***
Как только голова прикоснулась к подушке, чёрно-белая дева мгновенно вырубилась. Но, кажется, прошло не больше 10 секунд, как кто-то уже пытался вырвать её из объятий Морфея. — Уэнсдей, пора вставать. Девушка многозначительно укуталась в одеяло, и повернулась на другой бок. — Аддамс. — Чего тебе надо? — пробубнила дева в подушку. — Я хочу пойти с тобой в одно место. — Я тоже могу тебя послать в одно место. — Уэнсдей, пожалуйста. — Продолжает ласково говорить юноша. Писательница что-то невнятное промычала в подушку.***
Город шумный, город весёлый, город насыщенный красками и запахами. Местные говорят громко, насыщенно и много. Ксавье с удовольствием наблюдает за пёстрой картинкой местного бытия, пока его спутница обдумывает, как сделать так, чтобы её бытиё закончилось. — Нам долго ещё идти? — устало простонала Аддамс. — Ты ведь сама отказалась ехать на автобусе. — В такую жару? В маршрутке? Где, помимо нас, будет ещё около двадцати полуголых людей? Я лучше в розовый оденусь. — Так вот к каким пыткам нужно прибегнуть, чтобы разнообразить твою цветовую палитру! — Торп заразился истерическим смехом и настолько сильным, что приходилось разминать щёки от боли. — Я рада, что у тебя хорошее настроение, но. Ты не ответил на мой вопрос. — Если я тебе отвечу сразу, то это будет неинтересно. Как насчёт загадки? Это место видно из каждого уголка Рио-де-Жанейро. Дева нахмурила чёрные брови и начала оглядываться. Изгои вышли на проспект с повышенной живностью в виде зелени, людей и машин. И теперь, открывается вид не только на стены зданий, и на природный ландшафт. Чёрные глаза зацепились за одну деталь. Практически идеальный, закругленный конус.***
— Сахарная голова или, как её называют местные, Pão de Açúcar. Причина такого необычного названия довольно интересна. До девятнадцатого столетия, сахар продавался не в кубиках или в рассыпчатом виде, а в форме конуса и потому португальские колонизаторы, когда увидели гору, воскликнули: «Это же сахарная голова!». И с того момента, она так и называется. Что ещё интересно: учёные говорят, что это вообще не гора, а вулкан, который когда-то, очень давно, извергся. И то, что мы видим — это застывшая магма, — увлечённо рассказывал художник. В то время, как фуникулёр медленно поднимался. — Ты прочитал всю Википедию или только половину? — изогнув бровь, спросила Уэнсдей. — Принципиально не читаю. Ладно, не хочешь обсудить гору, мы обсудим что-то более интересное. — Например? — Ну, не знаю. Скажи что-нибудь умное. — Пожав плечами, сказал Торп. — Крокодилы ходят лёжа. — Уэнсдей!***
Ветер бьёт так сильно, что, кажется, намеревается проникнуть в кровь. Чёрные косы развиваются позади, пока одежда полотно струится, летает на ветру. Рио-де-Жанейро — как на ладони. Уэнсдей смотрит на город. Выглядывает, рассматривает многоэтажки и маленькие домики. С высоты всё совсем по-другому, особенно сейчас — на закате: горы приобретают красный оттенок; дома и многоэтажки загораются тысячами огней; а вода становится, как никогда, чистой; ветер медленно стихает, а небо насыщается последними языками пламени. Только в такие моменты приходит осознание, что помимо тебя и твоего близкого окружения, есть и другие люди. И это не просто массовка. У каждого своя жизнь — и они главные герои своих историй. — Красивый вид, — голос Ксавье, словно пробуждение от бесконечного, долгого сна. Он стоит рядом, упираясь руками в перила, улыбается широко и ярко — словно собирается осветить этой улыбкой весь город. — Да, неплохо. — Тихо шепчет Аддамс.***
