Меч Сталинграда

Заснеженная улица разрушенного города. Невысокие здания, разрушенные бомбами и снарядами, зияющие проломы в их стенах, сквозь которые со свистом летит морозный зимний ветер, несущий на своих крыльях крупные хлопья снега, грязно-бурого от копоти и гари. Улица почти полностью забита взорванной и подбитой техникой - танки и грузовики, броневики и мотоциклы, обгоревшие почти до остовов, лежали на снегу как разбросанные и сломанные детские игрушки. Многие из остовов были почти полностью погребены во льде, вперемешку с замерзшими кусками бетона и битого кирпича из разрушенных зданий. Кое-где попадался и гражданский транспорт - трамваи и легковые автомобили, они тоже были замурованы в снег. Давно сгоревшие - на них не было ничего, кроме обугленной стали, они были печальными свидетелями происходящего в городе кошмара. Снег, снег, снег… Повсюду один грязный, смешанный с пылью и копотью снег. А под этим грязным снегом погибшие люди. Много людей: замерзших в засаде, провалившихся в подвалы и канализацию, просто убитых пулями и штыками. Трупы - это единственное, что могло поспорить со снегом в количестве. В этом городе полегло очень много народу - под снегом и на снегу, в зданиях и подвалах лежали, сидели или даже стояли мертвые немецкие и советские солдаты, сжимающие в безжизненных руках оружие. Где-то можно было найти мертвых, одетых в гражданскую одежду - это были мирные граждане, в основном работники заводов города, не пожелавшие оставлять свой город, до последнего боровшиеся с завоевателями. В городе ни на секунду не утихали перестрелки и взрывы - в разных точках за свои жизни и цели боролись люди. Они тоже были разными - кто-то пришел сюда как захватчик, желающий подчинить себе эти древние и могучие земли и истребить всех их обитателей. Кто-то напротив встал насмерть - лишь бы не допустить, лишь бы спасти эти земли, этих людей от неминуемого уничтожения и порабощения. Первых было больше, они были сильнее и расчетливее - они покорили почти все народы Европы, прошлись кровавым катком по западным и южным славянским землям, раздавили французскую и английскую армии и буквально втоптали в землю Беларусь, Украину, Прибалтику и Молдову. Но вторые, хоть их и было меньше, хоть они были слабее - в их сердцах, как факел, бушевало яростное пламя любви к Родине, они стояли на родной, оберегаемой предками земле, и они были полны решимости защитить её сейчас и защищать её впредь. Этот огонь пылал в сердцах четырёх воинов, идущих вперед по этой заснеженной и заваленной техникой улице. Они шли широкой цепью, не задевая друг друга. У каждого из них огонь был разный: Идущий самым правым воин - высокий, светловолосый и белокожий гигант в командирском полушубке и шапке с ярко горящей красной звездой был буквально объят сиреневым пламенем ненависти, так ярко контрастирующей с мягкой улыбкой на его почти детском лице. Только его глаза, такого же странного цвета как и пламя, выражали безумную ярость, захлестнувшую его сознание. Аура страха разносилась от него на многие километры - он буквально отбирал у немецких солдат последние крохи уверенности в себе, находил в их душах прорехи и заполнял их ужасом и апатией. Языки его страшного пламени, казалось, должны были немедля сжечь что угодно дотла, но наоборот они превращали в лёд и иней всё, до чего дотрагивались. Слева от него шёл невысокий чуть бледный воин с каштановыми волосами и карими глазами, одетый в простую пехотную шинель и обвязанный мотками веревки, с висевшими на ней брикетами с динамитом. Огонь его сердца, также объявший его с головы до ног, был неестественно красного цвета - цвета ярости. Исходящая от него аура праведного гнева придавала всем находящимся рядом русским солдатам силы и смелости, распаляя их души. Это пламя заставляло плавиться от невыносимого жара остовы бронетехники и других машин, но оставляло в неприкосновенности землю, по которой шёл этот воин. Третий боец - очень похожий на первого, но одетый почти также, как и второй, с перевязанными рукой и головой, буквально светился белым пламенем возмездия. Эта сила овладевала умами и душами русских воинов, очищала их мысли от сомнений, а движения от неуверенности. Под действием этой ауры солдаты уверенно шли на пулемёты врага, и пули буквально отклонялись с их пути, наткнувшись на невидимую преграду, окружавшую их. Последний же воин, седой старик в сержантском бушлате, был объят пепельно-черным огнём - пламенем смерти и агонии. Если бы сейчас он шёл не по заснеженным и мертвым руинам, а по цветущему, полному жизни лугу - каждый цветок, каждое дерево в