***
Внешне каюты ничем не отличаются от обычных спальных комнат на суше. Кровать, шкаф, тумбочка, два кресла. Единственное явное различие — это круглые иллюминаторы, вместо окон. Пока чёрные глаза пробежали взглядом по спальне, ничем не отличающиеся от её, Ксавье достал из тумбочки бумаги. — Присаживайся, — парень указал на два кресла напротив друг друга, — Хочешь что-нибудь? Вода, кофе, холодный чай, алкоголь? — Нет. — Уэнсдей присела в кресло, сохраняя привычную идеальную осанку. Торп передал девушке белую папку, а сам уселся напротив, при этом держа в руках точно такую же как у девы. Как только документ коснулся рук, Аддамс тут же принялась разглядывать его внутренности. На первой странице их договор, где были прописаны пункты их совместного путешествия. Но на второй… — Это договор. По поводу твоей просьбы. Глаза цвета лакрицы поднялись на художника и встретились с его взглядом. Из-за специфичного, яркого освещения, светло-зелёные, казались ярко изумрудными - это***
— Остров Корфу или Керкира — греческий остров, входящий в архипелаг Ионических островов. Является самым северным из «собратьев» и вторым по размеру. — Перестань читать Википедию. Лучше собери вещи, скоро причал. — Уэнсдей прогнулась и упёрлась руками в перила, наблюдая, как медленно пароход приближается к месту назначения. Ксавье стоял рядом и с улыбкой внимательно наблюдал за лицом Аддамс. Одно из его увлечений. Он любит наблюдать за ней, исподтишка или, когда стоит, как сейчас, так близко. Но, что ему не нравится, так это, когда за предметом его обожания наблюдает кто-то ещё. На палубе, где они стояли мимо проходила группа парней. Они громко смеялись и о чём-то разговаривали на неизвестном языке. Художник не обратил бы внимания, если бы точно не увидел, как они замедлили шаг, смотря в их сторону. А конкретнее – в сторону Аддамс. Бесит. Кровь кипит, словно вот-вот произойдёт извержение вулкана. Но теперь, благодаря договору у Ксавье развязались руки, в прямом смысле. Ладонь юноши медленно легла на спину девушки. Разряды тока моментально прошли по всему телу Уэнсдей, плечи напряглись, а в ушах появился свист. Угольные брови подпрыгнули вверх, а сама Аддамс медленно повернула голову к Ксавье. — Что ты… — Выполняю свою часть договора. Помнишь? «Неожиданное прикосновения». Если тебе некомфортно, я могу убрать. Несколько секунд Уэнсдей просто смотрела в лицо собеседника. — Нет, всё нормально. — Девушка поправила чёлку, стараясь прикрыть горящие жаром уши.***
Корфу внешне напоминал Италию, и не только по вытянутой форме острова, но и внутри. Керкира — административный центр. Как только подошва босоножек коснулась земли этого города, всего на мгновение, Аддамс подумала, что она до сих пор в Италии. Светлые белые двухэтажные и жёлтые трёхэтажные домики, узкие улочки, каменные дороги. Воздух пропитан кофе – он внутри стен, под кожей людей, в голосах, даже в мимо проходящих котах и собаках. Несмотря на количество людей, ритм здесь идёт, на удивление, медленно и плавно – никто никуда не спешит, не бежит по делам. Словно все здесь просто наслаждаются затянувшимся обеденным перерывом. Даже на центральной улице людей можно посчитать на пальцах. Атмосфера поистине греческая, хоть и архитектура итальянская, впрочем, это объясняется тем, что остров находился целых 400 лет в венецианской республике – от того и такой внешний вид. — Пойдём сразу в отель? Или, может, в кафе зайдём, возьмём что-нибудь перекусить? — Предпочту избавиться от лишнего багажа, — сказала девушка, поправляя солнцезащитные очки. Уголок губы Ксавье дёргается вверх. Уэнсдей продолжает носить его подарок.***
Хозяйка квартиры встретила их радушно, даже слишком. Низковатая, пышная женщина была настолько любезна, что даже предлагала выпить кофе со сладостями в честь первого приезда на остров. Девушка хотела привычно грубо и чётко отказаться, но художник её опередил и сказал, что Аддамс плохо себя чувствует и ей нужен отдых. Чёрный омут мельком глянул на Ксавье, перед тем, как подняться на второй этаж в их комнаты. Место, где им предстояло жить значительно отличалось от их прошлых. Во-первых, это была не совсем квартира, скорее двухэтажный домик с прихожей, гостиной, кухней на первом этаже и спальнями и ванной – на втором. Вдоль улицы стояли точно такие же домики: персиковые, песочные, белые, с узкими улочками, с развешенным бельём на верёвках, прямо над головой и с распахнутыми дверьми в дома. Писательница рассматривала спальни и выбрала ту что, была с самыми плотными шторами. Уэнсдей принялась расставлять всё по местам. Вещи в шкаф, печатную машинку на стол и обязательно – замена постельного белья. Абсолютно привычные действия, каждый раз одно и тоже. Но спокойствие было нарушено резким звоном телефона. Саундтрек из «Психо», сцена – убийство в душе. Девушка достала телефон и, не посмотрев на экран, нажала на зелёную кнопку. — Уэнсдей Аддамс слушает. — Божечки, как официально. Мне аж не по себе, — на другой стороне линии послышался игривый голос. Лицо готки изобразило облегчение и раздражение одновременно. — Я подумала, что мне звонит кто-то важный. — А ты сегодня щедра на комплименты. Похоже, компания Ксавье идёт тебе на пользу. Уэнсдей старалась не вслушиваться, дабы не реагировать слишком… Эмоционально. Аддамс поставила звонок на громкую связь и продолжила разбирать вещи. — У твоего звонка есть какая-то причина? — К твоему счастью. Мне пришёл твой роман. Чёрные омут глянул на экран телефона, будто бы ожидал увидеть там собеседника. — И ты прочитала? — Буквально за одну ночь. — И как тебе? — Ну, для начала нужно тебе сказать, что было бы гораздо проще если бы ты мне просто сфотографировала и отправила по e-mail. А то, знаешь, ждать почту из Италии такое себе и… — Ближе к сути. — Голос Аддамс прозвучал, как обычно, но это только казалось. И разумеется – это было замечено собеседником. — Твой язык написания напоминает мне Набокова, если бы он писал хорроры с элементами Данте. После литературы, где текст состоял из сплошных диалогов — это как бальзам на душу. Уэнсдей смягчилась. Она может сколько угодно говорить, что мысли и мнения других людей её не волнуют. Но это не значит, что это правда. Девушка взяла чернильницу. — У меня только один вопросик. Вайпер признается в чувствах к Сержу? Бледная рука резко разжалась. Бутылёк с грохотом упал на пол, разбиваясь вдребезги. К счастью, он был уже пустой. — Дьявол тебя дери! — прошипела сквозь зубы дева, начиная собирать осколки. — Интересное, конечно, предложение, но я пожалуй откажусь. Всё-таки, мы лично не знакомы, но если ты нас познакомишь… — Перестань говорить чушь! Я из-за тебя антикварную чернильницу разбила. — Из-за меня или из-за моих слов? Уэнсдей буквально кожей чувствовала, как на лице собеседницы расплывается ухмылка. Бесит. — Ты, к слову, так и не ответила на мой вопрос. — Я не понимаю твой вопрос. — Ты выбрала не того человека, чтобы врать. Писательница прикусила щеку изнутри. Непонятно, что её раздражало больше. То, что осколки впиваются ей в кожу? Или то, что назойливая ведьма лезет к ней в душу, вычитывает её эмоции, которые она прекрасно умеет скрывать под беспристрастным лицом. — У неё есть чувства к нему. Я это вижу. И мои силы здесь ни при чём. Несколько минут воцарилась тишина. Густая, плотная, проникающая во все щели: под кровать, в трещинки, под плинтус и даже в ткань штор, что медленно развивались на ветру. — Я кладу трубку. Резким движением пальцев – так, что даже послышался характерный звук ударения ногтей об экран. Дева прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, она продолжила собирать разбитую чернильницу.***
