Дураки и дороги

      — Лиза, скажите, есть ли у вас совесть?       Лизонька резко крутанулась на месте и задрала подбородок, смело смотря на сидящего за столом Алексея.       — Есть.       — Тогда ответьте мне, зачем вы носите дурные книжки Павлу Кирилловичу?       — Они не дурные, — Лизонька даже топнула ногой. — Они про то, как люди умеют любить друг друга. А вы… вы, — она всплеснула руками, слов не хватало. — Вы страшный зануда.       С пера капнула капля и расплылась пятном по газетной бумаге, Алексей приподнял лист, чтобы, к сожалению, убедиться в том, что клякса прошла насквозь через всю стопку.       — Это не занудство, а воспитание, Лиза.       — Да что вы говорите? Помнится, пару лет назад и вам я давала эти книжки. А вы что? Только лепетали про не положено, да неприлично. А вот Павел Кириллович был очень рад. И попросил меня принести ещё. И я принесу. А если вы расскажите маменьке, то… то… — в голос послышались слёзы.       — Лиза, успокойтесь, я никому не скажу. Но будьте благоразумнее. Вы же умная девушка. А так и до беды недалеко.       — Далеко. И вы бы сами хоть почитали.       У Лизоньки словно у уличного артиста неизвестно откуда в руках появилась книжка.       — Тут и про скачки, и про разбойников, и даже про бравых капитанов стражи. Вам должно понравиться.       Она положила книжку, с виду очень походившую на ту, что была у Павла, на стол. Любовно погладила яркий переплёт в синих и зелёных цветах.       — Пойду я. С вами от тоски зачахнуть можно. Скоро вы совсем мхом порастёте и станете унылым и зелёным как старый валун.       Алексей не нашёлся, что на такое ответить. А потому покачал с укоризной головой, проводил её до дверей и передал с рук на руки нянюшке. Вернулся обратно в свою палату, больше, правда, напоминавшую весьма светскую комнату, и принялся рассеяно проглядывать страницы оставленной книги, не читая напечатанных слов. Только отметил, что некоторые буквы немного расплылись, а некоторые уголки страниц совсем истрепались. Часто, видать, читали её. И, похоже, не только Лизонька.       Алексей задумался, что же ему теперь делать. Наверняка Павлу снова захочется, чтобы он почитал ему, а читать подобное вслух…       Вдруг он встал, подхватит трость и спешно засобирался. Ему в голову пришла одна идея. Ведь можно попробовать заинтересовать Павла чем-то другим, тем более он как раз жаловался на скуку. А как раз на днях офицер, с которым Алексей приятельски сошёлся на водах, так как им были назначены ванны в одно и то же время, и с которым они имели несколько весьма содержательных бесед, касавшихся последней реформы управления государевыми крестьянами, говорил о том, что он получил новый томик со сборником рассказов Ги де Мопассана. Алексей весь загорелся идеей. А ведь это чудесная возможность предложить брату потренировать его французский. Ведь он недурно его знает. Подправить произношение и…       Алексей надел фуражку и вышел на улицу. А там вместо морозного декабрьского дня его ждала весёлая капель, дороги, больше похожие на болото, и неожиданное солнце. Он даже зажмурился от столь яркого света. После суровых петербургских зим неожиданная весна в декабре казалась чудом. Он чихнул, посмотрев на солнце, и бодро заспешил к знакомому за сборником. На бульваре пришлось посторониться, мимо на коляске лихо промчал сын генерала Орешникова. Алексей мысленно похвалил себя за то, что благоразумно отошёл подальше, и грязные брызги лишь едва коснулись его сапог. Поправил фуражку и продолжил путь.       