округе тотчас сгнило бы - настолько могущественна была его аура смерти. Вышедший наперерез этой четверке неполный взвод немецких солдат был выкошен одним взмахом руки старика - солдаты просто падали в снег, как мешки с костями - у них отказывали сердца. Целью этой четвёрки было большое, относительно целое трёхэтажное здание в конце улицы - Горсовет. В нём закрепились и спрятались, те, кто так неосторожно и безрассудно, и далеко не в первый раз пришел на эту землю с мечом в руках. Четверо ослабленных, но всё ещё столь же могущественных эгрегоров обитали в этом доме. Против них по улице также шли четверо, но полноправным эгрегором мог считать себя только один из них - тот, объятый пожаром ненависти гигант, Россия. Хотя в одиночку он бы не справился со всеми четырьмя, и сам он это отлично понимал. Россия поступил хитрее - он разделил свою силу, своё могущество с этими тремя: с двумя обыкновенными людьми и израненным, полуживым хозяином этого города, со Сталинградом. Едва выживший после вторжения Пруссии, он был готов ринуться в последний бой, не глядя на своё состояние, зубами разодрать врага. Но первыми в бой вступили два обычных солдата, "заряженные" мощью Ивана. Два обыкновенных человека, с разными судьбами и деяниями, возможностями и желаниями - но одинаково сильно ненавидящие врага, пришедшего на их землю. Иван махнул рукой, указывая на здание, и исчез в вихре снега. С огромной, нечеловеческой скоростью Алексин и Сёмин ринулись вперёд, обходя здание по бокам. В руках у них были связки динамита, которыми они обкладывали здание. Прыгая на крышу и с неё, они одновременно поджигали запалы у уже заложенной взрывчатки. В это время внутри здания четыре эгрегора по тревоге поднялись со своих кроватей и только протирали глаза. Через мгновение раздались первые взрывы - в дальнем крыле обрушилась крыша. — Что за дерьмо?! – взвыл Николаэ, упавший на Лизу с деревянных ящиков, на которых он спал. — Какого чёрта происходит?! — Прекрати орать, урод! – пнула его Венгрия, выбравшись из-под него. — Будто бы я знаю больше твоего?! Гилберт, твою мать, что это?! Гилберт, погребённый взрывом под мебелью и ящиками с патронами, злобно выругался. Он-то отлично знал, что это было - Иван это был. Этот паскудный ублюдок всё же решился атаковать их. Да и не один - мельком глянув в ментал, немец только охнул - не менее трёх враждебных аур было поблизости. Две постоянно мечущиеся ауры принадлежали как раз тем, кто устраивал эти непрекращающиеся взрывы, каждая из них несла в себе след Ивана. Ещё одна находилась прямо у парадного входа в здание. Это был тот самый призрак, ранивший Лизу и его самого, только теперь его ранее едва ощутимая аура прямо-таки жгла Гилберту взор. При этом на его спине висел настолько мощный артефакт, что даже через ментал Пруссию пробил озноб. До последнего мгновения Пруссия не хотел использовать магию - даже падая с подбитого самолёта, даже добираясь до центра города через позиции русских, даже попадя в гранатную засаду на почтовой станции, когда он шёл добивать упавшего со второго этажа русского солдата, даже влача едва ли не жалкое существование внутри города - он не прикасался к ней. Только используя незначительную её часть для осмотра окрестностей через ментал, он скопил за время боёв в городе огромный её запас, как раз для этого случая. Интуиция всю эту войну прямо-таки кричала самоуверенному немцу, что этот запас ему понадобится, и после поражения под Москвой он взял себе за привычку слушать свою интуицию, как лучшего советчика. Всплеском своей силы он раскинул завал, под которым был погребён и отряхнулся. Пруссия оглядел своих союзников, собираясь с мыслями что делать дальше. Венгрия молодец - сразу схватилась за оружие. Какое-никакое, но её сковородка была неплохим оружием для ближнего боя. Хотя через пару мгновений она одумалась, повесила её на крюк на поясе и взяла в руки винтовку. Румыния же в панике остервенело бил ногами и руками по заваленной с другой стороны двери, даже не думая браться за оружие. Пруссии пришлось подойти, развернуть его и ударить по щекам пару раз, после чего кинуть ему другую винтовку, лежащую рядом с ним. Тот неуверенно ухватился за неё и было хотел просто опереться на неё, чтобы не упасть в постоянном грохоте и дрожании паркета под ногами, но уверенный вид Гила и особенно Лизы, с которой он соперничает уже веков десять, придал ему сил. Италии нигде не было видно, но каждый из троицы явственно представлял что будет, если они задержатся в здании дольше - их попросту завалит обломками. Пока они звали и искали Италию, левое крыло здания