Деревянные ступеньки протяжно скрипели под ногами. Уэнсдей спускалась осторожно, дабы из полотенца не высыпался ни один осколок. На первом этаже было тихо. Если так подумать, она даже не знает, где какая комната находится. Очень неосмотрительно, но с другой стороны – она может себя понять в то мгновение. Единственное, что Уэнсдей хотела – это хотя бы на полчаса дышать воздухом не пропитанным запахом масляных красок. Спустившись с последней ступеньки, Уэнсдей повернула в правую сторону. Пройдя через длинную арку, она оказалась на кухне. Торп сидел за столом и что-то печатал в телефоне, но как только миниатюрная фигура появилась в поле обозрения, он сразу обратил на неё внимание. Зеленый омут затягивал её. — Она уже ушла? — Да. Несколько минут назад. Что это у тебя? — Чернильницу разбила, — безразлично ответила. Найдя мусорку и вытряхнула осколки из полотенца. — Не порезалась? Дай посмотреть. Аддамс готова вечность проклинать эти длинные руки. Создаётся ощущение, что даже находясь на другом конце земли, они смогут обхватить её и утащить на самое дно своего болота. Там, где прикасаются пальцы художника остаются ожоги, по крайней мере так это чувствовалось. Ксавье разворачивает руки ладонями вверх, рассматривает, словно смотрит на карту сокровищ, внимательно, исследует полосы, складки между фалангами, каждый миллиметр, каждый градус и координат. — Здесь. — Большой и указательный палец нежно придавливают миллиметр на ладони. В эту секунду стало видно ранку, из которой торчит совсем незаметный кусочек стекла. — Сядь, я сейчас приду, — голос художника спокойный, даже слишком. Художник удаляется из комнаты. Понимая, что он не отвяжется, Уэнсдей принимает свою судьбу и садится на стул. На столе – две чашки из-под кофе, а на блюдце лежат меломакарона . Не прошло и несколько минут, как Ксавье вернулся, неся что-то в руках. Он положил на стол: щипцы, пластырь, ватку и перекись. — Ты решил изучить основы пыток? Какая приятная неожиданность с твоей стороны. — Твой сарказм неуместен. Дай руку, — несмотря на слова, Торп сам взял ладонь Аддамс, принявшись доставать осколок и обрабатывать ранку. Деве казалось это глупым. Она искренне не понимала, к чему такая паника, тем более если сравнивать с тем, что им пришлось пройти в школьные годы. Уэнсдей ненавидит этот момент. Ненавидит его прикосновение. Ненавидит расстояние между его руками и её коленями. Ненавидит ощущать его дыхание на своей коже. Ненавидит то, что он ласковый. Но больше всего её раздражает этот тошнотворный запах красок, чая и сладостей. Он вытащил осколок. Парень выбросил его в мусорку. — Сейчас немного пошипит, — Ксавье намочил ватку перекисью, приложил её. Девушка буквально не почувствовала никакого дискомфорта, но парень всё равно нежно дул на порез. Это напомнило отца, что обрабатывал колени после того, как Уэнсдей первый раз каталась на велосипеде. Юноша аккуратно разворачивает пластырь и наклеивает его. — Ну вот. До свадьбы заживёт. Чёрная бровь нахмурилась. — Это такое выражение. — Совершенно неуместное, — ответила девушка. — Пусть так, — художник пожал плечами и поднялся на ноги. Из улицы доносились голоса, шаги людей, музыка. Воцарилось спокойствие – ленивое и медленное. Солнце заходило за горизонт, жгучие лучи плавали по всей комнате – сначала заполняя своим светом и теплом каждый уголок, а затем медленно опускаясь вдоль потолка и стен. — О чём вы говорили с хозяйкой? — с удивлением даже для себя самой, спросила. — О всяком. В основном, конечно, о еде. — О еде? — Да, она рассказала, где можно вкусно и дёшево поесть. Где можно провести шумный, насыщенный вечер, а где спокойно посидеть, поболтать. Куда лучше отправиться поплавать, — Торп присел, делая глоток уже остывшего чая, — И в каких улочках лучше гулять, чтобы уединиться, — он снова делает глоток. Уэнсдей до конца не уверена. Это последние лучи или снова жар припал на её лицо, придавая алебастровой коже здоровый цвет. — Она подумала, что мы… — Все так думают. А потом сильно удивляются: «чего же мы спим в разных комнатах?». В отличие от девушки, парень оставался абсолютно спокойным. Последний глоток, Ксавье встал из-за стола, помыл чашку и поставил её на место. — Ты, кстати, пробовала это? — юноша подошёл к столу, указывая взглядом на тарелку с неизвестным блюдом. — Нет — сохраняя холодность в голосе ответила девушка. — Это называется меломакарона — греческая сладость. Хозяйка своим внукам такое на каждое Рождество готовит. — Художник взял небольшой кусочек и приставил его к лицу готки. Аддамс недоуменно смотрела то на печенье, то на собеседника. — Тебе понравится. — Приторно ласково прошептал он. Её глаза щурились. Вся эта ситуация казалась странной. Впрочем, как и любая ситуация, которае связана с Уэнсдей и Ксавье. Мрачная дева глянула в лицо Торпа, раскрыв губы, она придвинулась и взяла сладость с рук художника. Рецепторы тут же ощутили сладкий привкус мёда и орешков, сладость таяла во рту мгновенно, оставляя песочное послевкусие. Аддамс пережёвывала, не сводила глаз с лица Ксавье, пытаясь понять… Юноша смотрел в бледное лицо девы. Чёрная область в его глазах заполнила зелёную радужку, его лицо напряглось, и без того острые черты заточились, будто бы прямо сейчас скулы могут разрезать воздух. Художник резко убрал руку, отступая на шаг. — Пойду разберу вещи, — голос его хриплый, словно надорванный. И секунды не прошло, как высокий силуэт скрылся. Уэнсдей продолжала сидеть, ощущая на губах сладкий привкус мёда.***
На утро девушка проснулась с отвратительным настроением. Из-за комаров, что так и желали поживиться её холодной кровью, пришлось закрыть окно, и спать в духоте. Это было сравнимо с настоящими пытками. Мало того, она никак не могла найти вторую резинку, хотя всегда оставляла их на тумбе. В комнату постучались. — Можно войти? — послышался ещё сонный голос одноклассника. — Да! Высокая фигура появилась в дверном проёме. — Тут недалеко есть кафе, можем туда сходить позавтракать. — Можно, — прошипела дева, залезая под кровать — А что ты делаешь? — Пытаюсь найти резинку, — Аддамс вылезла из-под кровати. И правда, одна сторона её волос была заплетена в косу, а другая – спадала на плечи. Выглядело это***
Ксавье и Уэнсдей заключили договор. Договор был прописан так, чтобы обе стороны получили свою выгоду. Аддамс, в идеале, сможет лучше понимать человеческие эмоции и людские взаимоотношения. Но, что насчёт Торпа…? Девичья рука замерла в миллиметре, перед тем как постучать, но белая дверь отворилась раньше. — Заходи. — Парень отступил от двери, открывая обзор на комнату. Уэнсдей смотрела на парня из-под паутины чёрных прядей. Не отводя взгляд сделала несколько шагов вперёд, заходя в спальню. Всё так же, как и в день их заселения —просторная комната, двуспальная кровать, висящая картина с изображением моря. За исключением мольберта и уже стоявшего на нём холста. — Что от меня требуется? — чёрные очи зацепились за, снова появившуюся, фигуру художника. Девушка похожа на кошку, что не вертит головой, только глазами бегает. — Сними кофту, — спокойно ответил Торп. Дева не выдержала и повернула голову в его сторону. Ксавье стоял к ней спиной, выглядел и звучал так, будто бы говорил само собой разумеющиеся вещи. Тугой ком подступил к горлу. Уэнсдей пыталась его заглотнуть, но никак не получилось. Взяв себя в руки, Аддамс непослушными пальцами принялась расстёгивать пуговицы кардигана. Нервно стянула с плеч, сжимая кофту в руках, оставаясь в одной майке. Ксавье наконец-то обернуться. Одной рукой он держал кисть, а другой очищал ворс влажным полотенцем. Глаза цвета леса поднялись на девичью фигуру. Он внимательно смотрит в глаза, выражение её лица остаётся прежним — каменным словно маска. Но внутри неё — цунами. Его взгляд опускается ниже. Уэнсдей кажется, что она сейчас задохнётся и упадет замертво. — Присаживайся, — художник сделал шаг вперёд. Он забрал кардиган из рук девушки и взглядом указал ей на стул, что стоял напротив мольберта. Аддамс молча выполнила указание. Ксавье завязал волосы и подошёл к холсту. — Хорошо, сложи руки. Да, вот так. Хорошо, теперь замри, — юноша перевёл своё внимание на холст, стоящий перед ним. Ксавье взял в руки карандаш и начал делать резкие, громкие штрихи. Каждый раз, когда девушка слышала прикосновение грифеля к полотну, её тело вздрагивало само. Она боялась лишний раз дышать, даже не понимая почему. Головой Уэнсдей прекрасно осознавала, что даже если она кардинально поменяет позу или встанет и уйдёт — Ксавье ничего не сделает. Но отчего-то, всё её тело трепетало, каждый раз, когда глаза наполненные зеленью поднимались на неё, рассматривали, изучали, словно под лупой. От перемены в лице Торпа, Аддамс кидало то в жар, то в холод. Она не знает куда деть свой взгляд, не знает как себя вести, что делать, можно ли ей вообще дышать или моргать? Хотя эта идея кажется ей весьма привлекательной. Девушка чувствовала себя незащищённой, каждый раз, когда его взгляд соприкасался с её голой кожей рук. Хотела спрятаться, прикрыться или хотя бы обхватить руками плечи. Но вместе с тем. Жар заполнял, побуждая к действиям, о которых Уэнсдей даже не смела подумать ещё несколько недель назад. Дева не знает, сколько прошло времени, а что ещё хуже — не знала, когда это всё закончится. Солнце уже начало заходить за горизонт, и огненные лучи проникли сквозь шторы прямо в комнату, оставляя после себя жар и облегчение прохладой. — Я закончил, — после долгого молчания его голос звучал хрипло. Плечи девушки встрепенулись. — Прости. Я так был увлечён работой, что совсем забыл. Как ты? У тебя, наверное, ужасно всё затекло? Уэнсдей спрыгнула с табуретки и потянулась. — Терпимо, — выдавила из себя девушка. Аддамс избегала глазами фигуру художника, впервые в её теле появилось беспокойство. Дрожь, неловкость. Подобно той, что она видела каждый раз, когда Энид находила глазами Аякса. Бесило тогда и бесит сейчас. — Хочешь посмотреть? — парень отложил палитру, вместе с красками в сторону. Девушка сделала глубокий вдох, а затем взглянула на холст. Уэнсдей смотрят на картину долго и внимательно, губы её приоткрываются и дышит она через раз. Каждая частичка её тела наполняется теплом. Тем самым, что она держит в руках. На холсте изображены