***
— Почему мне нельзя?! Лулу ты все разрешаешь! — не выдержала я в один из дней, когда мокрая и злая невежливо ввалилась в кабинет отцу посреди рабочего дня. Сестра опять натравила на меня свою селедку, а та вызвала локальное цунами в бассейне, чуть меня при этом не утопив. Надоело! Пусть отец отнимет у нее ключи! — Я дозволяю твоей сестре пользоваться ими из уважения к памяти вашей матери, — спокойно ответил папа, даже не отрываясь от чтения документов, хотя он не мог не видеть в каком я виде. — Если Лейла посчитала твою сестру достойной распоряжаться ключами Звездных духов, то пусть будет так. — Отец! Ты что, не видишь, что она творит? — я чуть не булькала от возмущения. — Да. Я считаю это ее занятие сомнительной блажью и детским капризом, но спорить с последней волей жены не собираюсь, — я в шоке смотрела на его равнодушное лицо и не знала, что делать. Отец поставил подпись под прочитанным и поднял взгляд. — На этом все. Покинь кабинет и не мешай мне работать. — Однажды она добьется своего, и я утону или сломаю шею, свалившись в яму! — торопливо заговорила я, пытаясь донести до отца возможные последствия его невмешательства. — Или ты этого и хочешь?! — Что за глупости? — нахмурился папа и отложил дорогое перо. — Это не глупости, — успокоилась я и рассказала обо всех «шалостях» сестры. После долгого молчания он, наконец, пообещал, что разберется, и отправил меня приводить себя в порядок. Серьезный разговор и вправду состоялся в тот же вечер. Лулу выслушала папу, опустив очи долу, послушно извинилась передо мной, но когда я увидела выражение ее глаз, то содрогнулась. Оттуда шибало такой неприкрытой яростью, что становилось не по себе. На деле это означало, что Лулу стала на порядок осторожнее и хитрее. Теперь она начала использовать мозги по назначению и лучше продумывала свои каверзы. Стало почти невозможно поймать ни Звездных духов, ни сестрицу на горячем. После пары случаев я оставила бесполезные попытки что-либо доказать отцу, вместо этого давая отпор. Спустя полгода тихой, но ожесточенной войны с сестрой, понимая, что так я больше не выдержу, а папа вмешиваться не собирается, я решилась пойти на хитрость и сыграть на подсознательных желаниях отца. Здесь говорили: плох тот гильдеец, что не хочет стать мастером. На это я и сделала упор. Папиной мечтой было стать частью высшего света, стать аристократом. Из случайных оговорок я делала вывод, что ему не столь важно, как именно осуществится его мечта: через брак одной из нас или через получение личного дворянства от Его Величества. Главное — быть вхожим в узкий круг аристократической верхушки Фиора. Это бы открыло ему невиданные возможности в сфере бизнеса. А что папа умел лучше всего — так это делать деньги. Но даже мне, никогда не противоречившей ему и во всем послушной, с огромным трудом удалось уговорить отправить меня учиться подальше. В самом центре столицы находился лучший пансион закрытого типа, Академия под патронажем короля, где учились отпрыски аристократических семейств. Я упирала на то, что влиться в среду аристократов и попытаться стать им полезной, может быть, подружиться и обзавестись полезными связями, с моими безупречными результатами учебы не должно составить труда. Отец сомневался, впрочем, я тоже. Не тот характер, чтобы льстить и угождать, но главное для меня сейчас — оказаться как можно дальше от родного дома, превратившегося в ловушку. Наконец, по пятому разу слушая мои аргументы, с каждой попыткой становящиеся все менее убедительными и все более напоминающими обычное нытье, он внезапно согласился. Услышав согласие, я так удивилась, что упустила момент для своевременного бегства. Пришлось выслушать часовую речь (немыслимое расточительство времени по отцовским меркам) о том, что должна и чего не должна делать наследница семьи Хартфилия, что уместно и что правильно. Наградив меня напоследок напутствием: — Я верю в тебя, ты разумная девочка и не пропадешь. Ведь ты моя дочь, — отец пообещал все уладить и отправил меня собираться. Отец задействовал все свои связи, пожертвовал драгоценных* на благотворительность и раздал кучу взяток, но результат того стоил. Меня удалось протолкнуть в Королевскую Академию Фиора, где обучались только сливки аристократии, королевские отпрыски и гениальные дети из бедных семей. Забавно, но именно по этой квоте я и прошла. Но даже учитывая небольшое состояние, потраченное отцом, без высоких оценок