^САН^
13 января 2023 г. в 20:28
Ливни сменились заморозками. Я отчего-то стал предпочитать футон кровати. Дни рассеиваются бархатными песками времени, а ночь затягивает все глубже, заманивая в плен волшебными сновидениями. Так бы и остался там навечно. Петлял в бесчисленных лабиринтах морока, пока не стерся бы в пыль, подобно ветоши.
Я не люблю просыпаться. Пробуждение похоже на спонтанный удар под дых — больно, неожиданно и подло. Землетрясение сознания нарушает спокойствие на манер визжащей сирены. Словно стихийное бедствие нацелилось на весь город, а по факту ты всего-то открыл глаза. Пару движений стрелок назад ты был во сне, и вот уже серая реальность обрушивается на тебя, как Токийская башня. Сейсмические волны мозга.
Футон оттенка этой мерзкой реальности равнодушно принимает мое тело. Я устало тянусь, путаюсь в одеяле. Протяжный зевок… и приветствуй меня, Мир! Жаль только мир поворачивается ко мне задницей. Циклично — вновь и вновь. Знаешь, Вселенная, я тоже не восторге, но давайте будем соблюдать правила приличия, Сеньорита! Она меня не слышит. Точнее все-таки улавливает слабый писк где-то под своими тяжелыми ботинками из стали суровой правды, успешно игнорирует — продолжает идти дальше, топча мои слабые надежды на своем бесконечном пути.
Ментол и мята источают ядреный аромат. Я старательно чищу зубы, будто за мной наблюдает дедушка, готовый вот-вот отвесить подзатыльник. Меня передергивает от утреннего дыхания. Не понимаю, как люди могут целоваться, не почистив зубы. Хотя мне до лобызаний далеко. Примерное расстояние… как брассом до Точки Немо, на воздушных шариках до Луны и Солнца. Как моему статусу в обществе до образцового гражданина, любовника, семьянина, друга, инопланетянина, мать его! Забыл главное. Как до успешного писателя. Все, на что я способен — щекотать языком едва пробудившийся рот неудачи. Получается у меня это на отлично, попрошу ваше обратить внимание! Пусть и против воли. Я сплевываю. Пенная вода стекает в дыру в раковине, туда же стремится и мое чувство собственного достоинства.
Горький кофе, первая тлеющая сигарета, первый снег — доброе утро, Осадки! Доброе утро, снежная Япония! До встречи, цветущая Сакура! Со скрипом задвигаю балконные ставни.
На завтрак тост с маслом и джемом. Спасибо Джойлу! Он снова позаботился обо мне и привез продукты. Я и не заметил, что у меня почти не осталось еды… Джойл — примерный друг, человек, винтик эмоциональной привязанности, в очередной раз забил мой холодильник до отказа. Сука! Кстати об отказах… Дурацкая цепочка мыслей от полного до пустого… Я матерюсь в слух. Через тонкие стены соседи постоянно слышат мой мат. Думаю, им все равно. Точно так же, как и издательствам наплевать на мои рукописи — людям за стенкой наплевать на мою ругань. Гнев. Отчаяние. Невоспитанность, в конце концов. Если честно, мне тоже до лампочки.
Клубничный джем — сладкий, белый хлеб — хрустящий. Тост удался. Я смакую завтрак, размышляю о своих потугах. Джойл говорит не сдаваться. Хорошо, Дружище, я еще потрепыхаюсь! Подобно карпу в высохшем пруду или маленькому дракону из легенд, которого лишили возможности пылать вместе с огненным солнцем. Он мечтал гореть ярче самого светила, зажигая пламенем небеса, но жестко обломался. Я устало ухмыляюсь. Иронично. Куда уж мне до дракона?
Я вглядываюсь в текст на экране, меняю местами слова и предложения. Зачем я этим занимаюсь? А черт знает! Просто не умею ничего другого. Ничего, кроме плетения кружева из букв, кроме прыжков в водоем фантазий… кроме игры с погружением и счетом. Ичи ни сан — прокручиваю в голове. Стоп! Еще рано.
