<b>Предисловие</b>
В кровавых всполохах купалось море, последний луч касался щек. Маленькая Арина перебирала камешки, изредка поглядывая на уснувшего брата. — Хорошо бы заранее понять все то, о чем говорила мама. «Вырастешь – поймешь», - а что, если я сейчас хочу понять. Чтобы стать взрослой - а уже всё понял. Это же сколько времени сэкономить можно… Волна медленно выдохнула пену и смыла песочный замок девочки. Арина заплакала. Что-то она уже поняла: мир очень хрупок. А все остальные истины придут к ней постепенно, пока, песчинка за песчинкой, она будет заново отстраивать этот замок. Снова и снова.Глава 1
В светлой комнате было так тихо и звонко, что тонкий луч света двигал воздух. Моим забором было это утро, и я выстроила его за длинную темную ночь. — Ты проснулась? Как мне показалось, спросил кто-то из соседней несуществующей комнаты. Но не было ни комнаты, ни человека, ни возможности купить квартиру с хотя бы существующей, пусть и пустой, второй комнатой. Время сейчас такое. Время капсульных людей одиночек, однокомнатных квартир и одной чашки на столе. Время современное, модное и практичное. А главное, прагматичное и малочувствующее. Время…оно быстро утекает куда-то туда, где покоилось солнце перед рассветом. Утром нет времени на сон, на спокойный и размеренный завтрак, долгие сборы и уходовые процедуры. Единственная уходовая процедура с утра – это наспех выпитая чашка кофе и уход на работу. Дверь закрывается, комната погружается в теплый сладкий сон с твоим разумом, оставшимся нежиться в кровати, пока ты несешься сломя голову, чтобы успеть сесть в вагоне метро. Вчера попробовала улыбнуться ребенку в метро. Жаль, что он не заметил: в этой игре на смартфоне нет пауз, так что я его не виню. Зато его мать точно подумала, что я свихнулась. Я подумала так же про девушку напротив, а затем отпрянула. Поняла, что смотрюсь в своё безумно улыбающееся отражение в черном окне вагона. Вы замечали, что в метро пахнет гнилью? Если долго смотреть на человека в метро, он просто отвернется или пересядет, а если провернуть такое в автобусе, скорее всего начнется скандал. В автобусах люди вообще чаще ругаются, ведь там есть водитель, и на него можно обрушить шквал негодования. Людям нужны зрители, авторитетные зрители, с возможностью воздействовать на ситуацию. Людям нужна реакция, защита, возможность пожаловаться и получить поддержку. В поездах в метро такого нет. Здесь твое негодование размажется по рельсам вместе с кровью, потом и костями, и даже плакать никто не станет, ведь машинист отхватит за это премию. Вы замечали, что рельсы в метро не такие острые, как само слово «рельсы»? Мне кажется, у многих людей особенно автоматическая походка. Они так отчеканивают жизнь, что забавно наблюдать момент, когда кто-то из них споткнется. Похоже на цунами или неожиданное объявление военного положения. А на самом деле обычное напоминание, сбой стационарного компьютера. Наладил и пошел. А иногда хочется, как в фильмах: споткнулся, упал, и лежишь себе тряпичной куклой. Но еще завтра отчет сдавать, да и вышел на работу и так позже на минуту. Кстати, зимой мороженое всегда вкуснее, замечали? Так нет контраста между погодой и ощущением внутри. Гармония. Жаль, что потом горло болит. За гармонию приходится платить. — Сколько можно опаздывать! Совещание идёт уже пятнадцать минут! Мне всегда хочется обнять директора, когда она так кричит, верите? Не верите, знаю. Ждете, что скажу, как я её терпеть не могу, как она тупо и рвано говорит, как оборки на её жабо осточертели (кто вообще еще, черт возьми, носит жабо?!), как гулко свистят взмахами её руки, когда она машет передо мной ошибочными отчетами, и как мерзко пахнут её духи. Нет, мне обнять хочется эту разбитую сильную женщину, не всё же ненавидеть своё начальство. Впоследствии все такими немощными станем, что мне даже жаль её нынешней силы и власти. Так больно их будет терять. Она треснется о реальность с разлету, со вздоха, и больше всего станет печалиться не о плохом зрении или треморе рук, а о том, что стала туго соображать. Её память, разум, мыслительные процессы, идеи и стартапы – её единственная ценность. И потерять все это для неё окажется слишком сложным. Забавно наблюдать, как снижается степень равнодушия с возрастом. В восемнадцать лет тебе наплевать ровным счетом на всех, ведь равнодушие достигает апогея, а в восемьдесят ты заинтересованно разглядываешь девочку в метро, которая слишком легко одета для сегодняшней погоды. Своя жизнь уже разбита, и тебе