руки Аддамс. Её руки бледные, с совсем стёртым лаком на ногтях, бережно сложены, словно охраняют что-то. Мы никогда не узнаем, что скрыто за ладонями — можем только предположить, додумать или представить. Единственное, что ясно видно — это цветение. Нежный, обволакивающий свет, словно огонь свечи — он не может навредить, не может обжечь руки, оставить после себя боль и сожаление, только согреть, осветить дорогу и растопить чужое сердце… Уэнсдей нравится, безумно, она буквально зачарована. Но тут до неё доходит. Фон. На картине изображены только её руки, и всё… Весь остальной фон чёрный. Будь это любое другое творение Ксавье, или вообще другого художника, девушка бы и не подумала проявлять эмоции. Но, тот факт, что она позировала, сидела несколько часов, металась в чувствах, а всё, что он нарисовал — это руки! Аддамс прикусила язык. На лицо снова была надета маска льда. — Красиво, — холод в её голосе проник в каждый уголок комнаты. Её осанка ровная, словно вымерена под линейку. Её глаза темнее ночи. Она смотрит прямо, не моргает, не отводит взгляд — она всегда такой была и навсегда такое останется. Уэнсдей разворачивается всем корпусом и молча удаляется, игнорируя тяжёлое молчание и отсутствие сопротивления Ксавье. Двери за девушкой закрылась. Парень опустился на табурет, свесил голову и руки. Словно покинутая игрушка кукловода.***
«Побывать в стране, которая буквально окружена морем и при этом ни разу не побывать на пляже — бессмысленно и глупо». Именно таким был аргумент Торпа, перед тем, как отправиться на другую часть острова. Парень не спешил рассказывать, куда именно они так рвутся. Да и сама Аддамс была не заинтересована особо, если быть честной. Таинственное молчание художника напрягало. Сильнее, чем хотелось бы. Прошло чуть больше часа. По прибытию девушку встретил отвратительный сюрприз. Чтобы добраться до «того самого места», нужно было ещё и пройти несколько километров или даже больше. — С каждой секундой. Я ненавижу это место всё больше и больше. — В хорошем смысле? — Нет! В отличие от ясновидящей, юноша оставался всё таким же. Слишком радостным и слишком заинтересованным. Хотя не мудрено — он хотя бы знает куда они идут. Чем ближе они подходили к месту назначения, тем больше людей и громче толпа. Пара подошла к обрыву и Аддамс во всей красе лицезрела удивительное место, окружённое песчаными скалами, напоминающими разрезанный слоёный торт и пляжи внизу с практически белым песком и прозрачной бирюзовой водой. Но так же, там было слишком много людей для такого маленького места. — Так понятно. С меня достаточно. — Дева развернулась на 180° и направилась прочь. Но не успела сделать и несколько шагов, как её перехватил художник. — Уэнсдей, я тебя прошу. — Я. Туда. Не пойду. — По слогам пришила. — Тебе не жалко потраченного времени? Мы столько сюда добирались, столько сил потратили. — Вот именно. Мы живём на острове, здесь повсюду море. Почему из всех возможных пляжей, ты выбрал самый маленький и самый людный во всей Греции? — Это не просто пляж. — А что это? Здесь Иисус ходил по воде?! Почему здесь так много народу? Здесь, что вода целебная или… Губы Уэнсдей раскрылись, а в темных глазах буквально читалась слово «осознание». — Только не говори, что у этого места есть какая-то «таинственная легенда», придуманная маркетологами, чтобы привлечь внимание туристов. Пухлые губы художника сомкнулись в полоску. — Ксавье. — Девушка устало простонала, откинув голову. — Я прошу тебя. Только один раз, всего один раз войдём в воду, а потом тут же вернёмся домой. И всё. Торп безрезультатно пытался разглядеть в тёмных линзах очков чёрные глаза, в надежде достучаться до девушки. И, возможно, если бы Уэнсдей могла смотреть в эти искренние глаза без головокружения и дрожи во всём теле — она бы не проиграла.***
Согласно легенде: когда-то очень давно жили двое влюбленных, чья любовь и счастье были настолько сильными, что вызвали сначала зависть, а потом и гнев у богов. Боги много не думали и превратили их в две скалы, разделенные узким заливом — каналом. Теперь этот канал называется «Канал любви» или «Canal de Amour.» Поверье гласит: тот, кто проплывёт канал — найдёт свою истинную любовь, а влюблённые никогда не расстанутся и сохранят свою любовь навсегда, если переплывут вместе. Аддамс медленно выбралась из воды, заворачиваясь в чёрное полотенце. Она со стороны наблюдала, как люди заплывают в тот самый канал, некоторые парами, некоторые в одиночку, а некоторые даже по несколько раз. Тёмная бровь изогнулась, а губы скривились. С каждым днём, она всё больше теряет веру в человечество. В это мгновение взгляд зацепился за высокую фигуру. Художник медленно перебирал ногами, выбираясь из воды и параллельно выжимал из волос влагу. Как только зелёные глаза зацепились за миниатюрную фигуру девушки, губы его растянулись в улыбке. Ксавье встал напротив, проследив за взглядом чёрных глаз. — Не хочешь проплыть? — тихо спросила обладательница чёрных кос. — Мне не нужно. — Ответил юноша с улыбкой. — Как думаешь, сколько людей там утопилось? — Специально или из-за переоценки своих сил? — задумчиво спросил художник. — И то и другое. — Думаю около 20. Мы учитываем суицидников с разбитым сердцем? — Разумеется. — Тогда около 100. Уголок фиолетовых губ дёрнулся вверх.***
«Побывать в Греции, но не побывать в главной достопримечательности — бессмысленно». С таким аргументом с утра пораньше заявилась Аддамс. Торпу даже ответить было нечего. Столица встретила их разнообразием. Здесь можно было увидеть всё — от красных двухэтажных автобусов, до традиционной смены караула у здания парламента. Уэнсдей ещё долго будет видеть в страшных снах эти «туфельки с помпонами», принадлежавшие эвзоны . По ощущениям Афины были поделены на две части. Первая — современная: с многоэтажками, большими супермаркетами и граффити, в разных проявлениях — начиная от кривых надписей и заканчивая произведениями искусства во всю стену. Вторая же часть, была более интересной. Она была посвящена той части Афин, ради которой приезжают туристы из всего света. Улица Плака, была более всего похожа на те улицы, что изгои видели в Корфу: невысокие двух и трёхэтажные домики, в жёлтой палитре, узенькие улочки, маленькие магазинчики, кафешки и много растительности. При входе в улицу, было довольно много людей. Долго не думая, девушка спряталась за спиной парня, пытаясь избежать нечаянного прикосновения к незнакомцам. Последнее, что хотелось — это увидеть видение посреди улицы с непрерывным движением. Пара проходила сквозь очередной перекрёсток. — Уэнсдей! В этот момент парень резко дёргает девушку в сторону. Девушка не понимает. Только видит, как мимо проезжает красный паровоз. — Всё нормально? Я не сильно дёрнул? — беспокойным голосом спрашивает Торп, осматривая бледные руки. Пока Аддамс продолжала смотреть вдаль, на удаляющийся силуэт машинистского поезда с туристами. — Хочешь на нём покататься? — Лучше сразу отдать своё тело на съедение тараканам, — пробубнила девушка, получив от парня ухмылку. Улица Плака была одной из самых давних во всех Афинах. Это было видно невооруженным взглядом — достаточно только взглянуть на архитектуру и декор. На улицах до сих пор стояли уличные фонари, которые нужно вручную зажигать. На крышах домов — оранжевые черепицы, вдоль улиц стояли вазоны с растительностью, даже с огромными кустами. У некоторых домов были дополнительные нижние этажи, окна которых уходили прямо в землю. Чтобы понимать, насколько улочки были узкие: здесь было много кафе, и когда они располагали свои столики на свежем воздухе, эти самые столики занимали половину улицы. Сложно даже представить, как здесь будет проезжать сразу несколько машин. Несколько минут назад Ксавье куда-то ушел и Аддамс пришлось его молча ждать у одного из перекрёстков. Когда парень вернулся, он пришёл с подношениями. — Это тебе. — Сказал Торп, передавая девушке чёрное мороженое с чёрной вафлей. — Спасибо. — Ответила дева, взяв в руки сладость. — Так куда мы сейчас идём? — В музей. — Я думал, ты не любишь туристические места. — Это особенный. Пошли, туда недалеко идти.***
Под «особенным местом», подразумевалось огромное, современное здание из бетонных колонн, стеклянных панелей и металлических вставок. — Это второй музей Акрополя. Первый музей был построен ещё в 1874, но экспонатов становилось слишком много и он перестал их помещать. Тогда уже в семидесятых годах XX столетия задумались о новом музее, — рассказывала девушка, идя вдоль стеклянного мостика, разделяющего территорию музея и улицы. Парень послушно шёл за ней. Он слегка нагнулся, чтобы лучше слышать, так как людей — в основном туристов — здесь было хоть отбавляй. — Долгое время не могли подобрать место и план здания, но когда всё-таки определились и уже начали подготовку, у них возникла куда большая проблема. — Какая? Девушка загадочно оглянулась на художника, а затем подбежала к стеклянному балкону, находящемуся прямо перед входом в здание. Уэнсдей упёрлась в перила и посмотрела на Торпа, подзывая к себе. Юноша приблизился и посмотрел вниз. Увиденное его шокировало. — Во время постройки фундамента строители наткнулись на древние развалины, предположительно относящиеся к периоду зарождения христианства в Афинах. От когда-то стоящих зданий, остались только руины. Сверху они внешне напоминали мозаики, составленные из груды камней в идеальные фигуры: квадрат, круг, треугольник. Казалось бы — всего лишь памятки прошлого, но потом в голову приходит осознание. Все эти постройки создавали люди, имена которых навсегда стёрты историей. Всё, что о них осталось — это их труды в виде развалин. — Пошли, мы только на входе в музей, а уже застряли. — Сказала писательница, уходя в тень здания.***