Сборник рассказов ему одолжили после непринужденной часовой беседы о погоде, даже не удивились просьбе и порекомендовали не выбирать, а начать прямо с первого рассказа в сборнике. Уж больно он хорош. Алексей шёл, раскрыв книгу и переводя взгляд со страниц на дорогу и обратно. Перед глазами мелькали то изящные буквы французского языка, то мерно движущиеся сапоги. Сапоги, ещё утром жирно блестевшие от старательно растёртой щёткой ваксы, теперь покрылись толстым слоем грязи. Но Алексей не видел ни грязи на сапогах, ни дороги, ни чудесных гор. Перед мысленным взором кипели человеческие страсти, оживавшие, стоило пробежать глазами по строчкам. Также ничего не замечая, он прошёл по окольной дороге мимо грота и Николаевских ванн и поднялся к госпиталю. Закрыл книжку и аккуратно убрал в карман, чтобы ни в коем случае не помять и не затереть уголки. Решительно открыл тяжелую входную дверь в госпиталь и тут же спешно посторонился и раскланялся, потому что навстречу ему на крыльцо вышла мать Лизы, Анастасия Романовна, и немного удивленно, как показалось Алексею, поздоровалась с ним. Она поправила шелковый платок на шее и посетовала без особой досады, что в этот раз Лизонька предпочла щипанию корпии более праздные дела. На этом они попрощались и разошлись, каждый в своих мыслях.       Брата он надеялся застать спящим, но вышло иначе. Тот не спал, а мирно читал какую-то газету, загнутая страница не давала прочесть название.       День для Павла начался хорошо. Во-первых, боли в руке и челюсти неожиданно уменьшились, хотя перепад температур обещал иное. Во-вторых, остальные неудобства на диво почти не давали о себе знать. То ли это так пояс и рейтузы подействовали, то ли пиявки, то ли токолечение, но в последнее мало верилось. А потому настроение у него было хорошее. Единственной значащей тревогой, не позволяющей полностью расслабиться, было то, что треть подходила к концу, а жалованье всё не выдавали. Деньги были нужны. И на добавку к казённой еде, на одной которой можно было протянуть ноги от голода, и на одежду тёплую — форменные шинели грели мало, но больше всего деньги были нужны, чтобы выслать их бабушке. Как-никак, а сейчас за ней кроме соседей и посмотреть некому. Да и письмо ей написать не мешало, волнуется поди. Он даже улыбнулся улыбкой, которую заметить мог только тот, кто хорошо его знал.       То, что к нему пришёл Алексей, он понял сразу. В ту же секунду как появилась эта смесь запахов табака и чернил. Табачный запах он считал невыносимым, но приходилось мириться. Хотя он пропитывал всё. На расстоянии десяти шагов он мог бы определить местоположение Алексея с закрытыми глазами.       А Алексей меж тем потоптался на пороге, излишне старательно стряхивая с обуви грязь, чтобы его точно услышали и заметили. Неуверенно позвал:       — Павел, ты занят?       Павел сложил газету и откликнулся:       — А. Это ты. Нет, не занят.       Алексей прошёл по деревянным доскам пола в палату — старые доски скрипели под его весом, хотя он шагал аккуратно, — привычно сел у кровати. Вытянул в сторону левую ногу, чтобы лишний раз не напрягать колено. Оглядел брата и поставил на тумбочку пузырек со снадобьем из оленьего мозга. Доктор говорил, что подобные средства были популярны в прошлом веке и современная медицина считает подобное бессмысленным, однако заметил, что вреда от такого точно не будет.       Павел посмотрел с интересом:       — Что это?       — Лекарство.       Последовало неловкое молчание. Алексей поспешил перевести тему на что-то, не вызывающее болезненных воспоминаний. Кивнул на сложенную газету в руках.       — Ведомости?       Павел положил газету на тумбочку:       — Ничего интересного.       Ещё помолчали. Алексей раздумывал, не начать ли тему новой реформы, но не был уверен в том, насколько это будет уместно. Потому он старался вежливо осматривать внешний вид брата. Выглядел тот усталым.       — Не похоже, что ты хорошо спал давеча. Беспокоят травмы?       — …да, — про себя Павел подумал, что травмы в его собственной голове очевидно долгоиграющие и беспокоить его будут постоянно.       Алексей забеспокоился сильнее, сжал ладонь в кулак, чтобы сдержать порыв потрогать лоб — проверить, нет ли жара.       — Каков прогноз на восстановление?       — Хороший.       Алексей с сомнением посмотрел на переломанного Павла. Лубки сняли, но здоровым он не выглядел. Да и лекари говорили, что срастаться кости будут ещё долго, а значит и болеть. Алексей вздохнул:       — Я принёс тебе почитать. Возможно, тебе захочется прочесть что-то иное, — осуждающе посмотрел на лежавшую на тумбочке книгу в знакомом оформлении серии.       — Да? Что ты принес?       — Сборник новелл Ги де Мопассана. На французском. Судя по всему, тебе требуется практика чтения.       Павел посмотрел на него настороженным взглядом.       — Хочешь, чтобы я это читал вслух?       — Я мог бы тебя поправлять, если захочешь?       — Не думаю, что моя челюсть готова к упражнениям во французском. Но можешь мне почитать, — меняться ролями он не собирался.       — Доктор говорил, что тебе необходимо разрабатывать мышцы.       — Русской речью, а не жуя лягушачьи слова.       Алексей позволил себе лёгкую улыбку. Павел сейчас больше всего ему напоминал бойкого взъерошенного котёнка, который бил лапой благодушного пса. Ассоциация была приятная и забавная, хотя следовало признать, что с реальным положением дел имела мало общего. Ну, значит, не хочет.       Алексей уступил и послушно открыл тонкую книгу:       — Боюсь, мой перевод будет слишком плох.       Он немного покраснел, откашлялся и начал:       — Рассказ называется «Сумасшедший».       То, что он успел прочесть рассказ по дороге, дало ему возможность заменить некоторые показавшиеся излишне вольными фразы и не страдать от смущения. Закончив читать про сумасшедшего ревнивца, он оторвался от книжки и с любопытством стал ждать реакцию внимательно слушавшего новое Павла.       Было очень интересно, а когда Павел понял, что мужик приревновал к коню, то, прямо сказать, удивился.       — Застрелил коня… как мужчину? Ты точно правильно перевёл?       Алексей кивнул и попытался избавиться от лезущих в голову образов матери. Представлять её, всегда добрую и ласковую, поджидающей кого-то с пистолетом было глупо, но от образов было некуда деться.       Павел пригладился:       — И женщину свою убил… Чудна ревность.       Алексею хотелось объяснить, что сумасшедший ставил себя и коня на одну линию, но как лучше это сказать, он не знал.       — Он сошёл с ума…       Алексей задумчиво умолк ненадолго и осторожно спросил:       — А ты когда-либо испытывал… — «зависть», хотелось сказать ему, но он сказал другое: — ревность.       Подобного Павел не читал и потому задумался над тем, что это явно был интересный рассказ.       — Да.       — Могу я узнать?..       Отвечать на такое не хотелось. Павел только пригладился и промолчал. А мысли Алексея свернули на отца. Как он гордо представлял сына-кадета своим друзьям, а потом ещё более гордо представлял новый орден. Он не просто показывал его, о нет, он выносил его вычищенным и сверкающими на атласной ленте, пересекавшей грудь. А потом начинал подробно с многочисленными деталями рассказывать и о том, какими подвигами он заслужил награду, и о том, как эту награду ему вручали. Алексей беззвучно медленно выдохнул. Собственная жадность печалила, рассказ казался упрёком. Хотя то, что другой испытывал нечто похожее, немного утешало. Ему хотелось бы узнать подробности, но лезть туда, куда его не звали, он опасался.       — Что там ещё есть в книжке? — Павел отвлёк его от тяжёлых мыслей.       Алексей перелистнул страницу на другой рассказ с безобидным названием «Подруга Поля». По мере чтения и открытия всё новых и новых подробностей его голос становился всё тише, а щёки ярче. Где-то на грани сознания хладнокровный голос говорил, что теперь оправданий, что его вынудили это читать, у него нет. А рассказ всё не кончался и не кончался. Дочитав до последних строк, он облегчённо выдохнул.        «Ого, а про такое в первый раз слышу, — думал Павел, пока Алексей не знал, куда деть глаза, и что-то неразборчиво бубнил себе под нос. — Какие у девок интересные вкусы в этой повести». Посмотрел, как Алексей торопливо листал сборник, ища что-то, что окажется безобидным не только по названию.       — Ох уж эта запретная любовь… Что ты думаешь об этом, Алексей Кириллович?       Алексей поднял голову. Неуютно двинулся на стуле, попытался удобнее устроить ногу, которая от долгого сидения в такой позе начала ныть. Ответил вполголоса:       — Когда я учился в кадетской школе… Иногда ходили слухи о таких историях. Но я не знал, что девушки могут так грубо…       Остановился и со смирением почувствовал, как щёки предательски краснеют.       — Ты считаешь всех девушек нежными фиалками?       — Я… Мне кажется, это неправильно пытаться быть тем, кем не являешься.       После некоторого молчания Павел всё же спросил:       — В смысле?       Алексей похолодел, подумав о том, как его слова мог понять брат.       — Они переодевались мужчинами, и отбрасывали приличия, и… равнодушно смеялись над другими. Я думаю, это неправильно.       — Они жили в своё удовольствие, разве нет? Не хотелось ли тебе хоть раз отбросить приличия и делать только то, что по душе? Или мундир давит?       — Приличия необходимы! Наш долг перед людьми должен быть залогом надлежащего поведения.       — Да ты что. Это тебе отец привил?       Алексей нервно укусил себя за губу:       — Нет! Отец ни при чём! Но поведение должно ограничиваться правилами, иначе мы превратимся в зверей.       — Тебе видней.       Алексей почувствовал, что сказал что-то могущее задеть Павла, но ему было так жаль Поля, что согласиться он никак не мог.       — Есть там ещё какие-то рассказы?       Алексей воспользовался возможностью перевести тему, которую предоставил ему Павел:       — Да, конечно.       Поспешил взяться за первый попавшийся, начало которого случайно откроется. «В порту», — перевёл он. Название одарило нехорошими подозрениями, и Алексей задумался над тем, что стоит прочитать нечто иное. Рассказы Мопассана он читал и с морячками общался, так что содержимое весьма вероятно представлялось далёким от безобидного. Алексей колебался, однако желание скорее замять предыдущую тему было слишком велико, а потому он приступил к чтению. То, что выбрать нужно было что-нибудь другое, он понял на описании злачных мест. От столь ярко освещённого порока стало неловко.       Павел внимательно слушал про заморских моряков и то, как Алексей с болезненным любопытством, преодолевая себя, продолжал читать дальше. Вот он перевёл, как рушатся люди под тяжестью свалившегося на них преступления, и буквы начали сначала размазываться, а потом и плыть. Кое-как, постоянно смаргивая, он дочитал до последних слов и умолк.       В палате было слышно, как где-то в углу стрекочет несмотря на зиму сверчок.       Алексею было ужасно страшно, как бы всё могло сложиться, не будь Павел мужчиной. Представлялись одни ужасы. Павел молчал и думал примерно в том же ключе.       Алексей поднял невидящий взгляд от книги:       — Я бы никогда!       — Что ты бы никогда? — голос звучал настороженно.       — Не поступил бы с тобой так.       — При чём здесь я? О чём ты вообще сейчас подумал, а?       Алексей совершенно потерялся. Стало ужасно стыдно. Растерянно шлёпнул губами и сдался что-либо объяснить. Тихо сказал:       — Забудь, пожалуйста.       Ответное молчание было красноречивее слов. Павел пригладился и посмотрел, как Алексей сидит и смотрит на свои колени. Вот он шмыгнул и сам испугался, не ожидая того, что выйдет так громко.       — Если тебе будет нужна помощь… какая угодно! ты всегда можешь обратиться ко мне.       Павел вздохнул и подумал, что Алексея слишком развезло. Конечно, он и сам подумал… о не слишком хороших вещах, но Алексей явно навоображал там что-то из ряда вон.       