так хочется уберечь от этого всех остальных. Но девочка выходит из вагона, и через много лет сидит и смотрит на парнишку без шапки и в наушниках, мысленно порицая его родителей. Такая вот кольцевая ветка метро – жизнь. Вика накручивала прядь на палец, отпускала и крутила вновь. Эту работу она выполняла ответственно и всегда вовремя, как по расписанию. Её стол стоял по соседству с моим, и иногда казалось, что даже ему это действо с ярко-рыжим неестественным локоном изрядно наскучило. Единственная константа в моей жизни – круговерть локона на пальце коллеги по работе. Прокрутив отчет с начала и до конца, я так и не нашла ошибки. Удивительно, насколько легко я справляюсь с самокритикой и как отвратительно анализирую плоды своей работы. Будь я сама своей дочерью, никаких претензий к себе бы и не возникло. Наверное, потому что мама меня так любила, хотя, если быть честной до конца, я точно ошибочный отчет. Иногда складывается впечатление, что меня породила сама меланхолия. Такая тупая, серая, тщедушная, выедающая человека изнутри незаметно для окружающих и него самого. Словно теплится в нём океан, а он и видеть не желает, насколько пьян этой депрессией. Так и я. Все твердят, что я человек. А я слизью растекаюсь по столу, стучу ветром в окна, падаю снегом на землю, таю. — Ты будешь это доедать? – вопросительно кивнула Вика в сторону пачки вафель, которую я купила вчера домой и забыла на столе. — Нет – бросив пачку на стол Вике, как голодному зверю в клетку, я встала и понесла кипу распечатанных отчетов в измельчитель. Я стояла и наблюдала за тем, как плоды моей недельной работы становились не более, чем белыми бумажными червячками, прямиком отправляющимися в мусорный бак. С ними отправлялись в бак мои недельные переживания, монотонные постукивания по клавиатуре, наблюдения за прядью Вики и вредности, съеденные за рабочим столом. Чертовски продуктивная неделя выдалась, скажу я вам. Хрустящие с мороза сапоги быстро поддались острым зубкам моего пекинеса Чарли. «Черт возьми, Чарли!» - стабильно прокричала я на входе в квартиру. Соседка, курившая на лестничной площадке, театрально закатила глаза, как она делает каждый раз, когда видит эту картинку. Чувство, будто собаку я должна была назвать не иначе как «ЧертвозьмиЧарли», чтобы все сошлось, а соседке выделить табурет возле моей входной двери и будильник, по которому она будет выходить «якобы покурить». Пекинес с грохотом уронил мой пакет с продуктами на неделю и принялся жевать выпавшую колбасу. Я оттолкнула его, сморщилась от еще одного, полученного в ответ на толчок укуса и собрала остатки колбасы с пола. Не очень-то и хотелось её сегодня есть. Есть в принципе по вечерам не хочется, настолько усталость застилает всё тело. А днём есть нет времени. Впору питаться таблетками: выпил и забыл. Мой Чарли – декоративная порода собак. Таких собак развели искусственно для искусственной жизни и искусственных людей. Мне он достался уже не помню, как, но выкинуть рука не поднимается. Ведет себя Чарли отвратительно, абсолютно подтверждая свою декоративность, походя больше на избалованную актриску, которой только и подавай внимание и всеобщее обожание. Находясь постоянно в квартире без образцового ремонта, пекинес портит и так не лучшие обои, рвет подушки и истерит без повода и без остановки. Соседи давно намереваются подкинуть ему в миску мышьяк, я по ночам задумываюсь о том же, пока слушаю его вой, но эта история длится, как мне кажется, с начала времен, и не собирается завершаться смертью собаки. Единственный, кто здесь протянет лапки с большей вероятностью – это я. И то только от того, что по ошибке съем за Чарли мышьяк, потому что мою чертову колбасу он слопал. Поужинав наспех стаканом воды и оставленным со вчерашнего дня печеньем, ложусь спать. Отключаюсь уже на второй веселой и радужной истории жизни, которую люблю выдумывать перед сном. Свет. Лай. Порванные тапки. Ржавая раковина. Крошки на столе. Стакан воды. Грязные волосы. Растянутый свитер. Ключи и рюкзак. Сигарета. Почтальон, проезжая мимо меня на велосипеде, окатывает меня водой из грязной лужи. Я, не останавливаясь, бросаю потухшую сигарету на тротуар, зажигаю новую. Не впервой. Автобус с нужным мне маршрутом уезжает за секунду до того, как моя нога поднимается на подножку. Водитель показывает мне средний палец и, смеясь, упирается ногой в газ. В следующем автобусе с тем же маршрутом кондуктор долго и монотонно высказывает мне, что от меня пахнет дерьмом и сигаретами, что молодежь пошла