После посещения музея, разглядывания архитектурных элементов, скульптур и узоров на фризах изгои отправились к самому Акрополю. Идя по каменной пустынной дороге, окружённой зелёными деревьями, художник спросил: — Ты снова хочешь увидеть видение? — Что? — Уэнсдей недоуменно глянула на парня. — В пирамидах. Мы ведь отправились в пирамиды Хеопса, для того, чтобы ты смогла раскрыть их тайны. Ты собираешься сделать то же самое? Дева сохранила спокойное выражение лица, словно задумываясь над настолько простым вопросом. Затем ответила: — У меня не было такого в планах. Первые руины, что им встретились — развалины театра Диониса. До этого они разглядывали его чертежи. Это было огромное здание на открытом воздухе, с трёхэтажной сценой, арками, колоннами и фронтонами и десятками рядов каменных сидений. От театра осталась лишь небольшой участок сцены и пару рядов наполовину разваленных камней. Художник зашагал на сцену, прогуливаясь по ней, словно одинокий актёр, оставшийся без своей труппы. Чёрные глаза наблюдали за Ксавье, анализируя каждый его шаг, движение и даже, как дуновение ветра развивает пряди в сторону. Аддамс ступила на сцену, привлекая к себе внимание Ксавье. Она смотрела на него с минуту, не отведя взгляд. Погружаясь в его лес. — Ты мне доверяешь? — Безусловно. Дева протянула к нему ладонь, и художник взял её за руку. — Не отпускай меня, — прошептала Уэнсдей. Она ушла со сцены, утаскивая за собой юношу. Они вместе присели на первый ряд. Вспышка. Кардинальные изменения в атмосфере. Воздух стал насыщеннее. Повсюду слышались голоса, музыка. Картина перед глазами изменилась. Отойдя от резкого изменения в освящении, Торп застыл в шоке. На сцене творилась чертовщина. Люди одетые в пёстрые наряды, с яркими масками, изображающее эмоции, бегали по всей сцене, выкрикивая на неизвестном языке. Перед парнем и девушкой больше не развалины, а огромная сцена, со статуей бога Диониса посередине. Отовсюду доносились крики и голоса, обернувшись Торп понял, что вокруг полно народа и они все одеты в хитон . Ксавье был настолько шокирован, что не был в состоянии сказать хотя бы одно слово. Он резко глянул на деву, что продолжала сохранять спокойствие и только увлеченно наблюдала за тем, что творилось на сцене. Уэнсдей поднялась на ноги, продолжая держать руку парня. — К чему нам смотреть на развалины, если можно увидеть, как всё было на самом деле, — сказала ясновидящая уводя за собой художника, идя по дороге вверх. Прямо к Акрополю.***
После долгого пребывания в видении Уэнсдей ощущала себя очень уставшей и безумно голодной. Впрочем — неудивительно, если они за весь день только позавтракали и перекусили мороженым. Солнце медленно заходило за горизонт, окрашивая город в яркие оранжевые оттенки. Вернувшись на улицу Плака, изгои нашли прекрасное место, чтобы поужинать. Ресторан находился около одного из трёхэтажных домов, но его особенность заключалась в том, что сам он находился на крыше, открывая вид на городской пейзаж, горы и бескрайнее небо. Оказавшись на крыше, Аддамс тут же выбрала лучший столик. Подальше от людей и шума. Юноша спокойно последовал за ней и присел напротив. Атмосфера была пропитана теплом. Маленькие круглые столики с белыми скатертями, свечами и ветви деревьев, что доставали до самой крыши. — Когда ты этому научилась? — спокойным голосом парень привлёк внимание Аддамс. — Ты про что? — Про то, что было в Акрополе. Когда и как ты научилась так глубоко нырять в свои видения? Девушка смотрела на парня не моргая. Но затем она перевела свой взгляд на подходящего к ним официанта. После того, как заказ был принят, девушка вернула свой взгляд на художника. — Это началось во время весенних каникул. Я взяла книгу из Белладонны. — То есть украла. — Книги созданы для того, чтобы их читать, а не для того, чтобы они пылились на полках. И я предпочту фразу «одолжила». — С лёгким напором ответила дева. Но затем она смягчилась, и дело не в том, что она посмотрела в зелёные глаза. Совсем нет. — На самом деле то, что ты видел, ко мне не имеет никакого отношения. По факту — это просто воспоминания, на них нельзя повлиять и они не имеют особой смысловой нагрузки. По сути — это просто путешествие во времени. Без физического влияния. Художник смотрел на Уэнсдей долго, спокойно и тихо. Словно упивался каждым моментом, когда слышал этот, так сильно обожаемый, голосок. — Получается, ты обучилась «этому» всего за несколько месяцев. Но, при этом, всё равно не можешь контролировать свои собственные видения? — он честно не хотел поселять в своём голосе лёгкую насмешку. — Отчасти. Однако на то, что ты видел также повлиял и ты сам. — Я? — Да, это так. До этого у меня никогда не получалось так «глубоко погружаться», так что. В этом есть и твоя заслуга. — Спасибо. Наверное. — И снова на его лице отобразилась натянутая улыбка***
Им принесли заказ. Писательница осматривает окружающий пейзаж, посетителей, сам ресторан. В глаза кидается интересная деталь. Художник постоянно ёрзает на стуле, меняя положение ног — то так, то сяк. Если так подумать — эти круглые столики явно не предназначены для людей с высоким ростом. Художник весь день бегал за Уэнсдей, ни разу не сказав ничего против. От этого осознанияя на языке появилась тошнота. Неприятно. Нужно взять ситуацию под свой контроль. Смелым движением, Уэнсдей заставила парня раздвинуть ноги чуть шире, а затем сунула свои колени между его коленями. Ксавье недоумённо глянул на спутницу, а та лишь опустила взгляд и продолжила накручивать спагетти на вилку. — Расправь ноги. Я буквально слышу как хрустят твои коленные чаши. — Сказала дева перед тем, как взять в рот пищу. В зелёных глазах, появилась странная теплота, напоминающая тепло солнца по утрам. Юноша выполнил указание Аддамс, буквально заключая её в ловушку. — И так, чем мы завтра займёмся? — Не знаю. На твоё усмотрение. — Ответила девушка, пожимая плечами. — Ксавье?! Со спины парня послышался девичий голос, Торп обернулся. — Кэт?! — он подскочил и подошёл к незнакомке. — Господи. Сколько лет, сколько зим. Ты стал ещё выше, с нашей последней встречи. — А твои волосы стали ещё светлее. — Да, недавно сделала осветление. Нравится? — Тебе идёт. Аддамс, сквозь паутину чёрной чёлки, наблюдала за этой картиной. Из-за спины Ксавье толком не могла разглядеть ту, с кем так радостно разговаривал художник. — Ты же не один. Представишь нас? — снова отозвался высокий голос. Аддамс кожей ощущала, как происходят мыслительные процессы в голове Торпа. Будь это обычное знакомство с другом, родственником или просто знакомым стал бы он мяться? Уэнсдей тихо поднимается на ноги и подкрадывается. — Я сама в состоянии себя представить, — её голос пронизан холодом. Художник медленно отходит в сторону, давая девушкам, наконец-то, посмотреть друг на друга. Перед ясновидящей стоит высокая девушка, с короткими белоснежными волосами, светлыми глазами и загорелой кожей. Она смотрит на неё из-под чёрной чёлки, не моргая и не отводя взгляд. — Кэтрин Блейк, подруга детства Ксавье, — её губы растянулись в улыбке. Хотя скорее — это похоже на оскал. — Уэнсдей Аддамс. — Так это ты?! Я уже и не думала, что когда-нибудь тебя встречу, — экспрессивно тараторила Кэт. — Ксавье столько о тебе рассказывал. Чёрная бровь писательницы приподнялась, она глянула на молчаливого Торпа и встретилась с его взглядом. Он убрал руки в карманы. — В последний раз мы виделись до того, как начали происходить убийства, — обратился юноша к подруге. Чёрно-белая дева вернула взгляд на Кэт. — Верно, так как я «обычная», то училась в «обычной» академии, где у нас даже отбирали телефоны, — закатив глаза, продолжала тараторить. Аддамс, сжав кончики губ, глянула на Ксавье, а тот словил её взгляд. Кивнул и обратился к Блейк: — Как там твой отец? Всё нормально? — Да, всё прекрасно, как и всегда. А если что-то и не так, я об этом знать не должна, — радостно защебетала девушка, улыбаясь во все 32 белоснежных зуба. А затем она посмотрела на ясновидящую, продолжая усмехаться сказала. — Наши родители тесно общаются и сотрудничают, ещё с нашего рождения. — Мы как брат и сестра, — сказал Торп, снова смотря на Уэнсдей. Блейк продолжая улыбаться, глянула на художника. Но Ксавье этого, кажется, даже не замечал, продолжая прямо смотреть в глаза цвета лакрицы. — Вы кстати надолго в Афинах? — Нет, — холодно отрезала дева. — Всего на пару дней. — Тогда, может, вы присоединитесь к нам? Мы с друзьями завтра отправляемся в одно потрясающее место. Ксавье, тебе точно понравится — столько картин можно нарисовать. — Кэтрин положила руку на плечо юноши. За этим движением, чёрные глаза внимательно проследили. Интересно, отрывать такие длинные ногти достаточно больно, или ещё нужно пальцы отрезать? — Посмотрим. Извини, нам нужно идти, — сказал Торп. — Хорошо. Тогда до встречи, — девушка ушла к своим друзьям, что её уже заждались. В пространстве снова тихо, слишком холодно, слишком вязко, слишком… В горле появился ком, недосказанность заполняет — поедает изнутри. — Ты наелась? — тихо спрашивает парень, смотря на Аддамс. — Я хочу домой. — Отворачиваясь, сказала дева.***
