С тобой и без тебя

Золотые язычки свечей, освещая пространство, оживили лицо легкомысленной Венеры. Казалось, что творение художника Тинторетто с картины над камином совсем не беспокоил гнев возмущенного Вулкана, бросающего своей супруге оскорбительные обвинения в коварной измене. Дочь Юпитера и Дионы забыла и про молодого любовника под столом. Мужественный Марс в боевых доспехах укрылся под ним, как только раздались шаги старого ревнивца. Она больше не злилась и на малыша Эроса, беспечно заснувшего и не предупредившего любовников о приближении Вулкана. Венера в течение вечера с пристальным вниманием и любопытством наблюдала за восхитительной девушкой, оценив по достоинству её наряд из переливчатого шёлка, украшенный искусной вышивкой и мелким жемчугом. Высокий мужчина в черном бархатном камзоле и белоснежной рубашке с кружевами на манжетах, сидящий напротив девушки, притягивал внимание любопытной Венеры гораздо чаще, чем юная красавица. Он напомнил богине могущественного Юпитера – резкие черты лица с двумя глубокими шрамами на левой стороне, черные пронзительные глаза, роскошные локоны, посеребрённые на висках. Малыш, сидящий между ними на высоком стуле, вызвал у Венеры чувство божественного умиления. Она одобрила его отменный аппетит. Он съел порцию запечённых артишоков, кростини с копчёным мясом и сыром, теплую ватрушку с рикоттой, нетерпеливо ломая пальчиками ароматное совершенство пекаря, не отказался и от большого куска пирога с крошечными желтыми сливами, который предложили ему на десерт. А вот взрослые, Венера не сомневалась в этом, явно волновались. У смуглой красавицы выступил лёгкий румянец на скулах. Она не отводила глаза, а только опускала веки с черными ресницами и покусывала белыми зубами вишнёвые губки, когда взгляд мужчины останавливался на ней, а вот заинтересованный или всё- таки тоже смущенный– Венера ещё не решила. Какие чувства и желания скрывают эти красноречивые и молчаливые взгляды двоих? Малыш после того, как покончил с десертом, несколько раз сладко зевнул, закрывая глаза, цвет которых напомнил Венере набегающие волны на золотистый прибрежный берег Кипра. Двое, заметив отчаянные попытки мальчика перебороть сонливость, встретившись глазами, улыбнулись как заговорщики. Девушка встала из-за стола и подошла к малышу. – Кантор, ты позволишь мне проводить тебя в твою комнату? – нежная улыбка тронула губы. Малыш сонно кивнул русоволосой головкой и, спрыгнув со стула и подбежав к отцу, поклонился ему, прощаясь перед сном. Ладонь мужчины легла на плечо сына. – Постарайся сразу заснуть, Кантор, – улыбаясь, произнёс он. – Тебе не помешает хороший отдых. Накануне отплытия день обычно хлопотный! . –Я постараюсь, отец! Протянув загорелую ладошку девушке, мальчик вышел с ней из столовой. Проводив их взглядом до двери, мужчина перевел глаза на темную синь в окне и замер, раздумывая о чем-то. Через несколько минут лёгкая улыбка появилась на губах. Он поднялся и вышел из столовой. Венера обратила внимание на его почти незаметную хромоту.