— Что ты опять задумала? — прошипел Торп, скрещивая руки на груди, сделав несколько шагов вдоль пирса. — Знакомься, Ксавье, это каноэ. Каноэ, это Ксавье, — ответила Аддамс, снимая верхнюю рубашку. Вокруг была бесконечная амазонская река. Вдоль пирса стояли маленькие лодки, корабли, маленькие и небольшие пароходы: затёртые, местами сломанные, покрытые плесенью и моллюсками. Этот причал принадлежал исключительно местным, так как туристов, обычно, не пускают в столь «опасные места». На дворе раннее утро. Маленькие кровопийцы ещё спали и надевать кофты с длинными рукавами ещё не было нужды. Достаточно было только покрыться двумя слоями крема: солнцезащитного и от комаров. Парень рассматривает, так называемое, каноэ. По сути, оно представляло собой обычную двухместную лодку, но меньше и с низкими бортиками. Достаточно низкими, чтобы вода попадала внутрь — наверное, именно для этого Уэнсдей только что закинула туда ведёрко. — Я так понимаю, говорить куда мы плывём, ты не собираешься. — Твои дедуктивные способности с каждой неделей становится всё лучше. — Ну, понятно, — художник всовывает руки в карманы и разминает шею. Как тут, замечает весьма интересную картину: в нескольких метрах от изгоев стояли четверо мужчин, на вид им всем было за 30 и они очень внимательно наблюдали за действиями Уэнсдей. Особенно пристально — за тем, как она поправляет лямки на своей майке. Кровь кипятком варится, скулы сводит, а лес, что цвёл в радужке глаз, начинает загораться и пытать адским пламенем. — Гений. — Что? — спросила дева, подготавливая вёсла. — Ты не видела мой блокнот? — В той сумке. А тебе он зачем сейчас? — Да так. Хочу нарисовать крокодила, чтобы хорошенько напугать парочку назойливых тараканов, — раздражённо бубнил под нос юноша, начиная рыться в рюкзаке. Аддамс, не понимающе нахмурила брови, а затем начала осматриваться, в надежде обнаружить тех самых «тараканов», но встретила только бесстыдные взгляды мужчин. — Ты ревнуешь? — Нет, блядь, завидую! Что на тебя мужики слюни пускают, а на меня - нет! Где блокнот?! К всеобщему счастью, приготовление к путешествию закончилось раньше, чем Ксавье нашёл блокнот.***
Мотор лодки гудел до боли в ушах и скрежета зубов. Это настолько сильно било по мозгам, что приходилось делать небольшие паузы. Но даже тогда изгои не останавливались и тут же начинали грести вёслами. А говорили, что участие в Кубке По, ничем не пригодится в жизни. Вокруг них были только бесконечная тёмная река и джунгли, не совсем понятно: где более опасно? Находиться в реке, где обитают крокодилы, сотни пираний и ещё куча другой живности или в самих джунглях, где их поджидают анаконды, отравленные лягушки, леопарды, тарантулы и ещё много чего. В общем, Аддамс была в восторге. Торп устало откинулся на спину. — Нам долго ещё плыть? — Около 2 км, — отозвалась дева, намазывая на кожу очередной слой солнцезащитного крема, — Иди сюда. Писательница обернулась на парня и мазанула ему по носу крем. А затем, стала распределять его по всему лицу парня. — Солнце здесь не щадящее, особенно сейчас. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты покусанный, обгоревший и мокрый. — Уэнсдей настолько увлечённо рассуждала, что даже не замечала, как вздрагивал Ксавье от каждого соприкосновения к коже, сжимая в руках бортики лодки, до скрипа.***