и хвалебных рекомендаций моих учителей и репетиторов меня бы туда не приняли. Неделя пролетела быстро, а именно столько понадобилось папе, чтобы решить все вопросы и оплатить чудовищно дорогое обучение. Таких, как я, в моей новой школе было всего восемь. Академия изначально предназначалась только для аристократов и обучение там было наследственное, только в последние лет тридцать в устав сего славного учебного заведения внесли пункт, разрешающий учиться там представителям остальных сословий. Но только при условии «выдающегося таланта». Сестра словно сорвалась с цепи, устраивая мне гадости, но, воодушевленная предстоящим побегом (а это был именно побег, будем честны), я бодро отбивалась и даже не постеснялась шантажировать Лу и устроить скандал перед посторонними, так что последние деньки перед отъездом были почти спокойными. Глядя в окно экипажа на поместье, быстро исчезающее в утреннем тумане, я улыбалась и была счастлива, уезжая прочь. Прочь из этого места, что из уютного дома постепенно превратилось для меня в золотую клетку.В золоченой клетке
22 декабря 2022 г. в 18:30
Отец стоял на траурной церемонии с каменным, будто высеченным из гранита, лицом. И только в глубине глаз изредка мелькали боль и тоска, но он не проронил ни единой слезинки. Мне казалось, что он просто не верит в мамину смерть: если не признаешь какое-то событие, то его словно бы и не было. А вот Лулу, кажется, думала, что ему все равно. И ее можно было понять. Сестра уже и не помнила, как он смотрел на маму, когда мы были маленькие, а потом отец, занятый развитием бизнеса, действительно уделял нам очень мало внимания.
У Лу весь день глаза были на мокром месте, а под конец церемонии она и вовсе не выдержала и, разревевшись, убежала. Отец даже не посмотрел в ее сторону, будто ничего не произошло. Стоял рядом каменным истуканом и глядел, как гроб с телом супруги засыпают землей.
Я же, до боли сжав кулаки, глотая слезы и слыша обвиняющий отца шепот со всех сторон, осталась почтить память и проводить в последний путь женщину, ставшую мне матерью. Думаю, ее бы опечалило, что близкие затеяли ссору прямо у нее на похоронах.
Вот так пугающая серая хмарь вновь напомнила о себе и забрала родного мне человека. Кажется, я даже чувствовала мерное колыхание завесы где-то рядом, совсем близко, в тот день, когда умерла мама.
Было невыносимо больно думать, что ее поглотило то страшное и безликое Ничто, но я ничего не могла с этим поделать. Но, быть может, раз в этом мире есть магия, то, возможно, существует и такая, что поможет мне вырвать ее душу из серой мглы? Поможет вернуть ее. Пока не узнаю этого наверняка, не успокоюсь.
«Нужно будет после похорон попросить у отца учителя по магическим искусствам и побольше книг в библиотеку», — пришла мне в голову мысль, когда приглашенный на церемонию волшебник у нас на глазах ваял на месте свежей могилы прекрасного ангела из белого мрамора с лицом, неуловимо похожим на покойную.
После похорон все в одночасье изменилось. До этого частенько приходившая к нам в гости лучшая мамина подруга Грамми появляться перестала. Как и приводить к нам с Лулу единственную сверстницу, с которой мы были знакомы – свою дочь Брандиш. Последний раз я видела их как раз на похоронах, и тогда она старательно отводила глаза.
Помню, при последнем визите Грамми в гости, незадолго до смерти мамы, вид у женщины был очень виноватый. Я не знаю из-за чего, но когда напрямик спросила об этом тетушку Спетту, то она опустила глаза и поспешно перевела разговор на другую тему.
Стоило мне через неделю застать отца после ужина в кабинете и попросить у него учителей и книги, как сразу же получила категорический отказ. Вслед папа пожелал мне, как «умной девочке», прекращать думать о всяких глупостях и забыть о мечте стать гильдейской волшебницей. Мне доходчиво объяснили, что наследнице огромного состояния следует уделять больше внимания другим, более полезным с его точки зрения наукам, вроде основ экономики, истории, имущественного права и придворного этикета.
Ругательства так и рвались с языка, но я, сцепив зубы и прожигая злым взглядом пол, упрямо молчала. Умом я понимала, что отец не передумает, а начав с ним спорить, я лишь усугублю ситуацию. Нужно было подождать более благоприятного момента, а до этого разобраться, когда и почему отец успел так возненавидеть волшебство, ведь до маминой болезни он не имел ничего против моего увлечения магией.