обрушилось и обнажило библиотеку, где они обитали. Феличиано, придавленного книжным шкафом и лежащего без сознания они нашли и вытащили в тот самый момент, как повреждённое взрывами здание начало саморазрушаться. Каким-то чудом они вчетвером выскочили прямо перед тремя подошедшими почти вплотную к самому зданию советскими солдатами. У Венгрии пошли мурашки по коже - их лидер, вышедший вперёд, был тем самым стариком, который ранил её. Резко заныло раненное плечо, будто вновь его проткнули четырехгранным штыком "трёхлинейки". Девушка опустилась на одно колено и тихо застонала от боли. Она подняла полные ярости глаза на старика. Он… улыбался. Яростно, озлобленно скалился, глядя своими холодными серыми глазами на неё. И от этой улыбки Елизабет стало жутко. Жутко до такой степени, что она с минуту не могла отвести взгляд от его глаз. Из них на девушку смотрела смертельная угроза гибели и вместе с этим - мольба. Мольба отойти в сторону и не мешаться. Никакой жалости в его взгляде не было - Венгрия ясно понимала, что если она не отойдёт в сторону, он атакует её. Предательская мысль было завладела ею, но её непоколебимые принципы вернули всё на своё место и выжгли страх в её душе. "Венгрия всегда идёт до конца" - таков её принцип. Девушка встала, оправилась и вышла вперёд, заграждая Гилберта. — Что, игра идёт по-взрослому, верно?! – зарычала она и потянула руку к поясу. В её руку влетела сковородка, вспыхнувшая зелёным пламенем и превратившаяся в прямой меч с длинным клинком. Она насмешливо взглянула на старика и встала в защитную стойку, держа меч на вытянутой вперёд руке. Антон только с сожалением покачал головой. Двое его спутников, Григорий и Пётр, заметно напряглись и приготовились к действию. Пока все проходило по плану, но ощущение неприятного сюрприза их не покидало. Уже само их превращение в живые проводники магической силы Ивана говорило о том, что они будут сражаться с серьёзным и опасным врагом. Никогда доселе они не бегали и прыгали так быстро и высоко. Никогда они не чувствовали такого прилива сил. А уж возможность швыряться зарядами магии привела их в восторг! И вот теперь они стоят с врагами лицом к лицу, ожидая приказа Ивана. Гилберт вовсю оглядывался, пытаясь взглядом отыскать Ивана. Кроме этого старика и двух солдат на площади перед горсоветом никого не было. Только разрушенный фонтан и остовы двух немецких и одного советского танка. Тогда он перешёл в ментал и огляделся уже более основательно. Но нет - Ивана также нигде не было, что было не характерно для него. Он всегда сам выходил на поле боя и сражался наравне со своими людьми, но сейчас он находился вне поля зрения Пруссии. Конечно, он мог бы влить магическую силу в свой ментальный взгляд, но сейчас его интуиция не просто орала - она визжала о том, что пока не следует сейчас пользоваться запасами. И тут он обратил внимание на троицу стоящих перед ними, точнее на их ауры в ментале. Каждая из них несла следы ауры Ивана, но разделённой на несколько частей. Будто перед ними сейчас стояло три четверти от Ивана. Это сильно удивило немца, заставив его глубоко задуматься: "Но ведь глупо разделять свою силу, собираясь атаковать даже серьёзно ослабшего противника. А Россия никогда не был глупым противником: беспечным, ленивым, безалаберным - да, но отнюдь не глупым…" Гилберт поёжился - от холода и от нервов. Он продолжал размышлять: "Что-то здесь было очень нечисто, но что? Двое обычных на вид и необычных по силе солдат, сжимающих в руках саперные лопатки, старик, с нелепо выглядящим мечом за спиной…". Будто молния поразила мысли Пруссии и заставило похолодеть его сердце: "Меч! Это же не простой меч, а…" Додумать мысль он не успел - троица ринулась в атаку. Сжимающие в руках заостренные шанцевые лопатки, солдаты разошлись в стороны, вскинули руки и отправили в сторону четверки волны ярко-красной и белой ауры, крест-накрест друг другу. Их удар сдержал Николаэ, выставив вперед руки, из которых вылетела потоком бурая, отдающая в ментале мертвечиной аура, потушившая вызванное вражескими аурами пламя вокруг них и подняв с земли мертвых немецких солдат по всей округе. Это действие почти не ослабило самого сильного некроманта мира - румын только оскалился, отчего его клыки удлинились на полдюйма, и похрустел костяшками пальцев. Но не успел он атаковать в ответ, как двое бойцов вновь выставили руки вперед и вновь отправили заряды ауры, однако теперь они бегали по кругу и создавали кольцо из пламени, пытаясь окружить врагов и с легкостью отбиваясь от наседающих на них мертвецов. Николаэ как мог успевал тушить