Рецепты доктора Моро

Ты лети, лети, мой конь, Лети — не споткнися. Народная алатская песня

      — Моро, зайчик, отнеси, пожалуйста, книжку на место.       В лагерь они вернулись в густом предрассветном тумане и тут же уселись обсуждать случившееся. Магнус Аристид не без сожаления сложил с себя обязанности ксерокса и присоединился к толкователям странного в стиле "истина где-то рядом". Моро с удовольствием послушал бы, до чего они додумались, но Монсеньор прав: луна, того гляди, скроется, и гоган-кладовщик весь лагерь на уши поставит. А так есть шанс, что он вообще предпочтет промолчать о ночном происшествии, будто и не было ничего.       Моро почти успел, и не из-за кладовщика. Из-за поторопившегося проведать походное святилище Енниоля. Мало того, что сам на улицу вышел пусть и после восхода, но ещё при не ушедшей за горизонт Луне, так ещё и целую толпу с собой приволок. Что ж, у гоганов появится веский повод лишний раз убедиться в том, что в ночь Луны шляться — себя не беречь. Ибо увиденное внутри Енниоля очевидно не обрадует.       В сложившейся ситуации Моро внутрь палатки, естественно, не полез. Дождался, пока главгоган со свитой зайдут внутрь, да и положил фолиант у порога. Не так, чтобы совсем на ходу. Чуть в сторонке, чтоб не наступили. Сам же сделал несколько неспешных шагов в сторону и принялся кушать травку.       Зря. Едва не подавился, столь дружным и страшным оказался раздавшийся в палатке вопль. И ещё треск. Из соседних палаток полуодетый народ повыскакивал. Кони всполошились. Суматоха, в общем, в которой то, как Моро пролез в первые ряды зрителей, и не заметил никто.       Из шатра под вой женщин "Убили!" вывалилась плотная толпа. Ой, кажется, Енниоль от переживаний в обморок отправился. Вынесенное тело положили на травку, причитания набрали новую силу. Эй, может, водичкой побрызгать попробуете на болезного? Едва ли он вот прямо так в одну секунду взял и откинулся.       Моро на всякий случай бесцеремонно растолкал уже не зрителей, а непосредственных участников. Ой-ой-ой, водичка тут без надобности, как и все прочие средства из арсенала здешней медицины. Пациент реально не дышит. Только сердечный приступ на нервной почве ни при чем. Судя по опаленной одежде и характерным следам на груди, имеет место быть электротравма. Вот и объяснение странному треску — заскучавшая пирамидка начала швыряться магическим электричеством. Или не пирамидка. Не суть. Суть же в том, что адекватных методов реанимации у местных просто нет.       У Моро их нет тоже. Не считать же таковым полушарлатанский прекардиальный удар? С другой стороны, трупу хуже уже не будет. Моро прицелился и, стараясь не переусердствовать с силой удара, пнул бедолагу копытом в грудь. То, что Енниоль застонал в ответ, удивило прежде всего самого Моро. Но тот виду не показал, ненароком подвинул никому не интересную Кубьерту поближе к пострадавшему, да и отошел в сторонку, как и подобает скромному герою.       Вой плакальщиц перерос в бестолковый гвалт. Чуткое лошадиное ухо вычленило из воплей сразу нескольких десятков людей упоминание крылатой твари с шестью пылающими закатным пламенем глазами и змеиным хвостом меж рогов. "Что я им — корова?!" — обиделся мориск. И хвост был кошачий, и глаз не шесть, а четыре. Вот и верь после этого очевидцам.       — Полундра!       Зычный рык Шнееталя перекрыл прочее кудахтанье, заставив всех прочих замолчать.       — Что за пожар в весёлом доме в разгар наводнения?       Шаутбенахт поутру находился в благостном расположении духа, поэтому ничего особо нового собравшиеся о себе не узнали. Им просто практически вежливо порекомендовали пойти делом заняться. А то личный состав скоро закончит утреннюю приборочку и выстроится на утренний же подъем флага, а завтрак не готов, что есть вопиющее безобразие и нарушение предписанного флоту Создателем и уставом распорядка. Что до пострадавшего от неустановленной силы, то раненого следует доставить в специально отведенное под лазарет место, чем немедленно занялись два как из-под земли выскочившие лейтенанта цур зее.       — Священная Кубьерта... — стонет несчастный Енниоль.       — Эта, что ли?       Не вникнувший в суть страданий гогана фок Фельсенбург просто подобрал книжку с земли и всунул ее во все ещё слабые руки пострадавшего.       — Благородный сын земли Дриксен совершил чудо, — охнул повеселевший на глазах Енниоль.       "Чудо! Чудо!" — словно ветер зашелестело в разбегающейся толпе. Люди понесли весть о странном, снабжая ее все более чудовищными подробностями. Стоящие чуть в стороне герцог Алва и магнус Аристид героями этой истории закономерно не являлись.       А вот на Моро строгий взгляд дриксенского морского волка упал.       — Что здесь делает лошадь? — Шнееталь сделал вид, что запах конского пота ударил ему в нос. — Животным надлежит находиться в специально отведённом для того месте.       Моро заинтересованно повернул голову и смерил шаутбенахта задумчивым взглядом. При этом сморщил нос и задрал верхнюю губу, демонстративно принюхиваясь.       — Он вас запомнил, — пояснил действия своего коня Алва.       — Я должен испугаться? — скривился Шнееталь.       — Воля ваша. Но зайчик будет щипать травку там, где сочтет нужным. Это следует запомнить уже вам.       — Вы — сумасшедший, герцог Алва. Но если вам доставляет удовольствие наступать в кучи собственной лошади, не смею вам мешать.       На том и разошлись. У дриксенцев и правда утреннее построение затевалось. С поднятием флага и рапортами о состоянии дел на борту. В смысле — на пустыре.       Талигцы же с примкнувшим к ним святыми отцами просто уселись пить шадди и обсуждать планы. Обсуждать, собственно, следовало лишь одно: стоит ли повторять эксперименты по овладению древней магией эориев или сразу выдвигаться к ближайшему городу, где есть припасы и связь.       Обсуждение, впрочем, как и утреннее построение дриксенцев и молитва гоганов, закончилось плотным завтраком из припасов все тех же гоганов. Просто когда над древними руинами поплыл чудный запах семнадцати и одной приправы, заниматься чем бы то ни было ещё стало категорически невозможно.       Под такой запах невозможно даже спать. Не смогли этого и Альдо со свитой (в ней, помимо Окделла, еще двое каких-то невнятных личностей оказалось). Так вот, все они неспешно выползли под утреннее солнышко и направились к столу. У выставленной для умывания бочки с водой задержался только Ричард Окделл. Остальные разве что чуть-чуть, двумя пальцами глазки протёрли со сна.       — Больше грязи — ширше морда, — понимающе прокомментировал кто-то из дриксенских матросиков.       И негромко вроде бы сказал, и "агарисские изгнанники" замечание мастерски проигнорировали, но ничего не может укрыться от зоркого ока шаутбенахта Шнееталя.       Только что вроде бы увлеченно беседовавший с адмиралом Кальдмеером о своем, о водоплавающем, он мигом отвлекся от своей тарелки и грозно обвел стол взглядом. Оборудованием специальных мест для приема пищи нижними чинами никто не озаботился. Между палаток соорудили длиннющий стол, за которым помещались все. Поэтому командир "Ноордкроне" не меньше чем полночи дрючил матросиков, да и лейтенанта-артиллериста заодно, на предмет отработки правил культурного поведения за столом. Втолковал вроде бы. А тут нате-здрасте, грубое нарушение принципа "когда я ем, я глух и нем", да ещё с возможностью политических последствий. Принц Альдо Ракан или не принц — не дриксенского ума дело. Все это Шнееталь уже собрался довести до сведения подчинённого, но тут его взгляд упал на Альдо со товарищи. Матросик может и подождать, а антисанитария на борту — нет.       — Куда без утренней молитвы да с немытой харей?!       Проигнорировать рев шаутбенахта гораздо сложнее, но Альдо попробовал. Зря. Потому что Шнееталь жестом дал команду матросикам, и те вежливо, но решительно развернули принца со свитой прочь от стола. А что такого? Вон лейтенант фок Фельсенбург — племянник кесаря и адъютант командующего флотом, и ничего: Шнееталь его дрючит на равных со всеми прочими. Только племянник кесаря Дриксен и двор принца в изгнании оказались вещами сильно разными.       