Алое знамя

      К Финальному испытанию Турнира люди просто решили, что победит Гриффиндор, и основные ставки делали на то, кто придёт вторым. Хотя бы. Потому что сложно как-то соревноваться с магом, чей опыт включает в себя противостояние крестовым походам и войны вообще. А поскольку третий этап так или иначе предполагал открытое противостояние чемпионов, люди пытались определиться с тем, кто продержится против Основателя Хогвартса дольше всего.       Ну, и надеялись, что Годрик не сильно приложит молодых волшебников, рискнувших пойти на него с палочками.       — Странно. Вроде бы я не успел сотворить ничего такого, чтобы меня начали считать чудовищем, — меланхолично заметил он, наблюдая из своего угла за встречей Чемпионов с членами своих семей.       Компанию ему составляла только Елена, ради этого вышедшая в люди. По периметру палатки чемпионов незаметно рассредоточились сотрудники Отдела Тайн под чарами отвода глаз.       — Ну, да, всего лишь договорились с драконом, укрыли его пламенем, которое не могли потушить следующую неделю — пока не вылупились детёныши, провели ритуал сродни Высшей Некромантии, призвали мифического Чёрного единорога, и вообще один из Основателей древней Шотландской школы. Самый воинственный из Четырёх. Совсем ничего, дядюшка. Сущие мелочи, дядя.       Большую часть времени Елена была тихой девушкой, но иногда, когда она сильно нервничала, на неё что-то находило, и она становилась сущей язвой.       Фыркнув, Годрик подошёл к ней ближе и поправил серый замшевый плащ с откинутым капюшоном. По мягкому светлому полотну разбегались серебряные созвездия, вышитые тонкими нитями. Чёрный атлас подклада сливался с тёмно-синим платьем в пол, найти которое в современном мире оказалось почему-то непросто.       “Слишком закрытое”, — сказали ему, когда он делал заказ. — “Не популярно”.       — Диадема смотрелась бы на тебе лучше, — с грустью заметил Гриффиндор и улыбнулся. — Всё-таки мне придётся смотреть, чтобы тебя не похитили женихи.       Сам он ещё с утра ограничился не сковывающей движение походной формой, на которую накинул лёгкую шерстяную мантию, что уже много веков входила в список необходимого для первокурсников. В конце концов, её не просто так когда-то ввели: придумать что-то удобнее, было сложно.       — Сегодня в бой иду я, а нервничаешь почему-то ты, — приободрил Годрик племянницу.       Она улыбнулась.       — Кто-то должен напоминать вам об осторожности, в отсутствии лорда Слизерина, дядя.       За их спинами раздался взрыв весёлого смеха.       — Я уверен, ты победишь, мой мальчик! — полноватый мужчина от души хлопнул Седрика по плечу. — Ты лучший, Седрик!       — Отец… — капитан сборной барсучьего факультета вымученно улыбнулся.       — В конце концов, даже Годрик Гриффиндор не решился прийти в эту палатку! — Амос Диггори снова рассмеялся.       А Елена укоризненно покосилась на своего родственника.       — Вы перестарались с чарами отвлечения внимания, Лорд Гриффиндор.       — Тебе не нравится, когда люди смотрят на тебя, дорогая. Я просто решаю мелкие неудобства, — он криво дёрнул губами. — Как я уже говорил молодому Виктору, если люди меня не видят — это не значит, что меня нет.              В лабиринт Годрик входил четвёртым. Сумма баллов, стараниями доведённых его выходками судей, складывалась не в его пользу, заставив разделить третье место с Седриком Дигори, так что он просто отмахнулся от Людо Бэгмена и невозмутимо ждал своей очереди. Хотя от надрывающегося оркестра голова начинала уже раскалываться.       Впоследствии, именно этим он будет объяснять для прессы свое “неэлегантное” решение пройти произведение искусства гербологов насквозь.       Когда грохнула пушка, и он шагнул в лабиринт, позволяя запечатать себя в растительном ужасе и отсечь от громких звуков музыки и неистовствующих зрителей, в руку скользнула палочка, разворачиваясь в посох. На ладони свободной руки зажегся маленький язычок огня, высветив крупный узор из проступивших мягким золотым светом чешуек. Огненная суть поползла вверх от костяшек до запястья, скрываясь под рукавами рубахи из небеленого льна.       Взвившийся в небо столб пламени, обернувшийся расправляющим крылья драконом был абсолютно точно виден даже тем, кто сидел на дальних рядах. Нестерпимый жар выжег и обратил в пепел всё, что было перед лицом Годрика и пряталось в поворотах лабиринта, будь то вроде как “огнеупорное” растение или заклятия, наложенные на местность.       