пламя, но они бежали слишком быстро, даже для эгрегоров. Под их прикрытием бросился в атаку старик, достав из ножен свой меч. Он намеревался ударом сверху поразить Румынию, но его задержала Венгрия, подставив свой клинок под лезвие меча и отведя его в сторону, после чего едва не вытолкнув старика за пределы круга. Предоставив борьбу с магией Алексину и Сёмину, Егорыч переключился на нового соперника. Взяв меч двумя руками, он ударил наискось от левого плеча, но девушка уклонилась и атаковала в ответ. Не обращая внимания на оцарапанное ею плечо, Антон продолжал взламывать её оборону: отведя её нацеленный на его шею клинок, он развернул меч на 180 градусов и ударил девушку боковым тараном, плашмя. Удар пришёлся в бок девушки, сломав ей ребро, но она, чертыхаясь от боли, отошла назад, вновь встав в защитную стойку. Пока они размахивали мечами, Гилберт собирался с силами. Он поднимал её из самых глубоких резервов, накапливая в своих жилах огромную магическую и физическую силу, способную убить всех и вся вокруг в десятикилометровом радиусе. До сих пор он её не использовал, до сих пор он перебивался только той силой, которую можно было использовать, не боясь раскрыть своё присутствие тут. Тщетно - его всё равно нашли. Он уже понял, кто этот жуткий старик. Это был эгрегор города, это был Сталинград! И не по его вине он ещё жив. Но по его воле он уйдёт в небытие. Бой пока шёл в пределах его, Гилберта, безопасности: Николаэ, стоящий спиной к нему, без устали отражал атаки двух русских, постоянно держа щит поднятым. Атакующие, судя по их всё снижающейся скорости атаки, уже начинали уставать - вложенная в них сила была не безгранична, а использовали они её часто и много. Елизабет успешно отражала атаки Сталинграда, не подпуская его к Гилберту. Оба они были уже довольно серьёзно ранены - Сталинград вновь поразил её в плечо, и едва не добрался до Гила, но вышедшая из шока девушка применила те крохи магии, которые у неё были, и остановила его за три шага до Пруссии. Оцепенение быстро спало, но девушка успела проткнуть его правые ногу и руку мечом, и оттолкнуть от Гилберта. Раненная рука девушки повисла плетью, и ей пришлось взять меч в другую. Пруссия злобно оскалился. Он уже был готов выпустить свою рвущуюся силу наружу, но тут, как по щелчку пальцев, на поле боя налетел мощный вихрь, раскидавший сражающихся по всей площади. Приложившийся спиной о замерзший и разбиты каменный фонтан, Гилберт злобно и немощно выругался. "Вот и генерал Мороз пожаловал, arch!" - успел подумать он, прежде чем его вновь подняло в воздух. Но теперь он был готов и вспышкой силы разорвал пелену снега и ветра, мягко приземлившись на ноги. Вокруг бушевал снегопад, небо стало темно-серым, солнце исчезло из виду. — Елизабет! Николаэ! Феличиано! – Гилберт пытался докричаться до них сквозь снежный ураган, но тщетно. Он вновь выпустил немного чистой магической силы, развеяв буран вокруг себя. Но Мороз удержал пелену, лишь немного ослабив её. Пруссия в ярости метался по площади, ища своих союзников. Первым он нашел Италию - замерзшего, без сознания, раненого, но живого. Он поднял его и попытался разбудить, но его отвлёк Румыния, подошедший сзади. Раненный в ногу и весь продрогший, Николаэ подковылял к ним и попытался перекричать буран: — Гилберт! Что это за чёрт?! Кто это был?! – прокричал румын. Он был в ярости - клыки вновь выросли, радужки глаз светятся багровым светом, окровавленная правая рука держится за рапиру в щегольских деревянных ножнах, оплетённых странной, непонятного происхождения кожей. — Это генерал Мороз, – прокричал в ответ Гилберт. — И это очень плохо. Я могу с ним справиться, но я потрачу свою силу, а Иван ещё не появился вновь. Я заметил его, когда только начались взрывы, но потом он исчез! Я не знаю где он, я его совсем не ощущаю в этом буране. Где Венгрия, чёрт её побери?! — Я не знаю, – огрызнулся Румыния. — Мне в общем-то безразлична её судьба, уже веков девять где-то… – начал было он свою старую песню, но Гилберт его одернул, дав оплеуху: — Она спасла твою жизнь, идиот! Если бы она тогда не отразила удар Сталинграда - быть бы тебе разрубленным на две половинки! — Сталинграда?! – глаза Николаэ, не обратившего внимания на оплеуху, округлились и стали похожи на два горящих угля. — Этот старик - Сталинград?! Мы его разве не убили? Я же отлично помню, как наша артиллерия косила его жителей и защитников! После такого никто не выживает! — А он выжил, ублюдок живучий! – Гилберт остервенело выматерился. — Выжил и устроил нам эту задницу. Ну ничего, сейчас я его сам выпотрошу! На куски порву