бездарная и что маме должно быть за меня стыдно. Только после этого каждоутреннего ритуала она забирает из моей раскрытой ладони проездной, долго мнет его в руках, прикладывая к автомату, и бросает его мне на колени. В какой-то момент жизни я смирилась с постоянным ощущением разочарования. Гнев отступил, и на его место пришла бессмысленная тревога. Я стала тревожиться о том, что вся моя жизнь так и пройдет в гонке за более удачными раскладами любых ситуаций. Что автобус приедет вовремя, собака будет меня любить, а начальница станет доброй подругой. Не уверена даже, что теперь хочу этого. Отчет. Прядь волос. Ноутбук. Вафли. Метро. Укус собаки. Жесткая постель. Чарли довольно вилял хвостом, разнося на лапах по квартире только что раскопанное на улице дерьмо. Соседка бесцеремонно оттолкнула меня с прохода и вошла в мою квартиру. — Арин, к тебе тут какой-то джентльмен захаживал, пока ты вкалывала в своей горе-фирме. Забери веник, а то у меня еще аллергия начнется. Делать мне больше нечего, только кусты от твоих женишков собирать по подъезду. Бросив на пол внушительных размеров букет ромашек, она вновь толкнула меня бедрами с прохода и скрылась в подъездной тьме. — Что за бред, какие еще ухажеры… - только и успела я пробормотать ускользающим кисточкам её расписного халата. Пока мой милый пёсик (скорее исчадие ада) сосредоточенно жевал стебли, торчащие из букета, я пристально разглядывала рассыпавшиеся на полу ромашки и размышляла о таинственном «джентльмене». Для соседки характерно всё, что угодно: громко хлопать дверью, курить прямо на лестничной площадке, выливать на себя целый флакон духов или поливать меня грязью прямо в лицо. Но чтобы она назвала кого-то из моих немногочисленных знакомых джентльменом? Немыслимо. К тому же, мои знакомые даже ко Дню рождения ограничивались открыткой, букет цветов для них уже перебор. Значит это кто-то незнакомый, причем очень даже симпатичный незнакомец, судя по завистливому взгляду соседки. — Наверняка это адресом ошиблись, - сделала я вывод и бросила уже изрядно помятый моей завистницей и пекинесом (иногда думаю, что они сестрички) букет в мусорную корзину. Стакан воды. Жесткая постель. Свитер. Автобус…стоп! Автобус проехал, задорно разбрызгав уже давно поселившуюся на дороге лужу, но я осталась сухой и невредимой. Сигарета недоуменно тлела в моих пальцах, а глаза уставились в раскрытый передо мною зонт. — Не сумел пройти мимо, прошу прощения за вторжение, - необыкновенно бархатным голосом прошептал над моей головой незнакомец. Молча отодвинув зонт, я прошла к краю остановки, будто специально остановившись перед злосчастной лужей. Следующий автобус сделал своё коварное дело: мокрая сигарета на асфальт, новая в руку, рукав свитера вытер лицо, крик кондуктора. Улыбающийся незнакомец проводил меня взглядом и скрылся за поворотом. В автобусе пахло сыростью, потом и пылью. Я погрузилась в бесконечно скачущие мысли о работе и странном вчерашнем букете. Вика уже приступила к своей работе: прядь выделывала пируэты вокруг её пальца, глаза бегали по тексту на экране компьютера. Бросив влажную куртку на стул, я взглянула на кипу бумаг на столе. Вновь отчеты. Удивительно, сколько отчетов мы делаем. Чувство, что мы не делаем столько работы, сколько о ней отчитываемся. Причем эта функция всегда достается мне… — Арина! Быстро ко мне в кабинет! – закричала полураскрытая дверь кабинета начальницы. Вика картинно закатила глаза и, не переставая крутить прядь, презрительно ухмыльнулась мне во след. Яростно оттопыренное жабо покачивалось от звуковых волн, пряди волос липли к красным щекам. Крик. Разочарование в голосе. Ошибочный отчет. Стук с размахом закрывающейся двери. — Вот и нашлось мне на сегодня занятие… — выдохнула я, с грохотом бросая стопку отчетов рядом с небоскребами бумаг и журналов. — Пф, неудивительно, ты же ничего нормально сделать не можешь. Странно, что тебя вообще в этой фирме столько лет терпят, - привычно выдала тираду оскорблений Вика, не прекращая свою работу. В тесном списке черных букв отчета я заметила странную закономерность: после каждого слога стояли разные знаки препинания. Двоеточия и запятые, будто специально расставленные где ни попадя смеялись мне в лицо и дразнились, как малые дети. — Это еще что за черт…- не удержалась я от ругательства, но привычно принялась за дело. Пальцы скользили по клавиатуре, часы отчеканивали время в унисон с клавишами, Вика надувала пузыри из жвачки. День монотонно и медленно двигался к обеденному перерыву.