Только что присоединившийся к своим герцог Окделл вникать в происходящее не стал и схватился за шпагу.       — Сударь! Вы — хам и подлец! Я...       — Угомонись, Дикон, — Альдо довольно грубо задвинул Окделла себе за спину. — Я требую сатисфакции, сударь! Немедленно!       — Шел бы ты, мальчик, поперечным курсом, да по широкой дуге.       Шнееталь невозмутимо потянулся к ложке, намереваясь вернуться к прерванной трапезе. Молодые талигойцы ещё успели тихо захихикать, а Моро под шумок назревающего скандала — сделать несколько шагов к телеге, где у гоганов мешки с овсом лежат. Почему бы одному из них случайно не прохудиться? А то ведь иначе никаких шпаг не напасешься. Только вообще-то никогда не отличающийся хитростью Бьянко рядом трётся. Хотя этот просто ходит хвостиком за своим новым человеком — Герардом Арамоной. Да уж, такой любви и ласки линарец прежде не видел. Вон и сейчас юный порученец маршала уже покончил с завтраком и несёт своему беломордому сухарик. С солью, небось, ревниво покосился в их сторону Моро.       Поднял голову и... И ему стало не до всех соленых сухариков и мешков с овсом мира. Потому что криво усмехающийся Альдо подал знак своим, и все четверо выхватили из-за поясов пистолеты. Похоже, дело не в зануде-Шнеетале. Жить Сэц-Приддом господин без штанов не собирался. Предпочел погибнуть, утащив с собой в Закат и своих, и врагов. Да побольше. Похоже, ночь они провели в разработке операции "Слабоумие и отвага". Думать о том, почему они не грохнули зашедший к ним с ваксой талигский молодняк, некогда.       Подставляться под выстрел очень не хочется. Моро понёсся согласно шнееталевской инструкции — по широкой дуге: зашёл во фланг атакующим. Несколько секунд на это у него есть. Здешний пистолет — штука серьезная, из него вот так сходу не выстрелить. По ходу опрокинуть стол, заставив потенциальных жертв повскакивать с мест, а значит, вынудить гадов целиться заново.       — Лошадь взбесилась! — заорали сбоку.       Ещё выстрелит какой дурак Леворукому на радость. Только думать об этом уже поздно, глупо и некогда. Да и не один Моро суть происходящего понял. Ещё как минимум Герард. Не просто понял, но и попытался повторить маневр Моро: закрыть линарцем людей, погнав его к опрокинутому столу. Для этого вероломно хлестнул жеребца оказавшейся под рукой хворостиной. Едва ли сильно. Но гордый дурень Бьянко обиделся и вместо того, чтобы бежать вперёд, разгоняя своих, и топча врагов, вознамерился отомстить обидчику. Взревел, поднялся в свечку, ощерился с явным намерением не загрызть, так люто покусать предателя.       Дальше Моро не досмотрел. Не до того. Альдо уже поднял заряженный пистолет. Куда целится — неясно и, по большому счету, неважно. Опомнившийся Шнееталь уже почти добежал до гада с обнаженным кортиком. Ударить едва ли успеет, но грудь под выстрел, считай, уже подставил. Удар плечом, и шаутбенахт выпал с линии огня. На второе плечо принимаем лже-Ракана. Только сперва лягнуть по предплечью со всей конской дури, чтобы наверняка с переломом. Минус один.       Что дальше? Двое свитских принца-изгнанника от оружия уже избавились и старательно изображают из себя свидетелей. В общем, тоже минус. Остался кабан-Окделл. Стоит прямо по курсу, пистолет в дрожащих ручонках сжимает. Пальнет же чисто с перепугу. Вообще непонятно, чего ждёт? Ага, колеблется: броситься ли на врагов или к поверженному анаксу. Моро берет чуть в сторону, открывая проход к валяющемуся на травке Альдо. Окделл намек понял и бросился к "жертве ДТП".       Моро пробежал ещё несколько темпов и развернулся. Ой-ой-ой, надо было не в руку пинать пациента, а башку откусывать. Альдо выхватил пистолет у ошалевшего Окделла и пытается прицелиться. Едва ли получится. Только вокруг достаточно много народа, чтобы хоть в кого-нибудь да попасть. Растоптать гадов нафиг! Разбег. Краем глаза конь успевает заметить поднимающего пистолет Иноходца. Хоть кто-то из людей опомнился. Только куда он стрелять собрался?       — Альдо, не надо! В том, что зверь Раканов мертв, никто не виноват! — орет Окделл, наваливаясь на лже-Ракана.       Хорошо, что оба распластавшись по земле. Прыгнувшему Моро удалось без проблем перелететь через обоих. Теперь тормозить, чтоб не врезаться в столпившихся вокруг своих телег гоганов. Только с физикой не поспоришь. Инерция — это вам не облака копытить, на уравнение Бернулли начхамши. Тут все строго. Вот и Моро обнаружил себя лежащим у перевернутой телеги мордой к разорвавшемуся мешку овса.       Жрать лёжа — некультурно. И неудобно. Мориск неспешно поднялся, прислушиваясь к собственным ощущениям. Левую переднюю он ушиб. Наступать больно, но терпимо. На правах "девушки Джеймса Бонда" Сона подошла к рассыпавшиеся мешку и стала кушать. Остальные только посматривали завистливо, но оспаривать право мориска на добычу никто не осмелился. Красота!       Только ничто не вечно под луной. Суматоха вокруг немного улеглась, и люди вспомнили о нем. Первым, естественно, оказался его Человек.       — Зайчик, с тобой все в порядке? — в голосе Монсеньора неподдельная тревога.       Моро приподнял ушибленную ногу. Иноходец и брат Пьетро прибежали на консилиум раньше, чем Алва успел их позвать. Ногу ощупали, попросили пошевелить и топнуть. Потом намазали бальзамом из запасов гоганов и туго завязали, после чего крутящаяся рядом парочка матросиков разочарованно исчезла. Что, на кулеш с кониной на ужин рассчитывали? Не дождетесь!       Когда лечебные мероприятия завершились, Монсеньор потрепал гриву Моро, нашептал кучу ласковых слов и удалился. Пьетро не стал смущать маршала и отошёл в сторонку ещё раньше. Эпинэ же продолжал переминаться с ноги на ногу уже после ухода монсеньора.       — Знаешь, Моро, если бы я не понял, что ты собираешься прыгать через обормотов, а не топтать упавших... В общем, ещё миг, и я бы выстрелил. Прости.       Чего он ждёт в ответ? Что несостоявшаяся жертва обниматься к нему кинется? Ага, щас-с-с. Хотя по-своему, по-человечески, он прав, наверное. Моро обиженно отвернулся, встав к Эпинэ задом, к разбитой телеге передом. Иноходец молча ушел.       А Моро стал свидетелем ещё одного выяснения отношений. Он уж не знает, увернулся ли шустрый Герард Арамона от зубов-копыт психованного линарца, или до беломордого вовремя дошло, что он набросился на единственного человека, который о нем не просто заботился, а любил, как можно любить только свою первую лошадь. Так или иначе, а Бьянко стоит перед Гепардом растерянный, испуганный и несчастный. Из глаз слезы текут от раскаяния, едва не всхлипывает, а последний шаг к человеку, чтобы зареванной мордой в плечо уткнуться, сделать боится. Впрочем, тоже сперва опешивший от увиденного Герард сделал шаг навстречу первым.       Совет да любовь, как говорится. Моро мЫлодраму досматривать не стал, улёгся на травку, дабы поберечь ногу. И тут же задремал, очутившись во сне на конюшне конно-спортивного клуба, который посещает Арсен Русланович.       Собственно, не сама конюшня, а автостоянка перед ней. На стоянке гостеприимно распахнул двери коневоз. Только пегий (черный с контрастными белыми пятнами) трехлетка упёрся всеми четырьмя ногами и заходить в него не хочет. Ему уж и металлические сходни на деревянную самоделку заменили, чтоб лошадка грохота собственных копыт не пугалась. И глаза завязывали, и силой за недоуздок тянуть пытались. Хотя последнее — явно зря. Что хозяйка жеребчика, что берейторы — девушки изящной комплекции, а жеребчик — тинкер откормленный. (1)       Пока девушки Арсену Руслановичу про свои злоключения рассказывали, виновник торжества дрожать и испуганно зыркать глазами по сторонам перестал, но при малейшем внимании к своей персоне враз пошире расставлял ноги и принимался отрицательно мотать башкой: "Нет, ни за что не пойду! Там страшно!"       