и скормлю псам брата! А из костей сделаю суповой набор! – как можно более громко и хвастливо прокричал он. — Вот сейчас мы это и проверим, – раздался недалеко от них до ужаса знакомый голос, от которого у Пруссии и Румынии ноги стали будто ватными. Буран немедля начал расходиться в стороны от них, освобождая площадь и заключая её в непреодолимое кольцо снега и пепла. Метрах в тридцати от них показался Сталинград, опершийся на меч и держащий другой рукой Венгрию за ворот форменного пальто. Девушка не двигалась, её одежда и бледное лицо были покрыты свежей кровью. Мрачно ухмыльнувшись, Сталинград поднял её на вытянутой кровоточащей руке над своей головой и швырнул в сторону Румынии. Николаэ, завороженный этой жестокой сценой и количеством дармовой крови, не успел отреагировать и поймать девушку, отчего они оба кубарем полетели в сторону от Гилберта. Буран немедленно подхватил их и утащил вопящего от ужаса румына и раненую девушку куда-то в сторону разрушенного Горсовета. Пруссия не смел отвести взгляд от старика, стоящего напротив него. От ужаса у гордого немца пересохло горло и заледенели конечности - он не мог пошевелиться. Сталинград с минуту стоял не двигаясь, собираясь с силами и духом. Он уже давно решил для себя, что он умер, что дальше жизни ему нет. Не может полумертвый эгрегор продолжать жить - город, который он олицетворяет, также будет тихо и медленно умирать, разлагаться и саморазрушаться. Сталинград не хотел такой медленной и отвратительной смерти, не хотел более причинять Ивану вред и неудобства. Он решил умереть достойно, собираясь по-максимуму помочь ему. Сталинград поднял меч на плечо и неспешно пошел в сторону Гилберта, напевая что-то. Чем ближе он подходил, тем четче становились его слова. Он напевал мелодию, которая заполняла и без того переполненную душу Гилберта страхом. Немец натурально затрясся, и попытался сдвинуться с места, но ноги не слушались. Он все не мог оторвать бешеного взгляда от неумолимо приближающегося старика, уже во всё горло, на чистейшем немецком распевающего песню, от которой у Гилберта волосы встали дыбом: "Nun, liebe Kinder, gebt fein acht. Ich bin die Stimme aus dem Kissen. Ich hab euch etwas mitgebracht, Hab es aus meiner Brust gerissen." С первого слова одежда на старике начала тлеть - так хорошо знакомый Пруссии сиреневый огонь пожирал плоть Сталинграда, с каждым словом разгораясь всё сильнее. Вскоре он полностью поглотил собой эгрегор, оставив лишь светящиеся зелёными искрами место, где были глаза Сталинграда. Старик смотрел в глаза Гилберта и спокойно улыбался, с каждым словом ускоряясь, всё быстрее сокращая дистанцию. Несмотря на ужасную боль, он продолжал петь, в то время как Пруссия только-только разогнал в своём сердце парализующий его тело ужас. Голос Ивана Брагинского вырывался из обнаженной и обугленной пламенем глотки: "Mit diesem Herz hab ich die Macht Die Augenlider zu erpressen. Ich singe bis der Tag erwacht. Ein heller Schein am Firmament…" На последних словах горящий силуэт чуть сбился с шага, но тут же побежал вперед, оставляя за собой куски догорающей плоти и одежды. На уже почти способного двигаться Гилберта бежал обугленный скелет, сжимающий в руках длинный прямой меч с золотой розой на торце. За три метра до уже двигающегося Пруссии уже потрескавшийся скелет прыгнул на два метра в воздух, перевернул меч и надавил на розу, после чего обрушил на Пруссию сокрушительный удар сверху, издав при этом оглушительный боевой клич: — Mein Herz Brennt!!! Меч Сталинграда наткнулся на невидимую преграду в руках Гилберта, но уже превращающийся в пепел скелет из последних своих магических сил давил на самое ненавистное для него существо. Земля под Гилбертом вогнулась внутрь, опустив упавшего на одно колено немца на метр в глубину. Яркая волна света, в которой двумя тенями отражались Меч Сталинграда и Гилберт, едва удерживающий его на расстоянии от себя, вспыхнула и отбросила от них приближающихся мертвецов. Когда она развеялась, Гилберт, удерживая в руках свой меч, в последний момент поднятый им из небытия, куда он его загнал казалось навсегда, увидел перед своим лицом самого лютого, самого страшного и ненавистного своего врага: Ивана Брагинского. В его глазах бушевала ярость и горечь утраты - Пруссия сразу понял, что Иван был абсолютно не согласен с планом, по которому умрёт Сталинград, но иного выхода у них не было. Сквозь боль от напряжённых до предела мышц, Гилберт злорадно ухмыльнулся, и спросил: — Что, Иван, дорог тебе был Сталинград? А он подох, хе-хе. Подох ради чего? Ради… – немец не успел договорить, как