Город погружён во тьму. Глубокую, как мутная вода. Она внутри и снаружи. Аддамс входит в свою комнату. Упирается в дверь спиной, скатывается по ней. Медленно, продолжая дрожать всем телом. Черные ресницы содрогаются. Она смотрит прямо, заглядывая во тьму. Хотя, сложно сказать, кто на кого смотрит и кто кого заполняет. Девушка смотрит вперёд, поднимает глаза на стол. Печатная машинка. Уэнсдей встаёт, подрывается к ней. И не размяв запястья, начинает печатать. Она колотила пальцами по клавишам, стол дрожал, листы бумаги летели один за другим. Строки печатались жестоко и больно. Словно каждая буква — иголка, протыкающая лист, оставляя после себя чернила и яд. Слова гнетущие, болезненные, душные, мутные, словно болото, что затягивает всё глубже. И чем упорнее пытаешься выбраться, тем сильнее оно тебя затягивает. Перед глазами летят картинки — дорисованные, сюрреалистичные. И, что ещё хуже, цветные. Звук. Стук в дверь. Пальцы замирают в миллиметре от кнопок. — Уэнсдей, ты спишь? Девушка смотрит в листок бумаги, что стоит в машинке. Она резко поворачивается к двери и смотрит. — Входи, — сказала Аддамс, уставившись в дверь. Ксавье зашел в комнату и тут же встретился со взглядом черных глаз. Глубокий, пронзительный и мучительно тяжёлый взгляд. Он помнит эти глаза, помнит эту эмоцию. Она так смотрела на него в тот день, когда посадила в тюрьму. — Если ты не хочешь, мы никуда не поедем. — А ты хочешь? — сохраняя хладнокровие спросила, продолжая смотреть не моргая. — Я спрашиваю о твоём желании. — Это ведь твои друзья. Ты с ними давно не виделся. — Они мне не друзья. Они дети друзей отца. — Даже Кэтрин? Ксавье молчал. Уэнсдей ощутила, как тошнота подступила к горлу, язык онемел, бледные пальцы сжали край футболки. Девушка презирала себя. Она не должна себя так вести. Не должна чувствовать эти эмоции и тем более — не должна так реагировать. — Ты пригласил меня в эту поездку. Полностью оплачиваешь её. И исполняешь мои прихоти. — Ты ничем мне не обязана. — Но так будет честно. Я не вижу никаких причин отказываться. В комнате снова воцарилась тишина. — Тогда я напишу, что мы будем. Отдыхай. Завтра я обо всём узнаю. — Хорошо, — девушка поворачивается спиной, делая вид, что собирается снова печатать на машинке. — Спокойной ночи. — Сладких кошмаров, — отвечает, а потом слышит звук закрывающейся двери. Ком снова подступил к горлу. Комната погрузилась во тьму — чёрную пучину из которой выбраться невозможно. Уэнсдей искренне считала, что эмоции — человеческое бремя, заставляющее людей совершать ошибки снова и снова. Стоит лишь один раз дать слабину, как этот вихрь заполняет всё тело, разум и кожу. И сейчас Аддамс понимает, что она была права.***
Утро следующего дня встретило безоблачной погодой и лёгким ветром. Возникает ощущение, что здесь никогда не бывает пасмурно или, тем более, дождливо. Было достаточно рано, чтобы можно было услышать пение птиц, ощутить запах свежеиспечённого баклава, да и просто — насладиться спокойствием перед насыщенным днём. Торп и Аддамс договорились встретиться на улице через 20 минут, так как Блейк любезно предложила их подвезти. Как только миниатюрная фигура чёрно-белой девы показалось в поле зрения художника, юноша молча подошёл и забрал сумку. Девушка даже не пыталась спорить, не было смысла. Потому что в «таких» вещах, Ксавье остаётся непоколебимым. Не прошло и пяти минут, как к изгоям подъехал красный Кабриолет. Глаз Уэнсдей уже начал дёргаться. — Приветики! Долго ждали? — Кэтрин лучезарно улыбается, приподнимая солнцезащитные очки с красной оправой. — Нет. Ещё раз спасибо, что согласилась подвести, — расслаблено ответил художник. Зелёные глаза мельком глянули на выражение лица его спутницы. И, кажется, по одному движению ее бровей он всё понял. — Слушай, Кэт, у этой модели раздвижной вверх? — Ты прав. — Продолжая улыбаться, ответила. — Не могла бы ты поднять крышу? Я вчера немного простыл, не хочу усугубить. — Парень подошёл к машине и открыл дверь, перед тем, как Аддамс сама это успела сделать. — Конечно, — Кэтрин нажала на кнопку и крыша автоматически начала подниматься. — Но слушай. Если тебе нездоровится, может тебе не стоит ехать? Сейчас, конечно, тепло, но, всё же, не нужно испытывать своё здоровье. — Всё нормально. Не беспокойся. Когда Уэнсдей села в машину, Ксавье закрыл за ней дверь.***
Они ехали максимум 30 минут, но это были самые долгие и мучительные 30 минут в жизни Аддамс. Ком в горле, с каждой минутой в пути становился всё больше. Воздух поглотил запах яблочного ароматизатора и нескончаемого трёпа Кэт, в попытках разговорить Ксавье на близкий разговор, суть которого писательница уже даже не пытается уловить. Просто бесконечный шум, смех и глупая широкая улыбка Блейк. Горечь на кончике языка съедала всякую попытку задуматься хоть о чём-то, хотя бы на секунду. Даже идиотские безвкусные песни, что постоянно играли в колонке Энид были приятнее. А пытки белым шумом — вообще, сплошное наслаждение. Уэнсдей поглощена своими мыслями, она прикрывает глаза, чтобы, хотя бы, не видеть раздражающий элемент. Потому и не замечает, как, периодически, глаза цвета весенних трав останавливаются на её фигуре.***
Наконец-то они доехали до места назначения, где их уже ждали несколько друзей Кэтрин. Как только девушка вытащила ключи, она тут же выбежала из машины и направилась к ним. В отличие от неё, изгои и двигались в расслабленном темпе. — Всё хорошо? У тебя ничего не болит? — спрашивает Ксавье, оглядываясь на Уэнсдей. Наслаждаясь контактом с чёрными глазами. — Нормально. — Стиснув челюсть, прошипела. Она чувствует, как злость подступила к горлу, так и намереваясь поселиться ядом в её словах. Аддамс выбегала из машины, в надежде, что хотя бы свежий воздух прояснит её мысль.***
Место, куда они прибыли было особенное — оно было окружено скалистыми горами и буйной растительностью. Шумная компания оплатила отдельную территорию, где кроме них не было ни одного посетителя. Чего не скажешь одругой стороне, где было ну очень много людей. — Так, располагайтесь кто как хочет. Только, пожалуйста, ничего не разгромите. — Крикнула Блейк в компанию, на что её дружки только громко засмеялись. Сначала их встретилили высокие, идеально обстриженные, зелёные кусты, что служили забором. Пройдя сквозь калитку, они зашли на их участок, на весь оставшийся день. Здесь было всего несколько лежаков. Они были размещены по двое и равномерно распределены по всей территории. Также были невысокие хвойные деревья и даже несмотря на то, что от них исходил приятный древесный аромат, возникало ощущение, что они искусственные. Ведь на идеально выкошенном однотонном газоне не было ни одной иголки. Уэнсдей быстро сообразила, где находится самый дальний лежак с тенью и где, в теории, будет меньше всего слышно шум. Но не успела она даже прилечь, как Ксавье кинул свою сумку на соседний лежак. Тёмные глаза глядели на парня, но тот кажется даже не замечал этого. И не обращая внимания на внимательные взгляд девушки, принялся снимать верхнюю одежду. — Ксавье! — Блейк подбежала к парню, застенчиво моргая голубыми глазками спрятала руки за спиной. — Пошли поплаваем, а то сейчас эти идиоты набегут, и это станет опасно. Кэт была одета в белое бикини, демонстрирующее контраст с загорелой кожей, и подчёркивающее красивые формы. — Ладно, — спокойно кивнул Торп. Улыбка на губах девушки стала ещё шире. Хотя, казалось бы, куда ещё? Кэтрин схватила юношу за руку, ведя его к озеру. Горечь на языке снова подступила. Аддамс было больно смотреть. Но, что ещё более мучительно, так это — не смотреть. Писательница поднялась с лежака и отправилась к бару. Место, куда они прибыли называлось Вулиагмени — это особенное озеро, расположенное на юго-востоке Афин. Главная его особенность — температура. Вне зависимости от времени года, она никогда не опускается ниже 18°. Вода берётся из моря, она проходит через сеть горных пещер с горячими источниками. И, таким образом, теряет свою соль и подогревается. В этом месте сохраняется атмосфера уединённости, возможно — это из-за гор, что окружали озеро, скрывая это место от остального мира. А, возможно, из-за того, что вход платный. Подойдя к бару, ясновидящая заказала эспрессо со льдом. Дева наслаждалась тенью и вкусным напитком, отгоняя желчные мысли, как назойливых мух.***
