Хулиганы -2. Никогда не....

Надежда Николаевна готовила смесь для мальчишек и одновременно кормила из бутылочки дочурку. Мысли вертелись вокруг мужа, середина сентября, а новостей от него нет, генерал сказал, что, возможно, командировка ещё затянется. Нет, это уже форменный перебор, не один же следователь на целом свете, да и в их конторе, Романов просто обнаглел уже, вот сам бы и поехал… Так, спокойно, спокойно. Твои нервы уже сделали дело, что Карапузики перешли на искусственное вскармливание, Светочку подкармливает Аня, благо, что у неё перебор. Словно почувствовав, что о ней думают, в кухню вошла невестка и принялась вытирать бутылочки, которые стерилизовались на плите для Дани с Ваней: — Давайте, запас не иссякает. — мягко улыбнулась. Говорить на такие темы пусть и с очень близким человеком, медиком, было неловко, учитывая замкнутый характер Надежды. Криминалист сама предпочитала действия словам. — Не смотрите на меня так, всем хватит. — Спасибо большое, но ты про свою лялю помни. — Надя покраснела. — Организм рассчитан на то количество, которое сам и произвёл. — У меня и с Вовкой перебор был, поэтому для меня не в новинку. Благо, что есть кому поглощать. Неловкий для обеих женщин разговор был прерван каким-то шумом во дворе и появлением охранника, который уехал вместе с Бенкендорфом. Мужчина вошёл в дом, и Надежда Николаевна натянулась, как струна, Анна поднялась наверх. В этот момент по лестнице спускался Владимир, он подошёл к тёте со спины и приобнял за плечи: — Здравствуйте, Яков, можно поздравить с возвращением? — Доброе утро, Надежда Николаевна, — кивок в сторону женщины, потом в сторону мужчины. — Владимир Иванович. Нет, я сейчас в качестве посыльного. — протянул пакет майору и достал из нагрудного потайного кармана два подписанных конверта. Надя грустно, одновременно радостно и неловко улыбнулась. Её племянник развернул записку и принялся читать. — Я могу передать ответ? — уточнила женщина негромко. — Да, но не очень длинный. И тут ещё для Александры Фёдоровны, очень маленькое. Кивок в ответ. — Так, я понял. Тут для лаборатории, мне нужно отвезти. Я так понимаю, что пока эксперты будут работать, Вы здесь? — майор вопросительно посмотрел на охранника. — Да. Но у Александра Христофоровича настоятельная просьба, сделать всё как можно скорее. У меня легенда, что «жена» «капризничает». — Дня два-три? — День-два. В идеале — день. Чтобы я утром вернулся. Владимир покачал головой: — Я понял. Я уехал. Сейчас освобожу лабу от всех дел. — клюнул тётю в висок, натянул на себя куртку и обувь. — Вы отдохните пока. Я буду звонить Евгению. — Спасибо. — Вам спасибо. — Корф быстрым шагом покинул дом. Работы предстояло много, записка оказалась практически инструкцией ко всему необходимому. Осталось выполнить. В офисе Владимир сделал копию с требований полковника и вместе с материалами и личной запиской передал Александре Фёдоровне, предварительно сказав, что это у криминалистов приоритетное дело. Пошёл предупреждать начальника. Надежда Николаевна зашла в свою комнату, положила и посадила на кровати возле себя обожаемых Карапузиков и принялась читать записку от самого родного человека, Ваня активно ползал рядом и угомонился, когда забрался к маме на колени. Смахнула набежавшие слёзы, вновь и вновь перечитала. Грустно улыбнулась. Всё короткое письмецо состояло из тревожных вопросов к супруге, относительно здоровья её самой и детей. Сам сообщал, что с ними тремя всё хорошо, но придётся задержаться и надолго, похоже. Читая эти строки Надя слышала чуть виноватый голос мужа наяву. Даня с Ваней ощутили состояние мамы и принялись проситься на ручки. Она усадила их на себя и принялась читать послание отца вслух. Потом взялась писать ответ, в конце на листочке оставила обведённый карандашом отпечаток своей ладони, а рядом три маленьких. Но чтобы обвести ладошки Дани пришлось попотеть, мальчик никак не хотел побыть недвижимым хоть пару минут. Он очень любил изучать манежик, ползать по постели родителей, запихивать в рот игрушки. Ваня был поспокойнее, после того, как его отпечаток остался на бумаге, принялся изучать карандаш с бумагой. Оставаться без Александра Христофоровича для Нади было сродни пытке: страшно и непривычно. Страшно за него, ведь она не знала, что он и как. Всю жизнь вместе, рядом. Все его шрамы ею изучены, а тут. Словно перекрыли доступ кислорода. И выкачали мозг, в голове вакуум. Поэтому же и непривычно, шутка ли, столько лет вместе, она встречала его с каждого задания, а тут — сиди дома, занимайся детьми, вари борщи… Нет, это не про неё, но успокоиться нужно, нужно привыкать к новым условиям жизни. Её муж сделал для этого всё. Ещё бы не рисковал собой, но это из несбыточного. Захныкали малыши. Вот, это самое сбыточное. Занялась детьми. *** Владимир нервно мерял шагами свой кабинет: успокаивающее послание от полковника не обмануло хорошо опытного в подобных вопросах оперативника, дела там шли паршиво. Подтверждением были материалы для их спецлаболатории. Можно, конечно, предположить, что местные спецы либо не тянут, либо шеф им не доверяет, но тот факт, что командировка затягивается, ни о чём положительном не говорит. И он сам, Корф, не может поехать к дяде. Во-первых, он хорошо помнил истерику сына, когда тот увидел, как Владимир помогал загружаться Бенкендорфу. Ребёнок, хоть уже и не маленький, но этот страх, страх потери, въелся в детскую душу. Во-вторых, он оставался единственным мужчиной в семье, где трое женщин и пятеро детей. Григорий тоже мужик, хороший мужик, но возраст никто не отменял. К тому же он не знал специфики их работы и оставлять на него всю семью было бы нелепо. Его размышления прервал телефонный звонок, на дисплее — классный руководитель. Сердце замерло и мгновенно бешено заколотилось. Разговор успокоил с одной стороны, и заставил беспокоиться с другой. — Аза, ты меня слышишь? — Александр встряхнул напарника. — А, да, прости. Что? — вздрогнул Корф. — Это я хочу спросить «что». Ты бы своё выражение лица сейчас видел. — А, не, да, всё нормально. — майор потрусил головой и потёр лицо ладонями. — Идём за кофе, а? — Ага. Только расскажи мне, что случилось. — Да ничего. Вовкин классрук позвонил. Какой-то папа из параллельного класса, почему-то, хочет со мной поговорить. И классный спрашивает, может ли он дать ему мой номер телефона. Типа все живы, но в то же время ситуация неприятная. Почти дословно. — Ясно. А тебе он координаты этого отца дал? — Саша нарезал купленную только что им лично пиццу. На работе были только он, Владимир и вся лаборатория, поставленная на ноги по тревоги. — Хоть почитать о нём. — Ребята все заняты. Хотя, нет, ничего не сказал. — Владимир проверил телефон. — Нет, вру. Сбросил. — Доедаем и идём читать. Это я ещё умею. — Не понимаю, что мелкий умудрился учудить. — озадаченно пробурчал Корф, запивая кусок теста с начинкой горячим кофе. — Узнаешь. У взволнованного отца вновь зазвонил телефон. Номер был неизвестен. — Я Вас слушаю. — голос майора звучал сухо. Сам он весь подобрался, словно перед прыжком в неизвестность. — Хорошо, я Вас понял. Я перезвоню минут через несколько, мне нужно отпроситься? Окей. — положил телефон на стол и вопросительно посмотрел на друга. — Это тот отец. Он предлагает встретиться с ним после уроков наших детей и вместе с детьми. — Оригинально. А что стряслось? — Не сказал, но голос неприятный. Позвонить мелкому? — Успеешь. У него всё равно сейчас уроки, я правильно понимаю? — Корф кивнул. — Тогда пошли пробивать. Потом решим. Владимир ждал сына у школы, он отпустил охранника, и лениво потягивал чай из бумажного стаканчика. Встреча была назначена в кафе по-соседству и мужчина вспомнил, как в первые дни учебы Володи-маленького они с Анной зашли сюда за кофе, он предложил к нему круассаны, а жена спросила: «Почти Париж?». Улыбнулся и увидел выходящего мальчика. Внешне всё как обычно. Что он мог натворить? — Папа? — удивился Володя-маленький. — Привет! А ты чего здесь? Что-то стряслось? — принялся искать