взбешённый Иван протянул к нему руку и, подняв из ямы, откинул его в сторону фонтана. — Закрой свой рот, ублюдок! – зарычал Иван и бросился в атаку, одним прыжком достигнув уже вставшего Пруссию. Меч Ивана вновь наткнулся на меч Гилберта - сноп искр опалил лица бойцов и разозлил их окончательно. Пруссия отвел удар и ударил сам, снизу, пропоров край шинели увернувшегося от удара Ивана. Гилберт злорадно ухмыльнулся: "Я владею мечом лучше, чем он, и он это знает! Верткий, конечно, но долго уворачиваться у него не получится - мой меч настигнет его!". Но Иван неприятно удивил Гилберта - он махал мечом хоть и не очень точно, но с удесятирённой яростью. Каждый удар, принятый Гилбертом на свой меч, вызывал вспышки и снопы искр, поджигающих всё, к чему они прикасались, даже снег! Вскоре оба они вынуждены были скинуть с себя шинели - те начинали тлеть. Секундная заминка - и они вновь ринулись в бой. От тяжелого, отраженного с трудом, удара Гилберта у Ивана заболела правая рука, которой он держал меч. Но и сам Гилберт потратил слишком много времени на удар, что дало шанс Ивану дотянуться до него и пнуть ногой в грудь. Гилберт отшатнулся и захрипел, заполняя холодным воздухом легкие, но тут же, использовав магию, рванулся вперед, атакуя русского. Но тот успел воззвать к Генералу Морозу, который остановил магические огненные шары Гилберта и раскидал их по округе. После чего дух вновь исчез из виду, дав Ивану возможность самостоятельно продолжить поединок. Где-то в тумане в себя пришёл ещё один эгрегор, о котором, в силу его почти полной безобидности, позабыл ледяной дух - Италия. Умереть эгрегор не может, но вот упасть без сознания, отключиться и на время стать недееспособным - вполне. Вот и Феличиано, оглушенный взрывами и упавшим на него книжным шкафом, на время отключился. Проснулся же он от невыносимого холода и боли в голове. Варгас застонал и закашлялся - воздух был настолько холодным, что его нос и губы вмиг покрылись инеем. Укрывая глаза от жестокого ветра, Феличиано попытался встать, и со второй попытки это у него получилось. Он встал и пошёл вперёд, не разбирая дороги. Единственной его мыслью и желанием на тот момент было найти тепло. Пройдя шагов десять, Варгас едва ли не заорал от ужаса - в каких-то трёх шагах от него лежали замурованные в лёд Елизабет и Николаэ. Девушка, чьё лицо и одежда были в крови, лежала с закрытыми глазами, будто уснув. Румын же напротив - во всю пытался выбраться из ледяного плена, но его сил хватало только для того, чтобы бешено вращать глазами. Феличиано, парализованный страхом, боялся сделать лишний вдох, чтобы его не заметил тот, кто сотворил это с его товарищами. Но вскоре холодный дал о себе знать - больше десяти секунд стоять на одном месте итальянец не смог, и попытался кулаками разрушить ледяную темницу, но тщетно - его усилий не хватало даже для того, что бы поцарапать лёд. Отчаявшись освободить друзей, Феличиано разрыдался и побежал прочь. Слёзы, катившиеся из его глаз, быстро замерзали, и итальянцу приходилось постоянно вытирать их, чтобы не ослепнуть окончательно. Внезапно буря перед ним кончилась - от удивления Варгас споткнулся и упал на снег, больно ударившись головой об обломок брони. В ушах зазвенело и Италия потряс головой, чтобы унять звон. Но он не прекратился, лишь став прерывистым, то звуча вновь, то утихая. Феличиано приподнялся и уперся двумя руками в землю, пошатываясь и пытаясь встать. Но когда он поднял голову - его взгляду предстала ужаснувшая его картина, та же самая, что и в его сне: двое мечников, в которых он узнал Ивана и Гилберта, схлестнулись в жестоком поединке, окруженные ледяным вихрем и морем пламени. Этот прерывистый звон шёл от их оружия, издававших при ударах и парированиях скрежет и лязг. Оба воина махали своими мечами с непостижимой скоростью, выписывая ими такие пируэты, что у несчастного итальянца двоилось в глазах. Некоторые удары были сильнее остальных - в таком случае один из дуэлянтов отскакивал назад, но тут же атаковал вновь. Оба они были довольно серьёзно ранены: всё лицо и левый бок кителя Гилберта пропитались кровью насквозь; правая рука, которой Иван держал меч, была исполосована вдоль запястья, а его гимнастерка в районе живота приобрела бурый от крови цвет. Но никто из них не собирался сдаваться или отступаться от цели - они продолжали свой кровавый спор, не замечая ран. Иногда они использовали свою магическую силу - Гилберт швырялся огненными шарами, а Иван - ледяными шипами, которые взрывались десятками мелких осколков. Когда они поняли, что магия такой силы бесполезна, они