И вот, наконец-то, в тени высоких деревьев джунглей, начали виднеться домики на воде. Когда подошва кроссовок ступила на твёрдую, деревянную поверхность досок — художник, наконец-то, смог расслабиться и размять плечи. — Господи, неужели эти муки закончились? — вскрикнул парень, потягиваясь. — Нужно не забыть наполнить бак, а то обратно мы будем добираться в темноте, вместе с крокодилами и пиратами, — задумчиво сказала девушка, крепко привязывая лодку к причалу. — Стоп, что?! Пираты?! — Полный бак, — сказала Уэнсдей, идя к небольшому домику, вокруг которого стояла терраса с деревянными столиками. Их окружали: коричневато-зеленая мутная вода, затопленные деревья и пёстрые кислотные водоросли, образующие небольшие островки прямо на воде. Это место словно отделяло привычный им мир, от жестокого, беспощадного мира джунглей Амазонки. Наполнив бак бензином, художник принялся искать свою спутницу и нашёл её сидящей за столом. — Я уже думала, что тебя кайман съел. — Сказала обладательница чёрных кос, когда в поле зрения оказался её спутник. — Кто? — Скоро узнаешь, садись. Изгои сидели за небольшим столиком на улице, над головой стояла большая крыша, спасающая их от амазонского солнца, в углу находились: вентилятор, телевизор и колонки. В общем, это место было похоже на обычную забегаловку на открытом воздухе за городом, только на воде и людей здесь было побольше. — Итак. Теперь ты мне скажешь, зачем мы здесь? — Скоро узнаешь, — ответила Аддамс, сохраняя свою привычную безэмоциональность. Через несколько минут, подошла женщина с подносом. Она поставила тарелки: одну с рисом, лаймом и подливой, две пустые, а ещё одну огромную тарелку с… — Наггетсы? — Obrigado, — сказала Уэнсдей официантке. — Bom apetite , — улыбнулась женщина и ушла. — Пробуй. — Приказным тоном сказала писательница, облокотившись на стол. — Оно отравлено? — брови художника изогнулись. — Не попробуешь, не узнаешь. Парень заметно напрягся, тем не менее, медленно положил себе на тарелку «что-то», похожее на куриные наггетсы, разрезал, а затем положил в рот, тщательно пережёвывая. — Ну что? Как на вкус? — дева продолжала смотреть на парня, облокотившись на руки. — Это курица, но какая-то странная. Необычная — вкуснее и насыщение на вкус. Торп положил себе еще несколько штучек и уже через несколько минут настолько пристрастился, что начал макать их в подливу и смешивать с рисом. Писательница подозвала все ту же официантку и попросила два стакана воды. — Ты так и не ответила. Что это? — с набитым ртом, не унимался юноша. — Это кайман. — Спокойно ответила та. — Кайман? Рыба местная? — Нет, аллигатор. В этот момент художник закашлялся и стал буквально давиться — практически посинел. — Тише-тише. После всего, через что мы прошли — умереть из-за того, что поперхнулся, слишком комично. — Ты когда-нибудь меня убьёшь. — Пытаясь отдышаться, сказал Ксавье. — Если я когда-нибудь захочу тебя убить — это будет куда более изощрённо. — Я даже не знаю. Мне радоваться или насторожиться? — Одно другому не мешает, — ответила Аддамс, продолжая лакомиться аллигатором. Дальше обед проходил в более приятной атмосфере. Ровно до того момента, пока издалека не начала слышаться громкая попсовая музыка. Через несколько минут на пирс зашли туристы. Американок ни с чем не спутаешь — среднего роста девушки, с длинными волосами, идеально ровными белыми зубами, в слишком открытой для джунглей одежде и громко смеющиеся. Они зашли на веранду, к большому столу, что стоял сзади изгоев. Чёрные глаза метались между новыми гостями и Ксавье. Уэнсдей чётко видит эти взгляды — жадные, голодные взгляды. Прожигающие Торпа, словно назойливые мухи — это раздражает. Но, что ещё больше выводит из себя, так это то, что он, кажется, даже не замечает. Да как такое можно не замечать?! Как такое можно игнорировать? Неожиданно даже для себя самой девушка плавно переместила свою ножку на бедро художника — за что она прокляла себя около 100 раз и получила непонимающий взгляд Ксавье. Но, при этом, он всё равно не спешил убирать ее ногу и даже проигнорировал возможность испачкать