В принципе, Моро парня понимал. Распахнутая "пасть" коневоза действительно выглядела подозрительно. Не настолько, конечно, чтоб Моро не вошёл туда вслед за своим Человеком. Только у молодого тинкера такой веры в Человека пока нет. А норов есть. Так что сейчас он уж не столько боится, сколько капризничает.       Доктор Морозов достал из сумки морковку. Жеребчик перестал делать испуганные глаза и заинтересованно потянулся к ней.       — Фиг тебе, трус несчастный.       Арсен Русланович смачно откусил морковку и принялся жевать с аппетитом. При этом сделал несколько шагов к коневозу. Жеребчик — за ним. Морозов снова откусил морковку и, уже не оборачиваясь на тинкера, решительно двинулся внутрь фургона. Жеребчик на половине сходней затормозил было, но спрыгивать в сторону даже ему показалось глупо. Кроме того, в сумке у выглядывающего из коневоза человека, очевидно, ещё морковка имелась.       В общем, в конюшню Арсен Русланович заходил, купаясь в восторженных взглядах.       Всё-таки ему нездоровится, или после скачки по облакам до конца не восстановился. Но проспал Моро не по-лошадиному долго. Окончательно проснулся, когда солнце уже перевалило на западную сторону неба. И то потому, что его окликнули.       — Эй, Воронок, или как там тебя...       Шаутбенахт Шнееталь, не дожидаясь приглашения, плюхнуться на травку рядом и панибратски положил руку на спину Моро.       — Не знаю, какая шлея тебе попала под хвост, но ты ж меня сегодня спас. Чего смотришь? Не понимаешь? Конечно, не понимаешь, где тебе, волчьей поживе, понять... Хотя этот твой чокнутый Алва утверждает, будто ты действовал совершенно осознано. Пижон и безбожник. И вообще, с Талигом определенно невозможно воевать: лучший адмирал — Бешеный, Первый маршал — чокнутый. Куда против них правильной военной науке?.. Впрочем, о чем это я? О том, что я сегодня едва не погиб. Не в бою, не в шторме, на худой конец, не в поножовщине портового кабака или, прости Создатель, на дуэли. От пули неумытого идиота, который бесится от того, что не знает, зачем жить. Глупо, полагаешь? Я тоже так думаю.       Шаутбенахту больше выговориться некому? Желание понятно. На него за последние дни свалилось слишком много всякого непонятного, к чему он оказался внутренне совсем не готов. Талигцы изначально ехали разбираться с мистическим. Его адмирал, добрый эсператист, нашел опору в компании Аристида и Пьетро. Фок Фельсенбург — в компании близких по духу аристократов. Нижние чины уютно устроились за его, Шнееталя, спиной. Показать собственную слабость и неуверенность при любом из них — что начальнике, что подчинённых, — недопустимо и немыслимо. Вот и остаётся с конем разговаривать. Благо, чокнутый Алва на полном серьёзе посоветовал сходить, сказать спасибо спасшему шаутбенахта коню. Типа, тому приятно будет.       Обо всем об этом Моро поведали торопливо и сбивчиво. Потом помолчали. Потом Шнееталь воровато огляделся и вытащил из-за пазухи флягу. Отвернул крышечку, брезгливо понюхал и решительно завинтил. Все верно, в одно лицо пьют только алкоголики. Но парню сейчас надо. Моро с интересом потянулся губами к фляге.       — Рому хочешь? — с интересом уточнил Шнееталь.       Моро всхрапнул утробно. Шаутбенахт поднялся на ноги и, надёжно спрятав флягу, сгонял за большой миской воды, в которую и плеснул рому. Себе наполнил служащую рюмкой крышечку.       — За тех, кого сейчас качает.       Крышка ткнулась о бок миски. Моро кивнул и лакнул.       — Давай, блохастый, до дна, за тех, кто в море. И чтоб не в последний раз.       Чего это он блохастый? Самого ещё на вшивость проверить надо. Впрочем, обижаться Моро не стал, внимательно следя, чтоб собутыльник его не обнес. С учётом разницы в живом весе у коня всяко меньше выйдет. Главное, чтоб Монсеньору ночью ехать куда-нибудь не приспичило. А то у Моро даже за водкой может не получиться.       — Выйду ночью в море с конем. В море синем ночью пойдем...       — И-го-го! — неслось над вечерними развалинами древней Гальтары.