отскочили друг от друга на приличное расстояние, отложили мечи и вскинули руки, посылая навстречу волны чистой ауры: Пруссия - багрово-красную, а Иван - темно-сиреневую. Сталкиваясь, ауры испускали разноцветные молнии, разрушавшие всё вокруг. Однако ни Гилберт, ни Иван не могли одолеть магию друг друга: столкнувшись, ауры остановились на одном месте. Тогда эгрегоры сами побежали навстречу друг другу, но вскоре их бег превратился сначала в шаг, а ещё спустя три шага они упали на колени и остановились, будучи в пяти метрах друг от друга. Их ауры, уже сплетённые ненавистью и злостью, образовали огромный, готовый вот-вот взорваться шар, который не контролировали ни Иван, ни Гилберт. Ужаснувшись тому, что они сотворили, эгрегоры со всех ног бежали назад, к своим мечам, но взрыв ауры настиг их: волна энергии разлетелась по округе, снеся несколько зданий и убив уйму солдат и офицеров с обеих сторон. Эгрегоров тоже задело - и Пруссия, и Россия рухнули неподалёку от своего оружия, израненные взрывом. До мечей они добирались уже ползком, подгребая под себя снег и переваливаясь через него. Но как только они коснулись своего оружия - из него внутрь эгрегоров потекла сила, поднимающая измождённых дуэлянтов на ноги. Италия, каким-то чудом не развоплощённый, но отброшенный взрывом назад, из последних сил подполз обратно к тому обломку брони, за которым он укрывался, и продолжил следить за ходом боя. Но вскоре исход боя стал очевиден даже для Феличиано - Пруссия помаленьку сдавал позиции. Всё больше уделяя внимание обороне, Гилберт вяло и неуверенно атаковал в ответ, чувствовалось, что у него кончаются силы. Иван, хоть и серьёзно раненный, только вошёл во вкус - яростно рыча, он прорывал оборону Гилберта. Будто косматый медведь, Иван обрушивал удары на Гилберта, из последних сил защищающегося и уворачивающегося от них. Из глаз итальянца вновь потекли слёзы, замерзающие на щеках. Феличиано рыдал, не в силах смотреть, как Иван одолевает Гилберта. Он воочию видел, как солдаты Оси издевались над народами России, как угоняли их в рабство и заставляли работать на себя. Чем мог, Италия всегда помогал этим несчастным, даже несмотря на то, что Гилберт это запрещал. Но всё равно у Феличиано не было сомнений - покончив с Гилбертом, Иван убьёт его. Его и его товарищей - и Николаэ, и Елизабет. Растирая замерзшие капли слёз по лицу, Италия видел, как Гилберт отлетел как сломанная кукла, сраженный тяжёлым ударом Ивана. Меч Гилберта, выпавший из его рук, Иван обломил об своё колено. Едва живой после удара и падения, Гилберт мог только медленно отползать от неумолимо надвигающегося Ивана, почти обезумевшего от ярости и ненависти. Несмотря на страх смерти, Пруссия не собирался просто так лишаться жизни от рук России. Ещё один козырь в рукаве остался у хитрого немца - слабая, почти невозможная вероятность спасения и победы, пусть и чужими руками. На самостоятельную победу он уже не надеялся - слишком уж он был уверен, слишком надеялся на своих союзников и свою собственную силу - за что и поплатился поражением. Пруссия повернул голову в сторону, где по его прикидкам лежал Италия, и тихо, едва слышно, тратя последний воздух в легких, прошептал так, чтобы его не услышал Иван, но услышал Феличиано: — Феличиано! Варгас! Помоги мне! Феличиано, прислонившийся к обломку спиной и продолжавший рыдать, услышал эту мольбу о помощи и встрепенулся. Озираясь вокруг, он встретился взглядом с Гилбертом, умоляюще смотревшего в его сторону. На их счастье, Иван не услышал этого шёпота, медленно, будто палач, идя в сторону обречённого и размахивая мечом из стороны в сторону, рассекая воздух вокруг. Италия в недоумении покачал головой, не зная что ему делать. Сбежать ему не позволяла совесть, атаковать Ивана издалека было нечем - он был слишком истощён. Просто побежать вперед и подставиться под удар Ивана ему строго-настрого запретили ещё в начале кампании, что Гилберт, что Людвиг. Феличиано зажал голову в коленях и завыл от отчаяния, не в силах смотреть в глаза Гилберту. Итальянец укорял себя последними словами, называя себя трусливой бестолочью, круглым дураком, последним лентяем. Потом что-то надломилось в душе этого милого и безобидного эгрегора, что-то заставило его встать на колени, поднять голову к небу и пронзительно, разрывая криком буран, прокричать: — ГЕРМАНИЯ!!! Крик отвлёк Ивана от Гилберта - он повернул голову в сторону Феличиано и недоуменно посмотрел на него. Ожидать, что итальянец побежит сражаться было глупо, но этот крик заставил Россию насторожиться. Он вновь повернулся к Гилберту и пошёл на