одежду. Мимо них только что прошли американки. Взгляд Ксавье зацепился за девушек, парень снова посмотрел на Аддамс, и в его взгляде читалось понимание. — Серьёзно? — Абсолютно. Или только тебе можно? — Показушно демонстрировать свое собственничество? — Ревновать. — Сохраняя непроницаемый вид, ответила ясновидящая. Эмоции парня отобразили удивление, вперемешку с ухмылкой. — Знаешь, это даже обидно, — с задумчивым видом, Торп отложил столовые приборы и перевёл своё внимание на удобно лежащую алебастровую ножку у себя на коленях. — Что именно? — девушка нахмурила брови и резко сжала руки, ощутив как длинные тонкие пальцы художника прикоснулись к её ногам снимая обувь. Словно специально — максимально прикасаясь к коже. — То, что тебе нужен такой повод, чтобы проявить инициативу, — юноша прикоснулся ладонями к голым стопам девы. — Хотя и понимаю, почему ты себя так ведёшь. — И почему же? — ясновидящая всячески пыталась замаскировать дрожь холодностью и не моргающим взглядом. Но, кажется, на любое её действие, на каждую стену, что она возводила, Ксавье знает путь обхода. — Потому, что ты трусиха. Подошва обуви с громким стуком упала на деревянный пол. Этот звук словно был музыкальным сопровождением удара по самооценке Уэнсдей. Назвать её, Уэнсдей Аддамс, трусихой — это провокационно и оскорбительно. Уж лучше бы обозвал милой или женственной. Челюсть писательницы сжалась. Всякая дрожь ушла на второй план. — Твои предположения не обоснованы, — максимально спокойно, насколько была способна, ответила. Дева знает — проявление эмоции в этой ситуации подтвердило бы её оскорблённость и сделало бы только хуже. — Неужели? — в отличие от неё, художник выглядел так, будто наслаждался этим противостоянием. — Именно. — Тогда, я предоставлю тебе полную свободу действий, — сказал Ксавье, плавно перемещая стопу Уэнсдей себе на… Конечности, словно, закаменели и Аддамс была не в состоянии даже пошевелить пальцами. Пульс громко стучал в ушах, кожу пробивали тысячи иголок, в особенности — в районе шеи и щёк. Но в отличие от неё, художник оставался всё таким же спокойным и собранным. Ксавье также придерживал ногу девушки на своем… — У тебя нейронные клетки отказали?! — прошипела Аддамс, выпуская пар из ушей. — Уже давно, с тех пор как тебя увидел. И по сей день. Собственно, ты ведь сама это чувствуешь… — Заткнись! — девушка резко дёрнула голову вниз, прикрывая волосами лицо. В голове, словно сирена, всё горит красным цветом — мозг вышел из строя, губы искусанные, пульс отказывается работать в привычном темпе, а руки дрожат, не в состоянии даже поднять столовые приборы. Мир перестал существовать — нет ни запахов, ни вкуса, ни звуков. Только ощущение, прикосновение. Уэнсдей ясно ощущает, как кончики пальцев юноши поднимаются по голени, а затем снова опускаются к лодыжке. Своими касаниями он пускал импульсы по всему её телу, бросая в жар, а затем в ледяную воду — до безумия хотелось, как можно сильнее сжать бёдра вместе. Мгновение и пришло осознание — настолько же очевидное, насколько и безумное. Осознание опьяняло куда сильнее, чем любой алкоголь. Никакое цунами не сравнится с тем, что творится внутри. Воцарилась тишина. До слуха доносились только: бушующая река, пение птиц и избитое дыхание — громкое, надорванное. — Свобода действий, говоришь, — выдыхая фразу, прошептала Аддамс, поднимая на юношу чернильные глаза, затуманенные пьяной пеленой. Нога двинулась, плавно надавливая, с небольшим нажимом. — Уэнсдей... Дева с жадностью поглощала каждое изменение: как напряглись его скулы, как расширились зрачки и как он рвано выдохнул. Она снова двинула стопой — словно безумный учёный, изучающий своего подопытного. Писательница хрипло шепчет, а Ксавье даже не пытался её остановить — лишь наклонил голову, позволяя русым прядям упасть на лицо. — Мне остановиться? — тихо промолвила Аддамс, заглядывая в зелёные глаза, словно хочет в них увидеть ответ. — Нет, — простанывает Ксавье. Они смотрят друг на друга, долго-долго. Дышат прерывисто, практически больно. Противостояние закончилось в тот момент, когда официантка поставила на стол два стакана с водой.***
