Мама, мама, что я буду делать?

      

Скрежет скрипки в огрубевших руках дяди Вовы разорвал тишину. – Мама! Мама! Что я буду делать? – все четверо находящиеся в ржавой клетке горланили земную песню, – Мама! Мама! Как я буду жить? – Ыыыыы! – протянул Уэф, завершая кратенький первый куплет. Чатлане и пацаки, что вышли из своих железных домов, подтанцовывали бедным артистам, смешно дрыгая ногами, и выкрикивая: "Кууу!". Многие подкидывали чатлы, что Гедеван и Би загребали из песка в клетку. – У меня нет теплого пальтишки! У меня нет теплого белья-я, – и с этого момента Машков начал яростно выбивать из расстроенного музыкального инструмента писклявые звуки: – Ику-ику-ику-ику-иии, – народу очень нравились такие, неприятные людям с Земли выкрики, и он продолжал бросать в наших героев местной валютой. Но, не обошлось и без недоброжелателей. Женщина средних лет в сероватых лохмотьях двинулась к исполнителям, и с невиданной силой нанесла высокому печальному пацаку несколько ударов предметом, схожим с дубиной по лицу. Благо, клетка защитила от неприятностей. А вот от песка в глаза уклониться не удалось. Как-то звездной ночью три пацака и один зазнавшийся чатланин устало лежали посреди пустыни, и смотрели на небо. Космос манил собой, этой странной для плюкан чистотой и свободой. Будучи с Гравицапой, им бы без труда удалось рвануть в черную пучину, как когда-то давно, общаясь с отцом, мечтал маленький Би. Уэф, насупившись, повернулся ко всем спиной, и, видимо, пытался уснуть. Он не столь мечтателен, его приземлённый разум не требовал таких размышлений, но отправить надоедливых пришельцев обратно на их планету очень хотелось. – А вас тоже на Земле эцилоппы по ночам бьют? – вспоминая недавние события, тихо спросил второй ин, что спать пока не собирался. – Господин Би, у нас, – с явным грузинским акцентом, начал Гедеван, – эцилоппы никого не бьют, а защищают права мирных граждан. Парень подложил под голову руки, чтобы лежать было удобнее, и прикрыл глаза. – Во, скрипач дело говорит, – Володя потянулся и присел на голой земле. Мужчина не мог, просто не мог осознать, что больше не увидит родные лица, улицы, страну. Подобные мысли не давали уснуть, впрочем, им утром еще тащить Пепелац, а пока царит темень, можно отремонтировать его. – Ну, чего молчишь, артист? Уснул? – хмыкнул Владимир, и хрустнул костяшками пальцев. – Нет, родной, – вздохнул пацак, – а чего говорить? С этими словами он стряхнул со своей старой шапки песок, и звякнул цаком в носу, как любил делать: – Вот именно! Нечего воздух сотрясать, – проворчал потревоженный Уэф. Вглядываясь в темноту, первым чатьпнин разглядел уставившегося в никуда Машкова, и спросил: "Ты цаппу правильно прикрутил? М? – Да отстань ты от меня, это ему не нравится, то ему не нравится, – отвечал мужчина, распластавшись по ровной песчаной поверхности, – вот сам и делай. – Зараза..Родной, он уже говорил, что чатланам неположено работать, всё на нас..ты спи, и не о чем не думай, – вмешался Би, которому, как оказалось, тоже надоели разговоры, – всё завтра. – Спокойной ночи, – пожелал всем скрипач, про которого, как всегда, забыли. Нет, он не был этим опечален, наблюдать тоже весьма занятно, а вот за расстроенную скрипку восемнадцатого века изготовления действительно стоило обидиться!