***

Комнату Сесилии с резной мебелью и роскошными безделушками тепло освещала масляная лампа. Матовое стекло рассеивало свет от пламени горящего фитиля, освещая плафон на потолке с танцующими нимфами и высокую кровать под малиновым балдахином. Сесилия сняла корсаж и юбки. Она нашла за ширмой два кувшина с теплой водой, большой медный таз, полотняные полотенца и кусок душистого мыла. Взяв его в ладони, поднесла к лицу. Запах фиалкового корня– улыбка появилась на губах – аромат фиалки от одежды, дыхание, в котором угадывалась фиалка, –Жоффрей... Сняв через голову сорочку, встала ногами в глубокий и широкий таз, с трудом приподняв один из кувшинов. Теплая вода приятно освежила кожу. Накопившуюся за день усталость смывала вода. Запах фиалки напомнил ароматы трав на Лазаретто–Ново, где она запасались лекарственными растениями. Каменные плитки пола холодили ступни ног, когда Сесилия в одной сорочке пробежала от ширмы к кровати. Она присела на край, рассматривая вышитый узор малинового балдахина, ладонями поглаживая шелковистую поверхность покрывала. И всё- таки Жоффрей не ожидал такого решительного шага с её стороны. Когда вечером напомнил , что они расстанутся через два дня, что-то оборвалось в ней. Она произнесла то, к чему стремилась, не признаваясь даже себе. А Жоффрей промолчал... Нежно обнял за плечи и, немного наклонившись, прижался губами к её приоткрытым губам. "Я твой..., – говорил поцелуй без всяких слов,– и если ты принимаешь меня, то ..." Загадочно улыбаясь, привел в эту комнату, сказав только, что, в любом случае, уже поздно отправляться на Джудекку. Познакомил перед ужином с сыном. Кантор– славный малыш, целый мир со своими тайнами, желаниями. А будут ли у неё дети? Она никогда не думала о них. Встречала в этом мире, облегчая им появление на свет. Для неё не существовало тайн в зачатии новой жизни. Наложницы и жены владыки Топкапы, понижая голос, между собой откровенно обсуждали то, что происходило в роскошных покоях султана, когда выбор повелителя падал на одну из них. А она – Кира, исцелительница недомоганий! Им и в голову не приходило, что не следует делиться откровенными признаниями в её присутствии. В Венеции, помогая Аннибалу Касону, ей довелось, скрывая своё невольное смятение, как помощнице лекаря видеть обнаженные тела мужчин. Но это были больные, которые нуждались в помощи и лечении. Что он думает о ней? Что таится в пронзительных черных глазах, в этой странной улыбке, которую искажают шрамы на левой щеке. Сесилия впервые засомневалась: не слишком ли далеко зашла в своем бунте, сопротивляясь течению жизни с установившимися правилами, скукой повседневности. А что если она проведет в этой комнате всю ночь в одиночестве, а утром вернётся на Джудекку и никогда больше не увидит сеньора Рескатора, который появился в её жизни и заполнил её, заворожил рассказами о жизни в Новом Свете. Не услышит этого голоса с низкими хрипловатыми интонациями. А глаза, эти черные пронзительные и умные глаза, никогда с такой нежностью, с пытливым вниманием не остановятся на ней. Он может зайти, чтобы только невозмутимо попрощаться перед сном. И всё останется в прошлом. Промелькнувшая мысль, что вот вот может войти Жоффрей, окатила её теплой волной. Сесилия, стремительно вскочив, схватила нижние юбки, но потом, раздумав, отложила их и торопливо надела верхнюю нарядную юбку из шёлка и корсаж. За дверью раздались шаги и затихли перед дверью... Жоффрей замедлил шаг и остановился между окнами перед дверью, за которой находилась Сесилия. За дверью было не просто искушение плоти, хотя и это присутствовало. Для этой девушки он может стать сегодня ночью первым возлюбленным. Ещё в библиотеке он мог остановить всё это. Поговорить с ней и после ужина, отвести в эту комнату, где она проведет в одиночестве ночь, а утром вернется в дом лекаря такой же целомудренной и сохранив девственность. Проявит благоразумие, согласившись стать женой венецианца, которого ей найдет сенатор Марко Веньер. Станет одной из венецианок, жизнь которых подчиняется строгим правилам и установленному порядку. А он через день покинет Венецию. Не в его власти изменить своё прошлое, в котором осталась Анжелика, двусмысленность брака, заключённого много лет назад. В этой жизни у него есть сыновья: Флоримон и не по годам решительный Кантор. Будущее изгнанника, осуждённого на родине, так туманно и неопределенно. Надо жить настоящим! Впервые в жизни у него не было нарастающего желания начать волнующую кровь любовную игру. Впервые охватило чувство ответственности за первый шаг, осознание долга, который