Уэнсдей сидела в телефоне — читала книгу, в попытке занять мозг и избавиться от отвлекающих факторов. Но, что делать, если отвлекающий фактор пришёл прямо к тебе? — Тебе не одиноко? Аддамс повернула голову. Прямо перед ней стояла Кэт, её белые волосы были уложены назад и с них до сих пор капала вода. — Никогда. — Так, значит, ты интроверт. Это объясняет, почему ты такая, — Блейк присела за столик. — Знаешь, именно такой я тебя и представляла. Писательница отложила телефон и уставилась на собеседницу. Кэт улыбнулась и наклонила голову, уперевшись на руку. — Он постоянно о тебе рассказывал. Не пойми меня неправильно, но когда лучший друг по 10 раз на дню рассказывает о том, как его спасла жуткая девочка от сжигания заживо — это пугает куда сильнее, чем любая страшилка про Кровавую Мэри или дух Чарли. Уэнсдей смотрела на Кэтрин, пристально. Будто бы ожидая подвох. — Зачем ты мне всё это говоришь? — Не знаю, наверное, просто пытаюсь понять. Девушки продолжали смотреть друг на друга. Из бара доносилась тихая спокойная музыка, а чуть дальше слышались всплески воды и голоса. — Почему ты здесь? — голос Кэт снова нарушил тишину, — Я говорю не конкретно здесь. А вообще. Почему ты с ним? Почему вы путешествуете вместе? С какой целью? Зачем? Ясновидящая молчала. Молчала и смотрела. Не потому, что не хотела отвечать. Правда в том, что она сама не знает ответ. Вернее есть предположение, но сейчас ей легче отвергать, чем принять. — Не хочешь отвечать, тогда другой вопрос. Кто вы друг другу? Уэнсдей не может вспомнить пытки, которые могли бы сравниться с той болью, что она ощущает. И тут слышится приближающие голоса. Друзья Кэтрин, а именно трое парней и одна девушка, заходят на территорию бара. Компания тут же подошла к столику, писательница сделала последний глоток, намереваясь уйти по-английски, как тут доносится: — А где Ксавье? — спросила Кэт, пробегая взглядом по своим друзьям, будто бы пытаясь понять: не мерещится ли ей отсутствие художника? — Кажется, заснул. — Ответил кто-то из друзей. Аддамс вернулась к шезлонгу. И правда — Торп удобно расположился на своём лежаке, накрыв лицо шляпой. Бледная рука потянулась к головному убору. Но остановилась. Сжав пальцы так, чтобы ногти впились в кожу, оставляя на ладонях следы в форме полумесяца. Оторвав взгляд от тела юноши, Уэнсдей решила воспользоваться возможностью и временным спокойствием. Она скинула с себя одежду, оставаясь в купальнике. Аддамс заколола волосы, параллельно повернулась и посмотрела на Ксавье. Юноша все лежал, со шляпой на лице. Дева направилась к озеру. Тем временем Ксавье поправил шляпу и удобно сел на лежак. Наблюдая.***
Позже, дружно было принято решение пообедать. Ресторан был расположен прямо около озера, так же, как и детская площадка, бар и небольшой отель. Они выбрали большой стол на улице. Ну, как выбрали... Уэнсдей в очередной раз прокляла себя за то, что согласилась на всю эту затею, а Торп просто не возражал. Компания заказала кучу еды. Разговоры длились бесконечно, как и постоянный смех, ссоры, мгновенные примирения и снова смех. Как бы стереотипно это не звучало: Аддамс была удивлена, что они не итальянцы. — Кстати, Ксавье, ты до сих пор рисуешь? — спросил парень, обращая на себя внимание всей компании. — Да. До сих пор, — ответил художник, продолжая нарезать мясо. — Это круто, что ты продолжаешь этим заниматься. У меня бы не хватило терпения. — Сколько я его помню — он всегда рисовал, — сказала Кэт, облокотившись на стол. — Я даже была его моделью. Чёрные глаза тут же поднялись. Смотря на довольное выражение лица Блейк, все за столом тут же засмеялись. Кроме Аддамс. Торп лишь слабо улыбнулся. Уэнсдей задумалась: эти позирование были такими же как у Аддамс? Или совершенно в ином характере? Была ли такая же напряжённая атмосфера? Хотя с чего бы? Они же знакомы столько лет, чего им стесняться друг друга? Мысли, как снежный ком — с каждой минутой он набирал новые обороты, становясь всё большим и большим, сметая всё на своём пути. И пока все не спеша ели, разговаривали о том о сём, ясновидящая даже сок выпить не могла.***
Ближе к вечеру, все окончательно устали. Компания друзей начала прощаться друг с другом и разъезжаться кто куда. Уэнсдей присела на прежнее, заднее сиденье, морально приготовившись к ещё 30 минутной болтовне, как тут дверь снова открылась. — Я с тобой сяду, — наклонив голову, сказал художник. — Ты не против? Аддамс молча отодвинулась, беря в себя в руки. Уставилась вперёд, пытаясь сделать вид, что её совершенно не волнует его присутствие. Торп садится совсем близко. Достаточно, чтобы можно было ощутить его тепло. Обратная дорога оказалась гораздо тише. Кэтрин и Ксавье пару раз перекидывались словами, но, в основном, в машине царила тишина. Чёрно-белая дева опрокинула голову назад, позволяя чёлке упасть на глаза. Тем самым открывая зелёным глазам обзор на алебастровую шею, чётко выраженную линию подбородка и губ. Через пару минут, девушка снова поменяла положение головы, а затем снова и тут… Аддамс ощутила, как рука парня нежно легла на щёку, притягивая к себе, укладывая голову на плечо. — Поспи немного. Нам ещё долго ехать, — Ксавье опалил волосы девушки жарким дыханием. По всему телу пробежал ток, дарующий жар и головокружение. Он постепенно убрал послевкусие долгого, мучительного дня. Впервые за последнее время, Уэнсдей почувствовала себя спокойно. Чёрные ресницы медленно и плотно закрылись. Когда она снова открыла глаза — на улице стало значительно темнее. Машина остановилась, голова девушки оторвалась от плеча художника. — Могла ещё поспать. — Тихо прошептал Торп. — И как бы я вернулась в свою комнату? — хрипло спросила она. — Я бы тебе принёс. Не впервые. — С лёгкой улыбкой заявил парень, перед тем, как открыть дверь и вылезти из автомобиля. Уэнсдей последовала за ним. Вечерний ветер тут же наполнил лёгкие, заставляя плечи содрогнуться. — Спасибо, что пригласила. Это был интересный день. — Сказал художник, обратившись к Кэтрин. — Я рада, что понравилось. — Улыбаясь губами, ответила Блейк, не сводя голубых глаз с лица Торпа. Аддамс, не захотевшая за всем этим наблюдать, пошла вперёд. Переступив первую ступень, её словно током пробило. Она резко повернула голову в сторону. Свет фар машины достаточно яркий — он освещает силуэты двух фигур. Длинные руки девушки обвили шею парня, а юноша лишь прикоснулся к плечам подруги. Солнце падает на землю, лёгкие работают через раз, картинка перед глазами мутнеет, плывёт. Невиданная до этого боль пронзает грудную клетку насквозь. Уэнсдей сжимает челюсть до скрипа. Отворачивается и просто идёт, идёт и идёт не оборачивается. Она слышит, как за ней идут. Не нужно было думать дважды, чтоб понять кто это. Ксавье ничего не стоило, чтобы догнать её. Он что-то ей говорит. Говорит, а она игнорирует, не слушает и слышать не хочет. — Кэт приглашает нас послезавтра пойти в ресторан. Там вроде должен произойти вечер танцев. Хочешь пойти? — спрашивает Торп, пытается заглянуть в лицо девы. Но она, как назло, наклоняет голову, позволяя чёлке полностью упасть на глаза. В этот момент, художник хватает её за голые предплечье. Это действие запускает новый прилив тока по коже. — Не трогай меня! — Аддамс вырывает руку и отходит от него, заглядывает чёрными глазами в его лицо. Он смотрит на неё с непониманием и неким подобием испуга. — Ты чего? — Я не хочу чтобы ты ко мне прикасался! — Но ты ведь говорила, что всё нормально и сама просила… — Это не значит, что ты имеешь право хватать меня, когда тебе вздумается. — Уэнсдей, — он смотрит на нее с мольбой. — Оставь меня в покое! — Уэнсдей! Он просто смотрит, смотрит в спину. Больше не пытается остановить.***
На следующее утро она проснулась с болью. Голова трещала так, словно всю ночь её били кувалдой. Хотя, это не было далеко от правды. Аддамс постаралась разобраться в этой ситуации привычным ей способом, под названием: «холодный, чёткий анализ». Сколько бы она не размышляла, лежа на кровати и смотря в потолок, всегда приходила к одному выводу: она повела себя неправильно. Она не имела права так говорить и так действовать. Она не должна была так себя вести с Ксавье. У них не те отношения, чтобы мечтать свернуть шею первой же девушки, что проявляла к нему интерес. Тогда возникал другой вопрос: А какие у них отношения? Не напридумывала ли она себе чего-то? У Торпа определённо была и есть «симпатия» к Уэнсдей, но какого рода? Чем больше она думала, тем сильнее болела голова. В какой-то момент этот бесконечный поток мыслей надоел. Дева поднялась на ноги. Итог простой — писательница должна извиниться. Как минимум, она вела себя слишком эмоционально, а как максимум — была не права. Как бы сложно не было это признавать.***