По словам Торпа: место, куда они направлялись было особенным — настолько, что второго такого на планете не сыщешь. Аддамс на такое заявление промолчала, только многозначительно поправила солнцезащитные очки. Солнце находилось в самом зените — пекло так, что, казалось, ещё немного и кровь начнёт сворачиваться прямо в артериях. Мотор лодки шумел достаточно громко, чтобы каждое живое существо услышало об их приближении. По пути им встречались затопленные приливом воды деревья, самая большая кувшинка "Виктория амазонская" и ещё много живности, названия которых даже язык не повернётся произнести. Ксавье сидел у руля мотора и направлял лодку в нужное направление, пока ясновидящая рассматривала берега реки и саму воду — мутную, тёмно-коричневую. Это продолжалось до этого момента, пока они не выехали из джунглей и не оказались на большой развилке. Вдруг цвет реки изменился — песочно-грязный сменился на чёрно-синий. — Ну вот, мы на месте, — сказал парень, глуша мотор. Но Уэнсдей его не слушала. Всё, что её интересовало — это вода и ее цвет, резко контрастирующий с тем, что был до этого. Чёрно-белая дева оглянулась и поняла, что между двумя водами проведена чёткая линия. Она, буквально, не перемешивалась. — Какого чёрта? — Это место называется «Свадьбой рек», — парень широко улыбнулся и медленно приблизился к Аддамс. — Это Риу-Негру. Он указал на тёмно-синюю воду. — Её называют самой большой чёрной рекой в мире. Она имеет такой цвет из-за того, что богата на минералы. А это Солимоес — именно эта река протекает через всю Амазонку. У них разная температура и насыщенность, потому они не смешиваются, образуя идеальную линию. — Такое ведь происходит постоянно, когда океаны соприкасаются, но не смешиваются, — задумчиво говорит Уэнсдей, проводя рукой прямо по «линии», смешивая воды. Но, даже так, ничего не произошло — горизонт оставался всё такое же чёткий. — Не смотря на то, что реки разные — они умудряются существовать друг с другом, — прошептал парень, глянув на обладательницу чёрных кос. — Ладно, на сегодня достаточно с нас Амазонки.***
Их окружал густой тропический лес — он заполнял всё пространство, словно скрывая кое-кого от чужих глаз, но шум воды слышался за километр. — Через пару минут доедем, — сказал Ксавье, поворачивая руль и минуя последний поворот, после которого перед ними открылся обзор на одно из самых невероятных мест на планете. Водопад Игуасу. Машина остановилась на парковке. Выбравшись из автомобиля, им понадобилось несколько минут, чтобы размять мышцы — всё же поездка была не близкая. Было сложно представить и сложно поверить в то, что находится у них перед глазами. Нескончаемый шум воды, миллиарды капель всего за одну миллисекунду падают, разбиваются об скалы, а затем стремительно летят уже в реку. И при всей этой ужасающей силе, огромной высоте и энергии — всё буквально цвело. Каждый камешек был заросший мохом, цветами и листьями. Водопад Игуасу или, как его ещё называют, «Глотка дьявола» — представлял из себя каскад 275 водопадов, разделяющихся скалами и деревьями. Именно из-за этих разделений, его считают вторым по величине, после водопада Виктория. Хотя по объёму воды — он больше и Ниагарского водопада и самой Виктории. — Пошли. Здесь смотровая площадка есть, можно поближе рассмотреть. — Сказал художник, идя вперёд. Ступив на плиту моста, изгои тут же ощутили, как на них летит пар — внешне это напоминало туман или дым. На самом же деле — это были тысячи маленьких капелек, что буквально растворялись в воздухе. Справа от них находился обрыв, из которого вниз лилась вода, а слева была, кажется, бесконечно длинная стена водопадов. — Посмотри. Шум здесь стоял настолько сильный, что художнику пришлось шептать прямо над ухом обладательницы чёрных кос. — Пар идёт настолько высоко и растворяется прямо возле облаков. Индейцы верили, что именно здесь создаются облака, — шептал Ксавье. Глаза цвета тьмы внимательно рассматривали небо. Уэнсдей ни за что не признается, но, если быть до конца откровенной — она бы сама в это поверила. С первого взгляда могло показаться, что они приехали просто посмотреть на красивую достопримечательность. Но, разумеется, всё не то, чем кажется. Девушка и парень спустились на лифте вниз к пирсу, где их уже ждали. Сначала они подойдут максимально близко к самим водопадам. А потом —развлекательная программа станет более насыщенный. Надев спасательные жилеты, изгои и два сопровождающих сели в лодку. На большой скорости они подплывали к водопадам. Чем ближе они подплывали, тем громче и ярче становился шум воды. — Знаешь, почему его называют глоткой дьявола? — голос Ксавье снова прозвучал над ухом. Чернильные глаза посмотрели на сосредоточенное лицо юноши. Он смотрел прямо на водопад, словно высматривал там что-то. — Когда конкистадоры прибыли на эти земли, они услышали от индейцев легенду, что там... — Он указал рукой на водопад. — Прямо за водой, находится вход в Эльдорадо и к его богатствам. Ирония в том, что каждый, кто пытался пробраться туда, умирал. Потому и глотка дьявола. — Интересно, сколько тут было суицидов? — В этом году уже 53, — на автомате ответил Торп, за что получил внимание чёрных глаз. — Знал, что тебя заинтересует эта информация, потому специально уточнил. После прогулки под водопадом, по итогу которой, каждый находящийся на лодке принял душ с эффектом иголочного массажа. Позже они решили попробовать себя в рафтинге и надев, уже другие, спасательные жилеты, они сели в надувную жёлтую лодку. Принцип был понятен, как день — здесь было необходимо умение грести, но при бурном течении. Первое время, главной сложностью было адаптироваться. Одно дело сидеть в деревянной лодке по четыре человека, а другое — на надувной, которая рассчитана на семерых. Но даже к этому изгои успели приспособиться. Уэнсдей разумеется раньше. Спустившись на воду, первое, с чем они столкнулись — это бушующие волны. Течением мотало их то в одну, то в другую сторону. И, время от времени, нужно было делать резкие повороты, сильнее ухватываться веслом и удерживаться за верёвки, дабы не слететь. Но, со временем, даже это стало привычным. — Инструктор сказал быть аккуратнее, впереди порог! — прокричал Ксавье. Волны обливали с ног до головы, брызги летели в разные стороны, колкими каплями ударяясь в кожу. И вот, впереди порог. Рафт поворачивается боком. Лодка тянется вниз. Соприкасается со дном. Резко тянет вниз уже пассажиров. Они выпадают. Спонтанный вдох. Всё тело ударяется об воду. Перед глазами всё плывёт. В голове шум. Дышать нечем, а тело потеряло пространственную ориентацию. Через 10 секунд жилет сработал. Ксавье оттолкнулся от дна и всплыл наверх. Лёгкие делают желанный вдох, перед глазами вода, размытые пятна. Мозг не работает —он отказывается понимать, что происходит. Гиды быстро подплывают и затаскивают Торпа в лодку. Он продолжает делать рваные вдохи и выдохи, нащупывает лицо, убирая воду. Всё кружится, вертится, переворачивается вверх дном. — Где. Где Уэнсдей? — надорванным голосом говорит парень, продолжая рвано дышать. 