свяжет его после того, как проведет с ней эту ночь. Нет охватывающего азарта добиться победы и получить в конечном счёте приз. Сесилия не покорная, глупая одалиска и не утонченная красавица европейской расы, для которой любовные игры вносят разнообразие в жизнь и только. Понимание было новым, ошеломляющим. Но он вопреки всем сомнениям нежно обнял и поцеловал Сесилию после её откровенных слов и высказанного желания. Во время ужина между ними что-то происходило. Нечто такое, что возбуждало его. Её взгляды, волнение не оставили его равнодушным. Он хотел ее и понимал это. Но и не сомневался, что опыт искушённого и опытного любовника неуместен с ней. Дверь неожиданно приоткрылась. Сначала появился луч света, а потом и Сесилия. –Жоффрей, – произнёсла с недоумением, остановившись у приоткрытой двери. " Может и она полна сомнений, как и я!"– Жоффрей продолжал стоять перед дверью. – Почему Вы не вошли? – Сесилия, я просто не знал, дал ли я Вам достаточно времени, чтобы подготовиться..., – замолчал, понимая, как это неискренне звучит. – ...Чтобы стать вашей возлюбленной, – продолжила за него Сесилия. – Жоффрей, может мои слова прозвучат бестактно, но не считаю добродетелью – прятать правду за первыми, пришедшими в голову, словами. Понимая, что оставаться в галерее нелепо, он шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. Жоффрей подвел Сесилию к креслу. А сам уселся напротив на скамеечку для ног. И всё-таки было в нём что-то такое, что излучало силу, уверенность, несмотря на проявленную очевидную нерешительность перед дверью. Возможно, ей так показалось. Жоффрей уже не был незнакомцем для неё, она знала, что он пережил, через что ему пришлось пройти. И она уже не представляла свою жизнь без него. А Сесилия казалась в эту минуту Жоффрею восхитительной. Лёгкий румянец волнения на смуглых щеках придавал коже мягкое сияние. Каштановые волосы рассыпались по плечам. Нежно-вишнёвые губы подрагивали. А глаза у неё были дивные, обрамлённые густыми черными ресницами, под изящными дугами бровей. Чтобы как-то заполнить наступившую паузу, он спросил: – Вы боитесь? –Немного, – призналась Сесилия. – Вас пугает ваше собственное решение? – голос Жоффрея прозвучал мягко. – Дорогая моя, я могу понять, что Вы чувствуете. Но так не должно быть. Ничего не произойдёт против вашей воли. Сесилия опустила голову, пытаясь скрыть пылающее лицо. Накрыв руки Сесилии своими тёплыми ладонями и приподняв их, он нежно поцеловал несколько раз каждую. Его пальцы, длинные и изящные, погладили запястья. И хотя Жоффрей всегда производил на Сесилию впечатление мужчины: много повидавшего, искушённого, познавшего многих женщин, она заметила его желание– скрыть свою нерешительность. Волнение его передалось и ей – от вздрагивающих пальцев пробежало по всему телу. Улыбаясь, он отклонился назад, продолжая удерживать её руки. – Опасаюсь, что Вы не поймёте меня, Сесилия, – пытливо всматриваясь в ее лицо, глухо проговорил Жоффрей. – Но должен сказать Вам это. Я не узнаю себя. Ни одна из женщин, которых я знал прежде, не владела моим сердцем как Вы. Мне нравилось очаровывать их, вести любовную игру, при этом не теряя благоразумия и способности оценивать все трезво. Судьбе угодно, чтобы мы встретились. С Вами совершенно новые чувства заполнили меня. Не хочу скрывать, что сопротивлялся им. Вы так ещё молоды! У Вас всё ещё впереди. За год многое может произойти. Хочу попросить только об одном: чтобы не случилось, оставайтесь такой же чистосердечной, искренней, какой я Вас знаю. Ложь в отношениях разрушает всё! –Жоффрей, но у меня нет тайн, которые я желала бы утаить от Вас!– с горячностью произнесла Сесилия. Брови взлетели вверх . – Это не мои романтические бредни, моя дорогая, – продолжал настаивать Жоффрей. – А желание сохранить уважение к друг другу, чтобы не произошло в дальнейшем. Уважение даёт место тайне, но не лжи. – Но между ложью и тайной такая тонкая и призрачная грань, что её с лёгкостью можно перейти при желании,– с легким упрёком произнесла девушка. – И Вы это знаете, Жоффрей! Заметив легкую тень на лице Сесилии, Жоффрей стремительно встал и приподнял за плечи девушку, притягивая к себе. Дыхание с запахом фиалкового корня опалило её губы. Поцелуй, настолько лёгкий и бесконечный, что Сесилия приоткрыла глаза и, недоумевая, взглянула на Жоффрея из под полуопущенных ресниц. Касания Жоффрея взвихрили сонм эмоций и мыслей. Лицо Сесилии потеплело, а сердце забилось так, словно поцелуй имел к этому прямое отношение. Все сосредоточилось на прикосновениях губ Жоффрея к щекам, закрытым