Окруженные тенями

      Это плохая идея.              Тео, бесспорно, соглашается со здравым смыслом, когда оглядывается по сторонам, поднимаясь на третий этаж замка.              Азарт, соперничество и непрошибаемая принципиальность в столь юном возрасте       делают из слизеринцев поистине несуразных идиотов.              Не попадись Филчу; избегай миссис Норрис; вернись в подземелья с доказательствами, что действительно побывал у Плаксы Миртл.              Стóило Драко рассказать, как он наткнулся на плачущего призрака в туалете, так каждому приспичило нарушить её покой. Кто-то получил потоком воды в лицо, кто-то просто расплакался, как девчонка, от ярко-выраженной недружелюбности Миртл. А кто-то, например, Тео, решил выделиться или повыделываться.              Ведь никто не знал, что планам по показательному бесстрашному хождению по ночным коридорам не суждено сбыться, потому что, когда он оказывается на месте, цель его визита вмиг теряет свою ценность. Тео спотыкается о небольшой выступ камня, увидев перед глазами нечто невозможное. Он моргает и трёт глаза костяшками пальцев. Снова крепко зажмуривается, и его рот открывается, когда он вдруг понимает, что ему не чудится.              Грейнджер.              Не просто Грейнджер, которая внаглую копирует образ Теодора, носясь по школе с невообразимо лохматыми волосами, подражая его стилю; не просто Грейнджер, которая с присущим ей маленьким, как у гнома, ростом, умудряется перекрыть собой поднятые руки других учеников на занятиях; не просто Грейнджер, которая буквально выпрыгивает из своих панталон перед профессорами, а Грейнджер с кошачьими ушами и обросшая шерстью, которая выглядывает из-за двери закрытого туалета.              Тео кажется, что он в раю. Или где-то в таком место, где ему несусветно улыбается удача уже который день подряд. Он находит место Грейнджер в библиотеке свободным и, не думая, занимает его, продолжая изучать слабые и сильные стороны незнающего об их противостоянии соперника. И — о, Мерлиново чудо, — там словно нагрето. Да, Тео пока не знает, как объяснить этот феномен, но именно там его словно окружает полог тишины, позволяя сосредоточиться на учёбе, написании докладов и чтении. Там его не находит Драко; до того места не добирается Пэнси и Блейз, с которым они, кстати, тоже нашли общий язык к концу первого курса. Там он самозабвенно вдыхает запах потёртых временем страниц учебников и думает.              Немного позже Тео замечает, — не специально, конечно, — что Гермиона ведёт себя тише обычного. Наверное, думает он, это связано с тем, что творится в школе. В глазах всех учеников нарастает паника, и лишь Слизерин держит голову высоко. Ведь тот, кто охотится за девушками, явно не претендует на тех, на ком болтается зелёный галстук.              Совсем недавно Теодор невольно становится свидетелем разговора профессоров, когда выходит из библиотеки позже обычного. Всё из-за доклада по истории магии, который он старался уместить в ограниченные пять листов пергамента. Приходилось постоянно обрываться и топтаться на месте из-за желания расписать как можно подробнее. Тогда он слышит, как его декан соглашается с кем-то, что необходимо укрепить защиту замка и подготовить детей к открытию дуэльного клуба.              Однако сейчас, видя перед собой это чудо, Тео не может сдержать ехидной ухмылки. Поправив мантию, Нотт, посмеиваясь в кулак, выходит из своего укрытия.              — Мне никто не поверит, — говорит он достаточно громко, чтобы Грейнджер услышала, и подходит к ней ближе.              — Годрик! — визжит ведьма и пятится назад. — Ты кто такой? — Длинные белые усы на её лице шевелятся в такт движению головы, когда она оглядывается в поисках других свидетелей. — О, Мерлин, иди сюда скорее!              Гермиона тянет Теодора за рукав мантии в туалет и резко прислоняет спиной к стене; он больно ударяется лопатками, и цокая, выдёргивает зажатый дверью подол мантии. Грейнджер внимательно осматривает его и, найдя отличительный значок факультета, прерывисто, будто вот-вот всхлипнет, выдыхает. Её глаза наполняются грустью — по непонятным ему причинам, — когда она поднимает на Тео взгляд.              — Слизерин…              Тео раздражается. Мало того что Грейнджер не знает — не помнит или прикидывается, — кто он такой, когда Нотт почему-то в курсе, кто она такая. Так ещё и голос ведьмы звучит так, будто она ожидает, что он помчится с докладом прямиком к профессорам. О Салазар, да как она вообще умудрилась вляпаться в это, чем бы оно ни было?              — Как тебя зовут? — спрашивает она мягко, словно боится. Прежде Тео не слышал такой интонации из её уст. Обычно Грейнджер отвечает громко и уверенно, а в большом зале он только и видит, как её губы изгибаются в поучительной манере, когда она что-то яростно доказывает друзьям.              Прежде он никогда не ощущал вибрацию её голоса так близко. Прямо в лицо — дышит, шепчет, будто их подслушивают. Ему даже кажется, что несколько торчащих прямо усиков касаются его правой щеки.              Теодор вздрагивает, когда до него доходит смысл заданного ею вопроса.              Зубы скрипят друг о друга. Он сидит прямо за ней, на соседнем ряду. Не единожды он сталкивался с ней взглядом. Совсем недавно она задела его своей нерасчёсанной гривой, когда перебрасывала волосы с одного плеча на другое, а Тео, — как иронично, — оказался позади неё, рассматривая расписание! Они никогда не разговаривали, конечно, нет, но… она же! Какого низла, спрашивается?              — Тео, — слишком резко отвечает он и, откашливаясь, обращает внимание на тупую боль, пульсирующую где-то в районе предплечья. Его верхняя губа дёргается вверх, когда он прикасается к таким тёплым и покрытым шерстью пальцам ведьмы, которыми она до одури сжимает его руку. — Теодор Нотт.              Гермиона, кажется, глаз с него не сводит, и из-за нервозности не обращает внимания и на то, как Тео, будто под гипнозом, проводит против шерсти по одной из выступающей костяшек пальца.              — Теодор, — её голос дрожит, — ты… мы можем сделать вид, что ты меня не видел? Я… я… я перепутала зелье и не хочу, чтобы кто-то застал меня в таком виде, понимаешь?              Тео, конечно, понимает, но уже представляет лица ребят, когда расскажет им об этой встрече. Сладкое предвкушение растёт, и маленький змеёныш внутри ликует, злорадно ухмыляется такой немыслимой находке, но… Его застаёт врасплох осознание, что время уже явно подошло к отбою и, если их поймают, Снейп с него сначала спустит шкуру, а после отправит вычищать сарай с удобрениями мадам Спраут. А место-то не из приятных: ведра с навозом соплохвостов, который необходимо раскидать на грядки, и горшки с мандрагорами, которых, не дай Мерлин, потревожишь…              И, конечно, Тео даже не догадывается, в чём Грейнджер могла так сильно напортачить, что осталась на одну половину человеком, на другую — кошкой.              Кошечкой.              Если Грейнджер анимаг, многие знали бы, правильно? Он бы точно знал.              — И что мне с этого? — Не отступает Тео. Спрашивает с напыщенным видом, обнажая зубы в ехидном оскале. — Ты себя видела, Грейнджер? Такая очаровательная мордашка…              Гермиона несколько секунд буравит его какой-же-ты-придурок-взглядом, и её глаза резко распахиваются, словно на неё снисходит неожиданное открытие.              — Ты сидишь с Малфоем на трансфигурации и ЗоТИ! — озвучивает она факт и отшатывается от мальчика, как от прокажённого. Презрительно фыркает и трясёт рукой, будто он прилипшая к ней грязь. — Понятно. Ладно, да. Хорошо. Я… я просто пойду.              Тео в недоумении мотает головой. Не понимает, как на это реагировать: злиться или ухватиться за неё, когда Гермиона проносится мимо и ударяет жёсткими концами шевелюры по лицу. Снова.              — Эй! — В последнюю секунду хватает её за мантию. — Грейнджер…              Щёлк.              Что это? Кость, глаз или нерв? Что издаёт такой звук… будто что-то лопнуло? И тянет где-то под желудком. Или чуть выше. Тянет, затягивает в воронку, сотканную из неизвестных эмоций, когда Тео видит блестящие дорожки на пушистой мордочке.              А Гермиона смотрит, дёргает подбородком вверх и не стесняется своей реакции.              Странно? Да, её слёзы — определённо самое странное и неожиданное, что Тео видел за последнее время. Он наклоняет голову к плечу, а Грейнджер копирует его движение, зеркалит.              — Я никому не скажу, — говорит он зачем-то. — Обещаю.              Ведьма недоверчиво прищуривается, шевелит усами, не специально. Тео уверен, что это непроизвольно. Ведь увидь она себя со стороны, не сдержалась бы от смеха. Или умиления.              Мерлин, что за слова влетают в его юный мозг?              Тео трясёт головой, хочет избавиться от нелепого ощущения, пока Грейнджер лишь молча ему кивает и удаляется.              Провожая её взглядом, Теодор из последних сил сдерживается, чтобы не нагнать и не вцепиться в руку. Потому что с тем, как отдаляется эхо её шагов, из него будто по капле высасывают веселье, опустошают. Улыбка, как и неприемлемое чувство крохотной вины, испаряется, словно его и не было, когда он перестаёт слышать лёгкий стук каблуков по каменному полу.       