Алексей посмотрел на вздыхающего брата и нерешительно потянул руку к его плечу под внимательным взглядом тёмных глаз. Робко положил. Шерсть больничного халата заметно кололась в ладонь. Руку не скинули, но и ответного энтузиазма не проявили, однако Алексей воспринял это как толчок к дальнейшим словам:       — Я рад, что ты мужчина, брат.       У Павла на лице был чётко написан вопрос.       — А был бы женщиной, ты был бы не рад?       Алексей подобрал под себя ногу и ойкнул от боли. Поторопился сбивчиво ответить:       — Нет, конечно, был бы рад.       — М.       — Я обидел тебя? — Алексей окончательно запутался.       — Нет, что ты.       Алексей повертел в руках книгу:       — Наверное, ты устал, Павел? Мне стоит дать тебе отдохнуть?       — Ты даже трети книги не прочёл.       — Но, кажется, она не слишком тебе по душе?       — Пока что содержимое — не совсем то, что можно ожидать от любовной книжки.       Алексей погрустнел:       — Я понял, — и, видимо, под влиянием рассказа добавил: — Я никогда не платил женщинам за их благосклонность.       — У тебя и женщин-то не было.       — Павел!       — Скажешь, что я вру?       Он посмотрел на склоненную голову Алексея. Нехотя тот ответил:       — Нет, — и чуть погодя спросил: — А ты был с женщинами?       Пока он ждал ответ, Алексей успел проклясть себя за любопытство и за то, что не успел остановить свой язык.       — Хочешь подробности знать?       Чего хотелось, так это провалиться сквозь землю. Алексей покачал головой из стороны в сторону и неподвижным взглядом посмотрел на переплёт.       Павел подправил за спиной подушку:       — Есть там ещё какие-нибудь рассказы?       — Но, — Алексей остановился, чтобы лучше сформулировать мысль, — там же нет того, что ты ожидал от них?       — Тогда дочитай про Жози и Анри.       Сомнения одолевали Алексея. То, что брат не торопился выгонять его, хотя он наговорил лишнего, приносило значимое облегчение, но читать не хотелось. Совсем и вообще. Стыда он за эти чтения натерпелся больше, чем за всю свою жизнь. Но желание наладить отношения с братом победило.       — Я лучше переведу ещё один рассказ.       Павел согласно кивнул и откинулся на спинку кровати.       Алексей снова открыл книгу и теперь переворачивал страницы, молясь про себя, чтобы на этот раз попалось что-то действительно невинное. Название «Папа Симона» ничего не предвещало, ведь что плохого может быть в рассказе с таким названием? А потому он уверенно и почти радостно начал его переводить. К концу первой страницы он понял, что теперь знает, что может быть плохого.       Пока Алексей давился чуть ли не каждым словом, Павел внутри мрачнел очень быстро, однако лицо держал почти неизменным. Оскорбления про безотцовщину довольно ярко всплывали в памяти. Так, словно он слышал их ещё утром. И не только про безотцовщину. Вспомнилось, как в казармах ржали как кони, прознав о его родословной.       Алексей дочитал до конца и держал взгляд на последних словах, боясь посмотреть на брата. Сказать было нечего. Тяжёлой, давящей волной накатило чувство вины.       Под весом скрипнула кровать, но слова проговорились легко:       — Поди отсюда нахрен со своей книжкой.       Алексей разом побелел.       — Бра… Павел?       — Уйди.       Тяжело, с опорой на бедро Алексей поднялся. Потянулся за тростью и встал уверенней. Потоптался нерешительно на месте и бледный и грустный повернулся, чтобы уйти. Перешагивая порог, который сделать белым не могли никакие меры, остановился.       — Павел, — проглотил комок в горле, — можно я приду позже?       Павел промолчал и немного нервно пригладился. А Алексей продолжил:       — Я не хотел тебя задеть. Я не знал, о чём будет этот рассказ.       — Ага.       Всё, о чём в настоящую минуту думал Павел, это только о том, чтобы Алексей скорее ушёл, пока он не кинул в него хотя бы и сапогами, так удобно стоящими около кровати.       Поникший Алексей ещё раз посмотрел на него и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.