Мне нравятся миры из моих видений. Я сливаюсь с сумасшествием воедино. Я и есть эти миры. Жаль, что нужны они только мне. Может, я слишком эгоистичен или амбициозен? Есть ли верный ответ на гнетущий вопрос? Не знаю. Я просто хочу быть услышанным, понятым, увиденным… Отодвигаю ноутбук в сторону, иду курить в пятнадцатый раз за день.
Джойл опять звонил мне. Он постоянно звонит. Раздражение отплясывает чечетку в виске — топ, топ, топ. Неблагодарная я сволочь, что с меня взять? Просто доброта Джойла обнажает все мои недостатки, вскрывает сердечные царапины, напоминая о темноте внутри. На белом отчетливей видно черное. Надеюсь, я когда-нибудь отплачу Джойлу за его доброту. Он столько времени носился со мной, а я только постоянно выпускал иголки — хреновая благодарность. Полгода отшельничества в жилой коробке. Полжизни с нашего знакомства.
Я не научился радоваться мелочам — в этом моя проблема. Я не научился существовать в социуме, не умею довольствоваться установленными стандартами. Я ныряю куда-то вглубь, стремлюсь коснуться дна и всплыть на поверхность. Есть лишь один нюанс — я жажду рассказать каждому об этом путешествии. Эта жажда и толкает меня к монитору, клавиатуре, к чистым до моего вмешательства листам. Признаю, иногда я хочу поймать золотого журавля за хвост. Того, что приносит удачу. Но пока только пух от дохлых куриц сыпется в мои руки… Кому-то суп, кому-то перья. Обидно — они не волшебные.
Шестеренки в голове постоянно крутятся, подбрасывая свежих идей. Руки тянутся к ноутбуку, сознание в другие миры. Меня тянет в фантастическое плавание, но надо повременить. Аика передала с Джойлом домашний карри. Пропустить обед сегодня я просто не имею права. Как отказываться от заботы беременной женщины? Да и домашней еды я не ел целую вечность. Джойл заодно привез мне новый газовый балон — старый закончился. В одиночку на вылазку из дома я не осмелился.
Я наслаждаюсь рыжим месивом из тарелки с классическим узором. Месиво. Звучит оскорбительно, но я совсем не имею в виду ничего плохого. Мне очень вкусно.
Спасибо, Аика! Давно я не обедал с таким аппетитом.
Ложка карри, щепотка риса — вкусовые рецепторы поют серенаду. Желудок наполняется приятным теплом, а мое замученное тело — силами. Кажется, я смогу свернуть горы, стоит только еще немного постараться. Видимо, еда из дома моего друга заразна. Она подселяет внутрь ядро позитива. Меньшего от этого семейства я и не ожидал.
Клонит в сон, однако еще не время. Я сегодня еще не путешествовал. Не сигал с высоты сумасшествия вниз, к отчаянью и обратно. Ощущение, словно прыгаешь на огромный батут в бесконечность. Бесконечность самоистязания.
Только за дверями выдуманных миров я могу отвлечься, сбежать от серой реальности, спрятаться от грызущихся между собой демонов внутри моего опечаленного сердца.
На днях я распечатал свой роман. Ущербно? Согласен. Пускай! Может, так удастся почувствовать подобие публикации. Сяду в мягкое кресло, прочту неизданный текст, попивая виски. Затем погружусь в новую фантазию, всплыву наверх и продолжу записывать увиденное.
Погляди-ка, Джойл, я не сдаюсь! Можешь гордиться другом-баластом!
Ровная стопка белых листов стыдливо ютится на столе. Рядом маленькое блюдце с двумя драже салатового цвета. Полупустой бокал из резного стекла и я. Мое любимое сочетание предметов. Не цепляйтесь к словам, пожалуйста. Чем я не предмет? Вполне сойду за старенькую перьевую ручку.
Ритуал такой же, как и всегда: проглатываю салатовые шарики, запиваю достойным глотком виски, надеваю темные очки, откидываюсь назад. Сознание начинает плыть — я на верном пути.
