Бурная молодость

Аллея королей кончилась, мы выехали за её пределы. «Надо бы закусить» – подумал я и поделился своими соображениями со спутниками. Те без колебаний присоединились. Оставалось найти подходящую забегаловку. Мы свернули на улицу Чревоугодников, не испытывающей недостатка в заведениях подобного рода. На каждом шагу в глаза бросались яркие вывески и экстравагантные названия многочисленных кафе, таверн, кабаков, баров, ресторанов и закусочных. - Таверна «Сушёная гладь пистолета», – свернув голову набок прочитал Освальд бесстрастным голосом очередную вывеску над стильным каменным зданием в духе морского романтизма. - М-да… – хмыкнул герцог, принимая вертикальное положение. Лицо его изобразило сложную гамму чувств. Я ухмыльнулся: - Просто невозможно не зайти! - Точно, – подтвердила Эстела. Недолго думая, мы сошли с лошадей и, оставив их на попечение малолетнего оборванца, без дела ошивающегося возле таверны, прошли внутрь через маленькую дверцу. Нашим голодным взорам предстало тесноватое помещеньице с низким сводчатым потолком. На стенах висела наглядная агитация в виде плакатов, изображающих одного и того же могучего детину с кружкой наперевес. На каждом плакате было написано: «Пейте пиво пенное – будет морда здоровенная!» Своими мордами мы были довольны, и поэтому заказали безалкогольный коктейль с пирожными. Основательно закусив, мы почтили своим вниманием ещё массу памятников старины. Освальд с Эстелой восторженно глазели на седую древность, я – снова без устали молол языком. Когда же все более-менее достопримечательные места были обсосаны нами решительно со всех сторон, я раскинул мозгами и предложил отправиться на улицу Богемы. - Эта улица – единственная в своём роде, – уверял я своих спутников. – Аналогов не имеет. Я долго распространялся на эту тему. Моя реклама могла расшевелить даже безнадёжного паралитика. В конце концов, Освальд с Эстелой не выдержали: - Не тяни душу! – сказали они. – Где эта улица? Если мы не увидим её через пять минут, то помрём от любопытства. …Через пять минут мы выехали на красный булыжник улицы Богемы. Первое, что бросилось нам в глаза, был официальный плакат, гласивший, что на этой улице, с 6 утра до 12 вечера разрешена любая публичная деятельность, без каких бы то ни было ограничений. …Мы с головой окунаемся в атмосферу непринуждённого веселья, царившую тут. Уличный певец с неизбежной мятой шляпой у ног, драл гитару и оскорблял музыкальный слух прохожих: «Карты, женщины и водка – Вот, что губит нас!..» Популярный шлягер, который он исполнял, я смог узнать исключительно по словам. Свободные художники, расположившиеся у мольбертов в тени деревьев, наперебой предлагали свои услуги: - Шарж за минуту! Почти бесплатно! - Сюрреалистический портрет! Переворот в живописи! - Пейзажи! - Натюрморты! В покупателях недостатка не было. Готовые работы – картины, акварели, графика – были тесно развешаны на ветках и стволах деревьев. Впереди плотным кружком собралась небольшая толпа. Освальд заинтересовался: - А там что такое? Мы подъехали ближе, заглянули, приподнявшись на стременах, через головы. В центре – два джентльмена, весьма и весьма сомнительной наружности. Один из них склонился над жёлтым листом фанеры. - Ставка – двадцать пять золотых, – объясняет он. – Вот этот шарик… (демонстрирует нечто микроскопическое) этот шарик я кладу под один из трёх из напёрстков… Перемешиваю! Ваша задача – угадать под каким напёрстком он окажется. Угадаете – плачу я, если нет – деньги ваши – будут наши! Всё зависит от вашей внимательности… - Это «напёрсточники», – объясняю я своим спутникам. - Ни разу не видел, – отозвался герцог, с интересом наблюдая, как под ловкими пальцами мошенника мелькают три серебряных колпачка. - Обманули! – кричит поигравший. – Полиции на вас нет! - Иди-иди, – отвечают ему невозмутимо. – До свидания! Доносится собачий лай – из переулка появляется полицейский патруль с овчарками. - Атас! – компаньоны вмиг куда-то исчезают, ибо подобная