глазам, подбородку. Отклонившись, он обнял ее за талию, развязывая завязки. Верхняя юбка с шуршанием упала на пол, образуя кокон вокруг ног до колен. Ещё несколько проворных движений его рук и корсаж упал к ногам. Распустив ворот сорочки, он провел тыльной стороной ладони по золотистым обнаженным плечам. Когда он наклонился, чтобы поцеловать её, Сесилия, желая продлить поцелуй, прижала свою ладонь к его щеке. Взгляды, которыми они обменялись после поцелуев, уже казались ей слишком интимными, сблизившими их. От недавнего смущения не осталось и следа. Она уже не сомневалась, что Жоффрей, зная о её чувствах, сомнениях, принимает её решение. Закралось желание большего, что требовало удовлетворения. Сесилия попыталась перешагнуть через ворох одежды и, запутавшись, едва не упала. Жоффрей успел подхватить её, притягивая к себе, обнимая за талию. Это вызвало у них одновременный смех, и с ним исчезли последние крохи неловкости. Сесилия решила, что в одной тонкой сорочке стоять перед ним не стоит и следует лечь в постель. Отстранившись от Жоффрея, не оглядываясь, она сделала несколько шагов и взобралась на постель, накрываясь покрывалом. – Вообще-то это не совсем так, –послышался голос. Он стоял возле кровати. В его взгляде было что-то, что она не могла понять – еле сдерживаемый смех или нежность, а может всё вместе. Судорожно вздохнув, Сесилия приподнялась и села, опираясь на изголовье. Он присел рядом на кровать и неожиданно наклонился и поцеловал прямо в губы. –Не стоит так торопиться! – Жоффрей продолжал улыбаться, рассматривая её. – Я считал Вас более осведомленной. – Я не настолько смущаюсь, как Вы себе вообразили! – стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно уверенней, произнесла Сесилия.– И прекрасно знаю, что должно произойти. Вы забыли, Жоффрей, где я провела большую часть жизни. В серале турецкого султана не делают тайну из отношений. Но вместе с этим, я уверена, что в близости должно быть ещё что-то, что вносит любовь двоих, о чем не догадываются и понятия не имеют жены и наложницы султана. Они подчиняются прихоти и воле владыки. Но как это происходит я знаю. Для этого мы прежде всего должны лечь. – И всё? – Жоффрей еле сдерживал смех. – Я дала Вам повод для веселья? – недоумевая, спросила Сесилия. – Должен признать, что Вы хорошо осведомлены! – с иронией сказал он, все ещё улыбаясь. – Но прежде всего, следует освободиться от этого. Жоффрей развязал завязки и потянул медленно сорочку вверх. Заметив смущение Сесилии, он хотел отвести взгляд, но глаза упрямо рассматривали золотистые холмики, изящный живот и темную полоску под ним. Очертания взволновали до кома в горле, который пришлось проглотить. Сесилия попыталась сдержать судорожный вздох, ощущая себя беззащитной под пристальным взглядом. Поднявшись, он расстегнул кружевной ворот длинной и тонкой рубашки. Но прежде чем снять её, освободился от остальной одежды. Сесилия покраснела, стараясь не смотреть на Жоффрея, сосредоточив взгляд на балдахине над головой. Но когда постель прогнулась под ним, она заставила себя повернуть голову. Он улыбнулся. Жоффрей был обнаженным. Рядом с ней лежал совершенно голый мужчина. А лампа так и продолжала освещать спальню. Может стоило вести себя скромнее и не разглядывать его. В одежде его плечи не казались такими широкими, а руки мускулистыми. Он был великолепно сложён: твердые линии мышц рельефно выступали на груди и плечах. Глаза скользнули по узким бёдрам. Но это все, что она успела разглядеть до того , как он, нависая над ней, поцеловал её. Раздвинув языком губы, проник внутрь рта и дотронулся до языка. Жоффрей целовался уже напористо. И всё же как восхитительно он целуется. Когда он начал целовать шею, Сесилия машинально откинула голову, вдавливаясь в валик под головой. Губы Жоффрея спустились к ключице, плечу, а потом к груди. Она задержала дыхание, настолько поцелуи стали жалящими, нестерпимыми, вкрадываясь сладкой истомой. Его руки были везде, его пальцы ласкали живот и бедра, его ладони прижимались то тут, то там. Сесилия, опьянённая и приятно ошеломлённая совершенно новыми ощущениями позволила ему обращаться с ней, как ему хочется. ,Жоффрей приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Указательный палец успокаивающе погладил скулы, щеки, прочертил дорожку к губам Сесилии, обведя их контур. Жоффрей медленно вздохнул. Разум призывал – отступиться, а тело требовало – подчинить, овладеть, сделать своей! Отстраняясь, откинулся на спину, усмиряя свои желания. Он приподнял голову: –Сесилия, посмотри на меня! Черные глаза блестели, губы улыбались. Сесилия в безотчетном порыве прижала пальчик к причудливо изогнутым губам, стараясь закрыть, как ей казалось, снисходительную улыбку фавна. Но поцеловав пальчики, он отвёл руку. И снова эта странная улыбка на губах. Руки Сесилии обняли его шею, притянули ближе. Появилось желание прижаться щекой к его щеке, обхватив за плечи, но она только успела прижаться губами к насмешливым губам. Обхватив одной рукой за шею, он прижал её к себе и оказался сверху. От его жарких и быстрых поцелуев в подбородок, щеки, в закрытые глаза у Сесилии сбилось дыхание. Реальность распалась для Жоффрея на отдельные ощущения: упругость прядей Сесилии под ладонями и ...