глазами охранника, но Корф хмыкнул и повёл за собой. — Привет, сын. Вот, решил тебя забрать. Володя-маленький чувствовал, что что-то случилось, но спрашивать опасался. Выражение лица папы не сулило ничего хорошего. Но что стряслось? И маме не напишешь и не спросишь. — Как в школе дела? — Хорошо… — мальчик принялся активно рассказывать про успехи. — Ясно. А с ребятами как? — Тоже хорошо. Вон, Толя… — А Володя что? — Перебил Владимир. — Не понял. Володя у нас один — я. — Так я про тебя и спрашиваю. — Да нормально всё. — Мг. «Нормально», значит. А что у вас там за девочка в параллельном такая? Младший Корф нахмурился и замолк. Вот оно что. И как он узнал? — Я слушаю. — напомнил о своём присутствии майор. Посмотрел на сына внимательно, остановился, поднял ребром указательного пальца за подбородок хмурую и опущенную вниз физиономию сынишки. Изучал ответ в его глазах. — Кажись я понял. И другим способом, как сделать больно, ты не придумал, как обратить на себя внимание. Вот уж, точно Корф. — вздохнул, свернули молча к кофейне на колёсах и мужчина заказал два какао. Осенью он начинал всегда употреблять много жидкости. — Я надеюсь, без драк? Володя-маленький мрачно кивнул. — Уже хорошо. Пей, бери себя в руки и идём общаться с её папой. Кстати, а ты знал, что у этой Лены мама умерла недавно? Поэтому и перевелась в вашу школу. Плюс, мозги конечно. Побеждает на олимпиадах по информатике и занимается воздушной гимнастикой? Володя-маленький смотрел на отца с удивлением. Глаза были огромные. — Ну, что, вперёд? — Владимир выбросил стаканчик. — Я же просил мне всё говорить. Ругать я бы не стал, а вот посоветовать… Я же сам был в твой ситуации… Теперь кое-что понимаю. Не дрейфь, ответить за свои дела надо. Но я с тобой. Я рядом. — сжал легонько детское плечо. — Идём. Их уже ждали. Плотный мужчина лет сорока, светловолосый, с пытливыми глазами, в очках с тонкой оправой, в деловом костюме, майор сразу оценил — скромно, неброско, очень дорого. Ворот белоснежной рубашки расстегнут. Увидев девочку, Корф замер, так она была похожа на его Анечку в детстве. Маленькая, скромная, худенькая, с длинной светлой косой, в аккуратном голубом свитере, глаза тоже голубые. Увидев Володю-маленького она опустила голову. Глупая, это им должно быть стыдно. Что так и есть. Эх, Вовка, папа-то думал, что у него ещё есть время для подобных разговоров и он успеет на опережение. — Здравствуйте, мы — Корф. — Владимир открыто смотрел на визави и протянул ему руку. Тот так же спокойно пожал её и протянул свою руку младшему Владимиру. Мальчик оторопел, но ответил как надо. — Мы - Селезнёвы. Виталий. — Владимир. Очень приятно, хоть и неприятна ситуация. — Согласен. Но, я смотрю, парень приличный. Подумает над свои поведением. — Я… — начал было говорить старший, но младший перебил: — Я прошу прощения. — негромко, практически себе под нос, пробурчал мальчик. Отец с нескрываемым удивлением смотрел на сына. Нет, не всё от него, не всё, слава богу. Папа девочки одобрительно крякнул и допил свой кофе. — Мне честно очень стыдно. — Но за что? — тихо спросила Леночка, воздушное создание, а у Корфа перехватило дыхание. Как знакома ситуация. Володя-маленький вскинул глаза и смотрел на неё. Взрослые притихли, хотя один из них догадывался, что дальше произойдёт. Второй был ещё не опытен. — Ты правда ничего не понимаешь?! — практически выкрикнул мальчик и бросился прочь. Владимир успел бросить «извините» и рванул следом. Нашёл отпрыска за углом кафе, сидящего на рюкзаке. Сам сел рядом и обнял. Молчали оба. Корф ощущал детское сердцебиение. Спустя время у майора зазвонил телефон: — Да, Александра Фёдоровна, я понял. Спасибо большое. Нет, я заеду и заберу. Сам. Спасибо. — положил трубку и посмотрел на часы. — Так, я думаю, что они уже давно ушли. Предлагаю пообедать и заскочить ко мне на работу, надо кой-чего забрать. И вечером постираешь рюкзак, только купили. Хоть месяц поноси, а? В молчании зашли в суши-бар, в молчании сделали заказ, молча поели и сели в автомобиль. — Я тебя оставлю в кафе неподалеку, там меня знают, за тобой присмотрят. Я только заберу бумаги. Это минут пять. Володя-маленький молча кивнул. Корф вернулся быстро. Перед входом в кафе спрятал мобильный. Нужно же было предупредить Анну и подготовить Якова. Всё, что просил Александр Христофорович, было сделано, можно ехать. Только проснуться, поесть и собраться, но это — задача как раз для личного охранника полковника Бенкендорфа. Владимир сел за столик рядом с сыном и обнял: — Она симпатичная. И нет ничего постыдного в том, чтобы сказать это ей. Хоть и тяжело. Но я не думаю, что она бы высмеяла тебя. У неё добрые глаза. — помолчал и продолжил, по голосу было ясно, что он понимает состояние своей копии. — Мой тебе совет, если позволишь. Если она тебе симпатична, то не делай больно, делай приятно. Предложи погулять вместе, в кино сходить. Купи её любимую шоколадку, угости какао. Просто общайтесь. Иначе потом всю жизнь будет стыдно. *** Седой пил. Пил, что называется, качественно, с чувством, с толком, с расстановкой. Он не помнил, взял ли отгул или это на совести начальства. Встреча с единоутробной сестрой ничего приятного не принесла. Точнее, сама встреча прошла неплохо, Сергей многое понял для себя. Извечный вопрос «почему» или «за что» остался в тот вечер без ответа. Он узнал, почему оказался в детдоме и что это произошло вопреки воли его матери. Их матери. Рада — его младшая родная сестра. Сильвия, мама Сергея, была красивой яркой молодой цыганкой. Именно красота и сломала её жизнь, как и жизнь её старшего сына. В молдавской цыганской семье, из которой и происходил Сергей, от которой ему передалась его смуглость, мужчина всегда главный. Семья и родственники, сплоченность — вот что действительно важно для цыганского народа. Отец Сильвии был настоящим цыганским бароном. В переводе «барон» — это «большой человек». Для того, чтобы стать настоящим бароном, нужно быть честным, справедливым, если есть у цыгана хлеб, он обязательно им поделится. Народ выбирает барона. Барон для своего народа и мать, и отец, и уши, и глаза. И в праздники с народом, и во время происшествий, за людей всегда своих нужно просить и всё для них делать. Цыгане не кочуют, живут на одном месте большими семьями, многоэтажки не признают, любят частные дома. Этому есть причина: традиционно считается, что замужние цыганки не должны жить на верхних этажах. На второй этаж дома барона вход женщинам запрещен. Там могут находиться и жить только мужчины, дети и старики. У цыган в среднем по пять-шесть детей, но хорошо, когда десять и больше. Младшие дети должны помогать своим родителям во всём. В семье Седого детей было двое — он сам и сестра Рада. По цыганским обычаям, младший сын должен оставаться с матерью и отцом до конца их дней. Жить с ними в одном доме. Помогать во всём и заботиться — его прямая обязанность. Если вдруг кто-то из старших сыновей не захочет съезжать от родителей, а младший уйдет, то эта обязанность ляжет на плечи того, кто останется жить в доме. Но такое бывает крайне редко. После бракосочетания цыганка обязательно носит платок, длинную юбку и даже прическу, которая говорит, что она замужем. Замужняя в платке даже дома, снимать его можно только перед мужем. Женщина — хранительница очага, у неё много домашних забот. Бабушка Сергея была главной женщиной в этом доме и в таборе. К ней прислушивались остальные женщины, обращались по разным проблемным вопросам и за советами. Вот и у своей семье бабушка нарешала. На беду всем. Особое место в жизни цыган занимает свадьба. Как правило, это многодневные праздники, в которых сочетаются культурные и религиозные традиции. Вопреки распространенному мнению, цыган может жениться на девушке другой национальности, но при условии, что она примет цыганские традиции. Однако цыганке выйти замуж не за цыгана нельзя: такое поведение сочтут едва ли не предательством. Сильвия должна была выйти замуж за своего соплеменника, благо не в пятнадцать лет, а в