***

      На следующий день Драко называет Грейнджер грязнокровкой.              Во время ужина Тео сбега́ет в совятню и в спешке отправляет письмо отцу с просьбой объяснить, что значит слово, после которого маленькая ведьма вспыхивает, как помидор, и спешит удалиться в окружении Поттера и Уизли.              Когда Тео не выдерживает в ожидании ответа, то задаёт этот же вопрос Драко. Тёмные брови друга поднимаются в неверии, и Нотт ощущает себя глупцом. Ведь обычно ему задают вопросы, на которые у других не находится ответа.              Теодор и сам недоумевает. Никто в его окружении до сегодняшнего дня не произносил этого слова с такой жгучей ядовитостью.              Никто вообще при нём никогда так не выражался.              Маглорождённые — вот что он знает о таких, как Грейнджер.              Тео не доверяет другу. Не верит в слова, что кровь Грейнджер, — грязь. Ему неприятно. Так жутко неприятно, что хочется огрызнуться на каждое слово, на каждый «факт», который поведал Драко Люциус Малфой.              Ему нужно услышать отца. Ему нужно… Нужно опровергнуть всю нелепость, сказанную обоими Малфоями!              С сожалением Тео думает, что для тринадцати лет он знает слишком много и недостаточно одновременно.              Отец рассказывает ему о войне. Кратко и по существу. Правда, теперь, спустя несколько лет после первого вопроса о странном номере на шее отца, Нотт старший говорит больше. Рассказывает про истинную цель тёмного волшебника, в прислужниках которого оказались почти все чистокровные семьи, включая Малфоев, Паркинсонов, Крэббов и Ноттов. Тот-Кто-Давно-Умер хотел избавить мир от таких… таких, как Грейнджер, — грязнокровок и предателей крови. Так отец называет лучшего друга Гермионы и всю семью Уизли. Этот термин Тео слышал раньше. Да, ему не нравится Рон Уизли. Странный, до ужаса неуклюжий тип, вечно ищущий возможность спихнуть ответственность за невыполненную работу на кого угодно, лишь бы не учиться самостоятельности и умению отвечать за свои поступки. Но Тео не хочет думать о его смерти.              И о смерти Грейнджер тоже.              Салазар бы их всех побрал!              Какое к низлу может быть разделение на достойных и недостойных, когда прах Того-Кого-Нельзя-Называть давно развеян в Годриковой впадине. Там, где Поттер потерял родителей, но спас всю Магическую Британию! Кто в здравом уме самолично станет поддерживать извращённую идеологию мётрового волшебника? Малфой? Блейз? Паркинсон? Мерлин, да они ведь даже не понимают, о чём говорит Драко, пока он не берёт на себя роль просветителя. Повторяет и повторяет. Раз за разом. Третий день подряд твердит лишь о грязнокровках. Говорит, как они засорили волшебный мир, что недостойны находится здесь, что получили свою магию незаслуженно. А Тео будто сквозь призму слышит металлический голос мистера Малфоя, который говорит устами сына.              — Может, следующей грязнокровкой будет Грейнджер! Может, нам повезёт увидеть её кончину от рук наследника Салазара Слизерина?!              Тео с глухим звуком бросает книгу на стол. Пэнси подпрыгивает на диване, а Драко смотрит ему вслед, когда Нотт поднимается по лестнице и сжимает кулаки, не зная, как избавиться от растущей злости на друга.              Теодор не дурак. Он видит Драко. Знает его. Знает как хорошего напарника, который переживает за свои оценки не меньше самого Нотта; знает его как принципиального и стремящегося к результатам волшебника. Он видит, как Малфой уводит глаза в сторону, как еле заметный кадык подскакивает при частом сглатывании, когда он говорит эти вещи. Тео знает своего друга, и это говорит не он. Каким бы убедительным Драко ни хотел казаться, Нотту этот спектакль начинает надоедать.              Внезапно стены, украшенные зелёными гобеленами в спальне мальчиков, начинают давить. Напоминают о нём самом. О том, кем он является. Он не обязан следовать за стадом мнений. Ведь так говорит ему отец? Тео злится на него. На папу. Злится за правду прошлого и не понимает — почему. Злится, потому что каждый слизеринец теперь тычет в ведьму пальцем, говорит это слово; злиться, потому что горит.              Теодор принимает тот факт, что некоторые вещи, он не может сейчас оценить здраво и рассудительно, пока кости колет осознание, что ему не нравится, когда девчонки плачут. По крайней мере, одна конкретная девчонка. Он уже ненавидит это чувство, из-за которого внутренности скручивает и челюсть скрипит от злости за кого-то другого — постороннего.              Ему не нравится, что он не может контролировать жиреющее на глазах желание покарать обидчика.              Следующим днём Тео идёт на свою первую и последнюю тренировку по квиддичу. Там он бьёт Малфоя в нос и после, улыбаясь и насвистывая, отправляется отбывать наказание в сарай для удобрений мадам Спраут.