ощутимо уловимый запах масла от лампы, теплые порхающие ладони по обнаженной спине и громкий крик гондольера за окном. Его ладонь, обхватив золотистое полушарие, легко сжала и сразу отпустила, И сразу же завладела пальцами твердым бархатным соском. Скользнула по стройным бёдрам к темному холмику. Все вызывало у Сесилии незнакомые, но очень приятные ощущения. Трудно сказать, что она ожидала. Но уж никак не этих ласковых прикосновений, поглаживаний и поцелуев. Его губы шевельнулись в улыбке, когда она порывисто потянулась и прижалась губами к его рту, стараясь, чтобы этот поцелуй получился более глубоким. В спальне, освещенной слабым мерцающим пламенем лампы, открытия для Сесилии следовали один за другим. Умелые руки Жоффрея делали многое, от чего её бросало в дрожь. Он притянув ладонь Сесилии к своей груди, позволил своему сердцу говорить красноречивее любых слов. В ночи наступила тишина, обычная после полуночи в Венеции. Мотыльки не бились своими серебристыми крыльями о стекла окон. Лунный свет потускнел, диск ночного светила спрятался за ночными облаками. –Сесилия? Она догадалась, что это был вопрос. Как ей ответить? Сказать "да"! Просительное "пожалуйста" – правдивее. Она совсем не желала прерывать такое продолжительное и головокружительное наслаждение. И всё же ресницы в знак согласия прикрыли янтарный блеск. Жоффрей улыбнулся и, прижимая к себе и пристально рассматривая её, замер, нависая над ней. – О Всевышний, – нежный и умоляющий шёпот раздался над его ухом. – Вы сама прелесть, моя дорогая! Но предвкушение удовольствия может быть частью самого удовольствия. Ожидание дальнейшего у Сесилии вызвало внезапную вспышку страха перед неминуемым: он войдёт в неё, она почувствует боль или неприятные ощущения, а может ещё что-то. И всё закончится. А Жоффрей, нависая над ней, поцеловал ее, легко касаясь пальцами изгиба бровей, горла, плеч. А другой рукой настойчиво раздвинул бедра. Его колени оказались между ее раздвинутых ног. И когда она при неистовом поцелуе непроизвольно приподняла бедра, он вошёл в нее с такой осторожностью, с таким умением, что она лишь тихо застонала. Жоффрей успокаивающе погладил очертания скул и щек ладонью. О Всевышний! Сесилия перестала ждать чего-то ужасного и стала наслаждаться ласками. Крепкое, властное и напористое тело делало ее мягкой, нежной и податливой. Охватило необычное желание слиться с мужчиной, мучительное, острое и неодолимое. Когда он начал ритмично двигаться, она обхватила его ногами. Жоффрей нашёптывал ей на ухо, что ей следует делать, и она безропотно подчинялась, лишь сожалея, что так неопытна. Он не спешил, наслаждаясь нетерпеливыми скольжениями и замедляясь время от времени. А может ей следовало быть более сдержанной. Но как это возможно! Ведь ничего подобного с ней не происходило. Должно быть, это нарастающее, лихорадочное чувство и есть желание – огонь, влекущий мужчин и женщин в пучину греха. Вспомнилась радуга после короткого дождя в жарком Константинополе, так восхитившая её в детстве. Она была такой же яркой, как ощущения охватившие её. Так вот что имели ввиду сладкоголосые поэты, воспевая слияние душ и тел. Оказывается все её представления о страсти были совершенно надуманными. Когда она вздыхала, его губы ловили её дыхание. Тепло разлилось по всему телу. И как же приятно прикасаться ладонями к его коже. Мир озарился взрывом ослепительного света. Сесилия вцепилась в плечи Жоффрея и держалась за них, пока её охватывали волны наслаждения. Надавив бедрами, Жоффрей толкнулся глубже, ведомый жаждой познать, пульсируя в теплой тесноте... Когда Сесилия проснулась, можно было разглядеть четкие очертания комнаты, раздавались крики с улицы и шум ударов весла по воде. Спокойное дыхание спящего рядом Жоффрея напомнило всё, произошедшее ночью. Сон смягчил резкие черты, немного разгладил шрамы на щеке. Лицо выглядело безмятежным, а губы мягкими и полными.