восемнадцать, но влюбилась в юношу, не цыганских кровей, чувство было взаимным, и она сбежала с ним из отчего дома. Забеременела, влюбленные должны были расписаться, но ровно на пороге ЗАГСа жениха сбила машина. Для Сильвии это стало ударом. Через время к ней пришли от дедушки и забрали в его дом, где она и родила сына, Сергея, названного в честь отца. Роды были тяжёлые, пока молодая мама приходила в себя, бабушка, или её помощницы, замотали малютку в лохмотья, чтобы невозможно было определить откуда он, положили в плетёную корзину и оставили на ступеньках детдома. Когда Сильвия выздоровела, ей сказали, что малыш умер при рождении. Но материнское сердце подсказывало, что это не так, да разыскать сына ей не дали. Срочно выдали замуж за «присмотренного» цыгана. Тот увёз её на другой конец необъятной родины. Но и этот брак не сложился, не любили они друг друга. Потом Сильвия вновь встретила мужчину «не из своих» и вышла замуж. В браке родилась дочь, Рада, сестра Сергея. Именно третий муж помог жене разыскать сына. Поисками занималась Рада, помощница отца в его делах. В семье эта история не была тайной. Мать Сильвии перед смертью покаялась и рассказала, в какой детский дом подбросила мальчика. Как дальше Раде удалось его разыскать, она не призналась. Важен был результат. Для самой Сильвии важно было посмотреть сыну в глаза, всё рассказать и попросить прощения. Всё это Сергею женщина рассказала лично, при встрече, которую им организовала Рада. Перед глазами пьяного Сергея стояли инвалидная коляска, в которой сидела худощавая моложавая смуглая брюнетка с длинной косой, красивым лицом, грустными глазами и парализованными ногами. А ещё капитана удивил её рассказ о цыганском быте. Живут они обычно в домах с белыми стенами и земляным полом, застеленным кошмой — войлочным ковром из овечьей шерсти — и курпачами. Цыгане едят, расстелив скатерть — дастархан прямо на полу. Обычно в доме есть и телевизор, и телефон, и другая бытовая техника. Традиционно цыгане ведут кочевой образ жизни. Поэтому им пришлось осваивать те профессии и ремесла, которые позволяют все время передвигаться. Мужчины занимались скотом, дрессировали и лечили животных. До появления ветеринаров многие фермеры просили помощи именно у цыган. Женщины же гадали, варили настойки или просто выступали перед публикой.Сейчас многие цыгане ведут оседлый образ жизни, но есть и те, кто продолжает кочевать. Только теперь группы людей путешествуют не караваном из лошадей, а на грузовиках и трейлерах. Продажа подержанных автомобилей заменила торговлю скотом, вместо работы с металлом цыгане часто осваивают ремесло автомеханика. До сих пор множество представителей этого этноса работают в качестве дрессировщиков в передвижных цирках. Удивительно, но музыка цыган оказала влияние на джаз, фламенко и на многих классических композиторов. Особенно интересно устроен быт цыган. Этот народ ведет достаточно закрытый образ жизни. Типичная семья состоит из супружеской пары и множества детей. Старший сын, как правило, женится и остается жить с родителями. Молодые не могут переехать в свой собственный дом, пока не женится младший брат и в доме не появится новая невестка. Еще одна традиция — браки по расчету, с чем и столкнулась Сильвия. Сейчас эта практика не так распространена, но традиционно старший член семьи принимал решение о свадьбе и подыскивал девушкам выгодную партию. Жадные грубые глотки виски. Он бурлил в организме оперативника наравне с кровью. Назвать Сильвию «мамой» Сергей не мог, не поворачивался язык. В детстве он никогда не мечтал о том, что однажды его заберёт мама и он будет жить в семье, в квартире, а не на продавленной кровати с сеткой, покрытой двумя пледами, одним из которых предстояло укрываться зимой. Поэтому в квартиру, которую ему выделило государство, Седой купил самую комфортную кровать и регулярно покупал новейшие ортопедические матрасы, в комоде лежали десятки комплектов постельного белья, меняющегося еженедельно. Не говоря уже об утеплённой квартире, пластиковых окнах, холодильнике, всегда под завязку забитый мясом, зелёным горошком, какао и молоком. Всем этим он не мог наесться до сих пор. Зато от сгущёнки тошнило от одного слова. В спецназе отдавал напарникам. Сладкоежка Романов за это отдавал ему консервы. В понимании Сергея равноценный обмен. Он же, Александр Николаевич, тогда напарник, теперь начальник, один раз робко предложил поискать родителей, мало ли что. Но Сергей отказался. Если они вычеркнули его из своей жизни, то он набиваться не будет. Зачем? А оно вон как всё оказалось. Больно. Очень больно. Глоток. Ещё глоток. Хотелось заглушить её, вырубиться, а когда прийти в себя, то узнать, что это всё — сон. Но мозг на удивление работал. Вспоминал, напоминал, понимал. Вот только с принятием проблема. Пришло сообщение от Рады: «Мама спрашивает, сможешь ли ты прийти на выходных. Если нет, мы поймём». Он не знал, что ответить. Ещё и алкоголь закончился. *** Корфу для состояния забытья, покоя и счастья никакой алкоголь не был нужен. У него были любимая женщина и дети. Подъезжая к дому, Владимир предвкушал глаза и объятья Анны, рассказы сына про школу, вес крохотного тельца дочери и её дыхание, когда она смешно шевелит носиком. Глупо улыбался. Заехал на территорию участка, ворота закрылись автоматически и увидел, как супруга с кем-то любезничает через забор, на участке Романова, и заразительно смеётся. Нахмурился, но заметил неподалеку охранника. Это успокоило. Владимир смотрел на любимое смеющееся не ему лицо и внутри поднималась чёрная волна ревности и злости. Вцепился в руль и пытался успокоиться. Солнце спряталось за тучи. Вздрогнул от стука в стекло. По ту сторону стояла Анна и счастливо смотрела на него, рядом была коляска с Верочкой. Звонко залаяли Бастер с Лаки. Вздохнул, выключил зажигание и вышел из авто. Супруга настороженно смотрела на него, улыбку сдуло ветром. Он, получается, уже не достоин улыбки собственной жены?! Погладил собак. К дочери всё равно после тщательной промывки. Засунул руки в карманы парки и решительно направился в дом. Анна отмерла, посмотрела в коляску на посапывающую спокойно кроху и пошла следом. Владимир помог завести личный транспорт Верочки в дом, разделся и поднялся в комнату. Анна сидела в кресле и кормила дочь, мысленно и морально настраиваясь на разговор с этим мрачным и таким родным человеком. Причину, кроме напряга на работе, понимала. Но не принимала. Положила малышку в кроватку, услышала, как муж зашёл к тёте. Анна стояла молча у окна, обняв себя руками, большим пальцем крутила обручальное кольцо на безымянном. Это было украшение, напоминание об единственном мужчине, охранная грамота от чужих посягательств, защита, опять же, счастье. Вошёл Владимир. Не такой хмурый, как чуть раньше, видимо сытный обед расслабил, он склонился над Верочкой и рассматривал её. — Ты так и не научился мне доверять, Володя. — негромко и горько вздохнула блондинка. Корф повернул к ней голову, увидел её поникшую фигурку и сердце сжалось. Разве этого он хотел? Подошёл к ней и попытался обнять, но Анна вывернулась из его рук. Смахнула набежавшие слёзы, склонила голову и невидящим взглядом рассматривала ковёр на полу, который муж купил для теплоты и уюта: — Это Вадик Попов, мой одноклассник, ему ещё передний зуб выбили в классе шестом. Работает строителем, на Сашином участке. Увидел меня, узнал, мы перекинулись парой слов, он довольно смешливый, анекдот рассказал. А ты уже в стойке. Мне что, ни с кем разговаривать нельзя? Я сижу дома, поговорить не с кем, Верочка только слушать может, если не спит, тётя Надя спряталась в свою раковину, я её оттуда достать не могу, с Варей не обо всём и поговоришь. Это просто бывший одноклассник. У меня их в классе тридцать было, из них двадцать три мальчика, ты к каждому ревновать будешь? Мы же договаривались, Володь. В первую встречу. И дура в семье я.