна мысль об этом тебя подбодрила, — сказала женщина, снова по-матерински прищелкнув языком. — Сходи в паломничество. Это тебе сослужит добрую службу. — Наймите меня, — отчаянно попросила Рагнелл. — Я бралась за любое дело — от дойки коров до рытья могил. Я буду усердно работать на вас. Мне просто нужна горячая еда и теплая постель, в которой не будет чужого жирного мужа. Если хотите, я стану работать по ночам, чтобы вашей свекрови не довелось меня увидеть. — О нет, я не могу, — сказала женщина и пошла дальше, улыбаясь так самодовольно, будто она устроила Рагнелл стирать платья самой королевы и положила ей жалованье из золота и рубинов. * * * — Дурнушка, да? — сказал эконом из аббатства Красного Дола и, сморщив красивый нос, двинулся вдоль ряда будущих служанок, не дожидаясь, пока Рагнелл ответит. Одет он был еще роскошнее, чем оруженосец. Рукава ниспадали чуть не до колен, носки сапог загибались так, что их придерживали тонкие цепочки, обернутые вокруг наколенников, а на верхнем облачении были вышиты ангелы и какой-то город, по мнению Рагнелл, похожий на Иерусалим. Впридачу ко всему на нем был головной убор, который выглядел так, будто какой-то безумный шляпник увидел собачий помет и решил изобразить его в завихрениях белого бархата. — Вы могли бы нанять меня дешевле, чем заплатили за мешочек с благовониями! — крикнула Рагнелл ему вслед. — И я бы усердно трудилась на вашего хозяина-аббата, а о мешочке с благовониями такого не скажешь. — Ты это мне, девчонка? — презрительно спросил эконом, обернувшись назад. Даже насмехаясь, он все еще был очень красив, хотя Рагнелл больше нравилось чистое, открытое лицо оруженосца. — Кто, я? — ответила Рагнелл. — Я бы и не подумала вознестись так высоко, чтобы заговорить с вашим преосвященством, сэр. — Хм, — пробурчал эконом и задрал нос еще выше, вперевалку шагая вдоль ряда. Рагнелл никак не могла понять — в моде ли нынче такая походка или же ему просто жмут сапоги. * * * — Дурнушка, да? — сказала дама. Рагнелл моргнула, твердо зная, что в последний раз, когда она туда смотрела, никакой дамы не было. В той стороне не было ничего, только шумная, гогочущая неразбериха, знаменующая конец гусиной ярмарки, да еще торговец, продающий горячие пирожки с прилавка. Рагнелл бросала на пирожки весьма алчные взгляды и ломала голову в поисках способа, как бы раздобыть себе один. Однако теперь перед Рагнелл стояла дама, изучая ее так же пристально, как она сама — пирожки. Это определенно была знатная госпожа. Голову ее покрывал прекрасный шелк, такой тонкий, что, казалось, он парит в холодном вечернем воздухе, будто пух чертополоха, а придерживал его серебряный венец со звездами и полумесяцами. Желудок Рагнелл скрутился тугим узлом — она не ела со вчерашнего дня. Руки и ноги ныли, их покалывало от сырости и холода, она знала, что до рассвета легче не станет. Она так устала, что веки слипались сами собой. А теперь какая-то знатная госпожа, которая, наверно, каждую ночь спит на тонких простынях, пялится на нее, как на диковинку. — Да, я дурнушка, — ответила Рагнелл, расправив сгорбленные плечи. — Позвольте угадать — это ваш счастливый день, потому что вы ищете себе на службу самую некрасивую женщину в пяти графствах. Ну что ж, вот она я. Вы ее нашли. Наймите меня. Дама посмотрела Рагнелл в глаза. Хоть ей и без того было холодно, по телу прошла дрожь — будто тень промелькнула над глубокими водами. — Скажи мне, чего ты хочешь больше всего на свете, — приказала дама. Рагнелл ощутила, как в голове что-то загудело, словно пчелиный рой в гнилом бревне. Она не смогла бы сказать неправду, даже если бы захотела — это гудение спутало ей мысли. — Я хочу быть госпожой, а не служанкой, — честно призналась она. — Я хочу в кои-то веки выбирать сама, а не ждать, чтобы выбрали меня, и хочу власти, чтобы мои решения имели вес. Думаю, они не были бы дурными — или, по крайней мере, не хуже, чем у других. Мне просто хотелось бы, чтобы мои желания что-то значили. Для кого-то еще, кроме меня, то есть, — в пустом животе Рагнелл заурчало. — А еще я очень хочу пирожок. Большой, вкусный, сочный пирожок. Дама улыбнулась: — Полагаю, ты сгодишься, — сказала она мягким поставленным голосом с переливами, похожими на звон колокольчиков. — Пойдем со мной. Я объясню тебе, что нужно сделать, и скажу, какую плату предлагаю за это — думаю, тебя устроит и то, и другое. — А пирожок будет? — спросила Рагнелл, все еще не понимая, не смеется ли дама над ней. — И пирожок, и красивое платье, и лошадь, и лучший рыцарь в сердце Англии, — серьезно ответила дама. — Не знаю, найдется ли у меня место для целого сердца, — сказала Рагнелл. Голова у нее так вскружилась — она могла сказать что угодно. Красивое платье и лошадь, скорее всего, просто болтовня, но пирожок — это уже кое-что, чтобы согреть руки и набить живот. — Я скажу вам, когда доем пирожок. Дама рассмеялась. Смех ее тоже звенел, как колокольчики. — О да, ты сгодишься, — сказала она. — Определенно сгодишься. Пойдем со мной.