В тот же день все имеющиеся в библиотеке книги по волшебству были безжалостно выброшены, а на упоминание о магах и магии в нашем доме был наложен запрет. У меня остались только личные книги, ну и кое-что из выкинутого удалось спасти, зато репетиторов мне предоставили в два раза больше, чем Лу. По способностям, так сказать. Но только по одобренным отцом наукам. Во мне, как папа считал, его точной копии, он видел продолжательницу своего дела. Наследницу. Стараясь загрузить меня учебой, он наверняка надеялся, что я смирюсь и перестану заговаривать о магии. Но это было еще ничего. Лу он перестал замечать вовсе. Думаю, ему было больно видеть дочь, столь сильно похожую на любимую женщину. Постоянное напоминание о его потере. Находиться в доме было тягостно. Когда-то наполненное теплом и домашним уютом поместье превратилось в мрачное, роскошное, но отвратительное в своей безупречности строение.
От депрессии и помрачения разума спасала меня только художественная литература, в которую я закопалась по уши, лишенная возможности осуществить мечту.
Больше всего обижало и злило, что запрет на магию не касался только Лулу и ее ключей, которые отец и не подумал отбирать. Все равно что с демонстративным наслаждением поедать говяжий стейк перед голодающим. Но что бесило по-настоящему, так это злорадство в глазах Лу: она искренне наслаждалась, что имеет то, о чем всегда мечтала я. Демонстративный вызов духов (естественно, когда отца не было дома, а отсутствовал он часто, полностью погрузившись в дела) передо мной, небрежно демонстрируемый при каждом удобном и неудобном случае несессер с ключами и торжествующая улыбка. О, за эту улыбку я готова была вцепиться сестренке в волосы!
Беспомощность, злость и обида стали моими постоянными спутниками. И как мы с Лу до этого докатились?..
Вспоминая те черные дни после смерти мамы, я понимала, что началось все, как и полагается, с малого. Отношения с сестрой начали портиться вскоре после глупого отцовского запрета. А потом Лулу обвинила меня в равнодушии. Сестра, не замечая злых слез, текущих по лицу, кричала, что мне все равно, что я не любила маму. Что я копия отца. Она была обижена, злилась на нас, что мы не демонстрируем свою скорбь, а сдержанность принимала за равнодушие.
Лу очень тяжело переживала утрату матери и сильно расклеилась. Поначалу она постоянно ходила с покрасневшими от слез глазами, а потом, не видя, что мы с отцом скучаем по маме, стала злиться. Сначала были нелепые мелкие выходки, свойственные ребенку ее возраста. Так она пыталась привлечь внимание. Лулу привыкла быть младшим, любимым и опекаемым ребенком, заласканным и избалованным до невозможности. Я, хоть и была фактически младше на целых семь часов, в силу характера вела себя как старшая. Потом она начала прогуливать уроки, пряталась от гувернеров, перестала выполнять домашние задания и пыталась привлечь к себе внимание оставшегося родителя, устраивая мелкие шалости слугам и мне с помощью Звездных духов.
Я все понимала и даже где-то разделяла ее чувства, ведь поступал папа действительно плохо, а потому жалела и прикрывала от гнева домашних. И это было ошибкой. Управу на Лулу могла найти только тетушка Спетта, работающая у нас дома поварихой.
Кого-то пережитое горе сближает, но нашу семью оно разрушило. Отца я тоже понимала. Он стремился избегать Лу, так сильно напоминающую ему маму. Даже за ужином, на котором мы с сестрой обязаны были присутствовать, он больше внимания уделял мне, поучая, как правильно вести дела и старательно не глядя на сестру. Так глупо. Став старше, я часто думала, что было бы, если… Если бы отец был сильнее или меньше любил маму, и не стал бы столь демонстративно уделять внимание одной из нас, откупаясь от второй сестры. Своими поблажками он вконец избаловал Лулу.
И это тоже было обидно. Несмотря на все мое понимание, я знала, что есть вещи непростительные. Есть границы, которые переступать нельзя. А отец раз за разом ошибался в нашем воспитании, только усугубляя проблему. Как страус пряча голову в песок. А меж тем среди компаньонов и деловой части населения он считался несгибаемым, жестким и крайне предусмотрительным мужчиной. Иногда мне казалось, что только я вижу в отце просто человека, стремящегося уйти с головой в дела, чтобы забыться.