него, подняв меч над головой. — Наконец-то! – обратился Иван к Гилберту. — Наконец-то я покончу с тобой, ублюдок! Ты своей смертью ответишь мне за всё! За сестёр! – взмах меча, и только чудом Гилберт успел пригнуть голову. — За прибалтов! – кончиком лезвия Иван оцарапал лоб немца. — И конце-концов… – Россия придавил ногу Пруссии и остановил его, приготовившись срубить ему голову одним взмахом. Глаза России наполнились слезами ярости и горя, он вобрал в легкие побольше воздуха и обрушил своё смертоносное оружие на Пруссию, возопив не своим от ненависти и боли голосом: — ЗА СТАЛИНГРАД!!! Но вновь, как и несколько минут назад, его мести помешали - и в этот раз вновь причиной тому было чужое оружие, преградившее его мечу дорогу к шее Гилберта. Но это был уже не меч Гилберта, который Иван считал утерянным после Ледового Побоища и который только что окончательно уничтожил. Это был Блицтодт - меч Зигмунда, героя Саги о Нибеллунгах. А значит - только один эгрегор мог сейчас стоять перед ним. Когда сноп искр, вызванный столкновением мечей, рассеялся, догадка Ивана подтвердилась - перед ним действительно стоял, сжимая с руках мифический меч, рослый и широкоплечий немец с зачесанными наверх светлыми волосами и холодными голубыми глазами - Людвиг, он же - Германия. Гилберт обрадованно захохотал: сбылась его надежда - Феличиано, даже бессознательно, поступил так, как он и рассчитывал - он по привычке позвал на помощь Людвига. Гилберт приподнялся на локтях и хотел было встать, но наткнулся на холодный взгляд брата и отполз подальше, поняв его намёк. Россия тем временем был вне себя от злости - в который раз ему мешают довершить начатое, в который раз его отвлекают от цели! — Людвиг, уйди с дороги… – попросил его Иван умоляющим голосом, вкрадчиво и выразительно смотря ему в глаза. — Ты ведь знаешь, что я всё равно убью его. Он этого заслужил. Так что убери свой чёртов меч, забирай своих союзников и проваливай отсюда! – на последних словах голос Ивана превратился в рык разъярённого зверя. — Ты действительно думаешь, что я вот так вот просто оставлю тебя наедине с моим старшим братом? – Людвиг покачал головой. — Что я позволю тебе его убить? Каким бы сумасшедшим идиотом он не был, я никогда и никому не позволю его убить. И точка. — Тогда вы умрете оба… – тихо произнёс Иван. — Альфреду и Артуру мороки будет меньше. — О, этого не случится, – Людвиг отрицательно мотнул головой, после чего перевёл взгляд на вставшего брата: — Уходи отсюда, Гилберт. Найди Феличиано, Николаэ и Елизабет, и уходи. — Но ведь… Но ведь Иван сейчас уязвим! – Гилберт было подбежал к обломку своего меча, но наткнулся на невидимую преграду. Изумлённый, он посмотрел на брата, который одной рукой едва удерживал меч, а второй поддерживал преградившее ему путь поле. — Я сказал уходи отсюда, – ледяным голосом приказал тому Людвиг, у которого мышцы на руках вздулись от напряжения. Что-то такое было в его голосе, что заставило Гилберта молча отползти к Феличиано, встать с его помощью и поспешно ретироваться в поиске их союзников. Людвиг, высвободивший вторую руку, прикрывал его отход, отражая удары Ивана и принимая на себя всю его ненависть и злость. Даже несмотря на ранения, Иван черпал силы из своего гнева и ненависти для всё новых и новых ударов, которые отражать становилось всё труднее. Людвиг уже начал всерьёз опасаться, что он потерпит поражение, и не успеет выиграть время для брата и союзников, но когда его силы подходили к концу, а Иван едва не отбросил его в сторону - из бурана, огрызаясь волнами пламени, выбежал Гилберт, несущий на плече Елизабет, а вслед за ним - и Феличиано, из последних сил тащивший Николаэ за ворот форменной шинели. Вид живых, хоть и тяжело раненных союзников придал ему немного сил, которые он потратил на мощную контратаку, заставившую Ивана ослабить напор. Отпрыгнув от него, Германия начал сосредотачиваться для перемещения домой. Он вонзил меч в землю и поднял руки к небу, готовясь выплеснуть колоссальное количество энергии. Иван, понявший замысел Людвига, из последних сил ринулся вперёд, в последней надежде дотянуться до Пруссии и прикончить его и всех его союзников заодно, но не успел: только он вновь воздел свой меч над головой совершенно беззащитного теперь Пруссии, как он исчез, оставив после себя только след на снегу. Обессилевший от долгой схватки и нервного напряжения Иван прошёл ещё несколько метров и, рухнув возле пепла, оставшегося от Сталинграда, разрыдался в полный голос, от отчаяния сжав голову руками и трясясь… Он сумел одолеть своего врага. Но не сумел отомстить за друга.