15 секунд 20 секунд 30 секунд А её всё нет и нет. Гиды говорят, что нужно ждать, что они ничего не могут сделать — нужно набраться терпения и надеяться на лучшее… Да как тут можно ждать?! Она выпала из лодки в воду! Она неизвестно где, неизвестно в каком состоянии. Как он может ждать?! Как он может спокойно сидеть? Ксавье готов рвать и метать. Он спорит, кричит, лихорадочно осматривает всё вокруг, в надежде увидеть его любимые чёрные косы, в надежде, что прямо сейчас, в эту секунду она выплывет и всё будет хорошо. Но её всё нет и нет. Торп продолжает, продолжает смотреть. Он уже порывается прыгать обратно в воду, но двое взрослых мужчин его задерживают. Минута. Вторая минута. Ксавье спрашивает, сколько люди максимально в такой ситуации держались под водой. Они молчат, он продолжает орать, а потом слышит ответ: — 3 минуты. После — уже летальный исход. Он порывается с новой силой. Третья минута. Не верю, такого не может быть, только не она! Это же она — Уэнсдей Аддамс. Она не знает, что такое страх, она всегда находит выход из ситуации. Она не может. Она не может, не может! Лодка начинает медленно отплывать. Торп истерически кричит и пока один инструктор гребёт, другой — держит его. Он вцарапывается ногтями и пальцами в бортики лодки, пытается вырваться, продолжая смотреть в воду. Чёрная макушка выглядывает из воды. — Уэнсдей!***
Они на берегу. Как только парень и девушка оказываются на одной поверхности, юноша подбегает к ней. Дрожащими пальцами истерически осматривает её, трогает за щёки, волосы — будто все еще не верит. Она здесь, она жива, она дышит, она смотрит на него теми же угольными глазами. И пока Торп в истерике, Аддамс спокойно смотрит и молчит. Дева нежно притягивает его за плечи и обнимает. Молчит, просто держит, просто дарит спокойствие. Прошло некоторое время, парень успокаивается. С них снимают жилеты. И впервые за всё это время, Уэнсдей говорит: — Может повторим? Ксавье смотрит на неё, словно не понимает значение слов. А потом происходит извержение вулкана.***
— Ты, блядь, в своём уме?! Ты чуть не умерла! — Но не умерла же. Они стоят на стоянке, возле машины. Одежда на парне высыхает моментально, так как его кожа буквально пускает пар. Пока Уэнсдей продолжает смотреть на него со стеклянным взглядом. — Я думал, что ты умерла! Я думал, что потерял тебя! — Мой рекорд задержки дыхания под водой ровно... — Да насрать мне на твой рекорд! Ты выпала из лодки! Ты оказалась, буквально, в круговороте под водой. И не смей сейчас говорить, что ты выдерживала и похуже. Я знаю. Но это не отменяет того факта, что ты могла умереть! — Я не понимаю причину твоих эмоций. Я стою здесь, со мной всё нормально. — Я тебя чуть не похоронил! Ты знаешь, что крутилось в моей голове, пока тебя не было? Да всё на свете! Я думал, что скажу твоим родителям. Думал, как буду возвращаться без тебя. Как я скажу об этом Энид — ты можешь, вообще, представить, что было бы с ней?? — В смерти нет ничего особенного. Ничего такого ведь не случилось. — Ты случилась! Ты! В какой-то момент, к нему приходит осознание — сколько бы он ни кричал, она всё продолжит смотреть так же и думать так же. Ничего не изменится. Его лицо закаменело. Он отвёл взгляд, опустив его. — Возвращаемся, я не хочу здесь задерживаться ни на секунду дольше. — Осипшим хриплым голосом говорит Ксавье, поворачиваясь и шагая прямо к водительскому месту. Под пристальным взглядом чернильных глаз.