Стремительно раздавшийся следом за этим визг подсказал, что и живность, натащенная лесником Хагридом, не пережила столкновения с первородной стихией.       — Какой позор, — вздохнул он и усмехнулся, чувствуя, как пылает под кожей беснующееся пламя и жжёт под лопатками, — то, что призывалось, чтобы брать штурмом замки и прожигать ряды закованных в заговорённую броню крестоносцев, используется в детском соревновании…       “А Салазар сказал бы, что я решил покрасоваться… И был бы в чём-то прав”.       Сегодня Годрику было лень выдумывать что-то сложное и хотелось поскорее закончить весь этот фарс. И, к счастью, он мог быть уверен, что трое детей, бегающих в лабиринте, не попадутся под руку, потому что кусты всё-таки не пропустят их под огненный вал — так зачарованы.       Чувство внутреннего направления подсказало в какую сторону свернуть, и Годрик лёгким шагом пошёл вперёд, оставляя за собой пепел и прогретую жаром землю. Уцелевшие твари разбегались в стороны, спеша убраться подальше от раскалённого шквала, несущего смерть и ужас.       Неспешная прогулка заняла меньше десятка минут, с поправкой на остановки на пару секунд, когда растительность сопротивлялась особенно упорно, а под ногами хрустели растрескавшиеся от температуры кости — непонятная живность, называвшаяся, кажется, соплохвост, даже умудрилась пережить первый удар, но быстро сварилась в собственном панцире, когда Гриффиндор обратил на неё более пристальное внимание. Вот уж точно, нет худа без добра — оторвать бы руки горе-химерологу.       В центре лабиринта Основателя ожидаемо встретил постамент с Кубком Огня.       — Как не оригинально-то, — вздохнул он, переносясь порталом на мрачное кладбище.       Над головой пролетел алый луч Оглушающего, разбиваясь о каменные надгробия. Сил заклинания не хватило даже на то, чтобы расколоть старые постаменты. Увернувшись от очередного заклятья, Годрик, не глядя, швырнул в сторону нападающего мага собравшийся в шар сгусток пламени. Дикий вопль, переросший в протяжный вой, огласил туманный в сумерках погост.       Ещё раз вздохнув, Основатель пошёл вперёд, переступая разбросанные камни и ветки неухоженного магловского кладбища. От бросившейся сбоку огромной змеи он отмахнулся взмахом посоха, обратившим рептилию в пепел под пронзительный визг освобождающегося из её тела осколка души. Годрик, возможно, очень дорожил отношениями с Салазаром и был готов слушать его живые рассказы о змеях и им подобных столько, сколько друг посчитал бы нужным рассказать, но сам пиетета перед ними не испытывал. Особенно, когда его так явно пытались сожрать.       — Ну, кто у нас тут?       Пройдя мимо огромного котла и катающегося по земле полного, лысоватого мужчины, баюкавшего обожжённые до костей руки, Гриффиндор склонился над шипящим матерные конструкции свёртком. Стоило его поднять на руки, тот оказался не тяжелее кошки.       — Томас Марволо Реддл, — протянул он задумчиво, встречаясь взглядом с яростными, алыми глазами с узкими, змеиными щёлками вместо зрачков. — Я не знаю парселтанга, так что если хочешь мне что-то сказать, говори по-английски, пожалуйста.       — И ты даже будешь слушать? — скептически спросил тот, укачиваемый твёрдыми руками.       — Ну, а почему нет? Мне даже любопытно, что ты мне скажешь, мальчик, — усмехнулся Гриффиндор. — Хотя Салазар в таких случаях предпочитал молча кастовать заклинания.       — Неужели?       Тонкая бровь на изуродованном лице недоверчиво поднялась вверх.       — Справедливости ради, он в настолько безнадёжных ситуациях оказывался редко.       Тот, кто упрямо продолжал называть себя Лордом Судеб, раздражённо зашипел, попытался вывернуться из рук Гриффиндора.       — Тише, — Годрик уверенно пресёк его трепыхания. — Хотя вижу, что говорить с тобой сейчас бессмысленно, ты меня не услышишь, слишком мало от тебя осталось, но всё же, сказать я должен, — он снова покачал свёрток на руках. — Я почти уверен, что ты считаешь меня виновным в своих бедах. Что это я тринадцать лет назад тебя победил, пробудившись в маленьком Поттере. Но это не так. Сына Поттеров ты убил. Я же открыл глаза, когда тебя уже развеяло, и долго не мог понять, что вообще происходит. Воспоминаний ребёнок, видишь ли, не оставил.       — Мне тебе посочувствовать? — едко спросил Тёмный лорд.       — Посочувствуй лучше себе, — посоветовал Гриффиндор. — Потому что причиной твоей гибели, вопреки всем домыслам Альбуса, стала вовсе не материнская защита и не Любовь, о которой он так любит говорить. Тебя ударил откат нарушенной родовой клятвы. Много лет назад я встал между беременной женой Салазара и заклинанием Кипящей крови. Я спас его Род, но обрёк себя на смерть в невероятных муках, потому что резерв и потенциал были столь огромными, что не позволили мне умереть в мгновение ока. Кровь кипела, кажется, вечность, но ничего нельзя было сделать, потому что заклинание невозможно было отменить. Это была страшная агония, которую даже Салазар — сильнейший Целитель и тогда, и сейчас, не смог остановить. Я умирал у него на руках, и он в минуту чернейшего отчаянья поклялся — смешав нашу кровь, он поклялся, что ни он, ни его потомки никогда не поднимут руку на мой Род. Безрассудно. Необдуманно. Глупо. Но совершенно искренне.       Мы уже были побратимами, и эта клятва вплелась и впечаталась в его магию и кровь, так что ты, несущий в себе малую кроху его крови — рождённый вне брака и без признания главы Рода, но назвавшийся его потомком, получил прямой ответ на свои действия. Прошло много времени, но обстоятельства сложились против тебя. За давностью веков, смерть Джеймса Поттера не убила бы тебя — только ослабила, но Гарри Поттер был последним в роду. Совсем последним. И вся сила клятвы Салазара ушла на то, чтобы наказать тебя за её нарушение. Ведь от Авады нет защиты. После неё не выживают. Никогда.       Вот и всё.       Годрик опустил взгляд на Тома Реддла. Тот выглядел ошеломлённым. Почти смешным. И маг не стал отказывать себе в усмешке.       — За всё, что ты сделал, Том Реддл, — печально вздохнул он. — За все твои грехи, даже с учётом того, что первой и самой главной твоей ошибкой было поверить книге из школьной библиотеки, мне стоило бы тебя убить. Чтобы не длить позор рода Салазара. Чтобы не длить твои мучения. Чтобы милосердно отпустить твою израненную душу.       — И отчего же не убьёшь? — осторожно спросил Тёмный лорд, чувствуя, как перехватывает горло.       В минуту редкой ясности ума он вдруг отчётливо понял, насколько действительно безнадёжно его положение. И даже если бы удалось провести задуманный ритуал Кость-Плоть-Кровь, от клятвы Салазара Слизерина это его не освободит. Более того, куда вероятнее, всё усугубится ещё больше, ведь перед ним не “потомок” Гриффиндора, перед ним сам Гриффиндор, которому когда-то и была дана клятва.       — Во-первых, — снова вздохнул Основатель, поднимая глаза к ночному небу, — ты, каким бы ты ни был, – потомок Салазара. Последний. Такой же, каким был Гарри Поттер. Я обещал Салазару присматривать за вами. Не так, чтобы это обещание меня убило или даже серьёзно навредило — всё-таки обстоятельства против тебя, но всё-таки. Я обещал. И во-вторых, — Годрик фыркнул, выдерживая стоическую паузу. — За тебя попросил твой вассал.       Тёмный лорд недоумённо моргнул, осмысливая сказанное, и покосился в сторону всё ещё скулящего Петтигрю.       — Барти Крауч-младший, — помог ему Гриффиндор. — Он молил меня помочь тебе, готовый отдать свою жизнь за то, чтобы ты вновь обрёл себя, — он снова посмотрел на него. — А меня всегда подкупала чужая преданность.       Реддл не мог поверить ни на мгновение, но не нашёл в себе сил не затаить дыхание.       — То есть ты…       — Он умрёт сегодня, — спокойно сказал Годрик. — Он умрёт, а ты начнёшь новую жизнь. Это будет честно и в чём-то справедливо.       — Так просто? — всё-таки не поверил Тёмный лорд, чувствуя, как его удобнее перехватывают сильные руки.       — Не просто, — не согласился Основатель. — И даже не легко. Ведь ты, и правда, начнёшь всё с начала. И я не знаю, сколько останется от тебя прошлого.       — Тогда я не согласен! Это ничуть не лучше смерти!       Он снова попытался вырваться, чувствуя, как рассудок вновь тонет в кровавой ярости. Годрик Гриффиндор тяжело и устало вздохнул.       — Да у тебя и выбора нет, — и, опустив ладонь на грудь Тома, вдруг очень просто сказал: — Кричи. Это будет очень больно.       И весь мир вспыхнул и утонул в огне, золотом свете и целом океане боли.