- помолчала. — Я всё понимаю, правда. Я понимаю, что историю с Репниным простить невозможно, я своими руками сломала наши жизни. — Корф дёрнулся, как от удара. И никто не заметил, что в дверном проёме замер Володя-маленький. — Но ты же умный, добрый, терпеливый, ты же все мои закидоны всё это время терпишь. Разлука не помогает забыть, нет! Она сглаживает острые углы непонимания, оставляя в памяти лишь хорошее. И расставляет на свои места. В моей жизни существует только два мужчины — вы с Вовкой. Зачем мне кто-то, если у меня есть ты? Ты даже не представляешь, что́ ты для меня. Ты — вся моя жизнь. Зачем она мне без тебя и Вовки с Верой? У меня же кроме вас никого нет. Владимир сглотнул и взял жену за руки, заставив посмотреть ему в глаза. Увидел непролитые слёзы и мысленно обругал себя последними словами: — Вся моя жизнь принадлежит вам. Лишь бы вы были рядом. — чуть хрипловато прозвучал голос ревнивца. Анна расстроено и предельно открыто смотрела в его не менее расстроенные глаза, знала, что себя он сейчас ругает сильнее всего. Поднесла к его лицу свою правую руку и пошевелила безымянным пальцем: — Это — моя защита от чужаков. Тот момент, когда ты надел мне первое из двух колец на палец я не забуду никогда. Я столько лет не смела об этом даже мечтать. Зачем же я буду всё это рушить? — Прости меня. Я до сих пор больше всего на свете боюсь вас потерять. — Ни-за-что. Ни-ког-да. Они улыбнулись искренне и с облегчением, потёрлись носиками друг о дружку и обнялись. Из-за плеча Владимира Анна увидела белого как полотно сына, резко отстранилась от мужа и бросилась к мальчику, пытаясь его обнять: — Вова? Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Володя-маленький отшатнулся от неё с затравленный взглядом: — «…историю с Репниным простить невозможно, я своими руками сломала наши жизни.» Значит, всё это время, ты мне лгала?! Говорила, что папа в командировке, а сама развлекалась с Мишей?! — ребёнок заводился с каждым словом. Анна и сама побледнела, она не думала, что он её услышит, обычно они с Володей плотно закрывали дверь. Отвела руку за спину и схватила за руку старшего Корфа, прося таким образом держать себя в руках. — Не смей в таком тоне и такими словами говорить о своей матери! — металлическим голосом произнёс Владимир, хоть по себе знал, что этого делать сейчас нельзя. — Немедленно извинись! — Да ты что?! А за что?! За многолетнюю ложь?! За сказку про героического отца?! Ты хоть когда обо мне узнал, то, папаша?! Или за её поблядушки с Репниным?! — глаза майора сузились, но на последней фразе рука ощутимо зачесалась, лишь сжимающая её Анна не позволила. — Ненавижу! Володя-маленький громко хлопнул дверью и закрылся изнутри на защёлку. Владимир подхватил Анну на руки и усадил на кровать, обнял, параллельно открыл бутылочку с водой, стоящей на тумбочке и насильно влил ей в рот. Женщина разрыдалась. — Тише, любимая, тише. Успокойся, тебе ещё нашу Верочку кормить, тебе нельзя нервничать. А с Вовкой я потом поговорю. Он успокоится и поговорим. Я всё ему расскажу. — Господи, да что же я за идиотка клиническая! Я же сейчас все мосты с сыном сожгла. А у него ещё и впридачу переходный период, гормоны по голове бьют. — Ш-ш-ш, я рядом, мы вместе, мы всё решим, со всем справимся. Нам нужно только успокоиться. — И что ты ему скажешь? — Правду. И объясню, почему мы не хотели рассказывать ему эту самую правду. Главное, что мы его любим. — Владимир мягко перебирал женские волосы, незаметно успокаивая Анну. — Только он нас ненавидит. Меня. — Он нас любит. Это он так сказал, чтобы нас позлить и задеть. Он — Корф, я уж это как никто знаю. — Нет, по его глазам было понятно, что так и есть. — Сама говоришь, что это гормоны. Всё наладится. Я обещаю. Я очень сильно тебя люблю. А проболтаться мог любой из нас. Не наговаривай на себя. Анна уткнулась в плечо Корфа и разрыдалась. — И за что мне такое счастье в твоём лице? Мой самый лучший и любимый человек. — То, что я «счастье», — с сарказмом хмыкнул мужчина, — я полностью согласен. А вообще, есть такое слово «судьба «. И я в него очень верю с некоторых пор. — целовал её макушку. — Моя Анечка, моя любимая девочка, моя Анютка. Корф уложил зарёванную и заснувшую жену в постель, укрыл пледом, поцеловал в щеку, потом проверил дочь, тоже поцеловал и спустился вниз за кофе и шоколадкой. Предстояло всё обдумать. На первом этаже столкнулся с Надеждой Николаевной, которая собиралась на прогулку с детьми. Она встревоженно и молча посмотрела племяннику в глаза. — Разберёмся. — ответил Владимир. — Разбудили малышей? Или испугали? — Немного. Мы во двор, подышим воздухом. Присоединишься? — Минут через десять, хочу кофе. — Хорошо. Есть вкусный чай, но смотри сам. Ты выходной? — Отчёты сданы, ждём возврат от прокуратуры, они, как всегда, телятся. — Ясно. Всё, мы ушли, а то будут мокрые. Мужчина помог спустить коляски и вернулся в дом. Включил кофемашину, достал из шкафчика шоколад, разломал на кусочки. Ополоснул ледяной водой чашку, налил кофе, щедро разбавил горячим молоком, тяжело опустился на стул и задумался. Ситуация препаршивейшая, придётся действительно рассказать Вовке как было. Но самое нужное и важное — найти правильную аргументацию. Ведь если Вовка действительно в него, то он сам всегда «клюёт» именно на объяснения и аргументы. Господи, ну зачем он услышал это?! Ведь не постучал в дверь, как учили. Да, не постучал, да твой же ребёнок хотел сделать сюрприз. В результате, сам себе сделал сюрприз. Неприятный. Главное, чтобы он услышал. А эти гормоны штука очень сложная и опасная. С Аней рассорились, во вторую беременность она постоянно плакала, хоть и старалась по нём держаться, но он всё видел, а если не видел, то уточнял у тёти. Чёрт, ещё и Бенкендорфа дома нет, хоть тут можно было бы быть спокойным. Не ощущая вкуса напитка выпил содержимое чашки, горький шоколад вернул в реальность. Присоединился к гуляющим Карапузикам и их маме. Бродили молча в сопровождении собак и под ненавязчивым присмотром охраны. Перед тем, как скрыться в своей комнате, Надя так же молча погладила лицо Владимира и коротко клюнула его в щеку. Плотно закрыла за собой дверь. Чем дольше не было сообщений от Александра Христофоровича, тем молчаливее становилась его жена. Учитывая, что на дворе начало октября, а уехал полковник за неделю до появления Верочки, то молчание Нади начинало психологически давить на Корфа. Записка, конечно, немного ободрила, но это бумажка, а не человек. И спокойнее было бы, чтобы все были дома. Так, это потом, пока со своей мамой побудут Карапузики, а сейчас — свой сын. Владимир заглянул в комнату, убедился, что Анна спит, тщательно умылся ледяной водой и негромко постучал в комнату Володи-маленького. Осторожно нажал на ручку и дверь плавно поддалась. Значит, мальчик выходил и не закрылся изнутри. И слава богу, мало ли что. Бесшумно вошёл и профессионально огляделся: все отцовские подарки разбиты или растоптаны, стол пуст, потому что с него всё было сброшено на пол, хорошо, что ноутбук в ящике стола, а вот принтер придется отдать своим на диагностику, на всякий случай. Фотографии тоже мелко порваны. Корф с трудом подавил тяжёлый вздох, он сделал в своё время то же самое после ссоры с отцом. Только те фотографии восстановлению не подлежали, это сейчас всё в телефонах, печатай, не хочу. Сам Володя-маленький лежал на диване, спиной к нему, подобрав ноги к животу. Владимир неловко устроился рядом, погладил сына по голове, но тот дёрнулся и прижался к стене. Мужчина коротко поцеловал детскую голову и подошёл к окну. После недолгого молчания негромко заговорил, подбирая слова: — Сейчас я очень хорошо понимаю твоё состояние. Честно. Но постарайся меня выслушать и услышать. Для начала: это я подговорил маму сказать тебе то, что мы в итоге и сказали. И то, что я рассказывал про свою прошлую работу — правда. Почему мы с мамой тебе не сказали правду сразу? Нам обоим стыдно за произошедшее, за нашу ошибку. И мы с мамой очень рады, что судьба дала нам возможность её исправить. И мы никогда больше её не повторим. — помолчал, чуть повернул голову к детской кровати