Тернии и Звезды

Длинный дубовый стол для восьмого курса выбивается из общего интерьера и стоит перпендикулярно остальным четырем. Точно так же неуместно чувствуют себя все сидящие за ним. На одном конце стола расположились шестеро бывших слизеринцев, чьи родители все еще в процессе судебных разбирательств и подлинность чьих оценок вызывает столь же мало доверия, сколь и само руководство школы прошлого года. Гермиона уверена, что они специально держатся ото всех особняком. Словно заявляя, что даже война не изменила их статуса в обществе. В их позах, движениях рук и даже взглядах читалась такая непомерная гордыня, словно они были хозяевами, принимающими гостей, а не такими же равнозначными учениками. Ей было одновременно противно и смешно от этого, но война научила ее относиться ко всему с долей равнодушия и снисходительности, поэтому она просто продолжает наблюдать за ними. Сама Гермиона вместе с Гарри, который тоже полностью пропустил седьмой курс, Дин Томас, который завалил несколько экзаменов и Захария Смит, единственный вернувшийся по собственному желанию, сидят на другом конце стола. Рон не вернулся, и эта маленькая деталь делала возвращение в Хогвартс еще более невыносимым. Возможно присутствие Рона не исправило бы ситуацию, но его отсутствие было лишним напоминанием о том, что теперь все иначе. — Кто-нибудь вообще знал, что у нас есть Башня Старост? — продолжает свою гневную тираду Захария. — Ее не было. Это нововведение. — поясняет Гермиона, хотя нытье однокурсника уже порядком бесит ее. — Уверен, что это они постарались. — он брезгливо кивает в сторону слизеринцев, в очередной раз очерчивая разницу между «мы» и «они». — Отцу — место в Министерстве. А сыну — отдельные хоромы в школе. Отлично! Словно мы и не выигрывали войну! Захария со злостью давит на своей тарелке кусочек помидора, и Гермиона почти смеется от его театральности. Ей хочется напомнить Захарии о том, что он покинул школу вместе со студентами младших курсов еще до битвы, но она лишь усерднее ковыряет кубик сахара в своем чае и молчит. В последнее время молчание стало ее главным средством коммуникации. В основном потому что большую часть времени ей хочется кричать. Еще чаще чем кричать, ей хочется фыркать, закатывать глаза и просить людей заткнуться. Поэтому она придерживается политики одностороннего общения. Люди говорят — она слушает и кивает. Иногда отвечает на вопросы, но не более пяти слов в предложении. В остальное же время она молчит. Молчит, чтобы окончательно не лишиться общения. Вот такой оксюморон ее жизни. На самом деле сквозь толщу раздражения она признается, что на этот раз в словах Смита есть доля правды. Война оказалась не совсем такой, какой она себе ее представляла. Какой она была лично для нее. Большинство людей жили в своем привычном ритме во время войны и продолжают жить после нее. Война почти не коснулась даже участников Битвы за Хогвартс. Для большинства из них это было одно единственное сражение, которое чудесным образом, словно в сказке, при явном численном меньшинстве, обернулось победой. И похоже, это несравнимо меньше того, с чем столкнулась она сама, если всем вокруг удается искренно улыбаться и разговаривать о таких мелочах как новые правила в школе. Еще большим ударом для нее стал результат их победы. А точнее почти полное его отсутствие. Захария, конечно, идиот, и всего лишь повторяет то, что услышал от других. Но для Гермионы это не просто слова. Она до сих пор не может осознать и принять тот факт, что не изменилось почти ничего. Пожирателей смерти и других соратников Волдеморта подвергли суду. Но среди тех, кто отправился в Азкабан, не было никого действительно важного. Оказалось, что, например, Долорес Амбридж, отправляя невинных в Азкабан, просто выполняла поручения Министерства и следовала букве закона. Люциус Малфой прибег к своей старой стратегии с покаянием за «неумышленные преступления под воздействием Империуса» и выплатой значительных репараций в пользу пострадавших в войне. И для всех очевидно, что по тому же пути пойдут все остальные влиятельные Пожиратели. Гермиона все еще борется с кубиком сахара в чае. Это оказывает на нее своего рода медитативное воздействие. Желание что-то разбить слишком велико, поэтому она концентрируется на песчинках, оседающих на дне и растирает каждую в мелкую пыль, которая тут же растворяется в золотистой жидкости. Она пытается вспомнить