Лу разрешалось все, мне же доставались нудные нотации и поучения, постоянная критика, стоило где-то ошибиться, и редкая скупая похвала. «По способностям и наука», — часто говорил папа и постоянно рекомендовал преподавателям дополнительную литературу для меня. Лу не слишком напрягалась, так как все внимание учителей, поощряемых отцом (на минуточку, человеком, который платил им деньги), было сосредоточено на мне. Больше всего возмущало, когда Лулу писала контрольные на высшие оценки, используя для ответов помощь Звездных духов! На мои слова, что ключи не спасут от всего, зато знания в голове у нее точно не отнимут, она только веселилась и советовала не завидовать.
В отличие от сестры, я знала цену времени и не считала обиды поводом забросить учебу, с удвоенным усердием вгрызаясь в гранит науки. Ничего, лишних знаний не бывает, все пригодится. А магия… Она уже со мной и никуда от меня не денется.
После того спонтанного всплеска мне было проще ощутить волшебство, но я до сих пор не знала, как с ним обращаться. Без наставника было тяжко, почти невозможно что-то освоить. Но одно знала твердо: я от своей цели не отступлюсь и все равно стану магом!
Отец, хоть и редко уделял нам свое время, был очень щедр, обеспечивая единственных дочерей. У нас было всё, что только можно пожелать: игрушки, платья, украшения, лучшие учителя и гувернеры. Он, выходец из небогатого сословия, поднявшийся буквально с самых низов, хотел для нас только самого лучшего. Иногда Спетта, возясь на кухне, ворчала — конечно, так, чтобы никто не слышал, — что господин Хартфилия лучше бы внимание дочкам побольше уделял, а не откупался. Всякий раз, видя новые подарки от отца, она недовольно поджимала губы и неодобрительно покачивала головой. Меня, понятное дело, игрушки и прочее не слишком занимали, хотя и большая железная дорога, и искусно вырезанный деревянный дворец приводили в восторг и впечатляли своей изумительной проработкой, детальностью. Так, полюбоваться пойдет, но играть — увольте. Но за книги я была искренне благодарна. Все новинки, выходящие в издательствах Фиора, всегда оказывались в нашей библиотеке. Иногда даже раньше, чем в магазинах и книжных лавках. Отец не ограничивал меня в выборе литературы, полагаясь на разумность дочери. И я не давала ему поводов усомниться.
Зато Лу требовала все больше и больше. Всего. Было очевидно, что так она проверяла границы дозволенного, но отец в ответ на капризы и требования только равнодушно кивал и отдавал помощникам соответствующие распоряжения. Однажды я подслушала, как его секретарь, совсем молодой еще парень, высказался в том смысле, что госпожа Люсьена не играет в новые игрушки и не носит подаренные отцом украшения. Тогда отец жестко оборвал его и каким-то странным тоном произнес, что у Хартфилиев все только самое лучшее, а уж у его девочек будет вообще все, что они захотят. На следующий день парень в поместье не появился, а несколько позднее я узнала, что его рассчитали.
Создавалось ощущение, что таким образом папа компенсировал собственное не очень счастливое детство. Но на пользу нам это не шло, особенно Лу.
Время бежало, мы подрастали… Учителя наперебой хвалили меня за демонстрируемые успехи и прочили блестящее будущее при дворе. Я скромно кивала (учиться мне нравилось) и продолжала заниматься, за что и была удостоена похвалы от отца за праздничным ужином на Рождество. Такого раньше никогда не случалось! Изредка я удостаивалась сдержанного кивка головой, и то только наедине, а тут отец похвалил меня перед всеми домочадцами. Только вот смотрел он при этом на Лулу, будто сравнивая нас, причем сравнение выходило не в ее пользу. Я встревожилась, предчувствуя неприятности.
Тот семейный ужин, кажется, и стал последней каплей для Лулу. Ключи, отданные сестре, забили первый гвоздь, а отец нанес завершающий удар в крышку гроба семейных отношений.
Лу покраснела от злости и, бросив приборы на тарелку, умчалась в свою комнату. Когда же я пришла к ней… Заплаканное лицо, разбросанные по комнате вещи и сметенные с туалетного столика девчачьи штучки и большая шкатулка с украшениями, ценимые ей больше всего, подсказали, что все очень-очень плохо. Лулу вытолкала меня за порог со словами:
— Притворяешься хорошенькой! Вся такая правильная, отличница… — передразнила сестра наставительный тон отца, хлюпая носом, — но я-то знаю, кто ты! Подлая Змеюка! Вот ты кто! — и захлопнула дверь.