***

Полуденное солнце стояло в зените. Бескрайние морские просторы перед глазами Сесилии смыкались на горизонте с небом. Она сделала глубокий вдох, втягивая воздух, пропитанный запахом соли. Волны с шумом налетали на пирс, на котором она и Кантор ждали, когда две шлюпки из светлого дерева отплывут от трехмачтового судна со спущенными парусами. На пирсе остались ещё несколько ящиков, бочонков и ...Кантор. Последние слова уверения, обещания прозвучали накануне вечером при прощании в доме Фабрицио Контарини. Сесилия не знала: сможет ли она прийти на берег, чтобы своими глазами увидеть, как корабль Жоффрея покинет прибрежные воды Венеции. А утром, когда она добралась до пирса, погрузка уже шла полным ходом. Между кораблем и пирсом сновали шлюпки, перевозя последние ящики и бочки. Жоффрей находился уже на корабле. Кантор в темном дорожном костюме и плаще, с широкополой шляпой в руке бегал вдоль берега, кидая гальку в набегающие волны и ожидая, когда и он сможет сесть в шлюпку. Они поднялись на пирс. – Шебека моего отца сделана из сиамского тика. Это дерево очень ценное. Взгляните, сеньора Сесилия, какая у корабля низкая посадка. Я насчитал двадцать пушек и двадцать пар весел, которые используют при штиле. Она превосходит все галеры по скорости. – Ты так много знаешь о корабле отца, Кантор? –Отец мне рассказал, да и я видел всё своими глазами. Они смотрели, как фигурки людей перемещаются по палубе, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Сесилия узнала в стоящем на юте высоком человеке в темной одежде и плаще Жоффрея. Он поднес к глазам подзорную трубу. От судна отошли две шлюпки и направилась к берегу. Удалось разглядеть лопасти весел, которые поднимались и опускались одновременно. –Ты, Кантор, не знаешь ещё о непривычном состоянии, которое охватывает каждого в море. Когда корабль скользит вниз, становишься невесомой, а когда он поднимается на гребень волны, все внутри тебя сжимается. Настоящему моряку достаточно одного дня и одной ночи, чтобы привыкнуть к вздымающему и опрокидывающему ритму моря. –А Вы уже путешествовали на корабле, сеньора? Сесилия, улыбаясь, повернулась к мальчику, испытывая сильное желание пригладить непослушную шевелюру на его голове, которую растрепал ветер. –Да, Кантор. Моё путешествие было неожиданным для меня. Я не готовилась к нему. –А почему бы Вам не отправиться с нами в Новый Свет! – проницательные и ясные глаза пристально разглядывали её. –Если не понравится Америка, Вы вернётесь в Венецию. Непосредственность Кантора тронула Сесилию –Я очень хочу, малыш, оказаться на корабле твоего отца, – произнесла с горячностью, какой не ожидала от себя. – Но для всех будет лучше, если я пока останусь в Венеции. Она догадалась, что этого мальчика, со свободолюбивым и независимым характером, не убедили её слова. Он уже имел собственный внутренний мир со своими достоинствами и недостатками. Решив отвлечь его, она протянула руку в сторону корабля. – Взгляни внимательно, твой отец стоит на юте и смотрит на нас в подзорную трубу. Одна из шлюпок возвращается за тобой, Кантор! Я желаю тебе удачи, малыш! ... Сесилия осталась на пирсе после того, как матрос посадил Кантора на нос одной из шлюпок. Два маленьких суденышка направились к шебеке. Она наблюдала за тем, как корабль снялся с якоря. Выбрали канаты. Ветер заполнил укреплённые паруса. Фигурки матросов двигались по реям, подтягивая ванты и шкоты. Подгоняемый бризом, корабль вышел из залива и устремился в свободное море. Сесилия долго ещё стояла на пирсе и сошла с него, только когда корабль Жоффрея превратился в маленькую точку на серебристой линии горизонта.