и понял, что её обладатель внимательно прислушивается, осталось всё правильно сказать. — У меня был лучший друг, Михаил Репнин, добрый, верный малый, романтик-соплежуй, смешной и наивный. И любимая женщина — твоя мама. Дружили мы с детства, но лет в шестнадцать я посмотрел на Анну не как на подругу по шалостям, а совсем по-другому, как на девушку, хотя ей тогда лет десять -одиннадцать было. В общем, влюбился, потом полюбил. Сильно так, глубоко. Но, в отличии от Миши, я был грубиян, задира, регулярно дрался, ходил с разбитым носом, мои «фонари» под глазами хорошо освещали улицу. Какое-то время мы с Репниным не на шутку соперничали за сердце твоей мамы. Точнее, объясниться мы объяснились, встречались, гуляли, помогали друг другу, но и Миша, хм, подкатывал к маме, и, честно говоря, выгодно отличался от меня: всегда чистый, аккуратный, лицо нормальное, розовощекий, регулярно дарил букет полевых цветов, а не то, что я — одну розу и то нормально донести не мог, то стебель сломаю, то бутон. — горько усмехнулся — просто я очень нервничал, не сильно я и умел тогда, да и сейчас, проявлять какую-то заботу, нежность. По физиономии зарядить, руку заломить — это ко мне, а цветок подарить — проблема. Когда мы с Аней вместе гулять выходили, все шарахались от нас, мы выглядели, конечно… Как Красавица и Чудовище. Она — маленькая, худенькая, невозможно красивая, аккуратная, чистенькая, в платьице, и я — лицо расцарапано, обязательный синяк под глазом, накачанные руки, которые я уже тогда демонстрировал, растянутая футболка, потёртые джинсы. Тот ещё видос. И Миша, зализанный, в костюмчике. — Владимир помолчал пару секунд и продолжил. — Как только маме твоей исполнилось восемнадцать я потащил её в ЗАГС, мы подали заявление, расписаться должны были в ноябре. Ну, не совсем сразу, осенью, пока из армии вернулся, пока с документами разобрался… Всё это время, пока меня не было рядом, Миша крутился возле мамы. Но она на него не обращала внимания. Меня ждала. — в голосе явно прозвучали теплота, горечь и гордость. — Я вернулся, и мы практически не расставались с Аней. Репнин ревновал, хотя права на это не имел, тогда мы ещё не знали, что он… болен. Перед свадьбой устроили мальчишник, типа по правилам, чтоб их… Просыпался я тогда тяжело, не только с похмелья, потом выяснилось, что там была лошадиная доза снотворного. Продираю глаза, а рядом знакомая моего знакомого, который с нами «гудел», в моей постели. Я по себе руками мац-мац, я в одежде. Значит, всё отлично. Но понять, что вообще происходит не могу, в башке «сиреневый туман». А тут открывается дверь и твоя мама всё это видит… Тот её взгляд я запомнил на всю оставшуюся жизнь. И ушла. Пока я выпутался из-под одеяла, пока смог хоть стоять ровно, её и след простыл. Как я потом не искал её, не пытался поговорить — она меня избегала, пряталась. С одной — она увидела своими глазами то, что увидела, и я её прекрасно понимаю. Но с другой, она была уже беременна тобой, пришла ко мне, чтобы рассказать об этом, только от врача… А тут жених с другой в кровати… И плевать, что одетый… Так мы и расстались. Дальше я попросился в спецназ, работа отвлекала. Потом, спустя годы, когда мы… Да, признаю, мы с мамой случайно столкнулись в офисе. Поговорили, всё выяснили. Перед этим мы арестовали Репнина и на допросе он мне лично рассказал, что у меня есть ты. И что он специально это всё нам подстроил, чтобы нас рассорить, чтобы быть на моём месте, быть вместе с моей женщиной. — Корф давно уже сжимал кулаки. — В тот момент, когда я узнал, что у меня есть ты… — майор улыбнулся, — я был самым счастливым человеком на свете. Когда мы всё выяснили с твоей мамой и она согласилась стать моей женой — это чувство счастья стало моим постоянным спутником. — молчание. — Мы с мамой фатально ошиблись, признаю. Но беременность она такая, гормоны шалят, мешают здраво мыслить, помнишь, как сейчас мама регулярно плакала и кричала на беднягу Бастера? Так и тогда. И я не смог достучаться до неё, всё объяснить. Почему мы не рассказали всё сразу сейчас? Нам было очень стыдно и тяжело признаться в своих ошибках. Да, нам, взрослым было очень стыдно признаться в своих ошибках, потянувшим такой результат. — слегка вздрогнул, когда ощутил, как Анна прижалась к его спине, но не обернулся. — Поэтому я и предложил маме тот вариант, который ты услышал. За что мне тоже очень стыдно. Прости нас, пожалуйста. Я всё равно очень сильно люблю тебя. Я понимаю всё, и как ты ждал меня, папу, и как больно мы сделали тебе своей ложью. Мы больше так не будем. Хоть больше не надо. Но я обещаю, мы с мамой всегда были и будем с тобой честны. Мы очень сильно тебя любим. И друг друга. Я ничего не могу изменить в прошлом, но могу и буду делать вас счастливыми сейчас и в будущем. И я действительно всегда любил тебя, даже не зная, что ты это ты. Просто потому что я всегда мечтал о ребёнке от любимой женщины. И потому, что я люблю её, я не позволю тебе говорить с мамой в таком тоне, как ты говорил. У тебя никогда и не будет человека, который будет любить тебя сильнее чем мама, всегда и любым — плохим или хорошим, чёрненьким или беленьким. — помолчал. — Прости нас, сын. Мы тебя очень любим. И я обещаю, что это была последняя тайна. Владимир подошёл к мальчику, поцеловал его затылок, взял Анну за руку и молча потянул к выходу, глазами попросил её ничего не говорить. — Я поверю, что ты мой отец только после анализа ДНК. — ударило в спину. Анна ахнула, а Корф спокойно на пятках повернулся к Володе-маленькому лицом: — Хорошо. Выбирай лабораторию и скажешь когда, я на работе предупрежу, что чуть задержусь. Оплачиваешь, я так понимаю, ты. Обедать и ужинать с нами ты тоже не будешь, значит, найдёшь всё на кухне. Тишина в ответ. Мужчина вытолкал жену из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Анна стояла в коридоре и хватала дрожащими губами воздух. Корф обнял её и завел в комнату. Их дверь закрыл на защёлку и принялся лихорадочно целовать любимую. Блондинка выпуталась из его рук: — Володя, это не нормально! Какой ДНК?! Зачем ты ему потакаешь?! Зачем виноват один ты?! Я что, мимо проходила?! — Так, спокойно! Ну вот, теперь Верочка хнычет. — спокойно взял на руки малышку, поцеловал и принялся укачивать. — Она кушать хочет, давай мне её. Владимир передал дочь матери и вцепился руками в детскую кроватку. Что воспоминания сильно «приятные», что вообще ситуация. Требование анализа добило окончательно, это выражение недоверия к собственной матери, хоть и говорилось отцу. Он понимал, что сын сказал это специально, чтобы побольнее ударить, сам такой же. Но как они потом будут выходить из этой ситуации? Анну он не винил ни разу, проболтаться мог и он сам. Чёрт! Теперь он хорошо знал, что чувствовала Надя, когда он бросил ей в лицо свою роковую фразу, как ей было больно. Как было больно его девочке, когда он издевался над ней. Вот и его час расплаты пришёл. Привлёк к себе Анну, вытер её слёзы и крепко обнял. Уткнулся губами во вкусно пахнущую макушку и задумался. *** Седой сидел на краю кровати, руками растирал лицо. Заляпанные спортивки и вонючая потная футболка украшали самого офицера. Вчера в незваные гости пришли Александр с Владимиром. Корф стянул его пьяное тело с постели, засунул под ледяной душ, потом под более теплую воду и принялся энергично растирать. Из кухни потянуло пищей. Романов варил пельмени, паралельно отваривал мясо на первое, варил кофе, наливал «опохмелин» и разгружал пакеты с продуктами. — Сядь. — властно скомандовал начальник и поставил перед Сергеем стакан с лечебным напитком. — Пей. Молча и до дна. — на тарелке перед носом появились пельмени с майонезом и щедрым количеством хлеба. — Жри давай, я пока приготовлю чего-нибудь. Потом поговорим. — Если будешь мораль читать, я подам рапорт. — Хуяпорт! — не удержался обычно спокойный и интеллигентный Романов. — Ешь! Потом поговорим! Все четыре конфорки на плите активно что-то готовили. Владимир вынес в коридор мусорный пакет, полный пустых бутылок и