— Но я же прикрывала тебя! Даже когда считала, что ты перегибаешь палку со своими духами… — стала я оправдываться, дергая за ручку и пытаясь вернуться в комнату.
Я не хотела ссориться с сестрой, но отец буквально столкнул нас лбами, спровоцировал Лу. Она, конечно, во многом была сама виновата, но папа поступил жестоко. Учитывая характер Лулу, ни к чему хорошему это не приведет. И все равно, какой бы она ни была, она моя сестра. Мне было ее очень жаль. А вот отца хотелось огреть чем-нибудь тяжелым. То, что он сделал, так открыто и публично сравнивая нас, было подло.
— Ты это специально делала! С-специально! — заикалась сестра из комнаты. Звонко разбилось стекло, а потом грохнуло и с той стороны в дверь ударилось что-то тяжелое. А потом Лу произнесла совсем близко, нас разделяло только дверное полотно. — Потому что завидуешь…
— И чему же? — скептически спросила я, с силой дергая резную ручку. — Лу, открой! Пожалуйста, давай поговорим…
Но она не открывала, а потом четко и ясно произнесла:
— Тому, что мать отдала ключи мне, а не тебе.
Я сглотнула внезапно появившийся в горле комок. Это был удар ниже пояса.
Колени подломились, и я сползла на пол по стене, обняла колени и беззвучно заплакала. Было так больно…
Я слышала, как Лу опустилась на пол, съехав по двери вниз, и безжизненно произнесла: «Вот и поговорили».
После той безобразной ссоры мы не разговаривали неделю, а потом сестра стала на мне срываться, все чаще и чаще. Я решила стойко игнорировать ее нападки, надеясь, что скоро все пройдет. Но, кажется, в этом и заключалась моя главная ошибка. Лу мое игнорирование (такое же, как и отцовское) разозлило еще больше. Потому, не имея возможности повлиять на него и высказать всю свою обиду, она выплескивала эти эмоции на меня. Начала строить козни, натравливала на меня духов, ябедничала — в общем, мстила. Во всю широту своей души.
Сестра повадилась вызывать Водолея в ванной, в бассейне и в любой другой луже, чем постоянно бесила духа, но так как Лу была её хозяйкой, свое недовольство недорыба срывала на мне. Правда, без прямого приказа сестры, измывалась она только на словах, ну, еще водичкой могла побрызгать, но характер у Водолея, как и у всех остальных духов, портился стремительно.
А однажды я проснулась, встала и увидела, что на подушке остались пряди моих чудесных волос. Было так обидно! Стрижка Рака сделала из меня чучело, пришлось взять ножницы и обкорнать волосы почти до ушей. Лулу усмехалась за завтраком, а вечером с удовольствием слушала, как меня за самовольство отчитывает отец. Иногда я находила свои учебные принадлежности залитыми водой, порванными, испачканными или не находила вовсе, что не добавляло моей любви к сестре. И таких случаев было много.
Долго я такое терпеть не стала. Теперь мы не упускали ни единой возможности подпустить словесную шпильку или сделать друг другу пакость. Родные сестры, а сцепились, словно кошка с собакой. Хороши, нечего сказать!
«Это же невинные шалости! Я не приказывала духу нападать, просто у неё такой характер», — всегда слышалось в ответ. Сестра соизволила отвечать мне только в присутствии отца, в остальное время говоря гадости.
Кроме издевательств надо мной, Лу решила приложить свою кипучую энергию еще в одно русло. Она постоянно пыталась привлечь внимание отца. Ее попытки, по-детски глупые и не до конца продуманные, поначалу умиляли папу, вызывая скупую улыбку на его лице. Мне, к слову, не доставалось и этого. Но со временем его все больше это раздражало. Лулу пробиралась в отцовский кабинет и, например, оставляла кусок торта прямо на рабочем столе, на важных документах. В очередной раз отчитав старшую дочь и получив вместо привычного: «Папочка, я больше не буду!» знатную истерику, Джуд Хартфилия урезал нам содержание. Обеим. Это был его единственный способ повлиять на нас. На некоторое время это остановило сестру. Жаль, что ненадолго.