коммерция преследуется законом. Одиноко желтеет фанерный лист. Мы неторопливо двигаемся дальше. Раковина эстрады. На исшарканном деревянном помосте стоит расхристанный поэт и, энергично помогая себе жестами, читает что-то лирическое: «Я люблю тебя – всего три слова, С миллионом чувств они знакомы…» – улавливаю я вдохновенный голос. Зрители довольны – слышны аплодисменты. …Из винного кабачка напротив нетвёрдым шагом выходит вдребезги пьяный королевский гвардеец: «Здравствуй, братец, это – я! С понтом дело три рубля…» – нежно напевает он, периодически натыкаясь на фонарные столбы. Наконец, устав бороться с земным притяжением, гвардеец медленно сползает к подножию одного из них. Это замечает один из художников неподалёку. Через мгновение, он оказывается у распростёртого тела, держа в руках лист бумаги. Раз, два – и лист пришпилен к гвардейскому мундиру. Текст гласит: «Минздрав предупреждает: злоупотребление алкоголем часто приводит к летальному исходу!» Эстела, Освальд и я смеёмся на всю улицу. Художник улыбается нам в ответ. …У забора, оклеенного афишами, сидит бродяга и просит милостыню. К нему подходит полицейский: - Хочешь кушать – иди работай! – ласково говорит страж порядка, но, тем не менее, кидает какую-то мелочь в замызганную шляпу. Мы проезжаем мимо публичного дома под кодовым названием: массажный салон «Наяда». На его фасаде очень остроумно смотрится свежеприклеенный лозунг: «Вступайте в члены общества борьбы за нравственность!» - Ха-ха-ха! – мы по достоинству оценили юмор ситуации. Из массажного салона медленно выползает благообразная старая ведьма, по-видимому, хозяйка заведения. Она лелеет мечту погреться на солнышке, но, как я и предполагал, достичь состояния нирваны ей не удалось. Случилось то, что должно было случиться – её взгляд неотвратимо падает на пламенное воззвание, красующееся почти у самой двери, и старая ведьма от благородного негодования подпрыгивает метра на три. От афиши вмиг остаётся одно воспоминание. Едем дальше. Магазин «Авторучки» привлекает внимание, необычной рекламой своего товара: В стену магазина вмонтирована гигантская двухметровая ручка, из которой каждые пять секунд эффектно падает огромная капля фиолетовых чернил. Внизу подставлена стеклянная чернильница, размером с урну – из неё чернила по шлангу вновь поступают вверх и аттракцион повторяется. Мы подоспели как раз вовремя: - Кап! – сказала авторучка. - Здорово! – сказала Эстела. Где-то за углом начинает играть духовой оркестр. Сворачиваем на звуки музыки. Оркестранты во фраках, полукругом расположились около цветочной клумбы. Перед каждым – пюпитр на ножке. Они репетируют. - Флейта – чуть-чуть поживее! – командует дирижёр и взмахивает рукой. – Проникнитесь музыкой, господа! Раз-два-три… Начали! Звучит вальс. Продавец воздушных шаров (очень романтическая, на мой взгляд, профессия), напевает в такт мелодии. Над его головой колыхается гроздь разноцветных воздушных шаров. - Пок! – неожиданно лопается один из них: на нитке свисают жухлые остатки. Они тут же летят в ближайшую урну. - Шестой за день! Проклятое солнце! – бормочет продавец и уходит в тень деревьев. Мы продолжаем путь. Улица Богемы бесконечна. Певцы, музыканты, художники, поэты, бродячие артисты сменяют друг друга… Несколько поворотов, и мы плавно выезжаем на круглую, украшенную флагами Фестивальную площадь, к цирку. - Ну, мне пора, – сказала Эстела, спрыгивая с коня. – Надо репетировать. Мы с Освальдом откланялись, и, неторопливо продефилировав через площадь, болтая о том, о сём, двинулись вверх по узкому Кривому переулку, который должен был нас вывести в центр города. Незаметно для себя мы выехали на Королевскую площадь. Прямо перед нами возвышался дворец Пале-Джой. При виде его, меня так и передёрнуло от отвращения: сразу вспомнился Тронный зал и зануда-братец. Вместе с тем, я не прочь был узнать свежие придворные новости. Любопытство победило. - Заедем? – предложил я Освальду, кивнув в сторону дворца. - Само собой, – согласился тот.