остатков еды. Поставил окно на проветривание. Сел за стол напротив хозяина квартиры. Саша поставил три кофейные чашки, разлил кофе из турки, поставил в центр стола бутылку с молоком. Щедро плеснул в свою чашку, сел и в упор рассматривал друга: — Рассказывай. Всё. Из-за чего такой загул. Сергей помотал отрицательно головой. — Это не просьба, это приказ. Капитан принялся послушно всё рассказывать, тяжело ворочая языком. За это время перед ним появилась тарелка с солянкой, запотевшая бутылка водки и три стопки. — Вам-то куда? Семьи, дети. — А ты сам не хочешь заняться вопросом семьи и детей? — поинтересовался Владимир, закусывая водку тремя тонкими кружочками лимона. Открыл коробочку конфет и сделал глоток крепкого кофе. — Галинку свою, поди, до сих пор не забыл. Из-за собственной глупости, между прочим, потерял. В первом вопросе я лично не советчик, а в этом могу. Мы с Аней яркий пример. — налил себе ещё стопку и повторил. — Вон, с малым разгребаю теперь. — Рассказывай. — чуть заплетающимся языком повторил интонации Александра Сергей. — То-то ты пьешь, хотя в язвенники записался. — А я в квартире переночую, в дом не поеду. Завтра идём с ним делать тест. Охранник его привезёт. Встретимся в клинике. — Так тебе тем более нельзя. — Романов положил ладонь на стопку Корфа. — За двенадцать часов до. А нам на одиннадцать. Сейчас девять. Нормально. Больше не буду. Кстати, я на работу приеду позже. — Я догадался. Пока затишье. Так, Серёга, давай, бери себя в руки. Твоё будущее зависит только от себя. И мой тебе личный совет: попробуй поговорить с Галиной. Возможно, как-то наладится и с семьёй. Я не говорю, что нужно целоваться в дёсны, но поддерживать отношения можно? Постепенно. Если тяжело — уйти в сторону. Подумай. Но пить это не выход. — Саша потрепал напарника за плечо. — Я не знаю, что делать. — Жить, Серый, жить. Сегодня вторник. Чтобы в понедельник был мне на работе трезвый, чистый и благоухающий. Через время трое взрослых мужчин сидели на полу и смотрели футбол *** Осень мягко, но уверенно вступила в свои права и щедро разрисовывала природу в яркие краски. Под ногами все чаще шуршали разноцветные опавшие листья. Солнце было ещё ярким, но уже не так грело, небо из ярко-синего всё чаще становилось серым. Участились и дожди. В последний день октября Надя катила перед собой коляску с детьми, где мальчики сидели, а Светочка лежала, и бродила по огромному участку вокруг дома, стараясь не приближаться к одноэтажному домику охраны. Она обдумывала завтрашний день. Завтра — первая солидная круглая дата у её мальчишек — Карапузиками целый годик. Володя с Анной и Варвара с Гришей одолели идеями и предложениями. Было понятно, что они стараются больше для самой Нади, чем для детей, которые ещё ничего не понимают, им главное мама-папа рядом и еда по расписанию. Приближаясь ко входу в дом услышала шум мотора за воротами и замерла. Створки разъехались и на территорию въехали две машины: Владимира и Александра Христофоровича. Женщина не верила своим глазам, крепко сжала поручень коляски, боль немного отрезвила. Из полковничьей машины вышел он сам, в пальто, с шарфом, закрывающим подбородок, и широким шагом приблизился к любимой женщине. В шаге от неё замер и неуклюже усмехнулся. — Шурик… — негромко выдохнула Надя, взгляд зацепился за подбородок. — Я, Солнышко моё родное… — последнее препятствие преодолено и жена в его руках. Стукнулся лбом в её висок. — Надюшка… Я соскучился. Уже всё, родная моя, уже всё. Я дома, я с вами… Она вдыхала его запах и не верила самой себе. Бенкендорф присел перед детьми и с жадным любопытством их рассматривал: — Какие большие вы уже… Мои сладкие… Папка ваш успел, успел на ваш день… — встал и смотрел на жену, замечая все изменения. — Сегодня и завтра я точно выходной, потом нужно будет отчитаться лично перед генералом и у меня месяц отдыха. Супруга подняла руку и осторожно, боясь причинить ненужную боль, прикоснулась к шарфу. — А, это, не, нормально всё, Солнышко моё родное. Вот. — сдёрнул предмет гардероба и перехватил любимую кисть. На Надю смотрела мужская щетина с вырванными клоками волос, местами обожжённая. — Это я так побрился два дня назад. В питерской гостинице перебои с электричеством, так у меня такая красота. Пошёл в магазин, купить новую, моей не оказалось, а ту что купил — подделка, она решила сделать из меня шашлык, но я не поддался. Думал, тут в парикмахерскую заскочить, но очень сильно к вам хочется, поэтому я в таком виде. — Глупый… — наконец произнесла Надя. — А дома есть запасная. — В дом? Или вы только вышли? — В дом. Вас всех нужно кормить. В этот момент открылось окно и в нем появилась Анна: — Тёть Надь, я стерилизую бутылочки. Дядя Саша, с возвращением! — Спасибо большое, Анечка. Идём, Шурик, идём. У Якова тоже отпуск с выходными? — Да, ему надо с квартирой разобраться и он хочет переселиться сюда окончательно. Но все дела потом. Сейчас душ, ты и дети. И ты мне всё-всё расскажешь. И что за бутылочки? — Сейчас всё увидишь. Только… -… сначала в душ. Так, сумку я потом заберу. Александр Христофорович попытался взяться за коляску, но малыши звонко захныкали, и за дело взялась мама. Пока Бенкендорф принимал водные процедуры и приводил лицо в порядок, Надежда Николаевна успела покормить дочь. — Сейчас придёт наш папочка и покормит наших мальчишек, да, Светочка? — но малышка уже крепко спала, чем облегчила задачу родителям. Женщина уложила Светлану в кроватку и повернулась за замотанными в термопокрывало детские бутылочки, как оказалась в руках мужа. В них хотелось провести всю оставшуюся жизнь. — Шурик… — провела ладошкой по гладкому подбородку и улыбнулась. — давай покормим Карапузов, они заснут и будем отдыхать. Ты ел? — Нет пока. С тобой поем. Я теперь тоже могу их кормить? — Да, смотри… — А… — Они уже выросли из молока, им теперь можно и нужно что-то более питательное. Надя взяла на руки Ивана, подошла с ним к Александру Христофоровичу и положила голову супругу на плечо, сама тем временем напоминала крохе о том, кто это рядом. Через время малыш спокойно устроился на руках у папы и активно жевал соску. — Какая прелесть. — прошептал мужчина, глаза которого были на мокром месте. — Есть такое. — Надя сидела на краю постели, у неё на коленях расположился Даня и держал обеими крохотными ручками бутылочку. Бутылочку младшего держал Бенкендорф. — А потом что? Как обычно? Газики, памперс и кроватка? — Да, только не памперс, а пелёнка. У нас небольшие изменения, папочка, но ты быстро освоишься. — Ам- ня. — проговорил Ваня. Александр Христофорович замер от удивления. — Ма. Ам. Ма. — продолжил рассказывать новости мальчик. Надежда Николаевна улыбнулась: — Да, Ванечка, ты всё сам папе расскажешь. Мы же учили слово «папа», вот, папа тебя кормит, мой сладкий. Даня тем временем благополучно поел, отбросил бутылочку в сторону и принялся ощупывать лицо матери. — Нет, дорогой, спатки, спатки, Мандаринка. Но малыш не сдавал позиции, женщина была вынуждена посадить его на сгиб локтя, тогда Даня устроил головку у неё на плече, и ходила с ним по комнате, что-то негромко рассказывая. Иван звонко оповестил о сделанных важных делах. — Папа, теперь можно помыть его и в ванной. Справишься сам? — Постараюсь. Полотенца, мыло всё то же? — Да, родной, спасибо. — Перестань. После того, как пара с трудом уложила мальчиков спать, Александр Христофорович обнял жену, и они так и стояли практически в центре комнаты. Он мягко массажировал пальцами её голову, она отгревалась в его руках. — Надюшка, Солнышко моё родное, девочка моя любимая, я соскучился невероятно. Как у вас дела? Почему они уже из бутылочки кушают? Как они себя вели? Ты как? Совсем тебя замучили, я теперь свободен, больше возьму на себя… — Шурик, перестань. Всё отлично, ты дома, всё хорошо. Мальчишки растут, поэтому и сменили посудину. — Надя мягко улыбнулась и прикоснулась губами к его щеке, наконец поверив, что Бенкендорф реален. — Я в полном порядке, ведут себя хорошо, но очень любят болтать. Ванюшка ещё и