ИЧИ! НИ! САН!
***
На белом кафеле известковый налет — снежная грязь человеческой гигиены. Маленькая ванная наполнена горячей водой. В ней сидит, поджав под себя ноги, мужчина. Почти поза эмбриона, почти младенец… Единственное — ему явно около тридцати. Я вижу его лопатки. Они выпирают на бледной спине, вторя позвонкам, выстроившимся неидеальной вертикальной полосой. Горе для перфекционистов. От горячей воды исходит пар. Поднимается над мужчиной, покидает акриловую емкость, стремится исчезнуть. Кафельная плитка запотела. Маленькие капельки стекают вниз, оставляя за собой тонкие линии — окно с рисунком дождя. Мужчина ведет пальцем вслед за убегающим каплям, оставляет узоры. Из узоров выводит буквы, из букв складывается имя. Я не могу его прочитать, словно глаза застилает пелена тумана, стараясь уберечь секрет человека в маленькой колыбели ванной. Я боюсь подойти ближе, боюсь спугнуть облака горячих испарений, слезы кафеля и уединение мужчины. Я выжидаю… отчего-то нервничаю. Струны волнения натягиваются в томительном предвкушении. Он встает. С обнаженного тела струится вода. Из невинного прозрачного перетекает в угольный. Ванна наполняется мраком, словно мужчина смыл с себя черноту тысячи литров чернил. Сумрачно. Грусть душит мое черствое сердце. Отчего меня гложет печаль? Он сушит волосы. Сначала белым полотенцем, потом феном. Теплый воздух уничтожает влагу в смоляных прядях. Мужчина подходит к зеркалу, вглядывается в свое отражение, и я повторяю за ним. До боли знакомое лицо, но я не могу понять, кто это. Пытаюсь напрячь память, однако только боль рикошетит в висок, будто пуля из дула пистолета киллера мозгового кэша. Мужчина укладывает челку щепетильно и медленно. Движения плавные и выверенные. Он убирает длинные прядки с узких миндалевидных глаз, зачесывает волосы наверх. Выдавливает вязкий гель на кончики пальцев, проходится по смольной шевелюре ладонью. Пристальный взгляд в зеркальную гладь. Из этой глади на него точно также неотрывно смотрит человек. Двойник. Близнец. Клон. Мужчина недоволен. Я замечаю, что его воротит от собственного отражения. Но он не отворачивается, а продолжает изучать лицо напротив. Дрожь. Изображение зацикливается, словно на сломанном телевизоре. Белый шум. Картинка меняется. Вижу газовый баллон. Тонкие пальцы закрепляют шланг. Большой красный газовый баллон. Что-то идет не так. Снова рябь. Я возвращаюсь в ванную к мужчине перед зеркалом. Все стало черно-белым как в комиксе. Манга. Грифель карандаша острым кончиком шуршит по художественной бумаге. Я невидим и неосязаем. Часть бесцветного спектакля. Мне дико интересно — азарт парализует мышцы. Я стою на месте, статичный и заинтригованной. Жду начала представления. Жги, знакомый незнакомец! Я так и не узнаю мужчину в ванной, но чувствую, что между нами кровавая нить. Он продолжает смотреть. Мне немного жутко в черно-белом мире. Я хватаю серый воздух легкими, стараясь дышать размеренно. Здесь очень пасмурно, будто потолок — это небо, которое заволокли пунцовые тучи. Скоро все содрогнется от оглушающего грома. — Кто ты? — отражение задает вопрос. У мужчины с уложенной челкой дрожат веки и руки. — Я — это я, — отвечает он. Голос тоже дрожит. — Ктотыктотыктотыктотыктотыктоты… — безостановочно рычит отражение. — Заткнись! Мужчина срывается на крик, бьет плотно сжатыми кулаками по раковине. Я напрягаюсь, стою на месте. — Кто ты?!!! — орет серое отражение. — Признайся уже, наконец! — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — КТО