время, когда она, чувствовала себя живой. Это точно не шестой курс. Уже тогда липкое ощущение постоянной тревоги и напряжения не покидало ее. Возможно пятый? В ее мыслях всплывает момент, когда она отчитывала Рона за капли тыквенного сока на библиотечной книге. Она была тогда на взводе из-за постоянных наказаний Амбридж, и бессонных ночей из-за тренировок в Отряде Дамблдора. От теплоты этого воспоминания хочется заскулить. Но Рона нет. Иногда ей кажется, что они, та веселая троица, которая постоянно доставляла проблемы Макгонагалл, не вернулись с войны. Они с головой окунулись в омут событий и с пугающей, по-детский наивной верой в лучшее шли навстречу опасности. Но вернулись оттуда не они, а другие люди, незнакомцы, которых Гермиона теперь не узнает. Вернулись по отдельности, каждый сам по себе. Каждый в равной степени измученный, покореженный, не готовый воспринимать ту реальность, которая открылась им теперь. И боль каждого из них была столь же велика, сколь и индивидуальна. Она не объединила их, как сделала это со всеми остальными, а выстроила непреодолимую пропасть, оставив каждого разбираться во всем самостоятельно. Рон нашел себе новую жизнь, новый путь. Он отлично вписался в роль владельца магазина, одновременно помогая семье, в особенности Джорджу, который до сих пор не оправился от смерти Фреда. Когда они с Гарри заходили к нему перед отправкой в Хогвартс, он казался, если не счастливым, то вполне довольным. Это был не тот Рон, которого она знала. Но все же это лучше чем ничего. Это лучше чем то, во что война превратила ее саму. Да, наверное в последний раз она ощущала некое подобие беззаботности на пятом курсе. Она не понимала, что на самом деле происходит, пока не случилась та операция в Отделе Тайн. Пока на ее глазах не умер Сириус Блэк. Гермиона бросает взгляд на Гарри, сидящего напротив. Для него война началась на кладбище. Смерть Седрика Диггори заставила его повзрослеть раньше времени. И с того момента вся его жизнь превратилась в бесконечный бой. Она смотрит на его круги под глазами и осунувшееся лицо и понимает, что прошлую ночь он снова не спал. Или пил. Или и то, и другое. Сама Гермиона наоборот спит очень много. Во сне ее воображение рисует миры, которые нравятся ей намного больше, чем реальность. Иногда ей не снится ничего, но даже это лучше, чем та зудящая пустота, которая разъедает ее изнутри, разрастаясь все больше и больше. Все это, кажется ей, нечестным. Раньше она думала, что они выполняют свою часть в общем деле, играют выделенную им роль. Теперь же ей очевидно, что они единственные, кто вообще прошел через лишения в этой войне. Они единственные, кто воевал. Гермиона отворачивается от Гарри, смотреть на которого становится невыносимо, и ее взгляд находит его. Светлые волосы всегда выделяли его среди толпы, но даже они сейчас выглядят иначе. Он выглядит иначе. Драко Малфой сидит чуть ссутулившись, опираясь локтями на стол. Одной рукой он подпирает лицо, пальцами второй постукивает по краю тарелки. Она готова поспорить, что он не слушает разговор своих друзей, потому что его отрешенный взгляд слишком напоминает ей взгляд Гарри. И наверное ее собственный, если бы она видела себя со стороны. Она смотрит на него дольше, чем следовало, но не может оторвать взгляд, потому что ее вдруг осеняет мысль, что он такой же как она. Из всех людей в этом зале только он знает, что такое эта война на самом деле. Только он ощущал это безразмерное давление близости смерти. Страха за жизнь близких людей. За свою жизнь. Только он стоял перед выбором ценою в человеческую жизнь. Он чувствует ее взгляд на себе и поднимает глаза. Его презрительное выражение лица и вскинутая бровь так напоминают ей их прежние детские стычки. И раньше она бы тут же отвела взгляд, но сейчас у нее не получается это сделать. На секунду, когда пазл сложился в ее голове, она почти ощутила это чувство. То чувство, которое раньше она принимала как данность. Чувство, что ты не один, что ты часть общих эмоций. Смятение, а затем недоумение на его лице, когда она вдруг еле заметно улыбается, заставляют ее чувствовать себя еще лучше. Когда узнаешь, что ты не один в этой борьбе с реальностью, становится легче. Гермиона подозревает, что ее чувства неправильны. Но черт возьми, она достаточное время была правильной. И если на свете есть человек, которому так же хуево как и ей, то она готова простить себе этот мелкий эгоизм.