любитель поспать. Даня активно ползает, встаёт на ножки, пока не ходит, но скоро пойдёт, я уже вижу. Ванюшка пока только ползает, но всё нормально, всё, как должно быть. Конечно, ты им займёшься, ты их папа, тебе и карты в руки. — Они не сильно меня испугалась, неужели узнали? — Естественно. — Моя футболка вместо простыни? — иронично поинтересовался. — Скорее, чтобы твой запах помнили. Так, болтун, идём кушать. Ты вообще, когда ел-то? — По дороге. — Шаурму? Или хот-дог? — Хот-дог. — Ясно. У нас не разносолы, но домашнее. Потом тебя нужно познакомить с Верочкой. И ещё, Шур, не удивляйся и не реагируй ни на что, что бы ты не увидел или услышал. Я всё расскажу. После экскурсии по дому и позднего обеда пара заснула. *** Костя неспеша бродил по огромному супермаркету, медленно наполняя тележку продуктами, средствами гигиены, чистящими-моющими, пото перешёл на вкусняшки. Квартиру перед командировкой он оставил в идеальном состоянии, то есть полностью пустой, всё подъел и использовал. Не хотел, чтобы за его отсутствие там завелись непрошенные жильцы. Поэтому нужно закупаться заново. Можно, конечно, поехать к родителям и пожить какое-то время на всём готовом, но не хотелось. Эта поездка в очередной раз напомнил ему о том, что он никому не нужен. Вышел на улицу и направился к дому, в руках четыре полных пакета. Надо почитать относительно собаки из приюта, хоть кто-то дома встречать будет, а потом можно и в дом забрать, ни Сашка ни Наташа не будут против, сами об этом думают. Остановился возле лавочки у подъезда, поставил на неё покупки, достал из потайного кармашка ключи, подхватил пакеты и вошёл внутрь. Выйдя из лифта почувствовал вкуснейшие запахи выпечки, готовящегося мяса и ещё чего-то, от чего живот весьма неприлично заурчал, напоминая о том, что Романов не заказал ничего на сейчас, ни пиццы ни роллов. Чем ближе парень подходил к своей квартире, тем ближе становились ароматы. Неужели мама приехала? Но откуда она узнала? Полковник сказал? Вряд ли, и запахи не мамины. А может и не из его квартиры. Вошёл, включил свет в коридоре и замер. В дверном проёме комнаты стояла Виктория. Она была в бежевом спортивном трикотажном костюме размера на два больше её самой и домашних тапочках с бумбонами. Молодая женщина нервничала и покусывала губы. Константин поставил пакеты и дорожную сумку на пол, засунул руки в карманы джинсов и смотрел на неё. В её глазах стояли напряжение, раскаяние и любовь, в его — усталость, грусть, неверие и любовь. — Ты? — лаконично и не очень умно спросил хозяин квартиры. — Я. Мы. — быстро поправила саму себя гостья. — У тебя проблемы? Она странно дёрнула головой: — Помойся с дороги, и поговорим. Я на кухне, прости, похозяйничала, Тима спит. Костя молча и неуклюже кивнул, было непонятно он вообще услышал, что ему было сказано или нет. Но разделся, достал из пакета мыльно-брыльное и закрыл за собой дверь в ванную комнату. Вика выдохнула и отправилась на кухню, для начала нужно было накормить мужчину. Она понимала, что с радостными объятьями Костик к ней не кинется, не говоря уже о том, что он вернулся из долгой изматывающей командировки и ему бы элементарно отдохнуть, отоспаться, отьестся. Ничего, сейчас быстро поговорят и всё. Если нет — они утром уедут к себе, постоянных жильцов она ещё не пустила. Романов отчаянно драил себя мочалкой и пытался понять, что происходит. Почему Вика здесь, явно не первый день и даже не неделю. Зачем? Чёрт, надо успокоиться и поговорить с ней спокойно, а он уже завёлся. Она стала ещё красивее. Тщательно побрился, намазал свою деликатную кожу лица всеми кремами, которые стояли в определенном порядке, по размеру. Когда он уезжал этого точно не было. Что ещё изменилось в его квартире?! Так, дезодорант, халат и в комнату, нормально одеться. Кухня встретила его не только изобилием запахов и домашней еды, но и обновлённо-обжитым видом: на столе вязанная скатерть с вязанными подставочками, чистота, отмытая до блеска плита и посуда. Сияющие окна. На стульях вязанные, в тон скатерти и моющимся обоям, сидушки. Стильно, красиво, уютно. Молча на всё это смотрел. — Поешь сначала, потом поговорим. — негромко произнесла Виктория. Костя налил себе чаю, жестом пригласил её сесть, грел руки о чашку: — Я слушаю. Только чётко и подробно, чтобы я понимал, за что браться сначала. Есть я буду потом. Молодая женщина послушно села, положила руки на столи и сцепила пальцы в замок. Тяжёлые волосы красиво струились по плечам и вызывали острое желание к ним прикоснуться, но нельзя, нужно разобраться с её делами. — Проблемы две. Точнее,… Ладно. — сделала глубокий вдох. — Я хочу попросить у тебя прощения за свои слова и поведение. Кое-что я поняла и понимаю, что твоей вины в произошедшем с Тимом нет. Ты как раз сделал всё для того, чтобы его спасти. — помолчала. — Мне было очень страшно. За вас обоих. Лишиться кого-нибудь из вас… — она покачала головой. — Оказалось слишком. — Через несколько секунд продолжила. — Как и прожить это время без тебя. Ты сделал за то короткое время для нас столько, сколько не сделал никто. Ты дал мне возможность стать собой. Но собой я могу быть только с тобой. Это вторая проблема. Молчание затягивалось. Гостья смотрела на свои руки и не видела их, как и Костю. А он давно уже отставил свою чашку с остывшим чаем и глупо улыбался. — То есть, ты хочешь сказать, что я тебе не безразличен? Вика подняла голову и смотрела на него сквозь слёзы. Несмотря на его довольно забавную физиономию, улыбнуться не получалось. Было страшно. — И ты готова доверить мне себя и сына? Нашего сына? Слёзы молча сорвались с её ресниц. — Эй, вот этого не надо. — вытер влагу и провел тыльной стороной ладони по её ухоженному лицу. Положил свою руку на её. Потянул на себя, усадил на колени. Внимательно рассматривал любимое лицо, наконец позволил себе прикоснуться к волосам Вики и только в этот момент понял, что она реальна и у него нет слуховых галлюцинаций. Притянул к себе и поцеловал. — Это правда ты? — Да. Тима в комнате спит, вчера соседи сверху всю ночь зажигали, сегодня он отсыпается, я его пораньше уложила. Он каждый вечер тебя ждал. Как и я. — гладила его щеку. — Прости меня. — Давно. Я правда всё понимаю. Это ты меня прости. — Давно. Тебе нужно поесть. — С тобой. — оторваться от её глаз парень не мог. — Тебя уже не смущает наша разница в возрасте? — улыбнулся. — Смущает. Но я ничего не могу с собой поделать. — пожала плечами. — А ничего и не надо. Да и что бы ты не делала, я всё равно тебя не отпущу. — медленно целовал её шею, спускаясь ниже. Подхватил Вику на руки и занёс в свою комнату, чуть не споткнувшись о забытые пакеты. Одной рукой сдёрнул покрывало, положил её на постель, стягивал с неё одежду, его была уже на полу, стараясь не отпускать. Руки лихорадочно гладили идеальное женское тело, задавая темп её губам. Она сдавленно застонала, помня, что за гипсокартоном спит собственный ребёнок, а дверь в комнату они не закрыли. Костя старался быть осторожным, но с тем чувством, которое охватило их в этот момент это было невозможно. Они оба словно сошли с ума. Костя крепко обнял обеими руками Вику со спины и целовал мокрые плечи: — Это правда ты? — Да. — слабо прошелестела женщина. — Как ты? — Всё хорошо. Надеюсь, Тима мы не разбудили и он сюда не заглядывал. Иначе у него стресс. — Я закрыл дверь. Я это помню. — перевернул не сопротивляющуюся Вику на спину и их безумие повторилось. — Надо в душ и поесть. Иначе я тут и умру. — Надо. Всё уже остыло. Костя сидел за столом и с любовью рассматривал Вику и её телодвижения. Было непривычно, что кто-то хозяйничает у него на кухне. Перед носом появилась тарелка с куриным супом и вермишелью. — Ешь, потом второе. Хлеб. — возлюбленная придвинула блюдце с нарезанным батоном. Костя протянул к ней руки и посадил себе на колени. — Тебя покормить? — Да. Потом разберём пакеты. Только я для Тима ничего не купил. Как и для тебя. Я не знал, что вы здесь. — И как ты мог? — Виктория улыбнулась и поцеловала его в нос. — Открывай