ТЫ? Я спрашиваю последний раз! — угроза из зеркала похожа на реальную. Она и есть реальная. Этот мир — моя вторая реальность, но сегодня нервы щекочет страх. — Я Фумио! Я никто! Мне становится больно от ответа мужчины. Сердце колотится, на лбу выступает испарина, а во рту сохнет. Я не расслышал его имени, хотя уверен, что он его назвал. — Никто? — возмущенно рычит отражение. — Неверно! Ты кто-то? Кто именно, Фумио? Мне удается уловить первую букву, когда зеркало обращается к мужчине. Это «Ф». Что дальше после нее? Как его зовут? — Я просто Н И К Т О! Отстань! Заткнись, прошу тебя! — отчаянье, исходящие от этих слов, пробирает до мурашек. — Нетнетнетнетнетнетнетнетнет… — мучительное отрицание гвоздями вколачивается в разум. — Ты — НИЧТОЖЕСТВО!!! Я подпрыгиваю на месте. Сука! Это становится слишком жутким. Я сочувствую неизвестному. Мне до сих пор он кажется знакомым, но я все еще никак не могу понять, кто стоит перед зеркалом. — Прекрати! Без тебя тошно! Умолкни! — мужчина огрызается, стучит по раковине. — Разуй глаза, прочисти уши! Ты гребаное ничтожество! НЕУДАЧНИК! Ты никому не нужен! Ты мусор! Ничто! Язва на желудке вселенной, кость в горле мира… Ты — хлам! Ты дерьмо! Ты неудачник! — из зеркала летит смачный плевок прямо в лицо мужчины. Опять рябь, словно в озеро бросили камушек. Меня уносит через слив в раковине. В сетчатке отражается красный баллон. Длинные пальцы подсоединяют шланг. Спина в графитовой футболке удаляется. Я слышу тонкий шипящий звук, почти неуловимый для человеческого уха. Я чувствую странный запах. Все оборачивается вверх дном. Привет, Ванная! Теперь она залита противным кирпичным светом. Под потолком тысячи крохотных цветных лампочек. Блики засохших пятен крови падают на черно-белое сверху хаотичными лучами. Мужчина стирает слюну с лица. В глазах застыли слезы. В двух узких щелках темноты… Схожих с надломами в сухой почве. Брызнет ли фонтаном плач из печальных очей? Я весь дрожу. Это очень страшное погружение. Меня бросает в разные слои видений, как дохлую рыбку в волнах океана. Я ожидаю приближения края. Водопад. Я жду, когда рухну с обрыва и разобьюсь о синюю гладь воды. Страх — гипюр подлинной боли. — Хватит! Прекрати! Не говори со мной! Я просто Ф У М И О! Я никто! — голос с надрывом продолжает кричать и отрицать едкие слова отражения. Слова точно лезвия… Даже на незыблемом мне они оставляют тонкие царапины обиды. Наконец я улавливаю каждую букву. «ФУ-МИ-О» мигренью отзывается в голове. Я миллиарды раз слышал это имя. Оно слишком привычно звучит, слишком механически мои губы повторяют следом. Чье оно? Почему у меня щемит под скелетом? Напрягаюсь, стараюсь вспомнить — пустота. — Заткнись, Бездарь! Здесь правлю я! Я тяну за веревочки! Ты моя марионетка, а я кукловод! Ты неудачник! Ты не никто, а ничто! Ты — пыль! Ты никому ненужный бесталанный писака! Советую вскрыть тебе свои грязные вены или выйти в окно! Ктотыктотыктотыктотыктотыктоты… — ледяное эхо обволакивает каждый атом всего живого в помещении. Отражение смеется, смеется, смеется. Жуткий смех, от которого легко сойти с ума. Рот, похожий на пасть демона, рвется в уголках. Кровь сочится, как гранатовый сок из спелых семян фрукта. — Нет! Я тебе не верю! Я гений! — крик мужчины разрывает красную нить между нами. Удар кулаком в центр зеркала. Отражение плывет, исчезая в трагичном узоре трещин. Осколки превращаются в стаю воронов. Они заполоняют ванную, кружат под лампочками, дарующими лучи света оттенка высохшей жизни. Бьют