Тихий стук. Не прошло и секунды, как дверь тут же отворилась. Перед чёрными глазами — бордовая футболка. Девушка подняла взгляд, но лучше бы она этого не делала. Выражение лица Ксавье, было… Обеспокоенным. Он просто молчит, смотрит и молчит. Как назло, девушка никак не может выдавить из себя ни звука, словно челюсть онемела. — Ты выглядишь бледной. Художник протягивает руку, но резко останавливается в нескольких в сантиметрах от щеки. Тут же убирает и прячет руку в карман, смотрит взглядом провинившегося щенка. — Можно войти? — сохраня безэмоциональность на лице, спросила. — Конечно. Юноша отходит в сторону, пропускает девушку в свою комнату. В его спальне привычно стоял мольберт, словно он преследовал парня по пятам. — Хочешь чаю? Это индийский, я его купил ещё на базаре в Нью-Дели — движение рваные, неуклюжие и косолапые. Ксавье подошёл к тумбе, где стоял заварник, становясь спиной к девушке. — Я хотела попросить прощения. Плечи художника дрогнули. Он медленно повернулся всем корпусом к Уэнсдей. — Что? — Вчера. Я была слишком, — она скрестила руки, выставив их перед собой. — Эмоциональной. Мне не следовало выплёскивать на тебя эмоции. Мне жаль. Торп смотрел на неё, будто бы не верил собственным глазам и ушам — эта ситуация казалась сюром, просто сном. А потом вспомнил, что ему еще нужно что-то ответить. Набрал побольше воздуха в лёгкие. — Я не злился на тебя. Просто для справки. — он наклонил голову, на его губах заиграла улыбка. Уголки лавандовых губ медленно, слегка приподнялись. Взгляд девушки зацепился за мольберт. На нём уже стоял холст, пока что, пустой. — Когда нужно будет прийти позировать? — Больше приходить не нужно. Чёрные глаза вернулись на лицо художника. — У меня появилась другая модель, — спокойно говорит парень, спрятав руки в карманы. Уэнсдей ощущает, как под её ногами дрожит земля. Словно укол в кожу, когда это происходит неожиданно — всегда больнее. Но она продолжает сохранять лицо и молча уходит.***
Они сидели в кафе. Там было довольно тихо, приятная атмосфера, а ещё — слишком хорошо пахнет для того, чтобы голодным изгоям проигнорировать это место. Парень и девушка сидят за столиком у окна. Аддамс уставилась в телефон, прочитывая очередную книгу. Тем временем, парень что-то вырисовывал в скетчбуке. — Я возьму себе ещё. Ты что-нибудь хочешь? — Галактобуреко, — ответила писательница, не отрывая взгляда от книжных строк. Художник кивнул в пустоту и вышел из-за стола, уходя за спину девушки прямо к барной стойке. Взгляд Аддамс цепляется за его блокнот. Это неправильно. Это плохая идея. Нарушение личного пространства, что в некоторых странах считается незаконным. Но когда это Аддамс волновали правила? Дева отложила телефон и притянула к себе чёрный блокнот, перелистывая крафтовые страницы, в надежде найти «что-то». Она сама не знала, что именно она хотела там отыскать. Но у неё было предчувствие. Перелистнув на последнюю заполненную страницу, чёрные глаза широко распахнулись. Вся страница была изрисована фигурами — женскими, голыми фигурами. В разных позах и ракурсах. Единственное, что между ними было общее — это телосложение. В голове воспоминание: Кэт была одета в белое бикини, демонстрирующие контраст с загорелой кожей и подчёркивающее красивые формы. А потом в голове всплыло другое воспоминание: — Сколько я его помню — он всегда рисовал, — сказала Кэт, облокотившись на стол. — Я даже была его моделью. Земная кора дала трещину. Уэнсдей тихо закрыла блокнот, возвращая его на прежнее место. — А вот и я. — Парень поставил тарелку с десертом около девы, а сам присел на своё место, начиная есть. Глаза цвета тьмы смотрят в одну точку. Она безрезультатно пыталась сглотнуть ком в горле. — Почему не ешь? — спрашивает художник, привлекая к себе внимание. Но чёрные очи по-прежнему прикованы к одной детали. — Не лезет.***
— Можешь без вопросов ответить на мой вопрос. — Довольно непривычно слушать от тебя тавтологию, — игриво прозвучало на другой стороне связи, но потом, будто бы ощутив перемену в воздухе, голос собеседника изменился, стал более сосредоточенным. — Задавай. — Допустим, ты деятель искусства. Неважно какой: писатель, поэт, музыкант, драматург, режиссёр и так далее. — Хорошо. Допустим, я поэт, — голос продолжал отвечать серьёзным тоном. — Допустим. Ты влюблена в мужчину. Разве ты не будешь постоянно использовать его в своём искусстве? — Ты имеешь в виду: буду ли я в каждое своё творение вписывать своего любимого? Типа, как Данте? — Вроде того. Ну, так что? — Скажу так: если бы я была художником, то во всех «идеальных мужчинах», что я рисовала, были бы черты одного — того единственного. В комнате воцарилась тишина. Уэнсдей смотрела на небо, медленно затягивающееся облаками. — Ясно. Писательница положила трубку. Даже не попрощавшись.***
Ближе к вечеру. Облака заполонили всё небо. Солнце ушло за горизонт, оставляя после себя лишь тьму. — Если тебе плохо, мы можем вернуться. — Говорит Торп, наклоняясь ближе к Уэнсдей, при этом не сбивая темп ходьбы. — Нормально. — Уже третий раз за вечер говорит Аддамс, поправляя подол платья. Дева честно не понимает, почему снова согласилась провести время в этой шумной, неконтролируемой, раздражающей компании. Это было похоже на акт мазохизма — легче уж было танцевать в испанских сапогах. Но как только она представляла, как будет всю ночь ворочаться, размышляя, что здесь происходит. Становится все понятно. Ресторан в который они отправились, был слишком большой для этой улицы. Из него исходило слишком много шума и слишком много света. Поэтому девушке пришлось прищуриться, когда они вошли внутрь. Более-менее привыкнув к освещению, Уэнсдей заметила, как к ним лёгкой походкой подошла виновница торжества. — Ксавье, Уэнсдей. Рада вас видеть снова. Надеюсь, вы соскучились по нашей компании. — Кэтрин лучезарно улыбалась, размахивая своим блестящим белым платьем и придерживая в руках бокал шампанского. — Спасибо, что пригласила. Давно я не присутствовал на таких торжествах. А ты? — художник перевёл взгляд на ясновидящею. — Примерно так же выглядит каждое собрание Аддамсов. Только в два раза темнее и в два раза больше трупов, выдающих себя за людей. Чёрные глаза были настолько заинтересованы разглядыванием интерьера, официантов и людей, сидящих за столиками, что даже не заметили... Скривившееся отвращением лицо Блейк и лёгкую улыбку, вместе с тёплым взглядом Ксавье. — Что ж… — Кэт прокашлялось. — Наслаждайтесь вечером, через час начнутся танцы, так что советую наесться.***
Уэнсдей и Ксавье присели за столик, в ожидании официанта. Большой зал ресторана так и кичился богато убранным пространством. Начиная от позолоченных статуй, заканчивая гравировкой на столовых приборах. — Я удивлён. — Подал голос художник, смотря в лицо девы. — Чем же? — Этим. — Парень прикоснулся указательным пальцем к своим губам. Рефлекторно Аддамс поджала свои. Этим вечером она впервые в жизни проигнорировала своё правило: никакого цвета. — Тебе идёт красный. Особенно этот оттенок. Напоминает запёкшуюся кровь. Губы чёрно-белой девы замерли в полуулыбке. Вечер проходил куда более приятно, чем можно было ожидать. Парень и девушка общались на разные темы, обговаривая последующие планы на оставшиеся дни в Греции. И, что лучше отправить домой, чтобы лишние вещи не таскать. И на другие — не менее важные темы. — К слову. Ты должна мне танец. Дева чуть не поперхнулась вином. — Что прости? — Когда ты пригласила меня для того, чтобы расследовать дело о Хайде — мы ведь так и не пошли. — Вместо этого ты пошёл с Бьянкой. — Сощурив глаза, ответила писательница. — А ты пошла с серийным убийцей. — Даже не знаю, кто из них хуже. — В любом случае. Ты же Аддамс, значит держишь слово. Я прошу хотя бы об одном танце. Конкретно этим вечером. Идёт? — юноша протягивает к ней руку, выставляя мизинец. — Что это? — недоуменно нахмурила брови Уэнсдей. — Это обещание. — И, что я должна делать? — Взять меня за мизинец своим мизинцем. И сказать, что ты выполнишь обещание. Выражение лица девушки оставалось всё таким же нахмуренным и, тем не менее, она это сделала. — Я обещаю, что станцую с тобой, этим вечером. После контакта с чужой кожей, на руке остался ожог. Нежный, даже в какой-то степени приятный. — А теперь извини, мне нужно осмотреться. У меня такое чувство, что за мной кто-то наблюдает, — шёпотом сказала Уэнсдей, поднимаясь на ноги. — С тобой пойти? — Нет, развлекайся. И подойди к своим друзьям, а то ещё обидятся и в следующий раз не пригласят тебя на яхту поплавать. — Ясновидящая театрально приложила руку к груди, как бы имитируя глубокую печаль. Эта картина вызвала смешок со стороны художника. Миниатюрная фигура двигалась по залу, обходя людей и столики, а затем — не спеша, поднялась на второй этаж. Всё это время Ксавье наблюдал за ней и прожигал взглядом тех, кто оборачивался и, с обожанием, наблюдал за каждым движением Аддамс.***