рот. Она скормила ему двойную порцию первого и второго в виде картошки и запечённой курицы с овощным салатом. — Я очень хочу попробовать этот рулет, но он в меня сейчас не влезет. — пожаловался Костя, крепче прижимая к себе любимую женщину. — Значит позже. Давай разберём покупки, пока мы их не затоптали. — соскользнула с мужских колен. Костя догнал её в дверном проёме, взял за руку и открыто смотрел в глаза: — Я тебя очень сильно люблю. — Я тоже очень люблю тебя. — чуть запинаясь отозвалась Вика. Было страшно. Однажды она уже поверила и призналась. Чем это закончилось она хорошо помнила. — В этот раз всё будет по-другому. Всё будет хорошо, не бойся. — негромко произнес Костя в ответ на неозвученные страхи. — Я — не он. — весело улыбнулся. — Сейчас разберемся с продуктами и ты мне всё расскажешь. Скажи только одно, ты завтра выходная? — Нет, через пять дней. Выходной сегодня. А что? — Мг. Понял. Да так, думал делами кой-какими заняться, но тогда потом. Так, кульки. Втащил купленное, и они принялись вдвоём их разбирать. — Ну да, неплохо. Ты что, хотел зажать вино и конфеты? — спросила иронично Вика. — Нет, наоборот, надо это дело отметить. Оставим Тиму. — Вино тоже? — Да нет, рановато. Обойдётся конфетами. — Аж три бутылки. Надеюсь, это стратегический запас? — Да. Часть вкусняшек занесли в предварительно убранную комнату, расставили на тумбочке. Костя бесшумно вошёл в комнатку, где спал Тимофей, присел рядом на корточки и рассматривал его в свете луны. Потом поцеловал детскую головку, поправил одеяло и вышел. — Я как-то не верю, что вы действительно со мной. — улыбнулся и сгрёб любимую в охапку. — Да? — она улыбнулась. — А так? — прикоснулась к его губам. — М-м-м… Немного. Они устроились на кровати, Костя не выпускал Вику из рук. Она умостилась у него на груди. Переплели пальцы. — Спасибо большое за твою помощь и поддержку. — Не за что. Теперь так будет всегда. — Довольно непривычно. — «Любовь есть склонность находить удовольствие во благе другого человека.» — Ух-ты, красиво. И про тебя. — поцеловала его ключицу сквозь футболку. — Ты завтра выходной? — Если ничего экстренного и экстраординарного, то две недели отпуска. Я четыре месяца без выходных и праздников. — И всего две недели? — Пока да. Как у вас дела? Рассказывай, я хочу знать всё. — прикоснулся губами к её затылку, не прекращая гладить. — Кстати, что с соседями? Сначала это. Я завтра с ними разберусь. — Не надо… — Надо, любимая, надо. Они не в частном доме живут. Вокруг люди. Кстати, мы с Сашкой купили дом, точнее участок, дом пока строится. Половина дома моя, наша с тобой. Как построим — переедем. Это в двадцати минутах от города. Я на машине, буду вас завозить. Или тебе удобнее в городе? Тогда присмотрим большую квартиру. — А там школы нет? — Не знаю, если честно. Надо будет у Корфа спросить, они там живут. По соседству. — У них, кстати, девочка родилась. Я её веду. — О, надо будет какую-то цацку купить. Ты всё же отправила резюме туда? — Да. И меня взяли. Спасибо большое. — А я тут каким боком? Я никому ничего не говорил. — Но ты мне подкинул эту мысль. — Тебя устраивает? — Полностью. Представляешь, захожу в палату к Корфам, познакомиться, забрать ребёнка на осмотр, Анна ещё не отошла, а мы с Владимиром Ивановичем как старые знакомые… Она явно сразу в себя пришла. Надеюсь, она не очень ревнивая. Мы потом в два голоса объясняли, откуда знакомы. — Аня ревнивая, это даже я знаю. Хоть и старается в себе держать, но по взглядам видно. — Костя поцеловал Вику в висок. — И я тоже. Только я знаю, как Володька обожает свою жену. — Я не собираюсь давать повода. — Виктория протянула ему конфету. Мужчина налил вина и они чокнулись. — За нас. — За нас. И наше будущее… Утром Костя проснулся раньше любимой женщины и внимательно её рассматривал, осознавая, что это всё ему не снилось. Осторожно поцеловал Викторию в щеку и выбрался из-под пледа и отправился на кухню, готовить завтрак. — Мам, а моло… — в кухню вбежал Тимофей и осёкся. Романов повернулся с улыбкой и выжидательно смотрел на мальчишку. — Костя!!! — через несколько секунд сонное маленькое тельце повисло у него на шее. — Костя! Мужчина обнял его и погладил по голове: — Я. Всё, я уже дома, всё хорошо, Тима, всё хорошо. Не кричи, а то мамочку разбудишь. Давай лучше сделаем ей сюрприз и приготовим завтрак. Тебе в школу? — Да. — Что ты будешь? Молоко у нас есть. — Молочную гречку. Гречка есть, в холодильнике. — Иди умывайся, я сделаю пока. — Доброе утро, — к ним присоединилась Вика, с полузакрытыми глазами и в огромном махровом халате. Поцеловала Тима в щеку и отправила в ванную, сама стукнулась носом в плечо Константина. — неужели это правда ты? — Я, любимая. Давай позавтракаем, потом поговорим. Кофе сделать? — Да, пожалуйста. С молоком. По утрам я тяжело просыпаюсь. — Понял. А ты с кардамоном пробовала? — Нет. А вкусно? — Я сейчас сделаю, попробуй. — Костя метнул взгляд в сторону ванной и захватил её губы в свой плен, прислушиваясь к шуму воды. Романов ополоснул ледяной водой турку, засыпал туда несколько чайных ложек молотого кофе, на кончике десертной ложечки молотого кардамона, добавил несколько кристалликов соли, залил водой из фильтра-кувшина и поставил на средний огонь. Вика всё это время стояла у него за спиной и обнимала. Её дыхание приятно щекотала ему ухо. — А зачем соль? — Попробуешь, прочувствуешь. Ты сегодня в первую смену? — Весь день. До шести. У Тима четыре урока, до десяти минут первого. Я на час заскочу домой и обратно в клинику. — Понял. Тебе на девять? — Да. — Я вас развезу и потом заберу, наберёшь меня. — поднёс её ладонь к губам и помешал греющуюся кашу. — Тима я тоже заберу. У него кружки есть какие-то? — Сегодня нет. Он тебе сам всё расскажет. — Хорошо. — Ты не против, что я тут нахозяйничала? — Только рад. Ты и есть здесь хозяйка. — помолчал. — Ты первая и единственная женщина, которая здесь вообще. Это признание польстило самолюбию Виктории. Костя тем временем снял турку и кастрюльку с молоком с огня, но через несколько минут вернул турку на плиту. Дал закипеть и вновь снял. Повторил это ещё дважды. Женщина расставила тарелки и с удивлением наблюдала за его манипуляциями. — А зачем? — Снимешь пробу — узнаешь. — Романов улыбнулся и налил кофе, потом молоко, в красивую маленькую чашечку, перемешал, поставил на блюдце и перед женщиной. В тарелки положил гречневую кашу, добавил сахар, соль, залил молоком и позвал мальчика. — Приятного аппетита. — улыбнулся и, немного не веря своим глазам, наблюдал за собравшимися за столом. Вика сделала глоточек и прикрыла глаза: — Это невероятно вкусно. — Рад, что понравилось. — Тима, Костя тебя после школы заберёт. И вы побудете вдвоём, пока я не приеду. Пожалуйста, Тим, не грузи Костю своими разговорами, хорошо. — Хорошо, мам. Как скажешь. Кость, а ты больше не уедешь так надолго? — Нет, Тимофей, нет. Я буду ходить на работу, можно? — Да. И вы с мамой ссориться не будете? Взрослые удивлённо переглянулись. — Нет. Не будем. Или очень редко. — улыбнулся Костя. — Так, посуду моешь ты. — Вика повернула сына лицом к рукомойнику. Тим скривился. Костя достал из холодильника банку с шоколадной пастой и принялся намазывать хлеб. — Как кофе? — Роскошный. Такой свежий вкус. И да, что-то изменилось во вкусе самого кофе. Соль? — Да. Два-три кристаллика, а меняет всё кардинально. Тима, в школу что-то надо? — Нет. — Точно? А спортивная форма? — чуть прищурился Константин. — Ой! — Тим рванул в комнату, но мама перехватила. — «Ой» это что значит? — Она постирана, но не сложена. — Вперёд. И одевайся, будем выходить. — повернула голову к мужчине. — Спасибо за завтрак. За кофе особенно. — На здоровье. — коротко поцеловал Вику в щеку. — Я завезу вас и заеду к родителям, но за Тимом приеду, не переживай.- Костя складывал в ёмкости еду для женщины на работу. — У тебя там чайник и микроволновка есть? — Есть. И печеньки тоже. — Это отлично. После школы Костя с Тимом забрали Вику на обед в уютное кафе и весело провели время.