крыльями по черно-белому рисунку пространства — комиксу, манге, карандашному наброску. Вонзают острые клювы в неподвижные зрачки мужчины, из глазных яблок вытекают чернила. Он поворачивается и смотрит на меня пустыми угольными глазницами — щели безумной осознанности. Чернила сочатся сильнее. На губах слепого играет умиротворенная улыбка. Под потолком галдят вороны. — Я — это ты, — шепчет знакомый незнакомец. Мне не удается расслышать сказанного — вихрь из иссиня-черных перьев уносит мою душу прочь. Следом исчезает тело. Где-то далеко слышится противное карканье. Слайд сменился. Передо мной небольшая комната: в левой стороне маленькая кухня, у стены небольшая кровать, посередине на полу неубранный футон, справа стол из красного дуба, велюровое кресло. Есть еще какая-то мебель, но пока еще зрение смутно улавливает детали. Вижу двери на балкон, снег через стекло, голые деревья. Все так привычно и… ЗАКОРОТИЛО. Баллон. Шланг. Пальцы. Едва уловимый странный запах. Тонкие волоски в носу защекотало… ОБРАТНЫЙ ВЫБРОС. Повторно мое тело обретает краску. Видение вокруг тоже наполняется цветом. В винном велюровом кресле сидит мужчина. Я его узнаю. Это тот самый до боли знакомый незнакомец. Ф у м и о. Кто он такой? Что он сказал мне после того, как его глаза склевали вороны? Я стараюсь игнорировать эту кровавую нить от его мизинца к моему. Она пугает. Она подтверждение кармической связи. Мы связаны. Но почему? Я ничего не понимаю, отмахиваюсь от размышлений, как от мотыльков, которые тянутся к огню. Не хочу повторять за опьяненными насекомыми. В поджоге крыльев я и без того виртуоз. Буду считать, что мы познакомились друг с другом в комиксе. Хочу называть его по имени. Фумио быстро стучит подушечками пальцев по клавишам. Тук-тук. Небольшая пауза, затем танец заново обретает музыкальный ритм. Такт на раз-два-три. Ичи Ни Сан. Вспоминаю дедушку, бассейн и свой счет. Возвращаюсь обратно к креслу, к столу, к Фумио. Он перестает бить по клавиатуре, закуривает сигарету. Дым колечками кружится в воздухе. Я вижу в этих неровных окружностях разные галактики, звезды и планеты. Фумио тоже их видит. Следит за кольцами дыма, выдыхает никотиновые пары еще и еще — новый космос рождается на глазах. Я смелею, подхожу ближе. Мое невидимое тело пристраивается с краю стола. Перед Фумио блюдце и бокал. Неподалеку темные очки. Необычный набор отзывается теплом в моем сердце. Я улыбаюсь искренней улыбкой — место страха занимает восторг. Мне так уютно в этом видении, будто я обрел дом. Скитался где-то средь пространств, потерянный и ненужный, а сейчас вернулся туда, где меня ждали. Приятно. Давно мне не было так спокойно. Я замечаю, что сел на ровную стопку из белых листов. Точнее она прошла сквозь меня. Фумио берет листы в руки, вытягивает из сердцевины невидимки рядом. Я вздрагиваю от неожиданности. Нет. Я ничего не чувствую. Просто это кажется странным, хоть я и привык быть призраком. Фумио читает внимательно — смакуя слова. Я слежу неотрывно — лелея мираж. Фантом. Тень. Смог. Ничто. Разум снова на миг возвращается в ванную. Я невольно морщусь, гоню мрачных воронов прочь. Фумио глотает салатовые таблетки, и я слышу, как они опускаются в его недра. Глухо взрываются тысячами залпов внутри. Жадный глоток виски. Губы смыкаются и размыкаются — вздох облегчения. Солнцезащитные очки скрывают глаза. Фумио откидывается в кресле — движение подобно падению с высотки. В колыбель смерти… В карусель жизни… В лоно вселенной, откуда она выплевывает новых