На втором этаже оказался бар. Там было не так много людей, так как можно было заказать напитки в зале. Но не сказать, что это было минусом. Дева присела на стул и сделала заказ. В момент, когда ей его принесли, она услышала голос. — Не думал, что ты придёшь, — обернувшись, Уэнсдей увидела парня из компании Кэтрин. Тот самый, что разговаривал с Торпом про рисование. — Ты не выглядишь, как человек, который любит такие тусовки. — Это верно, — сказала девушка, отвернувшись. Поставив точку в разговоре. Но всё не могло пойти так гладко. — Если тебе не нравится, то почему ты здесь? Как бы кратко и лаконично она не говорила, парень все продолжал и продолжал задавать вопросы. Как назойливая муха. Сделав последний глоток своего напитка, писательница собиралась уходить, но тут он снова заговаривает. — Может выпьем? Познакомимся поближе. Интересно, что за человек находится в таком тесном общении с Торпом. — Не заинтересована. В этот момент он хватает её за руку. — Ну чего ты? Я же только… Не успел договорить, как Уэнсдей лёгким движением рук уложила его на лопатки. — Нет. Значит. Нет. — по слогам сказала она, уходя из бара. Чувствует себя заведённой. Не то, чтобы её настроение было испорчено, просто всё это было странно, слишком странно. Аддамс откинула эти мысли, вспомнив то, что сейчас должны были начаться танцы, а она дала обещание. Быстро преодолев коридоры, девушка медленно ступала по лестнице, глядя сверху вниз, пытаясь разглядеть знакомый силуэт в чёрном брючном костюме. Остановилась на последней ступеньке. Сердце на секунду перестало биться. Земля треснула. Вселенная начала уменьшаться, а тысячи кинжалов пробили ей тело. Она его нашла. Он танцует. С Кэтрин. Его рука лежит на её спине. А её руки на его плече и в его ладони. Она улыбается. Смотрит на него. Говорит ему что-то. Ясновидящая не успевает разбирать по губам, слишком много людей ходят туда-сюда, мешая, закрывая обзор. Разворот, ещё один. И вот Аддамс видит выражение лица Ксавье. Он словно физически ощущает — поднимает зелёные глаза и встречается с её карими. Только сейчас Уэнсдей осознаёт и чувствует, как что-то влажное течёт по щеке. Её грудную клетку разрывает. Она никогда не бежала от опасностей, всегда встречала их лицом к лицу с высоко поднятой головой. А сейчас, она устала. Разворачивается и уходит. Сначала из зала, затем — из ресторана. Ливень, на дворе настоящий ливень. Что это, если не чудо? Её не волнуют ни дождь, ни люди, ничего. Уэнсдей продолжает идти. На автомате приподнимает голову, чувствуя, как вода крупными каплями падает ей на лицо, скатываясь. И тут, она ощущает неожиданное тепло. Смотрит на свои плечи, а на них — пиджак, чёрный. — Простудишься ведь. А мне потом опять лечить, — его голос хриплый и надорванный. У Аддамс нет ни желания, ни терпения. Она продолжает идти, ускоряет шаг, а Ксавье следует за ней по пятам. Он говорит с ней. Окликивает. Спрашивает: Что происходит? Что с ней? Почему она себя так ведёт? На каждый вопрос она молчит, и тут его голос надрывается. — Уэнсдей! Что, чёрт возьми, происходит?! И тут, уже надрывается она. — Ты происходишь! Ты! Она оборачивается и смотрит на него. В чёрных глазах горит огонь, способный сжечь на месте. И даже дождь не поможет. — Я? Что я сделал? — Ты ещё спрашиваешь?! Ответь мне на один вопрос: Зачем я здесь? Зачем ты позвал меня в это путешествие? Зачем каждый раз тащишь за собой, заставляешь меня смотреть на это? Где-то вдалеке слышится гром, а дождь всё идёт и идёт. — Мы путешествуем вместе. — Почему из всех возможных людей ты выбрал меня? Не Аякса, не Бьянку, не эту чёртову Кэтрин?! Секунда, на лице художника наконец-то читается прозрение. — Так всё дело в ней? — Нет! Всё дело в тебе! Что я такого сделала, что ты продолжаешь меня мучить? Зачем продолжаешь заставлять смотреть на вашу идиллию? Что ты демонстрируешь? Я уже поняла, что я не подхожу. Знаю, что не вписываюсь! Знаю, что я фрик! Знаю, что противна тебе! Знаю, что она тебе нравится. — Она мне не нравится! — Тогда, какого чёрта, ты позволяешь ей это?! Позволяешь прикасаться к себе, оставлять эти комментарии, флиртовать с тобой?! И продолжаешь делать вид, что ничего не происходит. Но главное: зачем дал мне поверить, что я нравлюсь тебе? Ты же боишься меня, избегаешь меня, не прикасаешься ко мне. Я тебя даже не привлекаю! Его рука резко замахивается. Ксавье берёт Уэнсдей за шею, притягивает, впивается в бордовые губы. Чёрные глаза широко раскрываются. Руки упираются в его плечи. Чувствует, как другая его рука притягивает её за талию. Её первый поцелуй был подарен монстру, но то, как жестоко Ксавье мял её губы своими, прикусывал и тут же зализывал — заставило снова усомниться: не был ли он тем самым чудовищем? Чёрные ресницы дрогнули, глаза закрылись. Также резко, как он к ней приблизился, также резко он от неё отстранился. Торп сам не ожидал от тебя таких действий. Но тут, маленькая, бледная ладошка зарывается в его волосы и резко притягивает его обратно к себе. Теперь уже и сама Уэнсдей отвечает на поцелуй с таким же напором.***
После столь «бурной» перепалки, пара вернулась домой. Они сидели в комнате художника. Девушка укрылась пледом и медленно попивала чай. Юноша взял стул и придвинул его, присаживаясь. Он смотрел ей прямо в лицо, по крайней мере пытался. — Давай обсудим? — Что? — тёмные брови нахмурились. — Каждое твоё заявление, по пунктам. С какого лучше начать? То, что я позволял пофлиртовать с собой? Или то, что я считаю тебя непривлекательной? Или то, что ты меня пугаешь или… — Тебе лучше заткнуться сейчас, пока я не вонзила мастихин тебе прямо в шею. Несмотря на столь красноречивую угрозу, губы парня расплылись в улыбке. — Наконец-то ты вернулась, Уэнсдей Аддамс. Однако. Я всё равно не отступлю. Небо наконец-то очистилось и теперь лунный свет спокойно попадал в тёмную комнату, освещая лица парня и девушки. — Почему ты не сказала мне? — О чём именно? — Вообще, обо всём. Хотя знаешь. Больше интересно, как ты пришла к этим выводам? С чего ты взяла, что Кэт мне нравится? — Тебе перечислить? — Желательно. — Ладно, — ясновидящая отложила чашку и продемонстрировала свою руку. Ты никак не препятствовал её прикосновением к тебе, — писательница загнула один палец. — Ты не препятствовал флирту. — Где ты нашла флирт? — «Ксавье, давай поплаваем!» «Ксавье, давай увидимся», «Давай потанцуем»! И, в конце концов, ты заменил меня на неё в качестве модели. Художник недоумённо посмотрел на чёрно-белую деву. — Я протестую, Ваша Честь! Такого не было. — Я видела в твоем скетчбуке эскизы. После демонстрации Кэтрин своей фигуры на озере, я такое телосложения узнаю хоть с закрытыми глазами. В комнате воцарилась тишина. Юноша со всей серьёзностью смотрел на Аддамс, а затем не выдержал, и засмеялся во весь голос. — Ты чего ржёшь? Я с тобой серьёзно разговариваю. — Этот? — Торп достал из тумбы чёрный блокнот. Уэнсдей кивнула. — Найди эту страницу. Писательница взяла предмет в руки и начала быстро перелистывать. Но, когда дошла до той самой страницы, её губы приоткрылись. Это были всё те же женские тела, всё те же позы и ракурсы, только дорисованные. Теперь у них появились лица. — Это же… — Это статуи. Я решил практиковаться на местной архитектуре. Чёрные глаза поднялись на лицо юноши. — Тогда зачем сказал мне больше не позировать? — Я не хотел тебя заставлять. Я же не слепой. Видел, как первый раз ты чувствовала себя некомфортно. — Почему не прикасался? — Ты мне прямым текстом сказала: «Не трогай меня». — А до этого? — А до этого у меня не было столько наглости. Я боялся тебя отпугнуть или сделать что-то не так. Дева наклонилась, прижав свою голову к своим коленям. Ещё никогда она не чувствовала такой стыд. — Я хочу тебе кое-что показать. Ксавье поднялся на ноги и разложил мольберт, поставив на него накрытый тканью холст. — Раскрой его. Девушка глянула на парня, а затем — на картину. Ясновидящая медленно поднялась на ноги, подошла и скинула тряпку. Увиденное её удивило. На картине была изображена она. Уэнсдей Аддамс, собственной персоной. В греческом одеянии и с собранными волосами, на фоне белоснежных колонн Акрополя. — Я не предам тебя. Я не нарушу обещание. Взамен, я прошу одно: только не сомневайся во мне, никогда. Их глаза встретились, безумно хотелось, чтобы время остановилось. Чтобы это мгновение длилось вечно. А ещё лучше, чтобы это мгновение запечатлели. Творец смотрит на свою музу. — Ты обещала мне танец. — Я не вернусь туда. — Я не прошу, — парень достал из кармана телефон. Лёгкие движения пальцев и из смартфона доносится спокойная мелодия. Торп отложил гаджет и протянул к Уэнсдей руку. Всего на секунду задумавшись, дева вложила свою ладонь в его. И вот они танцуют. Сначала медленно, плавно. Потом ускоряется музыка, меняется ритм, темп тоже. Комнату заполнил смех, улыбки и одна единственная мысль. Чтобы ночь ещё долго не заканчивалась.