недоносков. Столетие за столетием. Ненасытную вечность за ненасытной вечностью. Уроборос не тормозит ни на секунду. Уроборос вторит планетам, закручиваясь в колесо. Он жрет свой хвост. Счастье и печаль. Он жрет души каждого в каждом новом мире, будто хочет насладиться страданием, что может даровать из помятой оболочки недоношенное дитя. Он жрет сам себя. Хлопок. Смена картинки. Красная емкость. Тихое шипение. Газ. Я вижу: из-под темных линз на волю вырываются очертания: кролик без лап, девочка в бледно-голубом платьице, розовые цветы. Я вижу китов, морских ежей, осьминогов. Пустыни, берега, леса… Вижу любовников, врагов, друзей. Леопардовое манто, бирюзовый берет, кислотный дождь. Передо мной Париж, Лондон, Каир, Пакистан, Москва. Сакуры, секвойи, дубы и яблони. Галдящие вороны кружат в хороводе. Тонкие иглы вонзаются в рубиновые глаза. Двое растекаются лужей. Кто-то поет, кто-то плачет и целуется. Где-то разлетаются вдребезги здания, сердца и царства, а где-то мертвое возрождается вновь. Я смотрю на Фумио. Он улыбается, а на моем лице расцветает ответная улыбка. Так же, как в пространстве завис кинопоказ фантазий, в моей душе зависло мгновенье счастья. Спасибо, Фумио! Спасибо за то, что пригласил меня в гости! Пару секунд — и все оборачивается фейерверком. Фумио вместе с креслом разлетается на блестящие всполохи. Среди блеска розовыми лепестками сакуры опадают тонкие пальцы, крепящие старый шланг, шипение и красный баллон. Я открываю глаза.***
Я вернулся туда, откуда взлетал, обретая свежие крылья взамен обожженных старых. Темные очки прочь. Хочу убедиться — я в своем кресле, в реальности, за дубовым столом. Сердце стучит слишком громко и часто. Я плохо помню, что видел по ту сторону. Раньше такого не случалось. Голова тяжелая. Смотрю вокруг — все на своих местах. Я тоже. Кажется, будто в комнате витает странный запах. Отмахиваюсь от ненужной ерунды. Думаю, это побочный эффект от пробуждения. Вдыхаю душный воздух полной грудью, осушаю бокал. Ставлю на стол — стук стекла о дерево заставляет окончательно проснуться. Хотя все-таки разум еще окутан хмелем то ли от видения, то ли от виски. Пачка «Seven Stars» лежит на крышке закрытого ноутбука. Я достаю сигарету, вставляю горький фильтр в зубы, сжимая пересохшими губами. Щелчок зажигалки… Искры. Слишком ярко, через чур громко… Я не успеваю ничего почувствовать. Бабах! Оглушительный звук — взрыв. Новый фейерверк! Мое сознание распадается на микрокосмос. Даже не выкурил последнюю сигарету напоследок… Черт с ней! Наконец-то я высплюсь! Эпитафией мелькнуло в голове. Огонь вырвался наружу и сжирает все на своем пути. Бескрайний лед необратимо тает под натиском пламени. Все мои оболочки окутаны огненными языками. Прощай, стена! Пока, Заморозки! Сайонара, Тяжкое бремя! Ну, Костлявая, коничива! Жаль, но ты не увидишь моих книг и вряд ли запомнишь, как меня зовут. Никто так и не услышал… Меня так и не издали. Пожарные потушат огонь, медики установят время смерти, погрузят мое мертвое тело в черный пакет. Я так и останусь мусором. Аика будет плакать, Джойл тоже. Белые листы с печатными буквами превратятся в пепел. Ноутбук обугленным куском ненужного хлама останется лежать в четырех стенах воняющей гарью квартиры. Патологоанатом вслух прочтет мое имя, прежде чем преступить к вскрытию — единственный миг славы. Бессонница из бесполезных слов подошла к концу. Позже мой друг возьмет на руки кричащего младенца, с любовью взглянет на него и произнесет: — Привет, Фумио, я твой Папа!